Путь в один конец.

Первым пришло обоняние. Едкий, удушающий смрад гари, смешанный с чем-то сладковато-протухшим, ударил в ноздри, заставив содрогнуться и попытаться втянуть воздух ртом. Но и он был горячим, обжигающим гортань. Вторым — слух. Отдаленный грохот, похожий на артиллерийские залпы, глухой вой сирен и треск огня где-то совсем рядом, за стеной. И только потом — осязание. Холодный, шершавый асфальт под щекой, ноющая боль в боку, будто отсидел в неудобной позе, и пронизывающая до костей влажная прохлада.

Я заставил себя открыть глаза. Мир плясал в темно-багровых тонах. Я лежал ничком в узкой, грязной подворотне, заваленной обломками кирпичей и каким-то тряпьем. Прямо перед моим лицом валялась пустая консервная банка с непонятными письменами, изъеденная ржавчиной. Я поднял голову.

Город горел. Вернее, то, что от него осталось. Напротив, через узкую улицу, вымощенную булыжником, зиял черным провалом фасад какого-то здания, похожего на старинный особняк. Окна были выбиты, из некоторых еще валил густой, черный дым, вылизываясь языками пламени. Небо над головой было неестественного цвета — багрово-лиловым, без звезд, и его прорезали длинные, жирные следы от падающих метеоров или… чего-то еще.

«Где я?»

Мысль была кристально чистой и абсолютно пустой. Она не несла в себе ни паники, ни удивления — лишь констатацию факта. Я оторвал взгляд от горящего здания и осмотрел себя. На мне были джинсы и темно-серая футболка — та самая, мягкая, хлопковая, в которой я… в которой я что? Память упрямо молчала. Я попытался вызвать в уме хоть какой-то образ. Свое лицо. Имя. Последнее, что помнил.

И тут оно прорезалось, словно вспышка. Яркий, теплый свет. Стол, уставленный бутылками, закусками. Смех. Много смеха. Лица… их было трое. Макс, с его огненно-рыжей шевелюрой, что-то кричал, размахивая руками, рассказывая очередную невероятную историю. Лиза, закатывая глаза, но улыбаясь его воодушевлению. И Саня, спокойный, основательный, доливал мне в бокал пиво. Мы праздновали… что мы праздновали? День рождения? Мою новую работу? Пустоту.

Я сжал виски пальцами, пытаясь выжать из себя хоть каплю информации. Было ощущение, что в голове кто-то прошелся метлой, оставив лишь лоскуты, обрывки. Я помнил их лица, их имена, помнил ощущение той теплой, безопасной комнаты, наполненной дружбой и легким хмелем. Но я не помнил, кто я сам. Свое имя отказывалось приходить. Оно было где-то тут, за тонкой, но непроницаемой пеленой.

Еще одна вспышка — резкая, болезненная. Яркая белизна. Холодный металл под пальцами. Гулкий, стерильный звук, похожий на сигнал аппарата. И чувство леденящего, всепоглощающего ужаса. Оно было настолько сильным, что я физически содрогнулся, отбрасывая его прочь. Это не имело отношения к той вечеринке. Или имело?

Я попытался встать, опершись о влажную, покрытую граффити стену. Тело ныло, словно после долгой и изматывающей дороги. Осмотрев карманы джинсов, я нашел лишь несколько монет странного чекана — с изображением не то дракона, не то химеры, и связку ключей, которые ни к чему здесь не подходили. Ни телефона, ни кошелька, ни документов. Ничего, что связывало бы меня с тем миром, тем вечером, с самим собой.

Шагнув из подворотни на улицу, я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Воздух вибрировал от далеких взрывов. Город был чужим до мозга костей. Архитектура — причудливая, гротескная смесь стилей: тут просматривались черты чего-то средневекового, с остроконечными шпилями и аркбутанами, но соседние здания явно несли в себе отпечаток грубого индустриализма, с ржавыми трубами и стальными балками. И все это было испещрено шрамами недавних боев — выбоинами от снарядов, опаленными стенами, грудами щебня.

Я пошел, не зная куда, движимый лишь инстинктом самосохранения, который, казалось, был единственным, что во мне осталось нетронутым. Улицы были почти пусты. Изредка мелькали силуэты, спешно шныряющие в тени, обходящие груды мусора. Никто не обращал на меня внимания. Все были заняты собственным выживанием.

Поворот вывел меня на некогда просторную площадь. В центре ее стоял полуразрушенный памятник — огромная, крылатая тварь с длинной шеей и оскаленной пастью, изваянная из черного, отполированного камня. У ее подножия ютился импровизированный лагерь: несколько грязных палаток, костер, над которым висел походный котелок. Вокруг костра сидели люди. Оборванные, испачканные сажей и грязью, с пустыми глазами. Они смотрели на огонь, не разговаривая.

Один из них, мужчина лет пятидесяти с лицом, изборожденным шрамами и морщинами, поднял на меня взгляд. Его глаза были цвета старого льда, уставшие и пронзительные.

— Новенький? — его голос был хриплым, будто пропущенным через груду щебня. — Откуда бредешь, путник? С Западных руин?

Я открыл рот, чтобы ответить, но слова застряли в горле. Кто я? Откуда я? Я не знал. Я мог бы сказать «Меня зовут…», но за этим ничего не следовало. Лишь пустота, прикрытая тенями чужих лиц — Макса, Лизы, Сани.

— Я… я не помню, — наконец выдохнул я, и это прозвучало так жалко и беспомощно, что мне стало стыдно.

Мужчина изучающе посмотрел на меня, потом кивнул в сторону котелка. — Садись. Суп не ахти, но горячий. А память… — он усмехнулся, коротко и беззвучно, — …память здесь роскошь. Многие ее теряют. После Обвала. После Вспышек.

Я медленно подошел и присел на корточки напротив него, чувствуя исходящее от костра тепло. Оно было единственным живым и реальным в этом аду.

— Что за Обвал? Что за Вспышки? — спросил я.

— Ты и правда ничего не помнишь, — констатировал старик, наливая в жестяную кружку мутную жидкость, пахнущую подгоревшей капустой и чем-то еще, непривычным. — Мир треснул, мальчик. Небо раскололось, и хлынула чужая магия. Одни города сравняло с землей, другие, вроде нашего Аэрэлина, выстояли, но стали… другими. Появились Твари из разломов. Люди начали меняться. Одни обрели силу, другие — лишились рассудка. А третьи, — он ткнул пальцем в мою сторону, — лишились прошлого. Ты — не первый.

Я взял кружку, согревая о нее закоченевшие пальцы. Его слова звучали как бред. Магия? Твари? Разломы? Но горящий город, лиловое небо и эта всепроникающая разруха делали любую сказку правдоподобной.

— А что это за памятник? — спросил я, чтобы перевести тему, указывая на черного крылатого зверя.

— Древний Змей. Говорят, он охранял город во времена Первых Королей. Теперь он просто куска камня. Никого он не спас, — старик плюнул в сторону памятника. — Меня зовут Хагар. А тебя?

Я снова замолчал, в отчаянии вглядываясь в внутреннюю пустоту. И вдруг, откуда-то из самых глубин, всплыло слово. Одно-единственное. Не имя, нет. Скорее, кличка, которую дали мне друзья за мою любовь к тишине и уединению после шумных вечеринок.

— Отшельник, — прошептал я. — Меня… зовут Отшельник.

Хагар хмыкнул: — Подходит. Вижу по глазам — ты и здесь от всех отшатнулся. Память — не память, а взгляд — будто из другого мира.

Он был чертовски прав. Я был отшельником в полнейшем смысле этого слова — заточенным в одиночестве собственного разума.

Внезапно с противоположного конца площади донесся громкий, металлический лязг. Мы оба вздрогнули. Из-за груды развалин выползло нечто. Оно было сделано из ржавого металла, шестеренок и проводов, и vaguely напоминало огромного паука размером с небольшой автомобиль. В центре его конструкции тускло светилась багровая сфера, и щелкающие, стрекочущие звуки исходили от него, нарушая зловещую тишину площади. Один из беженцев у костра вскрикнул и попятился.

— Механо-паук, — прошипел Хагар, хватая заточенную железную кочергу, валявшуюся рядом. — Мусорщики. Приползают на запах смерти и свежей добычи. Не двигайся.

Чудовище медленно поворачивало свой безликий оптический сенсор в нашу сторону. Его металлические лапы с шипами цокали по булыжникам. Я замер, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди. Это был не сон. Не галлюцинация. Это была смерть, настоящая, механическая и безжалостная.

И в этот момент, глядя на приближающегося монстра, в кромешной тьме моей памяти случилась вторая вспышка. Ярче и яснее первой.

*Я стою в белой, стерильной комнате. Передо мной на столе лежит пистолет. Неуклюжий, тяжелый, с синеватым отливом на металле. Голос из динамика, холодный и безличный, говорит: «Протокол «Отшельник» активирован. Вы — чистая страница. Судьба человечества — в ваших руках». Я протягиваю руку, мои пальцы смыкаются на рукояти. И я чувствую не страх. Я чувствую… решимость. Абсолютную и безоговорочную.*

Воспоминание ударило с такой силой, что я отшатнулся. Пистолет. Протокол. Чистая страница. Что это было? Какое человечество? При чем тут я?

Механо-паук издал пронзительный визг и ринулся вперед, направляясь прямо к нашей группе. Люди в панике закричали, бросились врассыпную. Хагар встал в боевую стойку с своей жалкой кочергой.

А я стоял, парализованный не страхом, а этим внезапным обрывком прошлого. «Чистая страница». Значит, моя потеря памяти была не случайностью? Это был… протокол?

Инстинкт, тот самый, дремучий и первобытный, заставил мою руку судорожно обыскать пояс. И я нашел. Под футболкой, на поясе, плотно прилегая к телу, висела кобура. И в ней — тот самый пистолет. Тяжелый, с синеватым отливом. Тот самый.

Я не думал. Мыслей не было. Была лишь мышечная память, вырвавшаяся из-под толщи амнезии. Моя рука сама выхватила оружие. Холодная рукоять идеально легла в ладонь. Прицел сам встал на цель — на ту самую багровую сферу в центре механического паука.

Я выстрелил.

Звук был не громким, а скорее густым, словно пространство само разорвалось. Из ствола вырвался не снаряд, а сгусток синеватого света. Он прошил воздух и попал точно в сферу.

Механо-паук замер на полном ходу. Его лаги судорожно дернулись, затем свело судорогой. Багровая сфера потухла, и монстр рухнул на камни, издав последний шипящий звук. От него потянуло запахом озона и расплавленного металла.

На площади воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском нашего костра и далеким гулом. Все, включая Хагара, смотрели на меня с новым выражением на лицах — уже не с жалостью, а со страхом, удивлением и… надеждой.

Я опустил руку с дымящимся пистолетом. Дрожь наконец-то пробрала меня, но это была дрожь не от испуга, а от осознания. Осознания того, что лоскуты памяти, разрозненные и бессмысленные, начали складываться в ужасающую картину.

Хагар медленно подошел ко мне, его ледяные глаза пристально изучали мое лицо, потом пистолет.

— Так вот ты кто, — тихо произнес он. — Не просто потерянный. Ты — Орудие. Из Старого Мира.

Я не ответил. Я смотрел на дымящийся механический труп и на оружие в своей руке. Выбор, о котором я даже не подозревал, уже был сделан за меня. Кем-то другим. Тем, кем я был до этой подворотни, до этого горящего города. Тихой, спокойной жизни здесь не будет. Протокол «Отшельник» был активирован. И я должен был узнать — зачем.