Путь сантéро

Какого из идолов ты молил,
Милость прося благую?
Дайте в руки шерсть и белил —
Веру соткать иную.

Лицо обратить к берегам морей,
Подставить ладони миру,
Петь мантры матери Йемайе́
И вопрошать Орунми́лу.

А коли тебя не услышит бог,
Придуманный кем-то в книжках,
Ты под луну выйди на порог
И крикни: «Я есмь — Всевышний!»

Природе скучен печальный лик,
Украшенный лишь слезами.
Но если судьбы своей ловишь ритм —
Боги танцуют с нами.

(Дарья Сталь, «Танцы с богами»)

***

Весь в холодном поту проснулся Олуморóти. Долго лежал он, ворочая в голове обрывки ночных видений, тёмных и тягостных, будто болотистая топь. Проступали сквозь них образы: умирающий ребёнок с лицом старика, стоящие на коленях вокруг него соплеменники, исчезающая в тумане небытия деревня… И то, как его, Олумороти, недостойного выполнять волю ори́ш* (см. примечания в конце рассказа), поглощает кора священного дерева сейба, которое он сажал у дома своими руками. Липкий страх из сновидения настолько проник в реальность, что долго ещё пытался Олумороти выровнять дыхание и прогнать тьму из мыслей, да не смог до конца.

Занимался рассвет, пора было вставать. Дабы успокоиться, принялся Олумороти за понятные, будничные дела. Подогрел молоко и размешал в нём ложку кофе, на медленном огне поджарил ломоть хлеба и смазал его ароматным маслом, неспешно нарезал на мелкие кусочки папайю и гуаву. Сел за маленький стол и принялся неторопливо жевать.

Мысли постепенно светлели, голова сама начала искать ответы на вопросы, что же такое ему в ночи привиделось и зачем. А в том, что искать ответы нужно, он не сомневался: ему как жрецу-санте́ро и раньше вещие снились сны. Не впервой так говорили с ним духи-ориши — и особенно Эле́гуа**, которого почитал Олумороти. То о мелких несчастьях предупреждали духи, то о засухе, то подсказывали, как лучше поступить.

Вот только никогда раньше столь тревожными и хаотичными не были ночные видения. Неужто так глубоко в душу проникла просьба брата, высказанная им вчера? Неужто излишне грубо ответил на неё Олумороти?..

Требовался его племяннику сложный целительский обряд, что мог проводить только верховный жрец, бабала́о. Как сантеро Олумороти права на то не имел, да и обрядов сложных избегал. Отказывать брату было тяжело и противно. Но брать на себя роль бабалао было ещё страшнее. От идеи такой Олумороти давно отказался, считая себя недостойным танцевать не просто для ориш, а с ними наравне. К тому же в городе в нескольких километрах от них жил другой бабалао, вот и отправил Олумороти брата к нему.

Вспоминая тягостный разговор с братом, не заметил Олумороти, как доел завтрак. Вымыл посуду и решил съездить к источнику за водой. Прежде чем покинуть скромное жилище, привычно коснулся сантеро изображения Элегуа, что стояло у входа. Цементная голова с красно-чёрным шутовским колпаком щерилась на него ракушками каури и смотрела как будто недобро.

«Сегодня же понедельник! — вспомнил Олумороти. — День Элегуа! Как я мог забыть? Вот же дурные сны заморочили… Пожалуй, проведу ритуал не вечером, а сразу, как воды привезу».

За порогом мир показался слишком тихим, и сантеро в непонимании огляделся. Небо затянуло грозовыми тучами, необычными для августа. Воздух застыл. Природа будто смолкла перед большой бурей, даже птицы все куда-то подевались.

Тряхнул Олумороти дредами, сбрасывая секундное наваждение, будто снова провалился в сон. Ведро повесил на ручку велосипеда и привычной дорогой поехал к колодцу. Внутри продолжала отчего-то расти невнятная тревога, и в мысли погруженный сантеро понял не сразу, что едет слишком долго. Должен был колодец уже выглянуть из-за деревьев… но вместо него перед сантеро вдруг обнаружилось кладбище. Озадаченно остановился Олумороти и огляделся. Как оказался он здесь? Ведь на пути к колодцу даже не было поворота на кладбище…

Развернул велосипед Олумороти и поехал назад, на этот раз внимательно следя за дорогой. Дорога была одна. От кладбища она должна была вести через деревню, затем разделяться на тропу к его дому и в соседнее поселение. И занимал путь через деревню не меньше получаса… Но спустя десять минут он увидел свой дом.

Олумороти остановился резко, едва не упав с велосипеда. Посмотрел на закрытое чёрными тучами небо. За его домом на горизонте сверкнула алая молния, и он вздрогнул. Всё то, во что он верил просто потому, что этим жил, всё то, чему поклонялся, вдруг стало близким. Дурные сны, спутанные дороги, эта странная гроза…

Ответ на загадку вдруг забрезжил в его голове. Вспомнил он, что в кошмаре своём видел также дорогу, по обочинам которой стояли двери без стен. Красные и чёрные двери — символ Элегуа, ведающего путями мира и перекрёстками судеб. Элегуа-хранителя, без которого не случается ни одна судьба и без которого другие ориши не могут даже сойти на землю.

Вдруг с Элегуа случилось нехорошее, раз на дорогах хаос? Ведь было вчера двадцать четвёртое августа, день Эшу, тёмной стороны или, как говорят, злого брата-близнеца Элегуа. Некоторые сантеро верили, что Эшу на свободу выходит один день в году и шалит, водит людей неверными дорогами. Сантеро в такой день предпочитают из дома не высовываться да молиться, что вчера и делал Олумороти.

«А ну как Эшу восвояси не вернулся? Наверняка это он виноват в дурных снах и шутках с дорогами!»

Мысль эта казалась невероятной, но отчего-то с облегчением поверил в нее Олумороти. Хоть и не встречал раньше сантеро в жизни тех, кто действительно попал бы в ловушку Эшу не на путях разума, а в реальности. Но не дававшие ему покоя тревожные сны вкупе с перепутанными тропами так легко было объяснить проделками Эшу.

Ритуал! Нужно срочно провести ритуал! Бросил он велосипед на дороге и бегом направился к дому.

В доме стало темнее. Трясущимися руками Олумороти взял белые церемониальные свечи из шкафчика под головой духа, зажёг и поставил по бокам. Окропил ромом вкруг фигуры и залил напиток в рот-каури. Угостил духа лакомствами, приговаривая:

— Свежий кокос отведай, прошу, Элегуа, и копчёное мясо хутии предложу тебе, и леденцы…

В конце ритуала он раскурил сигару и выдохнул дым в лицо цементной голове со словами:

— О помощи молю тебя, о хранитель дорог Элегуа, путь укажи, где ответ мне искать? Что делать? Поделись мудростью своей, о Элегуа!

Некоторое время Олумороти сидел на циновке напротив фигуры духа с закрытыми глазами, попыхивая сигарой. Табак немного успокоил разыгравшееся воображение. Однако пред внутренним взором его теперь уже чётко встал сон с множеством дверей. То ли спрятался, то ли заперт Элегуа за одной из них, что стоят вдоль большой дороги? Чудилось Олумороти: то ли приказывает ему чей-то голос, то ли зовёт с просьбой отыскать хранителя дорог…

Душой сантеро уже понимал, что ему предстоит. Хотя ум ещё перебирал варианты, которые решили бы проблему иначе: остаться дома в надёжной обители, которой, возможно, не коснутся игры духов, или вовсе пойти искать совета у верховного жреца… Да только скорее пристыдит его старик бабалао. В очередной раз пристыдит, ведь вместо того чтобы принять свой путь, отворачивается от него Олумороти как недостойный даже сана сантеро, не говоря уж о большем. Давно уж ему намекали родные на то, что надо бы пройти путь посвящённого до конца, бабалао так вовсе твердил, что ему это судьбой начертано. Да только робел Олумороти, устраивала его размеренная понятная жизнь при брате-старейшине, оберегал его брат и многого не требовал. Отмахивался Олумороти от ответственности повыше, находил всегда поводы. Но что если не станет старика бабалао по соседству, к кому тогда отправит он в другой раз просящего? Готов ли Олумороти принять ответственность, что ляжет на него? Совершать все обряды в общине, приносить священные жертвы, пророчить на ракушках, вручать молодым людям их ориш… лечить больных?

Как бы то ни было, но, кажется, Элегуа или брат его Эшу решили показать сантеро, что судьбу не обмануть. Страшишься или не страшишься — таков путь. И если раньше ждали от него добровольного согласия на инициацию, сейчас духи обрушили на него испытание. Ориши любят испытывать тех, кто робеет. И гневаются, коли человек отворачивается от судьбы. Знал ведь это Орумороти, всегда знал. И чувствовал, что отказ от испытания сулит большую беду не только ему одному…

А что если сон ориш был вещий, и племянник умрёт?

Открыл Олумороти глаза, холодея внутри от принятого решения. Шумно выдохнул. Придётся идти. Куда — непонятно, но духи выведут. Медленно поднялся он и принялся собирать в конопляную сумку нехитрый скарб: свечи и спички, зерно и леденцы, ожерелье элеке́ с чёрными, красными, белыми и стеклянными бусинами, мраморные шарики и колокольчики — любимые игрушки Элегуа. И, конечно, взял с собой изогнутый пастуший посох гараба́то, без которого ни в одном путешествии не обходится хранитель дорог.

Олумороти шёл к перекрёстку. Чем дальше шёл он, тем темнее сгущались тучи над ним. Гроза громыхала по сторонам, донося до него звук, но не ветер.

Понимал сантеро, что придётся ему шагнуть за грань. И придётся напоить оришу кровью, чтобы ему дозволили пройти испытание. Трепыхалась душа Олумороти в страхе, как тот чёрный петух, которого он прихватил из курятника и нёс теперь в руке. К жертвоприношениям животных всё-таки прибегали в исключительных случаях, и проводить их сантеро пока не доводилось. Но случай определённо был исключительный… и сердцем Олумороти чувствовал, что так надо.

Перекрёсток оказался перед его ногами внезапно и вновь совсем не там, где должен был находиться. Широкую дорогу среди полей вдруг перерезала чёрная асфальтовая трасса, будто бы расплавившаяся под жарким солнцем. Будто нездешняя.

Остановился сантеро. Вдохнул медленно и выдохнул в попытке успокоить участившееся сердцебиение. Элегуа направит. Элегуа поможет. Как бы ни был труслив Олумороти, но его ориша никогда не подводил до сих пор.

Сел он в паре метров перед чертой асфальта, взял обеими руками вырывающегося петуха и поставил перед собой, начав медитативно наговаривать:

— Я склоняюсь в смиренном уважении к Тебе, бессмертный принц Элегуа. Прими в дар от меня эту кровь, — крепко перехватив оглушительно орущего петуха левой рукой, правой Олумороти достал ритуальный нож и принялся чертить на земле перед собой знаки ориш, продолжая говорить: — Ты великий воин, хранитель баланса жизни и судеб, и я прошу Тебя открыть мне дороги, чтобы я мог добиться успеха на пути своём. Благослови меня верой, дай мне возможности пройти нужными дорогами, защити меня от злых проклятий или врагов. — Закончив начертание знаков, сантеро достал флягу с ромом и, большим пальцем откупорив пробку, сбрызнул им теперь уже глухо кудахтающего, почти задушенного петуха. Отставив ром в сторону, Олумороти снова двумя руками поднял птицу над головой. — Направь меня по правильным путям, пусть Твоя мудрость проведёт меня нужными дорогами. Я принимаю созданные Тобой двери, открой эти двери с благословением, пусть наша связь будет достаточно прочной, чтобы отвести злые глаза, ниспосланные на всех нас. А́ше! Аше! Аше!***

Почти отрешился от эмоций за время молитвы Олумороти, и остался в его мыслях только ритуал. С последним словом вонзил он нож в сердце птицы, а затем переломил ей шею для быстрой смерти. Кровь окропила землю, очерченную кинжалом. Сантеро пожалел было, что не может вернуть птицу в деревню, где её бы с почестями приготовили и съели, а так пропадёт добро… Как вдруг налетел ветер, в тот же миг на сантеро обрушился ливень, он выронил тушку петуха, тут же забыв о нём.

Почти машинально приложив ладонь козырьком ко лбу в традиционном жесте поиска пути и заодно прикрыв глаза от дождя, поднялся сантеро и посмотрел вперёд. Стена из воды заканчивалась прямо за перекрёстком. Подхватив сумку и гарабато, сделал Олумороти несколько шагов вперёд — и едва только ступил за обочину, как оказался в джунглях.

Пахло в джунглях густой зеленью и влажной почвой. Шум же их, полный звуков разнообразной живности, странным образом напоминал только что услышанный сантеро ливень, оставшийся в иной реальности. Сверху откуда-то вдруг раздались крики обезьян, и Олумороти от неожиданности подпрыгнул на месте. Вскинул голову — над ним мелькнули зубастые морды. Обезьяны скакали по деревьям и гоготали, то приближаясь на расстояние прыжка, то возвращаясь.

Отчего-то именно теперь уверился Олумороти окончательно, что привели его сюда происки Эшу. Стоял сантеро на месте, напряжённо следя за скачущими тварями и подозрительными лианами, за которыми мерещились змеи. А ну нападут?! Полные опасностей заросли казались сейчас страшнее жертвоприношений. Страх снова пытался пробраться холодными щупальцами в нутро, но сантеро решительно гнал его прочь. Ничего больше не происходило. Обезьяны двигались будто по кругу. В какой-то момент он рассердился на себя: ну же, ведь уже даже за грань шагнул, сколько ж можно бояться! Ну-ка, что там мама в детстве говорила? Надо высмеять свой страх, чтобы его победить?

Зажмурился Олумороти, улыбнулся и через силу засмеялся. Сначала выходило нерешительно, потом громче и громче. Он представлял на деревьях игрушечных обезьян с барабанчиками и тарелками и воздушных змеев вместо змей обычных. Смех — любимое оружие Элегуа — живительным потоком подхватил и унёс его страх, и заросли будто стали светлее. Продолжая хихикать, сантеро при помощи гарабато отодвинул свисающую прямо над ним лиану и шагнул вперёд.

Смех постепенно стал не нужен, дух Олумороти укрепился. Однако хотя помог он сантеро двинуться с места, но не помог найти дорогу. Когда начало казаться, что ходит он так же, как и обезьяны, добрый час по кругу и ничего не меняется, остановился сантеро и хлопнул себя по лбу.

— Подношение! Ну конечно, глупый я, глупый… И на что такой глупый сантеро Элегуа сгодится? Ох, благослови меня, хранитель перекрёстков, ибо недостаточно во мне смелости, силы и ума, но верен я тебе всею душой…

Олумороти опустился где был на колени, расчистил ладонями кусочек земли и зашептал молитву поиска пути. Высыпал из сумки на землю зерно и леденцы, привычным жестом окропил землю вокруг ромом. Для пущей уверенности достал колокольчики, позвенел ими в руках и привязал несколько к кончикам своих дредов. Посидел молча, касаясь руками чёрной земли, вслушиваясь. Джунгли будто бы на мгновение притихли, а затем разразились шелестом и щебетом с утроенной силой. Но среди этого гомона сантеро вдруг различил перезвон шутовских колокольчиков.

С улыбкой поднялся он и пошел в направлении звука. Спустя несколько взмахов гарабато вышел сантеро к огромной сейбе обхватом в десять человек. И увидел свисающий с ветки золотой резной ключ. Настроение улучшилось, и теперь казалось Олумороти, что не зря посвятили его Элегуа — всё-таки слышит его дух дорог.

Едва лишь коснулся сантеро ключа, как картина вокруг вновь изменилась, — и открылась перед ним дорога.

Вдоль дороги стояли двери, без стен и домов. Насчитывалось их ровно двенадцать, по шесть с каждой стороны. Красные и чёрные, одинаковой формы, стоявшие в шахматном порядке. Над ними вновь, как над деревней, свирепела, наливаясь алыми молниями, гроза.

Элегуа был мастером перевоплощений, поговаривали, что у него столько ликов, сколько путей между мирами — то ли двенадцать, то ли двадцать один, то ли вовсе сто один. Мысленно поблагодарил Олумороти духа, что не дал ему выбор из сотни и одной двери… И здесь-то, хоть задача понятна — вот ключ, вот двери, — но как надумать, какая верна?

Сантеро прошёл туда-обратно, рассматривая двери. Глядели на него с чёрно-красных поверхностей маски старые и молодые, смеющиеся и злые, добрые и демонические, улитки-каури и ящерицы, узоры дорог, домов и трав… И все они были будто бы одинаково хороши для Элегуа, и все его символами были, и все орише подходили. И в каждой двери была замочная скважина, которая манила вставить заветный ключ из джунглей.

В Олумороти вновь проснулся страх, что выберет он неверно и путь его завершится жутким падением в небытие; или навечно застрянет он здесь, между мирами, вечно бродить будет в муках выбора. Или потеряет он ключ драгоценный — возможно, даже тот самый Ключ от всех дверей, которым должен владеть его ориша, и без ключа Элегуа останется навечно заперт, а Эшу навечно останется на свободе, и погрузится мир в хаос.

Замотал Олумороти головой, отгоняя пугающие мысли, и колокольчики тренькнули на дредах. И со звоном вернулась в разум ясность: ритуал вновь должен ему помочь. Вот только что осталось? Угощения он все уже потратил…

Сунул сантеро руку в сумку и вынул оттуда ожерелья элеке, собранные прошлым верховным жрецом бабалао, уже покинувшим мир людей, и надел на себя.

Второй раз сунул сантеро руку в сумку и вынул горсть мраморных шариков. В задумчивости посмотрел на них: сыграть здесь в камушки, как это делали дети в деревне, было не с кем, а лицом к лицу с оришами Олумороти встречаться и играть робел. Единственное, что пришло ему в голову, — бросить шарики катиться по дороге, как ракушки при гадании.

Но прежде чем бросать шарики, в третий раз засунул сантеро руку в сумку в надежде нашарить подношение духу. Подношения не нашлось, но на дне обнаружилась ещё одна игрушка, хотя не помнил Олумороти, чтобы брал её с собой. И был то пластиковый красно-чёрный волчок.

Лицо сантеро просветлело. Взял он в горсть мраморные шарики и волчок, поднёс к лицу и зашептал молитву Элегуа на удачу, затем дунул в горсть и бросил игрушки как можно дальше от себя. Пока катились они — сперва будто бы хаотично, а потом выбирая едва заметный путь, — продолжал шептать Олумороти молитву, представляя перед внутренним взором, как открывает ключом правильную дверь, и за дверью открывается его деревня, и шебутные соседские дети подхватывают эти шарики и волчок…

Белые в серых прожилках шарики по одному сворачивали, занимая места у дверей. А волчок прокатился по центру дороги до конца, где начиналось поле, и развернулся обратно, и свернул к единственной красной двери, что осталась не занята шариками. И продолжал крутиться около неё.

Так и не веря до конца, что сделал всё правильно, Олумороти медленно подошёл к той двери. Улыбалась она ему двумя масками парней, и лишь неуловимо различались выражения их лиц: одно чуть лукавое, второе доброе. Удивился было Олумороти, но решил долго не сомневаться и не размышлять. Не отрывая взгляда от лиц-масок, сантеро достал взятый из джунглей золотой ключ и поднёс к замочной скважине. Ключ вошел, провернулся три раза, и дверь отворилась…

За порогом стояли двое чернокожих парней, одетых в красно-чёрное. Оба с голыми торсами, украшенные бусами элеке, с повязками на головах и заткнутыми за пояс гарабато. Точные копии друг друга, только у одного правая штанина шаровар красная, а левая чёрная — а у второго наоборот. И гарабато заткнут у одного справа, у другого слева. Улыбались они тоже чуть по-разному: один открыто, радостно, — второй насмешливо, с хитринкой.

Олумороти упал на колени и начал восхвалять Элегуа.

— Встань, Олумороти, — услышал он своё имя и, робея, поднялся. — Мы с братом Эшу рады тебе. Ты прошел уготованное тебе испытание, и отныне не смей сомневаться в себе.

— И в нас не смей сомневаться тоже, — с ухмылкой добавил второй, — Миру нужны и хаос, и порядок, и смех, и грусть, и жизнь, и смерть.

— И нужен нам бабалао, хранитель веры, — вновь подхватил первый, — с которым в триединстве баланс хранить мы будем. Так что танцуй с нами, Олумороти!

Синхронно шагнули братья-ориши навстречу — мрачная дорога исчезла, и Олумороти оказался у порога своего дома. Зазвучал ритм клаве, будто несколько пар невидимых рук взяли деревянные палочки и принялись выстукивать музыку. Элегуа и Эшу встали по бокам от Олумороти, одновременно хлопнули его по плечам и достали свои гарабато. Олумороти вторил их движениям.

Они танцевали втроём, в магическом трансе стали их движения абсолютно синхронны. И не было на земле танца совершеннее. И небо светлело, и чувствовал новопосвящённый бабалао, что многое ему теперь подвластно, потому как всё в мире стало на свои места — как и он на своё.

Примечания:

* Ориши — духи подобные божествам в религии африканского народа йоруба, а также в вышедшей из неё кубинской сантерии и ряде афробразильских культов, включая вуду. Ориши являются посредниками между Миром Духа и Миром Земли. Важным аспектом взаимодействия с оришами является танец, элементы которого используются в сальсе, бачате и других социальных танцах. К числу ориш также относятся упомянутые в эпиграфе Йемайя, мать всех ориш и покровительница океана, и Орунмила, ориша мудрости, знаний и пророчеств.

** Элегуа — один из ориш, покровитель дорог, проводник для других ориш на Землю, владелец ключей от настоящего, прошлого и будущего.

*** Вольный перевод молитвы духу-орише Элегуа из религиозной традиции африканских народов йоруба. Термин «Аше» означает энергию всего сущего, пронизывающую мир и поддерживающую порядок во вселенной. Когда происходит что-то недоброе, сантеро говорят, что причиной дисгармонии является недостаток аше, и только собственная аше может указать каждому человеку естественный нравственный путь и правильный порядок действий.

Арты на обложке и в тексте: Анастасия Ясенецкая https://t.me/zhivyeizheleznye