Путь марионетки

Когда нас, одинаково бритых, укутанных в лохмотья и закованных в кандалы, загоняли по узким мосткам на борт красного корабля «Деревянная устрица», я краем глаза заметил жест лейтенанта стражи, который конвоировал нас из тюремного подземелья. Что-то втолковывая капитану, он указал глазами на меня, после чего опустил ребро левой ладони на ладонь правой, а затем резким движением будто смахнул с пальцев приставший мусор. Только теперь — спустя две недели плавания, стоя в полном одиночестве на песчаном берегу, с раскалывающейся головой и без единой идеи о том, где нахожусь — я понял, что означал этот жест.

Само плавание было лёгким до скуки: нас просто заперли в обшитом железной решёткой трюме, где приковали каждого к стене цепью длиной с размах рук среднего мужчины. Кормили дважды в день какой-то дрянью с рыбным запахом; впрочем, скажу по опыту, порой и в столичных тюрьмах кормят хуже — например, когда не кормят вовсе.

На две недели мы оказались предоставлены сами себе, не считая визитов охранников, передающих через небольшое окошко еду и воду. Говорить с нами им, видимо, было запрещено, да и сами они желанием общаться не горели, поэтому даже на самые откровенные провокации никак не реагировали. Так что уже к третьему дню пути даже наиболее злоязыкие члены нашего невольного братства перестали обращать на них внимание.

Нам же друг с другом болтать никто не запрещал, и — поначалу осторожно, а потом, осознавая неизбежность происходящего, всё смелее — каждый стал рассказывать соседям о том, чем занимался, как ступил на преступную стезю, и какая кривая тропинка привела его сюда, в душный трюм этого красного корабля. Дни в разговорах летели быстро, о чём свидетельствовало то светлеющее, то темнеющее небо в крошечных зарешёченных окошках под самым потолком.

Было нас тридцать два человека, и большинство — воры разного разлива. Карманники, медвежатники, форточники и простые громилы целыми днями делились друг с другом секретами и тонкостями своего мастерства. И если в первые дни они едва слышно шептались, то по прошествии недели поняли, что их симпозиум не имеет никакого практического смысла в перспективе, и их голоса зазвучали громче — но и печальней.

Да, это было путешествие в один конец. Там, в конце, нас ждала пристань маленького форта Амак-Катуи, гордо носящего сомнительный титул самой южной крепости Империи. Оттуда нас отправят в одно из множества поселений, где живут каторжники, приговорённые к пожизненной ссылке. Если верить редким сплетням об этих местах, большинству из нас уготовано сгинуть в тесных шахтах, где добывают золото и драгоценные камни. Самым же ловким, физически развитым — и невезучим — предстоит переломать все кости, сорвавшись с вертикальных гладей тамошних скал, куда несчастных загонят для поиска бледных прядей тутангия, или, как его называют в народе, «единорожьего пуха». Этот редкий и удивительный минерал зарождается только в самых узких расщелинах острых вершин материка Тутанга, в честь которого и назван, и, пускай и выглядит невзрачно, как выпадающие волосы старухи, имеет великую ценность для имперских магов — а какую именно, никто кроме самих магов не знает. А о чём все знают, так это о том, как вредно брать «пух» в руки, дышать его испарениями и даже находиться рядом. От его воздействия организм медленно, но неминуемо слабеет, а более всего слабеет разум. Безумные видения постепенно сменяют реальность, и в итоге охотник за тутангием обязательно прыгает со скалы, устав бороться с наваждениями.

Всё это поведал мне словоохотливый сосед, седеющий и тощий вор по имени Краг. Если он не спал, то обязательно что-то говорил, и я был искренне рад такому соседству. Во-первых, истории Крага — а он умел их подавать — разгоняли скуку, а во-вторых, те истории захватывали и самого рассказчика, и всех, кто сидел в пределах слышимости, тем самым отвлекая внимание от моей персоны.

— Пятьдесят с лишним лет назад, — говорил он хрипло, — где-то в этих водах шла трёхмачтовая каракка под сине-белым имперским парусом. Шла она вроде бы курсом на Эллеат, но порой странно петляла, как гончая, потерявшая след. Усталые матросы несли свою солёную вахту, и до последнего не замечали, что к ним со стороны солнца резво приближается чёрная бригантина.

— Пираты? — шёпотом уточнил кто-то.

— Они самые, — кивнул Краг. — Дураку же понятно, от чего ломятся трюмы судна, следующего с Тутанги в главный имперский порт! От солнечных золотых самородков да сверкающих камушков!

Глаза слушателей жадно заблестели.

— И вот, — рассказчик повысил голос, — корсары идут на абордаж, но вместо жёсткого отпора их встречает полная покорность матросов судьбе — они подымают руки и кричат «Сдаёмся на милость благородных морских волков!» Пиратский главарь, уверенный, что это какая-то изощрённая уловка, приказывает вырезать экипаж каракки до единого человека, и только когда голова капитана с выпученными в ужасе глазами падает к его ногам, решает спуститься в трюм. Как вы думаете, что он там находит?

Краг с ухмылкой обвёл взглядом слушателей.

— Сотню тонн проклятого «пуха»? — неуверенно предположил молодой крепыш, сидевший слева от меня.

— Гнездо чумных крыс? — спросили справа.

— Десяток чёрных колдунов! — сморозил кто-то и был немедленно осмеян.

Я промолчал, так как прекрасно знал конец этой истории.

— Не угадали. — Рассказчик выдержал паузу, а потом продолжил мрачным полушёпотом. — А нашёл он там точно такую же клетку, как вот эта, в которой мы все сидим! А в клетке той — раздутые уже трупы настоящего экипажа каракки, имперских офицеров!

Корабль-то вёз каторжников на Тутангу — вот как нас — но невольникам как-то удалось освободиться, перебить охрану и матросов и завладеть судном! Однако тут же выяснилось, что среди воров и убийц нет ни одного навигатора, штурмана или хотя бы боцмана, а потому они просто легли на случайный курс — авось кривая выведет! А так как и курс держать никто не умел, они уже три недели плавали кругами. Еда и вода заканчивались, и нападение пиратов они восприняли как спасение. Но — увы, пиратский капитан в ситуации не разобрался и всех их перебил.

История эта была хорошо известна — тем, кто умеет читать, разумеется. Таких в нашей компании, судя по потрясённому молчанию, было немного.

— А ещё говорят, — закончил свою повесть Краг, — что именно после этого случая паруса каторжных судов стали красить в красный. Чтобы пираты издали видели: нет на корабле ничего ценного и нападать на него незачем. С тех пор и зовут такие корабли «красными».

Краг замолк и потянулся за ковшом с тёплой тухлой водой. Замолкли и слушатели, о чём-то задумавшись.

Я же вдруг осознал, что начитанность Крага и его манера изложения выдают в нём воспитанника солидного учебного заведения — возможно, того самого, в стенах которого несколько лет провёл я сам. Наказав себе повнимательней присмотреться к нему в будущем, я устроился на деревянному полу и попытался уснуть.

***

Наивный.

С самого начала плавания, едва мои глаза закрывались, разум тут же начинал вспоминать подробности последнего дела — дела, на котором я и попался, как идиот. Вот и сейчас в голове один за другим стали всплывать вопросы, на которые я был бессилен ответить.

Кто сдал меня? В том, что это была подстава, я не сомневался ни на миг, но в дело не были впутаны никакие лишние люди. Заказ я получил, как всегда, от Гильдии, лично от своего наставника, старого Азаро, которого без сомнений могу назвать другом. Кто-то из стоящих выше Азаро в иерархии? Но в этом нет смысла: незачем Гильдии убийц продавать ценного сотрудника на каторгу. А я, без ложной скромности, могу назвать себя одним из лучших. О том, что после этого дела я собирался уйти на покой и уехать из столицы в более спокойные края, не знал никто, включая даже лучших друзей.

Было ли что-то странное в самом заказе? Нет. Просто один торговец средней руки пожелал устранить другого, стоящего на пути расширения бизнеса. Таких заказов — больше половины от всех поступающих в Гильдию. Правда, место убийства было чётко указано заранее: тёмный переулок, где жертва всегда срезает угол, спеша домой после вечерней молитвы в храме Геддона. Но и такие указания от заказчика — не редкость, поэтому не показались подозрительными.

Как меня поймали? Очень просто: едва мой кинжал вонзился в шею толстого торговца, я внезапно оказался окружён десятком стражей с мечами и арбалетами. Первый вывод, который можно сделать: поимка моей персоны была столь важна для неведомого ловца, что он с самого начала был готов отдать на заклание живого человека. Таким образом, будучи пойман с поличным в момент убийства, я уже никак не мог выкрутиться. Скорый суд, показания доблестных блюстителей правопорядка, «совершенно случайно» видевших всё своими глазами, доклад мага-следователя, полностью подтвердивший их слова — и вот я уже брошен в тюрьму, а всего через пару дней поднимаюсь по мосткам «Деревянной устрицы». Кто-то очень сильно спешил убрать меня из столицы. Но кто?

И зачем? Никому нет резона ссориться с Гильдией — мы полезны не только купцам, фарцовщикам и прочим финансовым воротилам, не только людям с другой стороны закона, но и самой верхушке имперской власти. Политические убийства происходят не часто, но будьте уверены, все они исполняются членами нашей организации! А кому ещё императорский двор может доверить такой вопрос, как не профессионалам? Быстро, дорого, конфиденциально — вот неофициальный девиз Гильдии на протяжении уже трёх сотен лет! Да, эта организация возрастом не уступает Империи, и это многое говорит как о первой, так и о второй.

А может быть, я и вовсе не с того конца пытаюсь распутать этот клубок? Возможно, первый вопрос, которым следует задаться: почему именно я? Но рассматривая этот подход с невеликой высоты своей осведомлённости, я неизменно попадал в те же тупики. Кто я, в сущности, такой? Рядовой член Гильдии убийц, быть может, ловчее и удачливее многих, но не невесть какого полёта птица. Никогда никого не предавал, не провалил ни одного из порученных мне дел, нигде не отсвечивал и не лез на рожон. Нет у меня никаких явных врагов, кроме родных и близких тех людей, которых я лишил жизни. Но у них нет никакой возможности узнать имя исполнителя — конфиденциальность, один из основных принципов Гильдии, работает в обе стороны.

Тупик.

Уступив бессмысленному самоистязанию, разум, наконец, неохотно соскользнул в благословенный сон.

***

Пронзительный звук вернул меня в реальность, и я не сразу сообразил, что это скрипит входная дверь трюма. Дверь, которая ни разу не открывалась с той минуты, как судно покинуло Эллеат. Это было странно и неожиданно, поэтому я сделал вид, что продолжаю спать, и позволил себе лишь чуточку приоткрыть один глаз.

В клетку вошли четверо охранников; в правой руке каждый держал короткий меч, а к предплечью левой ремнём был пристёгнут маленький щит, окованный по окружности железной полосой. Охранники деловито разошлись по четырём углам камеры, внимательно оглядывая спящих и просыпающихся узников. Очевидно, каждый из них был полон решимости угомонить любого, кто решит исполнить какой-нибудь фокус, однако среди нас не нашлось желающих получить клинком в ключицу или твёрдым краем щита в зубы.

Вслед за хмурой четвёркой в камеру властно шагнул начальник охраны — это было видно по тому, как он держит голову и оглядывает свысока сидящих и лежащих невольников. Отчего-то я совсем не удивился, когда его презрительный взгляд остановился на мне.

— Этого, — твёрдо произнёс он, указав рукой, и в камеру несмело вошёл ещё один человек, несущий в трясущейся руке связку ключей. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти нужный, и ещё больше — чтобы открыть замок, сковывающий мои руки. Сделав своё дело, ключник с видимым облегчением убрался, а начальник подошёл ко мне и легко пнул под рёбра.

— Просыпайся и следуй за мной.

Я, изобразив едва очнувшегося человека, нескладно поднялся и сделал пару неуверенных шагов. Попытался растереть запястья, но они тут же были туго перехвачены грубой верёвкой. Охранники перестроились: двое встали передо мной, двое позади. Такой фигурой, возглавляемые начальником, мы и покинули камеру; замыкающие шли спиной вперёд, угрожающе поигрывая клинками. Я услышал, как несколько заключённых зашептали молитвы Майлене, покровительнице воров, остальные просто печально глядели вслед, наверняка мысленно вычёркивая меня из списка живых. Особенно шокированным выглядело лицо Крага: он словно хотел что-то крикнуть вслед, но так и не решился.

За дверью обнаружился трусливый ключник, он запер камеру и побрёл за нами. Мы дошли до узкой лестницы и стали подниматься; мне вдруг стало радостно от предчувствия солнца и воздуха.

Я, в отличие от сокамерников, был уверен, что меня ведут не на смерть — я знал негласный морской закон, по которому любая человеческая жизнь на борту корабля считается священной, будь то жизнь заключённого, военнопленного или даже ничтожного раба. Отнять её могут только боги или стихия; человеческая же рука не вправе прерывать её нить, пусть даже рука капитана или самого главы Имперского флота. Конечно, этот закон, как и любой другой, иногда нарушался, но вряд ли моя жалкая персона стоила репутации капитана «Устрицы» у суровых морских богов. Закон этот ничего не говорил об избиении, пытках или отсечении конечностей, однако мне почему-то не хотелось думать о плохом.

Ещё только рассветало, и, когда открылась дверь на палубу, я не ослеп от яркого света, а лишь слегка прищурился, увидев, как диск солнца в розовом зареве показывает краешек из-за бескрайнего полотна серого моря. Прохладный солёный воздух ворвался в лёгкие, и я едва не закашлялся, неосознанно вдохнув его полной грудью.

Я впервые в жизни находился в открытом море; это было потрясающе, и даже подгоняющий, отнюдь не приятельский тычок в спину не испортил впечатления.

Мы шли по палубе, где сновали вечно занятые матросы. Они старались не смотреть на меня, да и меня больше занимало то, что за бортом. А там, прямо по курсу, виднелись зыбкие очертания большой земли. Наверняка, то была зловещая Тутанга — мой будущий дом до последнего вздоха.

Рассмотреть далёкую землю в подробностях мне не дали — наше шествие быстро пересекло палубу и вошло в новое помещение, где я ощутил запахи приличной еды. Не успел мой рот наполниться слюной, как мы оказались в относительно просторной каюте, где моё внимание в первую очередь привлекло висевшее на стене справа зеркало. Повешено оно было в расчёте на человека ростом на пару ладоней выше меня, и мне пришлось встать на цыпочки, чтобы увидеть своё отражение.

Я взглянул — и едва узнал себя. Карие глаза, которые многие женщины называли томными, от недоедания обзавелись мешками и стали пугающе огромными и чёрными, щёки ввалились, и даже нос, форма которого всегда предательски выдавала моё проклятое знатное происхождение, на фоне окружения выглядел крючковатым и болезненно тонким. Облепившая череп и подбородок щетина делала меня похожим на завсегдатая пивных со столичной окраины. Зрелище было отвратительным, оно заставило меня вздрогнуть и перевести взгляд на помещение, в котором я оказался.

Оно, со всей очевидностью, принадлежало капитану. Об этом говорило строгое, но небедное убранство — полки с интересными безделушками и священными амулетами, ковёр ручной работы на полу и тяжёлый рабочий стол в окружении мягких стульев. На одном из стульев сидел сам капитан, однако позой и выражением лица он совсем не походил на хозяина жилища. Хозяином выглядел второй человек: богато одетый, он восседал вполоборота к столу, закинув ногу на ногу, и курил резную трубку, распространяя аромат хорошего ракеданского табака. Вот его-то нос выглядел, как геометрически точный идеал нюхательного органа представителя императорского двора. И неудивительно — даже без этого носа я легко опознал бы в его владельце племянника самого Императора Аттита — юного Мария, по слухам, беспутного сластолюбца и повесу, от которого успела натерпеться вся столичная знать.

Стол венчало серебряное блюдо с простой, но безумно пахнущей едой — куски мяса, в которых я сразу опознал нежную телячью вырезку, возлежали в обрамлении печёного картофеля, осыпанного зеленью. Бутыль вина без этикетки стояла рядом и была ополовинена, в чём определённо были повинны два бокала, из которых благосклонно отпивали трапезничающие.

— Ах, вот и наш маленький убийца! — воскликнул Марий, и я, согласно этикету, встал на колено — настолько изящно, насколько позволяли стянутые верёвкой руки. — О, а ему не чужды вежливость и сообразительность!

Марий взглянул на капитана, а тот — на начальника охраны.

— Оставьте нас, — хрипло сказал капитан и, видя сомнение в лицах охранников, потянулся за ножнами с мечом. — Я сумею защитить его благородие от связанного голодного полудохлика, будьте уверены.

Охрана, неуверенно переглядываясь, покинула комнату.

— Встань, — приказал Марий, и я медленно поднялся. Он оглядел меня с макушки до пят, словно не доверяя собственному взгляду. — И вот эта мелочь — тот самый Шорох, о котором по столице ползут самые жуткие слухи?

— Ошибки нет, это он, — ответил капитан, подливая благородному гостю вина. — Боюсь, путешествие в клетке подрастрепало его и высушило, но это точно убийца Вито Хастор, известный также как Шорох.

— Что же, придётся поверить вам, капитан Синдерий. — Благородный племянник глубоко затянулся, отпил вина и затем выдохнул клуб пряного дыма. — Не откажешься ли ты, Вито Хастор, присесть и разделить с нами эту скромную пищу?

— Не откажусь, ваше благородие, — ответил я — а что ещё я мог ответить?

— Сядь, — капитан указал на третий стул, стоявший у другого конца стола. — И веди себя прилично.

— Ах, милый капитан, не будьте столь строги к нашему гостю! — воскликнул Марий. — Разве не видите, что он прекрасно знает, как вести себя в присутствии царственной особы? Интересный, должно быть, ты человек, Вито…

Я сел за стол, и произошло то, чего я никогда в жизни и представить не мог — племянник Императора своей собственной дланью положил на мою тарелку мяса и картошки, а затем налил в мой стакан вина!

— Ешь и пей, маленький убийца. Ешь и пей, пока можешь. — Марий расхохотался, а Синдерий лишь кисло улыбнулся. — Впрочем, стой! Пусть капитан скажет тост!

Пожилой морской волк встал, поднял бокал и торжественно произнёс:

— За Мария из богоравного рода Астеро, будущего губернатора Тутанги!

Капитан чокнулся с Марием, а затем их бокалы коснулись моего, как равного, и мы выпили. И, несмотря на общую абсурдность ситуации, я понял, что никогда в жизни не пил вина вкуснее!

Ещё лучше была еда — мне пришлось призвать всю свою выучку, чтобы не наброситься на неё подобно свинье, и пользоваться приборами, что со стянутыми руками было не так уж просто.

Некоторое время все вкушали в молчании, и я, наконец, смог отойти от окружавшего меня безумия и взглянуть трезвым взглядом на своё положение.

Всё это было неспроста. Имя, которым назвал меня капитан, не было очернено никакими постыдными или преступными деяниями — под этой личиной я представал как обычный житель столицы, проматывающий не слишком богатое наследство. Вито Хастор определённо не имел ничего общего с убийцей Шорохом, и вряд ли кому-то могла сама по себе прийти идея сопоставить эти личности. Судили меня под другим именем, которое я выдумал на ходу, надеясь, что никто не станет проверять — и, как ни странно, никто не стал.

Кажется, сейчас я окончательно запутывался в том, что происходит, а потому решил отложить размышления и налегать на мясо и вино, покуда есть такая возможность. Несомненно, я служил сейчас каким-то развлечением высокому гостю, но в чём именно — понять не мог. Оставалось покориться воле судьбы и смотреть, что будет дальше.

— Не бойся за свою жизнь, убийца, — сказал Марий. — Ты здесь в положении моего гостя — крайне интересного гостя! Никогда ещё не приходилось мне сидеть на расстоянии руки от человека, который способен мгновенно убить меня тупым столовым ножом, что ты держишь в руках! Ты ведь на такое способен?

Я прожевал кусок восхитительного мяса, чувствуя на себе грозный взгляд капитана. Что бы тут ни происходило, я тоже хотел немного поразвлечься.

— Способен, ваше благородие, — ответил я как можно более спокойно. — Однако вряд ли на судне найдётся человек, который сможет мне за это заплатить.

Капитан дёрнулся, а Марий изумлённо посмотрел на меня, как на диковинную зверушку.

— Достойный ответ, — признал он. — Ты продолжаешь меня удивлять!

Он долил мне ещё вина, а затем спросил:

— А почему Шорох? Я слышал версию, будто бы шорох — это последнее, что слышат твои «клиенты». Это так?

— Нет, ваше благородие, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Это потому что они не слышат и шороха.

Марий расхохотался.

— Клянусь лоном Аландры, ты остроумней любого из придворных шутов!

Отсмеявшись, он сделал долгий глоток, а затем принялся неспешно поглощать мясо, изредка поглядывая на меня и усмехаясь.

Я тоже насыщался, а капитан тем временем встал и, прихватив меч, подошел к окошку позади меня. Оттуда уже лилось золото лучей позднего утра, и мне было очень интересно, как под этими лучами выглядит море. Уверен, теперь оно не было серым, а обратилось в лазурь, как на картинках в книгах о морских приключениях, которые я с жадностью и помногу читал в детстве.

— Взгляните-ка, капитан, — почти ласково сказал Марий. — Парнишка ест так, будто его вот-вот отправят обратно в клетку. Не волнуйся, убийца, туда ты больше не вернёшься!

Сразу после этих слов я почувствовал резкую боль в затылке и упал без сознания лицом в печёный картофель.