Путь Панголина

Путь Панголина

Тег: Авторский мир РОС

Воздух в кабинете отца пах пыльными фолиантами, увядающей кожей на переплетах и застарелой, въевшейся в саму мебель тревогой. Глеб Чешуев стоял на вытяжку перед родителем. Игнат Арсеньевич, глава древнего, но безнадежно обедневшего рода, выглядел старше своих лет. Его плечи были ссутулены под невидимым грузом, а в глазах застыла серая усталость.

— Сегодня тебе исполняется восемнадцать, сын, — голос отца был глух, лишен всякой торжественности. — Наступает время принять свой перстень. Наследие и проклятие нашего рода.

На потертой бархатной подушечке, выцветшей от времени, лежал тяжелый перстень из тусклого, почти черного металла. Он не был выкован — такие артефакты не создаются в кузне. Он «отпочковался» от главного кольца рода, которое сейчас безжизненно висело на иссохшем пальце отца. На площадке перстня был искусно изображен свернувшийся в шар панголин, покрытый роговыми пластинами-чешуйками. Тотем, который в лучшие времена спасал их предков от клинков и проклятий, а теперь стал символом их упадка.

Глеб сглотнул подступивший к горлу ком. С этого дня он — полноценный маг. Вернее, носитель потенциала. Его личный кап, как выражались в академиях, был невысок — от силы тройка, может, четверка по десятибалльной шкале. Род Чешуевых давно не блистал силой. Их предки славились не мощью, не хитростью Лисов и не яростью Медведей, а пассивной защитой, умением пережить любую бурю, свернувшись под непробиваемым щитом. Полезное умение для выживания, но совершенно не впечатляющее в мире, где ценились напор и агрессия.

— Помни, Глеб, — продолжал отец, с заметным усилием надевая перстень на палец сына, — сила панголина не в атаке, а в стойкости. В умении выдержать удар, который сломает другого. Насмешки будут, презрение будет. Но чешуя крепка. Она крепче, чем их гордыня.

Холодный металл коснулся кожи, и по руке пробежала ледяная дрожь, мгновенно сменившаяся глубоким, согревающим теплом. Мир на мгновение качнулся, наливаясь новыми, едва различимыми красками, словно с глаз спала тончайшая пелена. Глеб увидел, как по пылинкам в солнечном луче пробегают микроскопические искорки магической энергии, ощутил, как под полом гудит сама земля. Это пробуждался дар. Нулевой ранг. Самое начало долгого и, как казалось, бесперспективного пути.

Но радость момента была отравлена. Глеб знал, что за дверью кабинета, в их обветшалой гостиной, их ждал незваный гость. Человек, от одного присутствия которого воздух становился спертым. Представитель Афанасия Клещова, ростовщика, чьи долговые расписки, словно ядовитые клещи, впились в самое сердце их рода. Сегодня был последний срок уплаты.

Когда они вышли, гость уже вел себя как хозяин. Развалившись в единственном уцелевшем вольтеровском кресле, он счищал грязь с сапога фамильной грамотой Чешуевых семнадцатого века. Увидев их, он лениво отбросил пергамент в сторону.

— Итак, Игнат Арсеньевич, — протянул он вкрадчиво, и от этой вкрадчивости у Глеба по спине пробежал холодок. — Господин Клещов весьма щепетилен в финансовых вопросах. Он интересуется, готовы ли вы исполнить свои обязательства? Или нам придется прибегнуть к менее приятной, но оговоренной в контракте процедуре и забрать это… имение в счет долга?

Отец побледнел так, что его лицо стало похоже на восковую маску. — Прошу вас, еще немного времени... Урожай…

— Урожай? — хмыкнул гость, обводя взглядом потрескавшиеся стены. — Не смешите меня. Ваши земли не принесут и десятой части суммы. Время вышло.

И тут Глеб, сам не ожидая от себя такой дерзости, шагнул вперед. Перстень на пальце пульсировал теплом, наполняя его странной, упрямой решимостью.

— Мы заплатим. Я заплачу.

Представитель Клещова окинул его насмешливым, оценивающим взглядом, от которого хотелось сжаться, стать меньше. — Ты? Сопляк, от которого еще молоком пахнет? Вчерашний недоросль, сегодня получивший свою безделушку? Чем платить будешь, слезами? Или продашь свой «могучий» родовой тотем? Боюсь, за панголина и ломаной копейки не дадут.

В груди Глеба вспыхнула горячая ярость, но он вспомнил слова отца о стойкости. Нельзя поддаваться. Этого они и ждут. Он сжал кулаки, чувствуя, как перстень на пальце становится почти горячим.

— Вступительным взносом в Московскую Военную Академию Магии, — четко произнес он. — Я читал в «Императорском вестнике», что в этом году за первое место на вступительных испытаниях полагается особая премия в пять тысяч рублей. От одного щедрого мецената. Этого хватит, чтобы покрыть большую часть долга. Остальное мы найдем.

Гость замер на мгновение, а потом расхохотался. Громко, обидно, на всю гостиную. — Чешуев в академии? Панголин против Волков, Орловых и Кречетов? Мальчик, ты в своем уме? Тебя там раздавят в первом же поединке! Но так и быть. — Он встал, отряхивая брюки. — Господин Клещов ценит хорошие шутки и любит зрелища. Я передам ему твое самоубийственное предложение. Если через месяц, после окончания испытаний, долг не будет уплачен — пеняйте на себя. Мы заберем все. До последней половицы.

Путешествие в форт Московской академии, расположенный на нулевом уровне изнанки, стало для Глеба первым настоящим испытанием. Портал, гудящий и мерцающий посреди специального зала на Казанском вокзале, выплюнул его в мир со странным, фиолетовым небом и разреженным, пахнущим озоном воздухом.

Абитуриенты со всей Российской Империи съехались сюда. Родовитые наследники, окруженные свитой, прибывали на шикарных паровых автомобилях, сверкая гербами на дверцах. Их перстни — массивные, золотые, с крупными камнями — кричали о силе и богатстве. Волки, кабаны, рыси, медведи — настоящая хищная элита. Они смотрели на скромно одетого Глеба с его неказистым черным перстнем с нескрываемым презрением. Панголин. Экзотическая ящерица. Смех, да и только.

Особенно усердствовал Борис Кабанов, здоровенный детина с перстнем, изображавшим разъяренного вепря. Его род славился грубой, сокрушающей силой, идеальной для прорыва вражеского строя. — Глядите, чешуйчатый! — ревел он на весь плац, где абитуриентов выстроили для первого инструктажа. — Приехал папочкины долги оплачивать! Думаешь, твоя скорлупа тебе поможет? Я тебя в порошок сотру и по ветру развею!

Глеб молчал, опустив взгляд. Он концентрировался на новых ощущениях. Перстень давал ему невероятное чувство земли под ногами, обострял инстинкты. Он чувствовал каждую трещинку в брусчатке, каждый порыв ветра, ощущал ауры других магов — яркие, пульсирующие, агрессивные. Его собственная аура была почти незаметной, тусклой, как и его перстень.

Первые дни были посвящены теории, муштре и физической подготовке. Глеб старался изо всех сил, но на фоне потомственных воинов выглядел блекло. В классах, где изучали свойства макров и тактику боя на изнанке, он впитывал знания, как губка. Он понимал: раз нет грубой силы, нужно брать умом и тактикой.

Но главное было впереди — практические дуэли на выбывание. Именно по их результатам определялся рейтинг и зачисляли в академию.

Его первым противником стал юноша из рода Оленьих. Быстрый, ловкий, он буквально порхал по арене, посылая в Глеба сгустки слепящего света. Глеб не пытался догнать его или ответить тем же. Он встал в центр арены, широко расставив ноги, и выставил перед собой руку с перстнем. Магия тотема послушно откликнулась, создав перед ним полупрозрачный, переливающийся чешуйчатый барьер. Сгустки света разбивались о него, как горох о стену. Олень выдохся, его атаки становились все слабее. Глеб выждал момент, когда тот в очередной атаке слишком приблизился, и сделал резкий выпад. Из-под земли вырвался каменный шип, который подсек ноги противнику. Победа.

Зрители на трибунах, до этого откровенно скучавшие, удивленно загудели. Судьи переглянулись.

Второй бой был с девушкой из рода Пчел. Она избрала иную тактику: кружила вокруг, осыпая Глеба роем мелких, но болезненно жалящих энергетических игл. Он снова ушел в глухую оборону. Его чешуйчатый купол покрылся рябью, задрожал, но выдержал. Он терпел, сцепив зубы, чувствуя, как каждая игла отнимает частичку его сил. Он терпел, пока у противницы не начали истощаться резервы. Тогда он ударил сам — не сильно, но точно. Несколько земляных комков, пущенных с невероятной меткостью, сбили ей концентрацию. Арена осталась за ним.

С каждой победой ропот на трибунах становился всё громче. Никто не ожидал от невзрачного Панголина такой эффективности. Его тактика была простой, даже примитивной — глухая защита и измор противника. Но она, черт возьми, работала.

Третьим противником был наследник рода Хорьков, мастер иллюзий и мелких пакостей. Он не атаковал в лоб. Вместо этого он создал несколько своих точных копий, которые забегали по арене, сбивая с толку. Глеб на мгновение растерялся, но потом закрыл глаза. Он перестал доверять зрению и положился на другие чувства, обостренные тотемом. Он ощущал вибрацию земли. Четыре источника легких вибраций — иллюзии. И один — тяжелый, настоящий. Он ударил шипом из-под земли наугад, в ближайшую иллюзию. Она развеялась. Тогда он начал методично уничтожать их одну за другой, пока не остался настоящий Хорек, который в панике попытался атаковать, но был встречен уже знакомым чешуйчатым щитом и последующей контратакой.

И вот финал. Против него вышел тот, кто издевался над ним с первого дня. Борис Кабанов.

— Ну что, чешуйчатый, доигрался? — прорычал он, разминая могучую шею так, что хрустнули позвонки. — Сейчас я покажу тебе, что такое настоящая сила рода! Твои фокусы со мной не пройдут!

Прозвучал гонг. Кабанов тут же сорвался с места. Никаких дистанционных атак. Его стихия — ближний бой, таранный удар, сокрушающий все на своем пути. Арена содрогнулась, когда он, окутанный багровой аурой силы, врезался в щит Глеба.

Удар был чудовищной мощи. Глеба отбросило на несколько шагов, в ушах зазвенело. Щит, до этого выдерживавший все, пошел глубокими трещинами.

— Ха! — взревел Кабанов и, не давая опомниться, ударил снова.

Раздался звук лопающегося стекла. Щит рассыпался на тысячи мерцающих осколков. Глеб едва успел откатиться в сторону, уворачиваясь от следующего удара, который оставил в каменном полу глубокую выбоину.

На трибунах ахнули. Всем было ясно — это конец. У Панголина не осталось его единственного козыря.

Кабанов наступал, как паровой молот, не давая ни секунды передышки. Глеб кувыркался, уворачивался, чувствуя, как быстро тают силы. Он не мог выставить новый щит — не хватало ни времени, ни энергии. Каждый удар Кабанова поднимал облака каменной крошки.

«Стойкость, Глеб... Сила в стойкости... Не в щите, а в умении пережить...» — прозвучал в голове голос отца.

И тогда Глеб сделал то, что было сутью его тотема, его последним шансом. Когда Кабанов занес руку для решающего, смертельного удара, Глеб не отпрыгнул. Он шагнул навстречу, резко присел и скрестил руки над головой.

— Сворачиваюсь! — выкрикнул он, вливая в перстень последние капли магии.

Его тело мгновенно окутал плотный, матово-серый кокон из чешуйчатой энергии, превратив его в идеальный, гладкий шар. Удар Кабанова пришелся прямо в него. Раздался оглушительный звон, словно ударили в церковный колокол. Здоровяка отбросило назад, его атакующая рука неестественно вывернулась, и он взвыл от боли.

А Глеб, раскрутившись от чудовищного по силе удара, как волчок, покатился прямо на ошеломленного противника. Он не мог атаковать в этой форме, но его вес и инерция были достаточны. Кабанов, не ожидавший такой нелепой, но эффективной тактики, попытался отскочить, но споткнулся и с грохотом рухнул на спину.

В то же мгновение Глеб «развернулся». Он вскочил на ноги, и его пальцы, окутанные земляной энергией, удлинились и заострились, превратившись в твердые, как сталь, когти — еще один дар панголина, копающего землю. Одним точным, выверенным движением он приставил эти когти к горлу поверженного врага.

— Сдаешься? — выдохнул он, едва держась на ногах.

Кабанов лежал, тяжело дыша, глядя на Глеба со смесью ненависти, боли и непонимания. Но в его глазах появился и страх. — Сдаюсь, — прохрипел он.

Тишина на арене взорвалась оглушительным ревом аплодисментов.

Получая из рук седого коменданта академии увесистый кошель с пятью тысячами новеньких, хрустящих рублей, Глеб чувствовал не только облегчение. Он чувствовал нечто большее. Уважение. Взгляды, которые он ловил на себе, изменились. В них больше не было насмешки, лишь удивление и толика восхищения.

На выходе из форта, когда он уже собирался к порталу, чтобы вернуться в свой мир, его окликнул седовласый офицер с нашивками графа Орлова на мундире.

— Чешуев! — голос был строгим, но не злым. — Граф Данила Андреевич следил за финальным поединком. Он ценит не только грубую силу, но и тактическую смекалку. И упорство. Ваше дело с ростовщиком Клещовом ему известно. Такие, как он, — пиявки на теле Империи. Граф не любит пиявок. — Офицер на мгновение замолчал, пронзая Глеба взглядом. — Империи нужны стойкие офицеры. Люди, способные держать удар. Не подведите оказанного вам доверия.

Сердце Глеба забилось чаще. Это была не просто похвала. Это было признание. И, возможно, намек на покровительство.

В тот же день он отправил деньги отцу с курьерской почтой, приложив короткую записку: «Долг уплачен. Поступил. Ваш сын, Глеб».

Имение было спасено. Впереди были годы учебы, служба, полная опасностей изнанка и козни сильных мира сего. Путь панголина только начинался, и он обещал быть трудным. Но теперь Глеб знал точно: даже с не самым грозным тотемом можно пробить себе дорогу. Главное — помнить, в чем твоя истинная сила. И его сила была в том, чтобы выстоять там, где другие сломаются.