Путь Брахмана

(1995)

В небольшой двухкомнатной квартире на западе города М*** стоял густой и тягучий аромат тибетских благовоний, кое-как перебивавших запах нестиранной одежды и забродившего мусора, но самый сильный душок исходил из загаженного террариума, где, свернувшись в тугой клубок, недвижимо сидел королевский питон-альбинос, заменявший священную кобру. Раньше в квартире жили и некоторые другие зверушки, однако все они сдохли по той причине, что безалаберные и вечно где-то пропадавшие хозяева слишком часто забывали покормить своих питомцев или долить им воды в поилку. Меблировка комнат была самой заурядной, ничем не отличаясь от всех прочих постсоветских жилищ, зато на стенах поверх пожелтевших за давностью лет обоев молодые хозяева развесили десятки цветастых плакатов, на которых были не слишком качественно и малодостоверно изображены синекожие, многоликие и многорукие, звероподобные индийские божества, преисполненные как вселенской, безмятежной мудростью, так и яростью первобытного хаоса. Между этими пришельцами с далёкого и таинственного востока каким-то странным образом затесались полностью обнажённая и совершенно раскрепощённая, точно позировавшая для разворота мужского журнала, греческая Афродита, древнерусский Хорс с длиннющей пламенной бородой и смиренная Магдалина подле возносившего свою последнюю молитву Иисусом, чья молочно-бледная кожа, чьи сверкающие лазурью глаза и чьи золотистые локоны волос скорее выдавали в нём коренного скандинава, нежели жителя древней Иудеи.

Худощавый и давненько небритый Олег сидел на кухне в одних только белых трусах и неспешно перечитывал Адипарва из Махабхараты в вольном переводе некого Ивана Орленко, взявшего себе духовное имя Венкатараман, слабо сочетавшееся с его типично славянской харей. Разумеется, книга была изготовлена в самиздате, коих за предыдущие пару лет расплодилось великое множество, дав слово тем, кто прежде был вынужден держать свои мысли при себе. Издаваемые в них брошюры и маленькие томики в мягких обложках содержали огромное количество глупейших опечаток и детских ошибок, и зачастую представляли из себя причудливую смесь древних, полузабытых, а может и никогда не существовавших богословских трактатов с новомодными идеями славянского неоязычества, где гордые предки киевских русичей спускались с небес на космических кораблях в форме разных свастик, чтобы избавить Землю от страшной угрозы жидовских рептилоидов. Столь бездарная и безумная писанина вызывала истеричный смех и глубокое недоумение у любого здравомыслящего человека, но в своём отчаянии утопающие хватаются и за соломинку, а потому потерявшие все жизненные ориентиры и скитавшиеся по миру в поисках заветной цели существования люди умудрялись найти вожделенную истину и смысли среди графоманских строчек.

— Ну что? Готов к завтрашним занятиям? — на кухне появилась молодая девушка в растянутой белой майке с мужского плеча, под которой не было надето бельё.

— Ага, по порядку идёт Сказание об Арджуне, но мне что-то хочется рассказать о сожжении леса Кхандавы.

— Хм… А это не та ли путаная история, в которой по прихоти божка пара дурачков сожгла целый лес вместе со всеми животными, а потом получила за это награду вместо справедливого наказания?

— Вообще-то так было предопределено судьбой задолго до их рождения, а они лишь следовали вселенскому плану и своему предназначению, даже когда против них поднялись на войну все прочие боги. Неотвратимость судьбы — вот в чём смысл этой истории. К тому же мудрый Кришна выбрал в награду вечную дружбу, а не золото или силу. Я думаю, что это весьма хороший посыл для всех и каждого.

— Ага… Как скажешь, но я бы лучше снова послушала, как там всякие амулетики и обереги делать. Как там книга про них называлась... Агха… Абхи…

— Атхарваведа.

— Да, она самая.

— Если очень хочешь, то можешь и сама её почитать. Она стоит на нижней полке немного правее бюста Ильича.

— Поняла. Кстати, а почему ты его до сих пор не выкинул?

— Ленина? Ну как же! Он ведь бронзовый, тяжёлый, килограмма три, не меньше. Хорошо книги подпирает, ну или его на металлолом можно будет сдать, когда деньги понадобятся. Цветные металлы вроде как нынче в цене.

— Пустить Дедушку на общественно полезное дело, ха! Так-так-так… чего бы слопать.

— В холодильнике вроде ещё рис с карри оставался и тушёные кабачки.

— На рисе вырос наш собственный священный лес, так что пришлось от него избавиться, а кабачки я в обед доела.

— Тогда приготовь чего-нибудь или в магазин сгоняй.

— Чего бы я хотела? А! Знаю! Колбасы, копчённой и холодец!

— А может сразу телятинки навернёшь? У тебя совсем всё из головы повылетало?

— Сам-то хорошо всё помнишь? Так-то срать дома нельзя — аура от этого портится, но ты почему-то в кусты под окнами никогда не бегаешь. А я с этой вашей растительной диетой вон как истощала, ещё месяц на траве с ягодами и окончательно в доску превращусь! Ты посмотри, посмотри, — Катя попыталась трясти грудью и задницей, но ничего не колыхнулось. — Тебя совесть за это не мучает?

— Съешь булку, хотя там могут быть яйца, тогда пломбир… и там они тоже… Купи кефир.

— Да, уж от него-то сиськи сразу на три размера вырастут.

— А ты выпей побольше и всё у тебя получится.

— Угу-угу. Короче, я пошла; куплю тебе болгарский перец и лаваш.

Через пять минут девушка накинула на худенькие, но притом довольно широкие плечи пёструю куртку-ветровку своего любовника и громко хлопнула входной дверью. Олег познакомился с этой рыжей бестией четыре месяца назад на эзотерической выставке, когда она рассматривала разложенные на прилавке магические кристаллы, некогда находившиеся в коллекции геологического факультета. Рассказы нашедшего духовное просвещение инженера о карме, силе мантр и медитаций, а также о возможностях перевоплощения в последующих телах впечатлили и заинтересовали Катю. На следующий же день она пришла на одну из квартир индуисткой секты, куда приглашали всех неофитов для первичного посвящения в сакральные тайны нашего мира. Во время лекции Олегу доставляло огромное удовольствие ощущать на себе восхищённый взгляд заворожённой девушки, а после занятий они остались наедине, и воодушевлённый гуру отвечал на все вопросы своей новой любимой ученицы, сперва распивая чай за кухонным столом, а следом лёжа в постели в тёплых объятиях друг друга. Он видел в ней огромный духовный потенциал, и в тот момент он искренне верил, что в лице Кате их пока что маленькая, но стремительно растущая и день ото дня крепнущая община обретёт новую верховную жрицу Сарасвати, но, к его огромному разочарованию, вскоре выяснилось, что запутанные и обременительные религиозные правила были ей совершенно по барабану, и вся деятельность секты была для неё чем-то навроде праздника-маскарада, в котором она с удовольствием отыгрывала свою роль, не воспринимая всё всерьёз. Без подружек ей было уже не так интересно просиживать полдня в позе лотоса и мычать непонятные слова в ожидании просветления; священные книги она не читала вовсе, предпочитая радио или телевизор, и к тому же забывала о принципе ненасилия, едва ей выпадал хороший повод для громкой перепалки с незнакомцами. Возможно, что Олегу стоило с ней расстаться и попросить добровольно уйти из общины, пока девушка не оказала на неё тлетворного влияния своими мирскими замашками, но всех его духовно-магических сил не хватало, чтобы преодолеть своё животное влечение к юной зажигалке.

Дочитав главу, гуру почувствовал острое желание натянуть штаны и заварить зелёный чай. Спустя две выпитые чашки, Олег услышал, как повернулся дверной замок, и пошёл встречать Катю, но она оказалась не одна.

— Здорова, Шмель, — в дверях стоял долговязый парень, одетый с ног до головы в варёную джинсу, с увесистым самодельным ожерельем из крупных деревянных бус.

— И тебе не хворать, — глядя на Петьку, Олег подошёл к успевшей снять куртку Кате и поцеловал её в губы. На вкус они были как докторская колбаса. — Какими судьбами?

— Решил в гости заглянуть.

— Неужели вот просто так?

— Конечно же, нет, у меня с собой гостинцы, — Пётр распахнул куртку и показал свёрток из фольги и целлофана, выглядывавший из внутреннего кармана левой полы.

— Где ты — там всегда праздник. Проходи давай, там чай уже заварен.

— Какой?

— Хэй Чу Хао.

— А я надеялся, что Улун.

Друзья прошли на кухню, где Катя в колготах цвета зелёнки и с ножом-открывашкой в руке уже возилась с консервной банкой фасоли в томате. Подсобив девушке, мужчины сели за стол, и Пётр выложил на него два продолговатых свёртка.

— Дай ка ножик. Вот так.

— Сегодня угощаешь нас гашем?

— Нет, но как бы да. Это гашиш, однако, не обычный, не с территории наших союзных республик и даже не из Афгана. А самый настоящий индийский.

— Тогда его точно везли в чьей-то жопе! — встряла Катя.

— А вот и нет! Ты посмотри, эти ломтики были отрезаны от большего кирпича. Не родилась ещё на свете та задница, в которую он бы целиком влез.

— И где ты его достать умудрился?

— Друзья подсказали одного бывшего студента-индуса, который остался в стране после развала. У него много чего есть на продажу, причём самого настоящего, а не того, что у нас тут на коленке, без соблюдения правил делают. Вот заходишь к нему на хату и сразу чувствуешь присутствие ауры, такой мощной, что её почти видно. Голубоватая такая, и с каждым вдохом понимаешь, что твоё тело покидает негативная энергия. Я тебя к нему как-нибудь отведу.

— Лады, но так что там с Гариком?

— Короче… Мы с тем индусом немного покумекали, он понял, что я из своих ребят, и предложил посмотреть особые товары. Сказал, что вот эту травку выращивают и собирают для себя жрецы в каком-то старинном храме в глубине джунглей, вон на одной стороне видны надписи от их печати. Они туда ещё что-то подмешивают кроме конопли, то ли смолу дерева, то ли перетёртые грибы или цветы, а затем полученную смесь в ритуалах используют. Открытие третьего глаза гарантировано!

— А почему их два и почему они разные?

— Коричневый гаш нужно выкурить, а зелёный смешать с молоком и выпить.

— Ка-а-ать, у нас есть молоко?

— Пол бутылки осталось, чудом не скисло.

— Думаю, что нам хватит.

— Лучше будет в гостиной закидываться, я и Катька пока там приберёмся, а ты приготовь чудо-зелье.

— А где у вас ковшик и чашечки?

Самую малость раскидав вещи по углам, Катя зажгла на столе новые палочки благовоний, а Олег вставил компакт-кассету с заунывными мантрами в старенький «Сатурн». Если бы он остался наедине с Катей, то она бы уговорила его включить что-то более ритмичное и задорное, наподобие старины Джимми, но явившийся в их уютное гнёздышко дурманный гуру был на удивление строг в соблюдении ритуалов, да и приход ожидался неслабый, так что хотелось, чтобы всё прошло гладко, без лишних буйств.

Петя пришел в комнату, держа в руках красный поднос, на котором стояли три водочные рюмки, до самых краёв полные бледно-зелёной белой жидкостью. Поставив его в центр стола, он присел на подготовленный для него стул напротив дивана, на котором расположилась влюблённая парочка. Индуист достал из всё того же кармана куртки пузатую курительную трубку и пошкрябал в ней пальцем, чтобы очистить от остатков сажи. Как и всякий мальчишка свой курительный путь он начал с папирос и сигарет, но, достигнув возраста шестнадцати лет и получив желанную свободу в табакокурительном деле, он сразу же перешёл на курение трубок, коих у него теперь было четыре штуки разных форм и размеров. В отличие от скучных бумажных палочек, они давали ему почувствовать себя в кресле знаменитого сыщика Шерлока Холмса, за чьими киношными приключениями он обожал следить в детские годы. Впрочем, пристрастие к трубкам было единственной их общей чертой.

— Что, прямо так и будем дуть?

— Да, мне сказали, что надо забивать чистым, ни в коем случае не смешивая с чем-то ещё. Не волнуйся, он не плотный как пластилин и хорошо крошится, так что гореть будет нормально.

— И какой будет порядок?

— Сперва надо отхлебнуть пол рюмки и подождать, пока не цепанёт. Тогда хряпаем вторую половину и раскуриваем одну трубку на всех. Передавать следует только против часовой стрелки и только правой рукой, ясно?

Олег с Катей кивнули и протянули руки к стекляшкам.

— Что же… Да ниспошлёт Шри Ганеши нам свою мудрость, а Сарасвати дарует нам озарение, чтобы мы смогли познать великого Шиву!

Друзья поднесли рюмки к губам, осторожно отпили волшебного молока, отдававшего теперь лёгкой и приятной горчинкой, а после настроились на волну всекосмического энергетического потока и в молчаливом предвкушении стали ждать эффекта. Прошло чуть больше десяти минут, и Катя ощутила, как по её телу медленно прокатилась волна щекочущего жара. Руки и ноги стали тяжёлыми словно свинец, затем по телу пронеслась вторая волна, и теперь оно стало лёгким и воздушным, словно облачко. Девушка оглядела поплывшую куда-то в сторону комнату, и встретилась взглядами с бюстиком Ленина, который невесть когда успел перекраситься в броский ярко-розовый цвет. Встретившись с ней взглядами, строгий вождь мирового пролетариата лукаво подмигнул ей и с юношеским озорством показал свой острый язычок. Вторым приход словил Петя; по неведомой науке причине его мозг стал принимать обрывки вчерашней радиотрансляции футбольного матча между сборной Зенита и Спартака. Недоумевающий парень попробовал прочистить себе пальцем ухо и неожиданно осознал, что теперь он мог ощущать руками цвет в виде вкуса и немедленно принялся лапать всё вокруг, то расплываясь в довольной улыбке, то передёргиваясь от отвращения; очень уж противными и кислыми были фиолетовые ромбики на затёртой скатерти. После них уже и Олег узрел радужные ореолы, расходившиеся вокруг громыхавших динамиков. Они мерно переливались, пульсировали в такт мелодии, сокращая и вытягивая пёстрые лучи, и Шмель даже мог прикоснуться к затвердевшему свету пальцами. Настало время для второй половины.

Осушив рюмки, индуисты-самоучки разожгли трубку и сделали каждый по долгой затяжке, у кого насколько хватало объёма лёгких и выдержки. Кислотное сияние постепенно расползлось по всему пространству комнаты, грани предметов размывались, дробились и переходили друг в друга, многократно перемножаясь, разлетаясь во все стороны и сливаясь воедино. Время замедлилось, и Олег мог видеть по отдельным кадрам, как хохотала Катя над комичными ужимками и ловкими кульбитами скакавшего с полки на полку вождя, пока голубоглазый Иисус в страстных объятиях целовался в засос со сбросившей строгие одежды Магдалиной. Шмелю всегда казалось, что в святой книге не договаривали о чём-то подобном, и он решил вслед за мессией воплотить в жизнь ветхозаветную заповедь: «Возлюби ближнего своего». Накинувшись на Катьку, он повалил её на спину и стал усердно стягивать с неё одежду, пока та ржала как лошадь, но теперь взбесившееся воображение рисовало в её мозгу сюрреалистичную картину пляшущего Лебединое озеро Горбачёва в белой пачке, тем временем как на его блистающей в ослепительных лучах софитов лысине на месте знаменитого пятна разрасталась и разворачивалась изнутри пурпурная вагина в жёлтую клеточку. Пока Шмель всё никак не мог справиться с обычной футболкой, непостижимым образом проскальзывавшей сквозь его пальцы, просветлённый Пётр заглядывал вглубь межпространственной воронки, открывшейся в экране выключенного телевизора. Его затуманенному взору открылись пейзажи альтернативной реальности, где место человека заняли ожившие деревья, имевшие прекрасные цветы вместо глаз и пышные груди из бархатистого мха. Они манили его сладкими обещаниями, и Петя силился попасть к ним, но несговорчивое стекло не желало пропускать возбуждённого адепта Шивы в вегетарианский рай.

Именно подобным образом обычно и происходило постижение природы астральных измерений и приём божественного откровения с далёких звёзд, но что-то пошло не так в тот момент, когда прорыдавшийся от грусти и безысходности Петка заметил за заплёванным стеклом тихо сидевшего удава. В его голову пришла гениальная мысль познакомить рептилию со своим Змием, так сказать, лицом к лицу. Не мешкая ни секунды он подскочил с пола и побежал к террариуму, расстёгивая на ходу ремень и спуская штаны. но каково же было его удивление, когда из-под трусов на него уставилась пара жёлтых глаз с вертикальными зрачками. Малость удивившийся, но совершенно не испугавшийся столь радикальной перемене торчок захотел приласкать своего покрывшегося чешуёй любимца, но своенравное и непокорное животное не оценило его ласк и вцепилось тонкими клыками в протянувшиеся к нему пальцы. Издав пронзительный крик, Петя отдёрнул руку. Пресмыкающееся злобно зашипело и стало без разбора кусать его в живот и бёдра. Тогда парень со всей силы ударил разбушевавшуюся тварь кулаком, но от чего-то ему стало только больнее. Вопя что-то нечленораздельное, он, сгорбившись и прихрамывая, вылетел из комнаты, пока его друзья продолжали самозабвенно лизаться на диване.

Они бы так и предавались любовным утехам в новом измерении чувств и ощущений, не обратив никакого внимания на проблемы товарища, но ласки прервались, когда по телу Кати пробежала толпа нестерпимо болезненных и колких мурашек. Она ощутила, как её голова стала разбухать и надуваться, словно резиновый шар; её череп затрещал по швам и вернувшие подвижность кости стали медленно раскрываться, словно лепестки уродливого цветка, внутри которого копошился клубок червей — мозговых извилин. Издав пронзительный крик боли, она скинула худого Олега с дивана. Его сознание было сильно заторможено, и оказавшийся на полу мужчина не сразу понял, что девушка неистово вопила и билась в адских судорогах. Олег попытался встать, чтобы помочь любимой, но замер в полуприсяде, заметив на столе невысокую фигуру. Перед его лицом стояло львиное воплощение Вишну — Нарасимха, державшее в каждой из своих десяти рук по мечу, топору, копью или щиту. Человек-лев хоть и походил на дешёвую и неумело раскрашенную игрушку, но он точно был живым. Божок смотрел на Олега своими черными бусинками глаз и писклявым голоском бормотал слова на древнем и ныне позабытом наречии.

— Очередной бред, — подумал Шмель, но стоило ему дёрнуться в сторону Кати, как Нарасимха, свирепо и пискляво закричал, бросился на него и вонзил свои крохотные оружия в мягкую плоть. Олег вскрикнул, боль была настоящая. Он схватил божка, желавшего впиться в него словно клещ, и что было мочи отбросил его в сторону. В полёте человек-лев вновь издал преисполненный гневом и злобой рык, и, услышав боевой клич своего полководца, прочие уродливые божества попрыгали из плакатов и с гиканьем, точно племя диких пигмеев, бросились к нему на подмогу. Звероликие и разноцветные они облепили сектанта с ног до головы, били его, кусали, драли за волосы, пока тот безуспешно пытался отделаться от накрывшей его лавины.

Разум Олега помутился от бесчисленного числа щипков и уколов, осыпавших его тело. Он схватил лежавший на полке деревянных жезл и стал лупить им маленьких чудовищ, больше попадая по себе, чем по ним. Он видел, как кровь сочилась из мелких порезов, пропитывала его одежду, и сотни алых капель разлетались во все стороны при каждом взмахе руки. И тогда до поля боя из незримых далей донёсся ритмичный гул огромных барабанов, предвещавших чьё-то скорое пришествие. Он становился всё громче и сильнее, грозясь обрушить своими громоподобными ударами панельное здание, а затем за решёткой опустевших постеров появилась она — клыкастая и синекожая богиня разрешения Кали с ожерельем из плохо обглоданных черепов. Она была огромна, её воспалённые красные глаза занимали собой половину стены, и Олег мог чувствовать на коже тёплый, кровавый смрад, исходивший из её бездонной глотки. Яростная богиная захотела схватить его и отгрызть башку, но сквозь отверстия между измерениями прошли только её толстые как брёвна пальцы с монструозными чёрными когтями. Неодолимая преграда привела капризную богиню в бешенство, и она издала неистовый и гневный рёв. Маленькие божки, страшившиеся её гнева более всего на свете, словно толпа муравьёв подхватили Олега и потащили его в сторону самого большого плаката, чтобы принести его жертву разгневанной госпоже.

Верующий знал, что богиня должна будет избавить его от бренной плоти во имя последующих жизней и просветления, он знал, что этот день однажды непременно настанет, но в тот день он был не готов к столь вожделенному слиянию с чистой космической энергией. Олег стал брыкаться, как выброшенная на лёд рыба, и, скинув с себя большинство мелких уродцев, поспешил выбежать из проклятой комнаты, но синие пальцы вылезли из плакатов и перекрыли дверь непроницаемой стеной. Измазанная в крови лилипутская орда радостно загоготала и вновь набросилась на жертвенное подношение. Поглощённый безумием культист зарыдал, не зная, куда же ему деться. Рядом не было кого-то, кто мог бы схватить Шмеля и попытаться убедить его в иллюзорности происходящего, надавать ему по щекам или намертво приковать к батарее. Готовый умереть от разрыва сердца мужчина схватил стул и швырнул его в закрытое окно. Стекло треснуло и посыпалось на пол. Не медля больше ни секунды, Олег подскочил к открывшемуся проходу, схватился за деревянную раму и, даже не поморщившись, когда осколки стекла прорезали ему ладони, с отчаянным и диким воплем выпрыгнул на волю.

— Нет! — воскликнула Катя, поднимаясь с дивана. В наступившей тишине девушка услышала глухой шлепок. Закричали испуганные дети. Радостно загоготали воро́ны.

Шатаясь словно в шторм на корабле, девушка подошла к окну, ступая босыми ногами по разбитому стеклу. На асфальтированной дороге она увидела распластавшееся тело возлюбленного и тёмное пятно брызг, вылетевших из расколовшейся надвое головы.

Тело девушки задрожало, ноги подкосились, а съёжившийся желудок хотел выдавить наружу пережёванную фасоль. Каким-то чудом не порезав ступни о валявшиеся на полу осколки, Катя отошла от окна, не замечая, что сиявшие краски потускнели, что удалой Ильич вновь обернулся холодной бронзой, что тело потеряло лёгкость, а окружавший её мир стал прежним; обыкновенным. Эта разительная и внезапная перемена ускользнула от неё, ведь она точно знала, что произошедшее на её глазах самоубийство не могло быть правдой, лишь дурным видением, злой ошибкой её собственного разума. Скоро её отпустит, она очнётся и увидит добродушное лицо этого блаженного недотёпы.

Катя решила прилечь на диван и постараться заснуть, но не успела она закрыть глаза, как услышала знакомое хихиканье.

— Петь, это ты? Мне что-то не хорошо от этой дури. А ты ка… Ааа! — Катя пронзительно завизжала и вновь свалилась на пол.

Бледный словно смерть и с маниакальной улыбкой от уха до уха индуист держал в руке кухонный нож, а его спущенные до колен штаны были густо залиты тёмной кровью.

— Я справился! Справился! — радостно затараторил он, словно малый ребёнок, — теперь он больше не сможет меня кусать! — Петя сделал пару неловких шагов навстречу девушке и протянул ей отрезанный член. — Посмотри, какой большой и страшный. Хочешь подержать?

Глаза сектанта блестели от счастья и восхищения собой. Он вновь поплёлся к оцепеневшей от ужаса девушке, разбрызгивая из дырки в паху багряные струи. Но не успел он добраться до Кати, как его глаза закатились, и Петя безвольным мешком рухнул вперед, ударившись виском об угол стола.

По щекам девушки потекли слёзы, она сжалась в комок, обхватив голени руками. К ней приходило осознание действительности всего происходящего. Её охватил ужас, тело мелко дрожало, а кожу пробил мерзкий озноб, и вместе с этим в её памяти всплывали рассказы о других людях покончивших с собой после приёма веселящих веществ, которые она прежде считала страшилками от зашоренных старух. Она невольно вспоминала каждый свой приём «радости» и примеряла эти истории на себя, дорисовывая страшный конец. Вот ради шутки она съедает все конфетки из домашней аптечки, вот она случайно выпадает из окна, решив поиграть в птичку, а вот уже режет бритвой вены от нахлынувших воспоминаний о несчастной школьной любви. Ей захотелось оборвать череду мрачных видений, позабыть обо всём произошедшем, очиститься от наполнявших её грехов. Её мольбы были услышаны, и мудрая Вселенная мигом подсказала ей самый наилучший и единственно надёжный выход — смерть... Катю передёрнуло. Впервые в жизни ей пришла в голову эта ужасная идея, столь противная её неунывающему духу.

Всё ещё подрагивая, девушка поднялась на обессилевшие ноги, осторожно переступила через бездыханное тело товарища и пошла в коридор к телефону, чтобы позвонить в милицию. Ответивший на её звонок участковый не сильно удивился сумбурному и обрывочному рассказу; сказал, что им уже доложили о произошедшем самоубийстве, что наряд милиции был в дороге, и приказал девушке ждать их в квартире и быть готовой отвечать на все вопросы. Повесив трубку, Катя вытерла слёзы, окончательно размазав туш по лицу, и присела на табурет, но это было совсем не то, чего она хотела. Её сердце звало на улицу, к холодеющему телу Олега. Она чувствовала непреодолимое желание взглянуть на него, притронуться к его рукам, даже если придётся увидеть его разлетевшиеся мозги.

Катя кое-как надела кеды, спортивную куртку и была готова спускаться во двор, когда за спиной она услышала странное щёлканье и постукивание. Девушка обернулась и едва не обмочилась от испуга. Из уха мёртвого Петьки показалась уродливая серая морда с торчащими вперёд жвалами-клыками. Тварь пищала, извивалась и довольно щелкала ртом, раздуваясь и становясь всё больше, пока не выросла до размеров юной кошки. Никогда прежде девушка не видела подобных созданий; горбатое, шестиногое, покрытое множеством вытянутых чешуек и имевшее длинный лысый хвост оно походило на плод порочной любви священного скарабея, жирной помойной крысы и бронированного панголина. Существо почистило тонкие лапки во рту, как это делают богомолы после охоты, и уставилось на Катю своими шестнадцатью красными глазами без век. Оно затрещало, зашипело, ощетинилось и медленно зашагало в сторону девушки, пока густая слюна капала с подрагивающих жвал.

Катя схватила зонт-трость и вмазала по подползшему убожеству, но изогнутая ручка прошла сквозь тёмно-серое тельце, словно оно было соткано из тумана.

— Всё ещё мерещится. Что же это была за дурь така… я, — тянущая и тупая боль прервала мысли девушки. Жуко-крыс усердно вгрызался в её кожу на щиколотке, погружаясь вглубь ноги, сквозь мышцы и кости. Катя закричала, схватила существо за хвост и стала вытягивать его наружу. Ощущения были наимерзотнейшие. Хвост существа был колючим и склизким, а кожа ноги зудела, как после укуса настоящего насекомого. После непродолжительной, но тяжёлой борьбы, девушка выдернула визжащее чудовище из своего тела и отшвырнула его в сторону. Раны на месте укуса не было, не осталось даже покраснения, лишь легкий зуд где-то в глубине голени.

Побитая тварь мигом вскочила на ноги и заползла куда-то в угол, так что Катя слышала лишь приглушённый стук хитиновых пластинок. Ждать повторной атаки было глупо и опасно, что уж говорить о попытке самостоятельно поймать или убить неведомое науке создание, потому девушка пулей вылетела на лестничную площадку и вдавила кнопку звонка соседней двери. Спустя минуту послышался лязг замков, и на пороге показалась полная женщина лет пятидесяти пяти. Она смотрела на девушку с нескрываемым призрением и долей искреннего отвращения. Ей было прекрасно известно про все грязные делишки, творившиеся в квартире за тонкой стеной. Чёртовы бездельники, мракобесы, наркоманы, им не хватало жёсткой руки, что наставила бы их на путь труда и самодисциплины. Катя тоже не жаловала соседку, предпочитая игнорировать существование одинокой, толстой тётки, потерявшей работу. От неё вечно несло перегаром, но она ещё смела учить их, молодых, жизни, но в тот момент девушка была готова искать спасения даже у заплывшей алкоголички.

— Марья Станиславовна, — обратилась она к Светлане Михайловне, — прошу, пустите. У меня там какая-то херня…

Катя замолкла. Тучное лицо женщины покрывали грозди волдырей, наполненных зелёной, мутной жидкостью. На месте разорвавшихся наростов зияли чёрные язвы, из которых вытекали струйки тяжёлого пара, не взлетавшего к потолку, а обволакивавшего тело женщины в пелену тумана. От неё несло, но не алкоголем, не потом, а запахом гниения, разложения.

Катя завопила и побежала в сторону лестницы.

— Снова ужрались, черти, тьфу, — Светлана плюнула вслед девушке и захлопнула дверь.

Рискуя с каждым прыжком свернуть шею, обезумевшая девушка летела по ступеням вниз, не заметив голого человечка, ростом не выше колена. Он был тощим, словно узник концлагеря, и бледным, как слоновая кость. Прижав выпуклый лоб к двери, он тихо плакал и костлявым, разодранным в труху пальцем выводил кровью буквы, одну поверх другой: «М…А…М…А…М…А…».

Проскочив сквозь загаженный подъезд, Катя распахнула железную дверь и остолбенела. Напротив неё стояла бабушка божий одуванчик, одна из тех, что круглыми днями сидят во дворе и про всех всё знают.

— Катька, там этот твой… лежит.

— Ага, — пробормотала девушка, всматриваясь в белые, неподвижные глаза с синеватым налётом вдоль век.

— Вы шо, порухалися или снова дурь свою нюхали?

— Ага, — кожа старухи была серой и твёрдой, словно засохшая грязь. На месте её вен тянулись длинные ущелья глубоких трещин, из чьих глубин исходил голубоватый свет и с чьих краёв сыпалась сверкающая пыль.

— Не ходи туда, страшно на него смотреть. Но знай, его душа теперь с Господом Богом.

— К утру и ваша будет с ним.

Стеклянные глаза бабки выползли из орбит, а из открывшегося рта высыпалась ещё пригоршня песка. Катя сама была в шоке от своих слов и помчалась прочь от опешившей старушки, прочь от дома, прочь от хладеющего трупа, прочь от приближавшихся звуков милицейской сирены. Девушка не могла понять, откуда зловещее пророчество появилось в её голове, но она точно понимала, что мир не пришёл в норму.

Пробежав с половину квартала, девушка остановилась, чтобы перевести дух и придумать, что же делать дальше. Положение было катастрофическим. Наряд милиции уже прибыл на место происшествия и вероятно сотрудники органов в эту самую минуту поднимались в квартиру. Там они найдут наркотики в куртке Пети и решат для лучшей статистики повесить всё на единственного выжившего участника вечеринки. К тому же, они наверняка поймут, что девушке до сих пор мерещилось всякое, и сдадут её на время в дурку, чего ей вовсе не хотелось. Стоило перекантоваться у кого-нибудь до утра; у того, кто протянет руку помощи и не станет задавать лишних вопросов. катя знала лишь одного такого человека во всём городе— давняя подруга Аня, проживавшая в студенческом общежитии на другом конце М***.

Путь был не близкий. Катя не знала, сможет ли она себя сдержать в присутствии очередного кошмара, а не завопит посреди улицы, на радость вездесущим санитарам. Сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, и решив ни в коем случае не оглядываться по сторонам, девушка поплелась в сторону автобусной остановки.

Вечерело; усталые люди возвращались с работы домой, в спальный район. Катя нехотя смотрела на проходивших мимо неё мужчин и женщин, содрогаясь от вида их лиц и задыхаясь от сопутствующих им ароматов. Сколько же на них было волдырей всех цветов и размеров, множественные язвы превращали пухленькие щёки в решето, толстые струпья покрывали кожу слоем непробиваемой брони, а у многих женщин из покрасневших глаз сочились кровавые слёзы. На плечах и головах тех людей, чьи уродства были развиты особенно сильно, сидели существа, очень походившие на того крысо-жука, вылезшего из Пети. Они медленно переползали от одного нароста к другому, просовывали в них свои хоботки, языки и начинали жадно высасывать их лакомое содержимое. От этого зрелища у Кати желудок выворачивался наизнанку и подгибались ноги, но она не подавала виду и шла прямо, боясь, что если она выдаст себя, то все маленькие уродцы тут же набросятся на неё и вгрызутся в тело. Но это была не единственная опасность, что подстерегала её на пути. Среди изнеможённых, измученных тягостями жизни людей, она замечала редких личностей, из чьих тел торчали длинные колючки, а их головы венчали кривые рога. Отростки были живыми и обращали свои острия на всех, кто подходил слишком близко к хозяину. Одна такая женщина-дикобраз шла под руку с болезненного вида мужичком и беспрестанно тыкала его в бок, выдирая из его тела небольшие кусочки какой-то бледной, полупрозрачной субстанции. Реже остальных Кате попадались на глаза люди без дефектов, без уродств и дополнений, чистые и счастливые. Она это чувствовала! Только теперь к ней пришло осознание того, что она ощущала эмоции, чувства, вплетённые в человеческие мысли. Они были полны страха, отчаяния, разочарования и терзаний, отзывавшихся эхом в девичьей душе, но всё же среди моря негатива находилось немного места для последних крох любви и надежд на светлое будущее.

Уставшая и раздавленная, Катя добрела до автобусной остановки и присела на облезлую скамейку. Здесь можно было передохнуть; мало кто в среду вечером отправлялся на гулянки в центр города и кроме потерянной девушки на остановке был лишь ещё один человек — полноватый мужчина со сквозной дырой вместо ушей. Зрелище не самое приятное, но зато внутри этого пустого туннеля ничего не копошилось и не дёргалось. И всё же Катю кое-что беспокоило. По ту сторону дороги, за небольшим полем начинался старый лес, недавно оттеснённый рядами панельных новостроек и междугородней автострадой.

Среди толстых стволов и густых ветвей она видела яркие огоньки; в основном зелёные и жёлтые, вот только в окрестностях города М*** светляки никогда не обитали. Сверкающие искры быстро перемещались, мигали и исчезали, чтобы вновь появиться, причём огоньки одного цвета нередко двигались парами или небольшими стайками. Глядя на их танцы, девушке хотелось, чтобы чёртов автобус приехал быстрее, причём неважно в какую сторону он будет ехать, лишь бы подальше от их нараставшего свечения.

Раздался низкий гул, словно десяток туб разом взяли самую нижнюю Ре; огоньки испуганно замерцали, полетели в разные стороны и бесследно исчезли в сгущавшемся сумраке. На несколько секунд, всё пришло в норму; Катя даже решила, что её наконец-то отпустило, но вдалеке, за вековыми стволами появился зелёный свет. Это был не маленькая звездочка, а полноценное солнце, что плавно двигалось по лесным тропинкам, озаряя путь своим лучезарным сиянием. Девушка почувствовала таинственное притяжение, манившее саму её душу навстречу этой гипнотической сущности, но, вместо того чтобы поддаться, она изо всех сил ухватилась за шершавые доски, прижав к ним задницу. И вновь по окрестностям прокатился оглушительный рёв. Зелёная звезда, точная копия космического объекта со страниц учебника по астрономии, взошла над черными верхушками деревьев. За её короной Катя видела подобие огромного рыцарского щита, разделённого на две части, и огромные, ветвистые рога на манер оленьих. Чудовище повертело головой на длинной, лебединой шее и устремило свой взгляд на остановку, погрузив её в зеленое свечение.

— Услышь меня дитя… ибо я призываю тебя… приди ко мне… стань моим посланником… моими губами… моим языком… приди… ко мне… приди

У Кати на глазах выступили слёзы, она чувствовала боль этого создания, ей захотелось стать для него утешением, но её пугала ярость, что многие годы копилась в его сердце. Перед глазами все расплывалось, а голову наполнял приятный, сладостный звон. Чем дольше девушка смотрела в это пылающее зелёное око, тем меньше она страшилась, тем меньше она сопротивлялась, тем больше она уверялась в своём внезапно возникшем предназначении. Скрытая, негасимая ярость, сменялась безграничной любовью, обращалась материнским теплом, готовым принять и согреть, очистить и вознести. Катя встала и пошла к своему новообретённому покровителю, готовая стать его частью. Ступив под сень листвы, она отринет прошлую жизнь и станет мостом между забытым божеством и миром людей, предвестником страшного рока.

— Куда! — невнятно промычал безухий мужчина, хватая девушку за руку. Заскрипели тормозные диски вишнёвой девятки, колёса оставили чёрные полосы на асфальте.

— Простите, я немного задумалась, — Катя очнулась от действия гипноза, но огромное чудовище никуда не делось, а более того опустило голову к земле и вновь поползло к остановке. Сияние становилось ярче и мощнее, обращая вечер в день; через минуту оно выйдет из леса и ещё через одну будет уже по эту сторону дороги. Человеку от него не убежать.

Девушку охватило отчаяние, она заметалась из стороны в сторону, всё ещё надеясь спастись бегством, но когда щитовидная голова выглянула из-за ближайших деревьев, к остановке наконец-то подкатил автобус, причём нужного маршрута «7-Б». Катя, словно кузнечик, запрыгнула в распахнувшиеся двери и принялась торопить водителя. Створки закрылись, и машина тронулась с места. Огромная сороконожка яростно зашипела, затрещала, загудела и погналась по дороге за железным конём, но быстро отстала и, ещё больше преисполнившись гневом и обидой на род людской, поползла восвояси.

Катя выдохнула; в автобусе было тихо. Обладатель головного туннеля уселся на противоположной половине, так что девушка могла смотреть прямиком через его дырку, а в самом хвосте сидела лизавшаяся парочка старшеклассников или первокурсников. Они были на удивление чистыми, от них не несло тухлятиной и в них не чувствовались злоба и разочарование, так как они были вытеснены жгучей и отупляющей страстью. И всё же на шее парня Катя заметила первый пузырь с зеленовато-жёлтой жидкостью.

— У меня должно быть таких полно, — Катя повернулась в сторону стекла, чтобы взглянуть на полупрозрачное отражение и вздрогнула, словно её поразила молния. В центре её лба горела четырёхконечная звезда с пульсирующим ореолом. — Так это всё — правда…

Девушка осторожно пощупала аномальную зону. На месте светящейся шишки была самая обычная кожа, за тем небольшим исключением, что теперь прикосновения ко лбу стали вызвать ощущение острой щекотки. Припоминая некоторые из рассказов покойного Олега, Катя попыталась сконцентрироваться и направить все свои мысли и усилия в третий глаз. Первые две минуты ничего не происходило, но потом звездочка замерцала, затем стала прерывисто мигать, а следом и вовсе исчезла с головы. Катя повернулась, чтобы посмотреть на своего недавнего спасителя, и, о чудо, у него вновь отрасли уши!

— Фух, — обрадовалась девушка, но стоило ей чуть отвлечься, как мистическое око распахнулось, и уши разлетелись на сотню осколков, словно калёное стекло. Катю передёрнуло. Она снова отвернулась к окну и почти сразу нашла на своём горле несколько тёмных язв. «Минздрав предупреждает. Куренье — это яд» — вспомнились ей культовые слова из одного мультика, который она несколько лет назад посмотрела вместе с младшим братом.

До конечной остановки было ещё минут пятнадцать; Кате хотелось закрыть глаза и подремать, но открывшееся в ней шестое чувство советовало оставаться настороже, ведь новое чудище могло появиться в любой момент и оказаться куда шустрее автобуса. Словно бы вторя мыслям девушки, впереди на дороге показалось красное свечение, но не успела она испугаться, как по встречной полосе пронеслись два окутанных языками пламени автомобиля. Катя не успела рассмотреть, что это были за адские колесницы, но любой житель постсоветского пространства слёту бы узнал этот характерный четырёхглазый бампер. Чёрные, наглухо тонированные BMW Е34 мчались в пригород по одному крайне важному делу. Разумеется, что горели не сами авто и не мордатые бугаи в кожаных куртках с тёмными очками на глазах, а пышные гривы коренастых тварей с клыкастыми головами павианов, что прицепились к капотам и крышам новеньких бэх. Они чувствовали решительный, боевой настрой сидевших внутри братков, и готовились полакомиться если не свежими душами, то хотя бы страхом, болью и злобой.

В пути всегда думается лучше; Катя, зажав ладони подмышками и прислонив голову к дребезжащему стеклу, пыталась разобраться в непроглядном кошмаре, в который обернулась её жизнь. Петя и Олег были мертвы; с помощью невидимых чертей или без неё, они убили себя — это было ясно, но насчёт всего остального у девушки оставались сомнения. Разве прежде мир не был полон абсурда, страхов и безумия? Разве прежде её не окружали прокажённые и чудовища? Не потому ли она влюбилась в мечтающего о Нирване бывшего инженера и его лохматых дружков, простых и непритязательных, честных и добрых? То, от чего она сбежала, то, что она пыталась не замечать, то, что приводило её в ужас, теперь из мысли обернулось плотью, сбросило с плеч овечью шкуру и больше не позволит себя игнорировать. Да, мир сошёл с ума, и пришло время увидеть всю глубину его падения.

Человеческий разум начал постепенно смиряться с неотвратимой действительностью, но всё же оставалась сделать небольшую, но решающую проверку. Дождавшись момента, когда безухий посмотрел в окно, Катя негромко окликнула его, но тот не обернулся. Тогда девушка повторила свой зов чуть громче, но мужчина всё продолжал всматриваться в мелькавшие за окном здания и фонари.

— Точно, глухой. Я его никогда раньше не видела и знать этого не могла, но всё равно с первого взгляда у него была эта дырень. Эх, значит, что это всё не глюки, и меня больше не отпустит. Мама, мамочка, что же я натворила, дурочка такая, — краешком рукава Катя вытерла навернувшуюся слезу. — Пф… ха-ха… ха…

Остаток пути прошёл без каких-то происшествий; в автобус временами заскакивали новые пассажиры, но вид язв, волдырей, бубонов и поблекших глаз больше не вызывал столь острого чувства омерзения и паники. Катя вышла на конечной остановке и неспешно пошла через улицы к другой, у которой останавливался троллейбус, ехавший почти до самого студенческого общежития. Если Анины соседки не уехали из города, то им придётся ютиться вдвоём на узкой, жесткой кровати, но в тот момент Кате как раз хотелось прижать к себе кого-то знакомого и родного сердцу.

Наступила ночь, повсюду горели жёлтые лампы фонарей, а из ресторанов доносилась приятная музыка. Катя шла по главному проспекту среди подпитых компашек, внимательно озираясь по сторонам. На оживлённых улицах жукоподобных тварей было куда больше; они бегали по асфальту, петляя между ног, выискивая и вынюхивая подходящего носителя. Особенно много их было возле питейных заведений и новомодных ночных клубов, где собирались самые откормленные и вкусные человеческие тушки. На одном мужчине, одетом в крутой малиновый пиджак, Катя насчитал сразу пять паразитов, поочерёдно впившихся в его массивную шею. Под руку с ним шла вульгарно накрашенная девица с копной химической завивки на голове и с нелепо большими и правильными шарами вместо грудей. Её фигуру облегало короткое зелёное атласное платье, оставлявшее открытыми плечи, декольте и чёрное, гноящееся отверстие в середине груди, между силиконовыми бидонами. Глаз у неё тоже не было, лишь пара дырок, из которых вытекал расплавленный гудрон. Впрочем, без них ей было куда проще в её непутёвой и безрадостной жизни.

Катя расстегнула молнию и заглянула под оттянутый ворот футболки; всё было на месте. Первый раз за вечер на лице девушки появилась радостная улыбка.

Впереди показался знак автобусной остановки, и девушка прибавила шаг. Через каких-то полчаса она будет пить тёплый чай в маленькой комнатушке, заедая его засохшим овсяным печеньем, под нескончаемую Анину болтовню обо всём на свете. Пускай себе трещит, она всё равно узнает о произошедшей трагедии, но этот вечер будет тихим и уютным; так будет лучше для всех.

Над головами столпившихся в ожидании транспорта людей показалась горбатая, тощая спина с торчавшими из кожи желтыми отростками позвонков. По телу Кати пробежали холодные мурашки, волосы встали дыбом, и девушка поспешила спрятаться за бетонным основанием фонарного столба. Из своего укрытия она видела, как оголённый хребет медленно проплыл над толпой, и на улицу вышло жуткое существо. У него были длинные и стройные ноги газели, лысый хвост, в котором не было ничего кроме кожи и угловатых позвонков, вытянутое тело истощавшего добермана и непропорционально большая голова, то ли аллигатора, то ли хищного динозавра. Чудище активно дышало через двенадцать утыканных по всей вытянутой морде отверстий, от чего его тощая грудная клетка многократно раздувалась, словно меха в кузнице. Учуяв нужный запах, он загоготало.

— Да, давай, он подходит, — до Кати донеслось эхо чей-то неразборчивой речи.

Гончая, звонко цокая копытами, подошла со спины к стоявшему в бежевом пальто мужчине, разинула кривую пасть с семью рядами мелких, но безумно острых зубов, и вцепилась в левое плечо. Пару секунд молодой незнакомец продолжал стоять, как ни в чём не бывало, но затем его глаза сжались, губы растянулись в стороны, обнажив желтоватые зубы. Рука схватилась за одежду на груди, и он скрючился от боли. Дышать становилось всё тяжелее, перед глазами всё поплыло. Не имея возможности на что-то опереться, обессиливший мужчина повалился на асфальт.

— Ах! Мужчина, вам плохо?

— У него приступ! Положите ему что-нибудь под голову, пускай не встаёт.

— Тут тяжёлый случай, нужна скорая. Срочно!

— Поликлиника недалеко, можно сбегать туда за таблетками. Молодые, кто поможет?

Обеспокоенные граждане суетились вокруг страдальца, и только прятавшаяся Катя видела истинную причину его недуга. Инфернальная псина крепко держала свою жертву и жадно высасывала из него жизненные соки, от чего той становилось всё хуже.

— Хватит, а не то сдохнет, — вновь послышался таинственный голос и чудище разжало челюсти. Девушка увидела, как вместе с зубами из тела мужчины вылезли три длинных, шипастых, извивающихся языка, больше походивших на щупальца.

Гончая отошла в сторону от копошившихся людей и села напротив человека, незаметно появившегося среди суматохи. Катя тут же его узнала. Дядя Филя, он же Дранный Филин, он же Старый Фи — городская знаменитость, полоумный мужчина предпенсионного возраста, вечно слонявшийся без дела и цели по улицам и непрестанно бубнивший себе что-то под нос. Хотя за последние пару лет в городе развелось множество всяких чудил и безумцев, от очевидцев похищения инопланетянами до новых воплощений Иисуса Христа в теле вчерашнего гаишника, но никто из них не привлекал к себе такого внимания и ажиотажа, как старина Фи. Дело было не столько в его странном поведении или невменяемых высказываниях, сколько в том, что при всей своей известности он каким-то невероятным образом ускользал из цепких лап ментов и психиатров. Сколько раз его прилюдно хватали под руки, закидывали в служебную буханку с мигалками и увозили в отделение, но спустя час его вновь встречали бродящим по бульварам, а сотрудники органов на все вопросы лишь недоумённо разводили руками.

Теперь Катя наконец-то увидела того самого воображаемого друга, про которого все судачили и над которым все посмеивались. Омерзительная тварь сидела перед своим хозяином и игриво размахивала хвостом-хлыстом.

— Умница, умница, кто у нас такой хороший? Ты! Это ты! — сюсюкая, Филя поднял руку и почесал чешуйчатый подбородок. — А теперь давай, давай, выплёвывай. Ну же!

Крокодилья пасть распахнулась, и девушка увидела, как из глотки, удерживаемый переплетёнными языками, появился белый и пушистый, словно облако, шар. Зверюга нехотя положила его на протянутую руку и закрыла зубастую варежку.

— Молодец, — мужчина ещё раз погладил зверину и сложил губы трубочкой. Сфера задрожала, вытянулась, и старый Фи всосал белёсый дымок, словно молочный коктейль. — Не дурно, не дурно. Наверняка бывший спортсмен. Следующего можешь оставить себе, мне на сегодня хватит.

Уродливый питомец снова залупил хвостом по земле и пустил слюни в предвкушении полноценной трапезы. Катя почувствовала, что ей нужно поскорее слинять от колдуна, пока он её не заметил, и поймать автобус в другом месте. Отлипнув от столба, девушка осторожно зашагала назад, стараясь не терять из виду Фи. Мужчина самозабвенно гладил своего любимца и наверняка упустил бы крадущуюся жертву, но в переулке послышались цокающие шаги. Катя едва успела спрятаться за оплёванной урной, когда всего в нескольких метрах от неё на проспект вышла ещё одна зверина, как две капли похожая на первую. Она встрепенулась, остановилась и опустила морду к земле. Жадно втягивая воздух орга́ном ноздрей, животное пошло по следу Кати к тому столбу, где она прежде стояла. Гончая хорошенько всё обнюхала, лизнула землю, задрала голову к небу и издала протяжный, булькающий вой.

— Ты нашёл что-то вкусненькое, мой хороший? — тихо пробормотал Фи, но Катя слышала каждое его слово так, словно он шептал у самого уха. — Да, теперь я тоже чую. Тут побывал ясновидец, ммм… Принесите мне его всего, до последней капли.

Псины дружно тявкнули и вновь склонили свои монструозные чешуйчатые головы.

— Найдут, мама, что же делать, — Катя понадеялась, что сможет поймать проезжающее авто, но проспект в обе стороны был совершенно пуст, а время поджимало. Девушка вышла из-за урны и быстро зашагала прочь от чудищ, надеясь, что она ещё успеет уйти подальше и затеряться среди людей в каком-нибудь магазинчике, но нет. За спиной послышался рык и звонкий цокот копытец. Катя перешла на бег.

Как спастись от чудища, которого видишь только ты и к которому больше никто не может прикоснуться? Как победить в смертельной схватке, когда пасть врага полна острейших клыков, его склизкие языки способны вынуть из тела душу, а у тебя нет ничего, кроме лёгких девичьих кулаков? Я не знаю, не знала и Катя. Она мчалась по тёмным, полупустым улицам, пыхтя и страшась обернуться. С каждой секундой цокот копыт приближался и становился громче, пока бившееся в груди сердце грозилось разорваться от страха и непривычной нагрузки. Катя задыхалась, кеды натирали, но она продолжала бежать мимо подсвеченных витрин и праздных прохожих, смотревших на неё как на умалишённую.

— Мама, мамочка, спаси, мама! — подумала готовая рухнуть навзничь девушка, и стук за спиной прекратился. Не сразу поняв, показалось ли ей это или же от нагрузок у неё отнялся слух, сипящая Катя притормозила и обернулась. Мерзкие шавки стояли на месте, выгнув спины, и шипели словно кошки, загнанные в угол злобным ротвейлером. Беглянка чувствовала, что они по-прежнему хотят вцепиться в её тело и высосать досуха, но их сдерживал страх переступить через невидимую линию, разделявшую их нерушимой стеной.

Пытаясь отыскать причину своего чудесного спасения, Катя завертела головой и вскоре поняла, что в своём отчаянном бегстве она очутилась у стен городского Собора, семьдесят лет тому назад каким-то чудом избежавшего разрушения безбожными большевиками. Впервые в жизни при виде золотых куполов ей захотелось перекреститься, и она это сделала, правда двумя пальцами и не в том порядке, но да чёрт с этим; она была спасена.

Катя пошла вдоль белоснежных стен к входу; псы последовали за ней, не смея подойти ни на шаг ближе. Было поздно, но по какой-то причине двери святилища были открыты, и девушка юркнула внутрь; взбешённые такой наглостью чудовища встали на задние лапы и громко завыли, оповещая своего хозяина о провале.

Это был один из тех больших, пузатых храмов представлявших из себя одно огромное помещение, у которого вместо потолка был расписной купол с ликом Господа Бога Иисуса Христа или какого-нибудь особо почитаемого святого. Высокие стены украшали десятки иконописных изображений из жития святых великомучеников и страстотерпцев, чьи головы обрамляли золотые нимбы. Золота здесь было много, настолько много, что у Кати зарябило в глазах. Она никогда не понимала эту странную тягу других девушек и уж тем более отрекшихся от мирских желаний священников окружать себя этим солнечным металлом. Почувствовавшей облегчение и смертельно уставшей девушке захотелось присесть, прикрыть глаза и вздремнуть под пристальным надзором познавших божью волю мужей, но, к сожалению, в притворе не было ни одной скамейки или стула.

Пребывая в полудрёме, Катя неспешно прошлась вдоль росписей, прикоснулась к нескольким заляпанных маслом стёклам киот, хранивших в себе древние иконы, но по какой-то неизвестной причине они не вызвали никакого отклика в её душе, словно бы она трогала самые обычные доски, покрытые слоем краски. Помня о своём новом даре и увидев страх в глазах призрачных гончих, она ожидала ощутить в этом месте мощную святость и божественное тепло, но всё, что она чувствовала, был густой запах смирны, исходивший от множества развешанных кадил. К тому же в храме было подозрительно тихо; каждый Катин шаг отдавался громовыми раскатами от стен и купола. Кроме неё в соборе была лишь безмолвная старушка в платочке, стоявшая за церковным прилавком и смиренно читавшая священное писание.

— Может купить крестик, тогда они от меня отстанут, — Катя сунула руку в карман и достала кошелёк. — Разве что на деревянный хватит. Но и он ведь будет освящённым, или нет?

Размышления прервал тихий скрип. Царские врата распахнулись, и из-за иконостаса в предел выкатился толстенный протоирей с жидкой, неровной бородёнкой. Чёрная ряса облегала его шарообразную фигуру, явно намекавшую, что священник никогда в жизни не держал поста и даже не подозревал о существовании греха чревоугодия. Он сразу же заметил девушку, и развалистой походкой направился в её сторону.

— Приветствую тебя, раба божия, в нашем Соборе Михаила Архангела.

— Здравствуйте… батюшка, — ответила Катя, выуживая из памяти отрывистые знания церковного этикета.

— Скажи, что беспокоит твою юную душу? Помни, что пред глазами Господа нашего Спасителя Иисуса Христа не пристало врать и утаивать правду. Говори от чистого сердца, и он дарует тебе прощенье и спасение.

— Ну, я много чего делала, о чём теперь сожалею, но я пришла к вам за помощью.

— Отец наш небесный да услышит тебя и защитит, говори же, в чём твоя напасть.

— Я знаю, что это прозвучит странно, вы можете мне не поверить, но я вижу их… чертей, демонов. Они ходят среди нас.

— Вот оно как. В святом писании есть много свидетельств пребывания сатанинских порождений на нашей грешной земле. Ты видишь истину, сокрытую от тех, чей дух слеп и немощен, — священник поднял руки, словно пытался поймать божию благодать, и размашисто перекрестился.

— Они гнались за мной до ваших дверей и сейчас, вероятно, всё ещё поджидают, когда я выйду. У вас есть средство от них, может распятие или святая вода. Я такое в фильмах видела. Глупо, да?

— Что ты совсем не глупо, они помогут, ибо в них обитает святой дух. Вижу, что ты напугана и не врёшь. Идём за мной, я дам тебе особое нательное распятие, старое, ещё царских времён, когда в людях было больше веры и святости, так что больше никто из порождений зла не посмеет тебя обидеть, — протоирей протянул к Кате руку, но девушка внезапно для самой себя отскочила в сторону. В нос ударил едкий, тошнотворный запах. Священник усмехнулся. — Да, теперь понятно, почему сучки этого вшивого колдуна гнались за тобой.

Катя развернулась и помчалась в сторону выхода, но тут же остановилась. Появившийся за время разговора отряд церковных старух уже запер двери и построился напротив них, готовый дать девушке решительный бой, словно спартанцы у Фермопил. Протоирей загоготал.

— Право девочка, не рыпайся, судьба сама привела тебя в нашу обитель и не тебе ей противиться. Но знаешь, я почту твой удивительный и редкий дар. Обернись же и узри лицо твоего Бога.

Дрожа как осиновый лист, Катя повернула голову. Священник снял цепочку с золотым, усыпанным драгоценными каменьями крестом и небрежно отшвырнул его в сторону. Затем он скинул с себя рясу, расстегнул и распахнул подрясник, так что тот повис на туго затянутом поясе. Катя завопила, попыталась убежать, но споткнулась и растянулась на полу. На раздутом, волосатом пузе протоирея растянулась огромная, безгубая пасть с жёлтыми, кривыми клыками, сквозь чьи щели просачивались мутные комки слюны. Но куда страшнее было налитое кровью око, что расположилось ровно посередине груди. Оно было развёрнуто вертикально, на его чешуйчатых веках не было ресниц, а ядовито-зелёная радужка обрамляла прямоугольный козлиный зрачок, уходивший в бездонную тьму.

— И вы тоже, рабыни, явите свой истинный образ нашей гости, — теперь голос исходил из нижнего рта. Он был низким, шершавым, хрипящим и вызывал омерзение как два трущихся друг о друга куска пенопласта.

Бабки послушно стянули с голов платки, и поднявшаяся на ноги Катя увидела, что у каждой из них отсутствовала половина черепа, а вместо мозга он был заполнен потусторонним голубым свечением, из которого изредка вылетали маленькие искры.

— Вновь приветствую тебя в обители детей Великого Нар’Хлазэра, Хранителя Свитка Древних. Мы рады твоему прибытию.

— Отпустите меня! Я никому ничего не расскажу, клянусь! Просто дайте мне уйти, прошу…

— Всё уже предрешено и записано в анналы нашего господина, так что не стоит бояться, не стоит плакать, отдайся Великому Нар’Хлазэру, позволь ему показать тебе тайны вселенной, и познай вечность.

Протоиерейская туша двинулась в сторону девушки, капая слюной на собственные ботинки, но молодая и наглая девушка посмела увернуться от его протянутых рук и продолжила убегать. Катя надеялась найти другой выход из Храма, но в средней части появилось ещё двое округлых священников в чёрных одеяниях; втроём они взяли девушку в клещи и стали медленно оттеснять её к стенам.

— Хватит беготни, сдавайся и прими благословение, — пасть раскрылась, и из неё вылез широкий, бесформенный язык с десятками глубоких трещин. — Иди ко мне, вкусняшка, ну же… Стой! Ты куда? Нет. Нет!

Катя юркнула в оставленную щель Царских Врат и захлопнула створки. К её немалому удивлению на обратной стороне золоченых дверей был установлен массивный засов из того же благородного металла. Едва девушка задвинула тяжёлую металлическую балку, как врата содрогнулись от удара жирной туши.

— Мерзавка! А ну открывай, тварь! Мы тебя всё равно достанем!

— Пошёл ты! Я не присоединюсь к вашему сраному культу! Уроды… Вот чёрт!

Над каменным престолом, подвешенный на сверкающих серебряных цепях в алтарном помещении вниз головой висел громадный скелет, чьи полупрозрачные кости были выточены из вулканического стекла. Казалось, что его составил какой-то шутник из завалявшихся в музее остатков экспонатов. Орлиный череп с рогами горного барана, человеческие ноги и грудная клетка со сросшимися в единую пластину рёбрами, длинные обезьяньи руки с длинными когтями и шесть саблеподобных лап богомола, росших из его спины, объединялись в останки причудливого великана из древних легенд.

Катя огляделась. Вокруг неё было полно всяческой ритуальной утвари, одеяний и книг, но не было ни одной двери, через которую можно было бы сбежать. Девушка начала ошалело бегать вокруг алтаря, пока удары в дверь становились всё сильнее и тяжелее.

— Хм-ха-ха-хм, — послышался приглушённый, басистый смех.

— Кто здесь?

— О... Так ты можешь меня слышать?

— Слышу, но где ты?

— Раз слышишь, то и видеть должна, подними глаза, — Катя посмотрела наверх, но не увидела никого, кроме груды костей. — Ну надо же… впервые за три сотни лет мою темницу посетил живой ясновидец. Как занятно…

— Как ты говоришь? Ты разве не мёртв?

— Мёртв? Ха! Что за глупенькая девчонка. Неужели ты думаешь, что создания вроде меня могут вот так просто сгинуть? Как же мало ты знаешь. Разве у тебя не было учителя?

— Какого к чёрту учителя?! Я весь этот бред всего полдня вижу! Некому меня было учить!

— Видимо, я немного отстал от жизни. За пару тысячелетий моего заточения в людском мире должно быть многое успело перемениться и забыться.

— Ты что мелешь, костлявый!?

— Ха! Да ты вообще понимаешь с кем говоришь, мелюзга?! Я один из четырёх посланных на Землю воинов Великого Раизрадора, над которым не властно само время! Тебе следует проявить больше уважения.

— Раз твой владыка так могуч, то почему он тебя до сих пор не вызволил?

— Не всё так просто в этом мире и мой хозяин лишь один из его властителей. К тому же не рабу решать, когда хозяину откликнуться на его тихую и смиренную мольбу.

— Больше похоже на то, что он тебя бросил, — Катя обернулась на звук тяжёлых ударов; дверь постепенно поддавалась. — Что со мной будет? Они мне сделают такую же пасть на животе или вскроют головы как тем старухам?

— Пасть? Что ты нет-нет-нет. Нар’Хлазэр не терпит земных женщин, не умеете вы хранить секретов, так что жрицей тебе не бывать, да и послушницей тоже — слишком уж глупая растрата такой славной души.

— И что они со мной сделают?

— Положат на этот самый престол и придушат шёлковым шарфом.

— Они меня убьют?!

— Убьют? Что за глупости… это будет сделано лишь для того, чтобы твой дух покинул тело. Потом они его разорвут на кусочки и поглотят; вот тогда всё — небытие. Ни перерождения, ни слияния с тканью пространства; лишь абсолютная пустота и тишина.

— Нет! Я этого не хочу.

— Да, понимаю, вещь довольно таки жуткая, особенно для такого примитивного и маломерного сознания, но мы, высшие существа, в этой единственно истинной смерти видим таинственный и прекрасный в своей завершённости Абсолют, который не дано познать при жизни даже мудрейшим.

— Катись ты к чёрту с такой красотой и со своими мудрецами!

— Хах… это в тебе говорит страх…

Удары всё сыпались на несчастные ворота, сусальное золото обвалилась с петель и засова. Катя села на пол, спиной к престолу и сжалась в комок, обняв ноги.

— Мама, мамочка всё пропало. Прости за всё, что я тебе говорила, прости, что я тебя не слушала, прости за то, что была плохой дочерью. Я не хотела, прости, прости. Надеялась, что мы вновь увидимся на той стороне, но и тут я накосячила, дура, дура, дура!

По щекам девушки вновь потекли слёзы. Металл начинал трескаться и деформироваться, оставалось недолго.

— И тебя устраивает подобный конец?

— Заткнись!

— Точно?

— Да!

— Ну-ну, я-то хотел предложить тебе небольшую сделку. Будет жалко, если твой едва раскрывшийся талант сгинет в желудках этих лживых уродцев.

— Ты о чём?

— Возьми вон тот кубок, что стоит в углу, — Катя встала с пола, утёрла слёзы и принесла священную чашу из золота, с маленькими керамическим иконками по сторонам. — Теперь поставь его на стол подо мной и отойди.

На обсидиановых костях появилось фиолетовое свечение, воздух загудел, пламя на свечах затрепетало и разом потухло, погрузив алтарь во мрак. С острого клюва сорвался поток живых теней. Расползаясь по сторонам, они своими дымчатыми телами заволокли чёрным, колышущимся морем узорчатое покрывало на престоле, а затем и весь пол. Катя почувствовала, как на несколько секунд все звуки затихли, её собственное сердце перестало биться и мировые часы остановили свой ход. Извержение тёмного духа завершилось; в одно мгновение свечи зажглись и тени растаяли в воздухе.

— Подойди дитя. Испей из этой чаши, и ты получишь крупицу силы Раизрадора. Силы, что низвергала великие империи, силы, что существовала до сотворения Вселенной, силы, которой страшатся не только Новые, но и Древние Боги, — Катя взяла в руки Грааль. На самом его дне покрытая бледным туманом испарений плескалась лужица странной жижи, походившей на нефть. У неё не было запаха, но от её паров в носу, горле и лёгких всё пересыхало и хотелось зайтись в безостановочном кашле. — Цена же за эту силу такова, что отныне каждый, кто прикоснётся к тебе, будет стареть и чахнуть не по дням, а по часам, и не стать тебе матерью, ибо лоно твоё станет для плода могилой. Выпей священной крови, прими в себя волю Древнего, спасись от забвения.

— Наконец-то, — царские ворота сломались, гора жира ввалилась в алтарь вместе с одной из створок. — Сейчас мы тебя… Какого… Стой!

-------------------------------------------

— Твари, ублюдки, мрази, гни-и-и-иды, — всё причитал Старый Фи, наворачивая круги напротив входа в собор. — Подонки, сволочи, мерзавцы. Эта девчонка была нашей. Нашей!

В подтверждение его слов гончие замотали мордами и сердито тявкнули.

— Да, мои хорошие, снова нас оставили ни с чем. Но мы им ещё покажем, я вам клянусь. Поймаем одного из них и свершим правосудие! Да, да укусишь его прямо в мерзкий глаз, ты ж моя умница, да… да… — бродяга обнял ближайшего питомца и почесал бугристую шкуру вдоль торчавшего хребта. — А теперь идёмте, после беготни и переживаний хочется перекусить.

В этот момент колдун почувствовал, как задрожала земля под его ногами. Стены храма проняла дрожь, белокаменная облицовка покрылась густой сетью толстых трещин, кресты покосились и полетели вниз на землю. Предчувствуя беду, Старый Фи побежал прочь от собора, и сделал это как раз вовремя. Ослабевшие стены больше не могли поддерживать колоссальную тяжесть дома Божьего; главный купол искривился, просел, а затем с оглушительны грохотом провалился внутрь храма. Густые клубы пыли заволокли разваливавшееся здание, скрыв его от глаз переполошившихся жителей, ощутивших отголоски ударов в своих домах.

Та пугающая, злая аура, что вечно окружала это проклятое место, исчезла. Старый колдун, кашляя и выплывая попавшую в рот пыль, отряхнул поношенный пиджак и посмотрел на гончих. Они тоже почувствовали внезапную перемену, стали принюхиваться, и вот одна из них что-то учуяла и ринулась прямиком в развалины, сквозь душное облако. Фи слышал, как стучали её копытца и осыпались камушки. Псина радостно неслась к своей добыче, готовая впиться в её вкусное тело.

— А! — колдун почувствовал острую боль в груди. Цокот длинных ног прекратился вместе с рыком и гавканьем. Мистическая связь, что невидимыми нитями связывала душу колдуна с его фамильяром была в мгновение ока разорвана. — Томо, стой, не ходи. Должно быть, один из этих ублюдков-жрецов ещё остался жив. Нужно уходить, идём.

Старый Фи вытер вытекшую из носа калю крови и был готов пуститься в хромое бегство, но в клубах пыли показалась одинокая девичья фигура. Она шла неспешными, уверенными шагами, полностью обнажённая, покрытая слоем серой, каменной пыли. Колдун узнал в этом стройном силуэте вожделенную беглянку и облизнулся в предчувствии вкуса её юной, полной жизненных сил души. Поглотив её, он сможет создать себе новую гончую взамен погибшей, а может быть даже ещё и третью

— Взять!

Монструозная псина зарычала и ринулась к беззащитной Кате, степенно продолжавшей своё безмолвное шествие. В грациозном прыжке чудовище разинуло зубастую пасть, нацелившись на грудь, но едва коснувшись девушки, развалилось на части, словно бракованная кукла, и бесследно растаяла, так и не упав на землю.

— Нет! Томо! — Фи упал на колени. Грудь болела, тело охватило страшное недомогание, а из ноздрей вытекали струйки густой крови, опускаясь на губы и подбородок. Он поднял глаза на приблизившуюся девушку и обомлел.

Синяя звезда, прежде горевшая на Катином лбу, обернулась чёрным светилом, затмевавшим своим бесконечно тёмным сиянием все краски мира. Девушка была прекрасна, великолепна, невероятна, безупречна! Теперь старый Фи желал её душу стократ сильнее, но глубочайшее почтение и всеобъемлющий страх склонили его голову к её ногам в нижайшем поклоне.

— Милостивая госпожа, прошу простить меня, ничтожного раба, недостойного грязи с ваших ног, что по глупости своей посмел на вас покуситься, — пролепетал он, не смея оторвать лоб от брусчатки.

— Встань — в своей голове он услышал два властных голоса: один звонкий женский и второй, столь низкий и гулкий, что он мог исходить только из самой тёмной и всеобъемлющей бездны. Катя подняла руки и протянула их к почитателю, предлагая ему упасть в её нежные объятья. Дивясь щедрости своей повелительницы, Фи, рыдая от счастья, поднялся с колен и шагнул навстречу. — Прах ты и в прах возвратишься.

Тело колдуна охватил сухой, обжигающий ветер, вырвавшийся в мир живых из адских жаровен. Пиджак и штаны рассыпались на нити, но и они в одночасье истлели, обратившись в пыль. Кожу изрывали морщины, на ней появлялись коричневые пятна, тело стремительно худело, тощало, ссутулилось, каштановые волосы съела платиновая седина. За долю секунды мужчина прожил оставшиеся ему двадцать три года жизни и обратился, скрюченной мумией. Но и после этого останки продолжили истлевать. Первой с него слетела иссохшая кожа, затем окаменевшие мышцы и сгнившие органы. Стоявший посреди улицы скелет пожелтел, потрескался и рассыпался, оставив после себя лишь разбросанный по асфальту песок.

— Идём дитя, нас ждут великие дела…