Пятая драгоценность

Александр Прозоров

Честь проклятых

Книга пятая

Пятая драгоценность

Великая слава в узких кругах

Пистолетные выстрелы заставили вспорхнуть лесных птиц, обронили и без того еле висящую листву с осенних разноцветных крон окружающего влажного осинника, вынудили всхрапнуть от неожиданности запряженных в обозные телеги лошадей, а людей — испуганно закрутить головами.

Боярский сын Еремей Строков привстал на стременах, вытянул шею — но через обширный густой лес, пусть и растерявший уже почти всю листву, разглядеть ничего, естественно, не смог.

— Вот, проклятье! — негромко ругнулся он и уже во весь голос приказал: — Федька, броню скорейше доставай! И фитили у пищалей запали! Стволы, знамо, заряжены? Оружие, оружие готовьте!

Еремей Строков спешился, поспешил к переднему возку обоза. Был он высок на диво, широкоплеч, голубоглаз и бороду носил опрятную, из черных густых кудряшек, ровно стриженых на ладонь ниже алых широких губ. Только борода с усами на чистом, гладком и розовом лице и доказывали, что служивый не так уж и юн, как могло со стороны показаться. Плащ он носил суконный, подбитый лисой, шапку горностаевую, из-под плаща был виден войлочный поддоспешник с большим запахом и широкий пояс с саблей, двумя ножами и поясной сумкой. Все серое, без каменьев, что выдавало в путнике служивого человека средней руки. Не столь богатого, чтобы серебро на самоцветы тратить — но и не нищего, ибо одет был добротно и ехал на крепком сером скакуне.

— Может обойдется, боярин? — с некой жалобностью произнес, спешиваясь, второй всадник. Тоже высокий и крепкий, но одетый куда проще: в стеганный тегиляй, стеганку под ним, да в шапку из волка. И борода у спутника была рыжая, тощая и клочковатая. — Чего лезть-то, коли не заметил нас никто?

— Коли прятаться, Федька, с кого оброк собирать станем? — грубо отозвался боярский сын. — В наших землях стреляют! Знамо, и по людям нашим.

Остановившись возле телеги, он рывком отдернул мешковину, огладил ладонью открывшуюся кольчугу панцирного плетения с несколькими пластинами на груди.

— Здесь я, здесь, боярин... — сказал из-за плеча холоп, чуть протиснулся, поднял броню.

Строков привычным движением поднырнул под юбку руками вперед, распрямился — и доспех плотно обнял его тело, сверкая подобно рыбьей чешуе. Федор торопливо застегнул ему крючки на левом плече, затем наклонился, подтянул ближе сразу два бердыша и тем же жалостливым тоном сказал:

— А ну, как обоз разорят? Добра-то сколько!

— Не боись, чтобы до обоза добраться, сперва нас убить придется. И сие уже не нашей заботой станет.

— Да лучше бы с заботою... — холоп скинул тягиляй, вытянул из-под мешковины кожаную куртку с нашитыми железными пластинами, набросил на плечи, стал застегивать на боку.

Откуда-то из конца обоза подъехал хмурый невысокий и упитанный мужчина — седобородый, с изъеденной правой стороной лица, превратившейся в один сплошной шрам. Тоже спешился, стал деловито облачаться в доспех.

— Что скажешь, Ядро? — обратился к нему боярский сын.

— Чего сказывать, боярин? — мрачно отозвался тот. — Тати в деревне. Валить их надобно, пока не набедокурили. Чем раньше перебьем, тем меньше навредят...

— Огонь есть?

— В фитильнице. Ближе к делу запалим, хозяин. А то в пути токмо мешать станет...

Трое воинов, быстро и привычно снарядившись, закинули бердыши за спины, повесили на луки седла каждый по две пищали, снова поднялись верхом и быстрой рысью поскакали по дороге.

— Тропа здесь будет, хозяин, — сказал Ядро. — Неудобная, зато короткая. Прямо к огородам выйдем...

Пожилой воин, много раз бывавший в семейных владениях Строковых, оказался прав. Тропа быстро провела всадников через влажный осинник — однако за рощей им пришлось подниматься по довольно крутому склону. Пешему или конному одолеть его по силам — но вот возок, особенно груженый, лошадям даже парой не вытянуть. Проще объехать...

Не ожидал Ядро того, что польская банда, решившая ограбить деревню, столпится не где-то в центре селения — а вот аккурат на краю огородов, всего в десятке саженей от тропы, по которой и выбрались на взгорок трое ратных людей.

Повезло Ереме Строкову и обоим его холопам лишь в том, что внимание поляков привлекали женские крики, что раздавались откуда-то со стороны изб, мычание скотины, довольный гогот. Да еще в том, что опасности со стороны леса бандиты явно не ожидали, и уж тем более — от трех человек супротив самое меньшее полусотни. Вестимо — так и вовсе за кого-то из своих приняли. Одеты-то все и тут, и там на един манер: кольчуги, плащи, шапки...

Боярский сын тоже шуметь раньше времени не стал: с показным спокойствием доехал с холопами до плетня у ближнего двора, там спешился.

— Тикать надо, боярин, пока они ничего не поняли... — свистящим шепотом посоветовал Федька. — Развернуться, и ходу! Ляхи не погонятся, на что им это надо?

— Поляки трусливы, что крысы, — спокойно возразил Ядро. — Шугануть, так и разбегутся, ако цыплята при виде ястреба! Воевать они не способны. Токмо смердов безоружных грабить...

Говоря об этом, он быстро и привычно сковыривал восковые капли с запальных отверстий — дабы порох в заряде не отсыревал, подсыпал на полку затравку и поджигал фитили, деловито их раздувая. Первую пищаль, вторую, третью... Пятую...

— Ну все, заметили, — обреченно сказал Федор. — Теперь придется резаться...

От собравшейся у весьма обширного обоза толпы отделилось несколько поляков и пошли к ратникам, явно заинтересовавшись, чем там у огорода занимаются трое оружных людей? Но поддались они явно не чувству опасности, а любопытству и желанию поживиться. Вестимо, решили, что кто-то из своих нашел нечто интересное, и неплохо бы принять участие в дележе. А потому шагали вольготно, пешком и не прихватив иного оружия, кроме сабель. Да и те болтались на поясах.

— Кого первого, боярин? — подступил Ядро с двумя пищалями, одну из которых протянул Еремею.

— А кто одет ярче всех, того и вали, — ответил боярский сын, быстрым движением положил пищаль на плетень, рядом с толстым колом и прицелился во всадника в алом кафтане и широкополой синей шляпе с высоким рыжим пером.

Трое пеших бандитов, осознав неладное, замерли — но сделать ничего не успели. Оглушительно жахнула пищаль, затем вторая. Возле телег с награбленным добром начали падать из седел нарядные разбойники. Еремей и Ядро отставили разряженные стволы, схватили другие, вскинули. Снова жахнул сдвоенный залп.

— Пана Лисовского убило! — заорали в обоза. — Атаман побит насмерть!

Пешие бандиты, вопя от ужаса, заметались по огороду в поисках спасения. Но до них стрелкам не было никакого дела. Боярский сын и его холоп выцеливали добычу подороже: верховых, в ярких одеждах и в шляпах вместо шапок.

— Пан Лисовской! Пан Лисовской! — продолжали вопить у обоза.

А затем случилось странное. Несколько бандитов, вместо того, чтобы броситься наутек, поскакали прямо на русских пищальщиков, торопливо перезаряжающих стволы.

— Да ладно! — скорее изумился, чем испугался Ерема Строков и быстро снял из-за спины бердыш.

Поляки скакали, оскалившись и истошно воя, и размахивали тонкими сабельками...

Того, что вырвался вперед, боярский сын насадил на кончик острия в длинном выпаде — и парировать тяжелый бердыш легким клинком разбойник, естественно, не смог. Быстро поддернув оружие, Еремей принял взмах второго на широкое лезвие, тут же рубанул его поперек живота, распарывая дорогое малиновое сукно, под клинок третьего поднырнул, позволив поляку огреть себя железкой по спрятанной под прочный панцирь спине — и тут же засадив бердыш ему под ребра, быстро отступил на несколько шагов, перехватывая смертоносное оружие под косицу.

Очень вовремя раз за разом грохнули пищали, вышвыривая наседающих врагов из седел.

Но едва только Строков собрался обрадоваться успеху — как мчащаяся уже без всадника лошадь на всем галопе врезалась в него грудью, и...

...Женя Леонтьев, тяжело выдохнув, открыл глаза.

И смуглый круглолицый мужчина с черными усами прижал ствол пистолета ему ко лбу.

— Вот, черт! — болезненно поморщился Евгений. — И почему после вещих снов со мною всегда случаются всякие неприятности?

— Ты ведь не станешь делать глупостей, гяур? — спросил круглолицый.

— Вы ведь не станете палить из пистолетов среди ночи? — спросил в ответ аудитор. — Половину города на уши поднимете! И повяжут вас тепленькими прямо у дверей.

— Вы не станете делать глупостей, мы не станем делать глупостей, — предложил мужчина. — И тогда всем станет хорошо.

— Разве бывает хорошо, когда ночью к тебе в номер приходят незваные гости со стволами? — усомнился Леонтьев.

— Ночные гости со стволами доказывают серьезность своих намерений, — круглолицый перестал давить пистолетом в лоб Евгения, однако оружия пока не убирал. — Значит, вы не станете бегать, кричать, вырываться и хвататься за телефон?

— Все зависит от обстоятельств, — пожал плечами аудитор. — Посему я пока что воздержусь от подобных обещаний.

— Но мы ведь можем спокойно поговорить?

— Если вы хотите поговорить, могли бы просто пригласить в ресторан! — визгливо выкрикнула Катя. — Нахрена ночью в спальню-то врываться?!

Молодой человек, пользуясь тем, что на него никто больше не давит, приподнялся на локтях. Теперь ему стало видно девушку в ночной сорочке, что сидела в постели, прижавшись спиной к стене, мужчину перед ней, и еще одного мрачного субъекта у стола.

Все трое ночных гостей были одеты одинаково: в темные похоронные костюмы. Все трое выглядели достаточно спортивно. И что забавно забавно — носили одинаковые пышные усы.

— Опять «инкубаторские»... — тяжело вздохнул бухгалтер. — Вы-то хоть из какой конторы будете?

— Это неважно, — покачал головой круглолицый. — Важно то, что мы пришли к вам с дарами.

— Только не это! — горестно взмолился Леонтьев. — Нежданные подарки, это уже не просто неприятность. Это всегда затравка к очень большой и болезненной беде!

— Вы как-то совсем пессимистично настроены, Евгений Иванович, — удивился незваный гость. — Обычно люди подаркам радуются.

— Я аудитор, — напомнил Леонтьев. — Мне подарки предлагают исключительно из желания сэкономить на киллере. Первый шаг, прежде чем попытаться искалечить или задушить.

— Вы просто не знаете, что мы вам принесли... — улыбнулся круглолицый, оглянулся через плечо, кивнул напарнику.

Тот отделился от стола, подошел к постели и водрузил на одеяло между Евгением и Катей резную шкатулку с запечатанными воском щелями.

— О-о, черт! — на этот раз застонала даже девушка.

— Что-то не так? — круглолицый начал беспокоиться. — Насколько я понимаю, вы искали именно этот предмет, из-за него вас неоднократно пытались убить, и в конце-концов удачно ограбили. А мы возвращаем вам его в целости и сохранности! Я ожидал наблюдать немного больше благодарности...

— Я надеюсь, вы качественно избавились от тушек? — ответил Женя. — Случайно найденные тела следователей к нам не выведут?

— Если вас беспокоит именно это, — наконец-то спрятал оружие мужчина, — то совсем напрасно. Мы умеем работать достаточно чисто. А ликвидированные боевики гражданами России не являются. Их никто не хватится. А если и найдут, то не опознают. В ваших базах данных они отсутствуют...

— Вообще-то меня куда больше беспокоит, что вы попросите взамен? — вежливо остановил ночного гостя Леонтьев.

— Всего лишь пятую драгоценность, — кивнул в ответ круглолицый.

— Чего? — не понял Евгений.

— Пятую драгоценность, — повторил мужчина. — Дело в том, что мой работодатель принадлежит к одной из древнейших семей народа ирани. У них в роду есть легенда о том, что когда-то очень давно они спасли от гибели принадлежащую им драгоценность. Сейчас они хотели бы ее вернуть. Наша страна возвращает свою честь и желает вернуть ее символы.

— Что за драгоценность?

— Это было очень давно, — покачал головой круглолицый. — Мы не знаем подробностей. Но мы полагаем, что она находится в России.

— Но хоть примерно вы можете сказать, о чем идет речь? — присел в постели молодой человек.

— Я умею хорошо стрелять, пытать, убивать, — ответил ночной гость. — Но я не разбираюсь во всех этих хитростях. Я просто передаю послание. Мы вернули вам вашу драгоценность, Евгений Сергеевич, а вы верните нам нашу.

— Но почему я?! — развел руками Леонтьев.

— Вы смогли найти вот это, — указал пальцем на шкатулку круглолицый, — зная только расходную ведомость некого воспитательного заведения. Мы полагаем, что вряд ли хоть кто-то кроме вас сможет найти драгоценность, о которой мы знаем лишь то, что она существует. А если вы не сможете, то через неделю мы прострелим вашей девушке коленку. Через две недели вторую...

— Стойте-стойте-стойте!!! — взвилась Катя. — Почему-то мне?!

— Потому, что ваш спутник должен искать нужную нам вещь, — разумно ответил мужчина. — С простреленным коленом делать это будет труднее. А вы можете спокойно полежать в больнице.

— Давайте лучше я вам найду-то эту хреновину, а колени стреляйте ему! — мгновенно предложила девушка.

— Спасибо, Катенька! — криво усмехнулся Женя.

— Значит, это возможно? — обрадовался ночной гость. — Вот и договорились! Полагаю вы не сомневаетесь, что я выполню свое обещание? Одно колено каждую неделю.

— Недели слишком мало! — твердо ответила девушка. — Дайте хотя бы месяц!

— Может быть, может быть... Но только если вы сможете доказать, что не потратите это время зря... — круглолицый опустил руку в карман пиджака, достал нечто, похожее на большую монету и бросил на одеяло. — Мне сказали, вот это изделие должно помочь в поисках.

Он вскинул палец, отступил, и все трое мужчин бесшумно исчезли из комнаты.

— Значит, мне в коленки стрелять, зар-раза?! — с чувством сказал Леонтьев. — И это после того, как ты мне постоянно чуть ли не в жены набивалась?

— Ты же не взял, — с легкостью парировала девушка, поднимая с одеяла монету. — Ого! Медальон в стиле сасанидского серебра. Интересно, чем он может нам помочь? У нас этого античного добра во всех музеях хоть лопатой грузи!

— Не «нам», милая, — отрицательно покачал пальцем молодой человек. — А только одному. По уговору, как ты помнишь, колени станут стрелять тебе. Вот сама и выкручивайся!

— Женечка! Ты чего, обиделся? — девушка перебралась к нему поближе и попыталась положить голову на плечо.

— Так, милая... — посторонился Евгений. — У тебя чего, крыша поехала? Мы вообще-то не семья! И даже не любовники! Просто рядом случайно оказались. Так что щенячие глазки строить мне не надо!

— Да ты сам кретин! — Катя с неожиданной силой толкнула его в грудь сразу обеими руками. — Три часа ночи на дворе, меня мужики с пистолетами из постели выдергивают и колени-то обещают прострелить! Я что, при этом, статсдаму-то должна изображать?! Скажи спасибо, хоть не обделалась со страху! Как смогла-то, так и выкрутилась! У меня до сих пор руки от ужаса трясутся и жопа ледяная!

— Ну, зато они всё еще на месте, — Леонтьев взял в руки шкатулку. — И руки, и жопа, и голова. Боюсь только, что теперь не надолго...

Ради этой самой шкатулки их пытали два раза, убить пытались раз пять и три раза грабили. Причем последний раз — удачно. При всем том в итоге еще и выяснилось, что это — подделка. Так что, по большому счету, как раз расставание с сим «сокровищем» и стало самой большой удачей в их жизни!

Теперь, судя по всему, все «радости» кладоискательства возвращаются в полном объеме. Да еще и с дополнительными сюрпризами из персидских краев.

— И что мы теперь станем-то с ней делать? — поинтересовалась Катя.

— А что может сделать простой смертный с величайшим сокровищем человечества? — мрачно ответил Евгений. — Положим в банковскую ячейку. Не в лесу же ее закапывать! Под алтарем...

— А может, они про нас не догадаются? — с надеждой спросила девушка. — Это ведь не мы иезуитов мочканули? Откуда-то они догадаются, что эти мужики нам этот типа «убрус» вернули?

— Нам от этого ни фига не легче, — вздохнул аудитор. — Сбагрить не можем, потому что засветимся, держать у себя опасно, и выбросить нельзя. Вдруг кто-то истребует? Да еще с пристрастием? Так что сунем шкатулку в ячейку, и будем надеяться, что обойдется. Что только будущие наследники при описи имущества о нем и узнают...

— Ты планируешь наследников? — навострила уши Екатерина.

— Не от тебя! — тут же отрезал аудитор.

— Ну и зря! — возмутилась девушка. — Я молодая, здоровая, не пью, не курю, хорошо образована, могу дать правильное достойное воспитание... А если закопать?

— Ребенка? — не понял Леонтьев.

— Шкатулку-то! — покрутила пальцем у виска его спутница. — За ячейку платить надобно, а земля, она бесплатная.

— Надоело! Я и без того последние полгода, как бурундук: то клады раскапываю, то закапываю, то опять раскапываю, или закапываю, или раскапываю... Хочу, как все люди! Что бы если грабили, то через банк. И чтобы вместо карты сокровищ был обычный цивильный адрес и маленький ключ на шелковой веревочке.

— Нет в тебе, Женечка, романтики!

— В гробе я ее видел, романтику эту! — аж плечами передернуло аудитора. — Наелся досыта. На работу хочу! В тихую спокойную бухгалтерию! Дебит-кредит, накладные и росписи... Ляпота!

— Мне почему-то кажется, красавчик, — крутя в пальцах медальон, задумчиво произнесла девушка, — что когда кончатся мои колени, они возьмутся за твои.

— Ты так это говоришь, словно я могу хоть что-то изменить, — пожал плечами Леонтьев. — Стыдно признать, но в нашей компании мозгами работаешь ты. Все исторические ребусы разгадала именно твоя очаровательная головка. А я в основном только рулил и стрелял.

— И платил... — с милой улыбкой добавила Катя. — Как единственный спонсор, имеешь право на половину найденных сокровищ! Если бы не ты, я бы до сих пор расклейкой объявлений занималась, и на форуме-то сама с собою спорила. Женечка, я так тебе-то благодарна!

— Не подлизывайся! — остановил ее молодой человек. — Бесполезно. Это не я охочусь за твоими коленями. И если ты сама не сможешь разгадать этой загадки... Самое большее, что мне удастся для тебя сделать, так это катать твою инвалидную коляску.

— Значит-то, ты меня не бросишь?! — встрепенулась Катя.

— Не о том думаешь, будущий инвалид! — покачал головой Евгений. — Ты лучше про «пятую драгоценность» соображай! Что они там тебе за подсказку подкинули?

— Ничего особенного! — подбросила медальон девушка. — Типичное сасанидское серебро, к тому же явный новодел. Подделка. Ибо своего эти мужички привезти не могли. В Иране таких изделий не найдено. Всего две или три штуки где-то кому-то попалось. По факту все это серебро у нас, в России находится. Тонн десять или двадцать. Или тридцать. В одном только Эрмитаже целый склад в запасниках забит! Питерцы по своему полутонному набору серебра аж иллюстрированный справочник опубликовали. Можешь загуглить... А где, кстати наши телефоны?

— Не знаю... — Леонтьев поднялся, прошелся по номеру, заглянул в шкаф, затем в ванную. — Вот, черт! Ребята явно знали, что делали!

— Чего там?! — крикнула Катя.

— Все наше добро здесь... — аудитор закрыл дверь и выключил свет.

— Чего-то? — повторила вопрос девушка.

— Наши вещи! — вернулся в постель Евгений. — Думаю, они подозревали, что на нас есть жучки и решили вопрос радикально. Если все барахло в душевой, то происходящего в номере никто не услышит.

— А почему ты их не забрал? — вскинула брови Катя. — Почему возле унитаза оставил?

— Я не очень доверяю своему телефону, — вытянулся поверх одеяла молодой человек. — Он наверняка стучит. И как минимум в пять контор. А твой в четыре.

— Почему ты думаешь, что меня слушают меньше тебя?! — негромко возмутилась Катя.

— Потому, что ты не работаешь в Счетной палате, — резонно ответил аудитор. — ЦРУшникам ты не интересна. Так что там с серебром? Почему оно считается иранским, если как раз в Иране его ни капли нет? Почему оно не русское?

— Ну, шарлатаны от исторической науки скорее всего обозвали бы его финно-угорским или скандинавским, поскольку славянам иметь хоть что-то свое, хотя бы мало-мальски продвинутое, академическими историками запрещается... Но есть одна засада! — снова подбросила медальон девушка. — Монументальное искусство! Наскальное, настенное, наземное... В смысле, скульптурное. В общем, всякого рода тяжеленная фигня, каменная, кирпичная и резная-то на дворцах и горных склонах, которые, в отличие от серебра, с места на место не перетащить. Так вот все это барахло находится в Иране и относится к эпохе Сасанидов. И по технологии изобразительного искусства, стилистике, костюмам, макияжу, прическам-то и прочим признакам от нашего серебра эта фигня культурно неотличима. Короче, с вероятностью девяносто девять процентов оно иранское.

Она опять подбросила и поймала медальон.

— И как оно оказалось у нас?

— Согласно официальной-то версии, — медальон взлетел вверх, крутанулся, вернулся в ладошку, — в ортодоксальном ее изложении, после завоевания Ирана арабами персы спасли свои сокровища, перевезя его к нам. Ведь арабы были мусульманами, а ислам запрещает изображать живых существ. Местное население-то испугалось, что всю эту красоту переплавят в монеты, а потому быстренько собрало, и отгрузило на Русь. Так сказать, на сохранение...

Екатерина внезапно запнулась, вскинула медальон перед собой и вперлись в него взглядом:

— Да священная же ты всемирная пятирукая богоматерь... Это действительно подсказка!!! Почему на Русь?! Почему не в Индию, не в Каракитай, не в Крым-то, почему не в Манджурию или к булгарам? Почему иранцы отправили все свои сокровища именно к нам?! Женька-то, где мой ноутбук?!!

— Катя, три часа ночи на дворе! Ты чего, собираешься искать своих сасанидов именно сейчас?

— А ты что, после всего случившегося дальше спать собираешься?! А ну, тащи сюда мой комп! У меня уже колени заныли от предвкушения!

Крестный отец

Внезапный порыв холодного осеннего ветра неожиданно глубоко пробился под запахнутый на груди меховой плащ, пробил толстый войлочный поддоспешник и влажной зябкой волной растекся по телу, заставляя его покрыться бесчисленными острыми мурашками.

— Эх зря мы в Павде на ночлег не остались, боярин, — посетовал холоп. — Село там богатое, постоялый двор большой, теплый. Сытный. Отдохнули бы хорошо перед переходом, сил набрались, лошадям передышку дали бы...

— Тебе волю дай, Вторуша, ты бы и вовсе с печи не слезал! — не оглядываясь, ответил через плечо боярский сын Строков. — Полдня еще впереди! Еще верст двадцать пройти успеем. А там и Кырья уже покажется. В ней и заночуем...

Путники ехали налегке, «одвуконь», широким походным шагом. Хозяин, голубоглазый и курносый, с рыжеватым пушком, еще не сложившимся на подбородке и на губах в усы и бороду, в куньей шапке и горностаевом плаще, скакал верхом на гнедой в яблоках кобылке. Холоп восседал на сером мерине — тоже молодой еще парень, в лисьем треухе и волчьем плаще. Судя по вытертости одежде — досталась она ему либо добычей, либо с хозяйского плеча. Чуть позади в поводу трусило еще две лошадки, навьюченных сумками и тюками. Там же, среди тюков, хищно сверкали лезвия трех бердышей.

Оно и понятно. Бабиновская дорога — это, почитай, глубокий тыл средь земель русских, чего тут опасаться? Посему и броню, и оружие боевое можно во вьюки упаковать за ненадобностью. Ну, разве что кроме сабли, каковая столь привычна на поясе служивого человека, что без нее так уже словно голым себя ощущаешь!

Верховые, понятно, двигались ходко, свободно, и за день, от темна до темна, могли верст сорок без труда одолеть. И то и с полсотни!

Тем паче, что и дорога под копыта ложилась ладная, удобная, во влажных местах хорошо загаченная, в заболоченных — еще и бревна под хворост уложены; через реки — мосты перекинуты, да через равные промежутки еще и столбики верстовые стоят! Для такой дороги никакой распутицы не случается, заблудиться негде, застрять тоже. И ширина в четыре сажени — дабы встречные возки без труда разъезжались, заторов не устраивали.

Славную дорогу купцы Бабиновы проложили, не поспоришь. Не зря серебро государево потратили!

Широкий, ухоженный тракт тянулся, словно гладкая шелковая лента, а справа и слева перемежались яркими осенними красками лиственные заросли. Красные, желтые, серые, зеленые. Липы, клены, вязы, осины... Еще немного, и все это накроет еще и белое одеяло Покрова. И боярскому сыну Никите Строкову очень хотелось попасть к этому времени если не в родную усадьбу — то хотя бы до Москвы добраться!

Впереди на левой стороне показалась стоящая в раскоряку кибитка: пара упряжных лошадей пыхтели наискось к дороге, возок скривился набок, возле него суетилось двое, как показалось издалека, смердов в серых суконных кафтанах.

— Не повезло бедолагам, — сочувственно вздохнул Вторуша. — Коли до темноты застрянут, так подмораживает уже ночами-то. И помощи не дозовешься. До ближней деревни верст десять, не менее...

— Не повезло... — согласился Никита и чуть подтянул поводья, приближаясь к застрявшим путникам.

— Кольцо поворотное, вестимо, лопнуло! — оценил неисправность холоп. — Это надолго. Разбирать надобно, да перековывать.

Боярский сын Строков молча кивнул. Он и сам видел, что железное опорное кольцо, на котором вращалась передняя, поворотная ось возка, разошлось, верхнее кольцо провалилось внутрь — и теперь всю конструкцию намертво заклинило. Причем — с легким поворотом оси на встречную полосу. И теперь кибитка стояла, не в силах двинуться ни вперед, ни назад!

Возле сломанной оси толкались молодая девка и совсем седой щупленький старичок — но что они могли сделать при таковой случившейся беде?Только растерянно руками разводить, да по коленям себя хлопать.

Служивые люди уже совсем было миновали растерявшихся бедолаг — когда из кибитки послышался жалобный женский вскрик.

Никита Строков натянул поводья и повернул голову.

Крик повторился, показавшись еще жалобнее и болезненнее.

— Это еще что? — боярский сын прищурился, быстро спешился и, проверив рукоять сабли на боку, решительно направился к возку. — Кого это вы там прячете?!

В его мыслях крутились подозрения на счет ворованных девок, истории про застигнутых врасплох разбойников и работорговцев. Но когда он отдернул медвежий полог, то увидел всего лишь громко стенающую женщину в овчинном тулупе и лисьем треухе. Причем ее свободные одежды никак не могли скрыть огромного выпуклого живота.

— Да у вас тут баба рожает! — громко заорал Никита. — Вы чего, умом тронулись?! Ее к повитухе надобно, а не в лес перед морозом!

— Ну, дык это... — старик обеими руками указал на ломанную ось.

— Чтоб вас лешие задрали... — оскалился Строков. Несколько мгновений поразмыслил, потом приказал: — Вторуша, тюки с чалой долой! Кошму и ремни быстро доставай! Да шевелись, не то самим принимать придется.

— Может, самим и проще? — предположил холоп.

— На холодной дороге, посреди грязи, да еще и без опыта? Давай, шевелись!

— Как скажешь, боярин, — слуга спешился, быстро взялся развьючивать пегую с белыми боками кобылу.

Никита же тем временем наклонился внутрь кибитки:

— Ты пару часов выдержишь, красотка? Потерпишь?

— Какая из меня сейчас красотка? — жалобно ответила та. — Ты бы меня без брюха видел...

— Значит, выдержишь... — сделал вывод служивый.

Вторуша тем временем освободил лошадь от поклажи, положил ей на спину сложенный вдвое ковер. Никита с помощью девки вытянул роженицу из глубины возка, затем они с холопом положили ее на спину кобылы, плечами на круп, ногами к шее. Накрыли шкурой. Подвязали ремнями, как раненую — через плечи и под брюхом лошади, ноги — под конскую грудь, а ступни — вперед через шею.

— Потерпи, тут недалеко! — крикнул Никита, поднялся в седло. — Вторуша, с телегой разберись!

Боярский сын ухватил поводья и пнул пятками скакуна, пуская ее широким шагом в сторону недалекой, недавно оставшейся за спиной Павды.

Известное дело, что для перевозки раненого у лошадей есть только два хода: это спокойный шаг, который лишь слегка покачивает груз, либо стремительный галоп, похожий на путь челнока по пологим волнам. Рысь же в любом ее проявлении к такой лютой тряске приводит, что даже мужик родить способен!

Вот только галоп — он всего за час скакуна до кровавого пота загнать способен. И потому Строков, постоянно оглядываясь на стонущую спутницу, вынужденно двигался без особой спешки. Загнать лошадей он всегда успеет — если женщине совсем нестерпимо станет.

По счастью, жертвы не потребовались. После начала пути роженица быстро успокоилась и затихла. Никита надеялся — просто заснула. Проверять не стал — уж больно не с руки сие было.

Через два часа пути впереди показались темные избы Падвы — и только тут женщина снова застонала, а потом стала кричать.

— Вот же проклятье! — боярский сын метнулся к ближайшему двору, выбил плечом калитку, добежал до дома, заколотил рукоятью сабли в дверь.

Вскоре створка распахнулась, наружу выглянул благообразный мужичок с короткой курчавой бородкой, в длинной домотканной рубахе и портках.

— Повитуха нужна! — рявкнул на смерда Никита. — Скорее!

Мужичок стрельнул взглядом ему через плечо, кивнул:

— Ща-а... — отступил, закричал в дом. Через мгновение вытащил за шиворот мальца лет десяти: — К Евдокихе беги! Что есть ноги! А ты, служивый, за ним скачи!

Строков выбежал обратно на дорогу, метнулся в седло, все тем же широким шагом поспешил за пострельцом. Лошадь, она ведь вроде как и медленно шагает — однако бегущему человеку сильно при том не уступает.

К тому моменту, когда он добрался до избы-трехстенка, вовсе без ворот и с обнесенным жердяной изгородью огородом, мальчишку уже впустили внутрь. А когда Никита спешился и начал распутывать ремни — из избы выбежала дородная розовощекая тетка в заячьей душегрейке.

— Ох ты же милая моя! Да что же они с тобою сделали? Да нечто тюк какой из похода приволокли! Ой, а прыгать тебе не надобно! Погоди, снять попытаемся...

Боярский сын поступил проще: скинув ремни и шкуру, он просто подхватил роженицу на руки, понес к крыльцу.

Тетка хлопотливо забежала вперед, открыла дверь в сени, потом еще одну, в жарко натопленное жилье:

— В угол, в угол неси! Видишь, постель высокая стоит?

Строков опустил женщину в указанное место, на серое полотно, и тетка тут же начала толкаться:

— Все, ступай! На улице подожди! Все, все! Топай! Не мешайся!

Никита спорить не стал — вышел на крыльцо, спустился по ступеням. Отпустил своему скакуну подпруги. Перевел дух, оглядываясь. Прошел вокруг дома. Нашел сарай и загородку — но ничего полезного в них не обнаружил.

Вернувшись к лошадям, боярский сын взял их под уздцы, пошел по улице, свернул к высокой постройке, окруженной высоким тыном, успевшим почернеть от времени, вошел в распахнутые ворота, громко спросил:

— Это постоялый двор, али как?

— Да-да, он самый! — кинулся навстречу мальчишка в серой полотняной рубахе и черных шароварах; босой, однако опоясанный алым кушаком: — Милости просим, гость дорогой!

— Лошадей прими! — бросил ему поводья Строков. — Расседлать, вычистить, напоить, сена задать. Овса не надо, завтра точно никуда не поскачут. Скажи хозяину, комната мне нужна, и пусть телегу запряжет. Бабу от повитухи вашей надо будет забрать, как разродится. Я обратно пока пойду, туда возок подгоните.

Без особой спешки он добрел до избы местной знахарки, посидел там еще изрядно на крыльце, прежде чем дородная Евдокиха наконец-то вышла наружу:

— Поздравляю тебя, папаша! Сын родился! Крепыш, кровь с молоком! Орет, как горнист в походе! Заходи, можно посмотреть.

Строков послушно отправился вслед за нею в жилье, — настолько влажное и жаркое, словно бы в баню попал. Увидел сидящую на постели бледную взлохмаченную женщину, что кормила грудью младенца. Облегченно вздохнул:

— Получилось все-таки?

— Да иди ближе, чё боишься? — подтолкнула в спину повитуха. — Нечто не твоя баба-то?!

Никита опять послушался, приблизился почти вплотную. Посмотрел на сморщенное личико малыша, на неведомую женщину. Та широко, по-доброму улыбнулась:

— Спасибо... Это просто чудо!

— Я светелку на постоялом дворе истребовал, — ответил ей мужчина. — Возок сейчас подъедет, и переберемся.

— Экие вы, мужики, черствые! — поморщилась повитуха. — Нет, чтобы обнять, поцеловать, порадоваться. А они токмо: бу-бу-бу, да бу-бу-бу... Ладно, ступай! Как покормит малыша, так одеться помогу, да и выведу!

Когда боярский сын вышел. Перед крыльцом стояла телега, застеленная изнутри хорошо знакомым ему ковром и медвежьей шкурой. А на козлах сидел все тот же мальчишка в алом кушаке.

— Не замерзнешь? — спросил подворника Никита. — Чай, не май месяц на улице.

— Ничто, боярин! — зябко поежился юный слуга. — Тут же рядом!

Рядом-не рядом, но ждать пришлось довольно долго.

Однако роженица, удерживая в руках завернутого в овчину малыша, все-таки наконец появилась. Никита Строков помог ей устроиться на задке, и телега покатила по улице, чтобы уже совсем скоро закатиться на утоптанную площадку постоялого двора.

— Спутнице моей отдохнуть надобно, — сразу предупредил Никита. — Так что прямо в светелку веди, опосля с остальным разберемся.

— Воля твоя, боярин! — спрыгнул с облучка мальчишка и метнулся к двери, распахнул створку: — Милости просим!

Светелка на втором жилье оказалась хорошо протопленной, и весьма просторной. Шагов десяти в длину и столько же в ширину, да с двумя подслеповатыми слюдяными окнами — тусклыми, вестимо, из-за сразу трех рам; с выбеленным тесовым потолком, тремя открытыми сундуками в разных углах и одной наполовину кирпичной стеной. Скорее всего, это была печь. И, разумеется — широкой, но единственной постелью.

На постель роженица и отнесла своего малыша.

— Одну комнату снял? — негромко спросила женщина.

— Я так помыслил, — пожал плечами Строков, — ты коли захочешь, вторую сама истребовать сможешь. Видно же сразу, что не простая крестьянка в путешествии, а знатная женщина скрывается. Ну так чего же тогда мне в свое разумение все решать?

— Так заметно?! — вскинула голову роженица.

— Личико точеное, губки алые, носик словно бы из кости слоновой вырезан, — спокойно перечислили боярский сын, — брови соболиные, щечки розовые... Сразу понятно, что солнцем это личико каждодневно не пекло, и ветрами студеными не обдувало. Уши проколоты, а сережек нет. Видать, дорогие больно серьги-то, внимания ими привлекать не хочется. Однако же ничего дешевого на замену не нашлось. На перстах колечки тонкие. Кто же простые кольца в таком количестве носит? А вот коли камнями самоцветными перстни внутрь повернуты, тогда оно понятно. Ну и само собой, к таким рукам и такому личику свита полагается достойная. А коли свиты нет, так и выходит, что тайно ты путешествуешь.

— Вот же, проклятие! Старалась, старалась... А первый же встречный раскусил, — недовольно поморщилась женщина. — Ладно... А сам-то ты откуда появился столь вовремя, мой добрый спаситель?

— Со мной как раз все просто, — пожал плечами служивый. — Зовут меня Никитой, происхожу из рода боярских детей Строковых, и возвертаюсь я домой из Туринского острога, в коем нес свою службу согласно росписи Разрядного приказа. Время мое служивое вышло, посему еду в Москву за жалованием, а опосля домой к хозяйству на пару лет от дела ратного отдыхать.

— Что же, низкий поклон тебе, Никита, за то, что не бросил, что из беды в тяжкий момент вызволил и сюда в целости доставил, — женщина и вправду низко, в пояс, поклонилась. — И особое спасибо за то, что открещиваться не стал, когда тебя отцом ребенка моего повитуха назвала. И о той еще милости прошу, чтобы с тобою в одной комнате ты на время малое остаться. Пусть люди местные меня за мужнюю жену принимают. Плохого ведь все едино никто не подумает. Какой может быть блуд с бабой, токмо что ребенка на свет принесшей?

— Коли баба после родов из комнаты не выходит, сие тоже удивления не вызовет, — добавил Строков. — Надобно снеди какой-нибудь заказать. День был длинным.

— Хорошо, — согласилась женщина. И тут же спохватилась: — Постой! Еще раз поклон тебе низкий. Агрипина я, княгиня Старопольская, урожденная Зурьева. Плохая из меня, видать, скрытница. Не знаю теперь, чем все и кончится...

— От чего бежишь-то хоть, княгиня Агрипина? — спросил мужчина. — На разбойницу-душегубку ты совсем не похожа.

— Ни от чего, Никита, — покачала головой женщина. — «Куда» бегу. В ВерхотурскийНиколаевскиймонастырь добраться мне надобно. И хорошо бы тайно и скорейше, как токмо получится.

— Тут уже недалеко, — ответил Строков. — На возке за неделю доберетесь.

— На возке!!! — нервно рассмеялась княгиня. — Где он теперь, возок этот?

— Я так полагаю, завтра будет здесь, — ответил боярский сын. — Вторуша холоп сообразительный. Чего-нибудь придумает.

Вторуша действительно придумал. Да так, что прибытие путников заставило хохотать до икоты половину Павды. Ибо под возок над задней осью была просунута снятая с кибитки оглобля, на которую оказались навешаны в большом количестве чересседельные сумки, вьюки, связанные мешки, узлы, корзины...

Нет, по уму — все было сделано правильно. Груз за задней осью перевесил передок, приподняв его и оторвав от дороги, благодаря чему пара привязанных вожжами лошадей благополучно тянула возок, не смотря на заклинившую переднюю ось. Вот только выглядела получившаяся сикорака... Смеха сдержать невозможно!

— Чего ржете?! — недовольно огрызался холоп. — Не видите? Поломатые мы! Кузнеца умелого лучше покажите!

К мастеру горожане, само собой, путников проводили — после чего тем пришлось еще половину дня разбирать сотворенную конструкцию.

Но ничего — справились и с этим.

В награду за старания боярский сын наградил холопа кувшином хмельного меда вдобавок к сытному ужину и разрешением спать, пока самому не надоест. Все едино на ремонт кибитки кузнец запросил не менее двух дней.

А когда все было закончено — Никита Строков поднялся в седло и двинулся в сторону Верхотурска вместе с женщиной и ее новорожденным малышом.

Нехорошо женщине в дороге одной оставаться — мало ли что случится может?

Княгиня Старопольская в компании боярского сына приободрилась — вернула в уши серьги с крупными алыми рубинами на подвеске, повернула перстни самоцветами наружу, под шапкой повязала шелковый платок. Теперь уже ей таиться не требовалось. Теперь каждый сразу видел: при служивом человеке женщина! Вестимо — с мужем путешествует. А что не бедна — так хорошо, значит, супруг дела ведет, может и побаловать!

Комнаты на постоялых дворах снимал боярин, платил боярин, лошадьми и слугами распоряжался боярин. И потому, ничуть не таясь, Агрипина Старопольская оказалась как бы и вовсе невидимкой. Поднялась по приезду в светелку, вышла новым днем из светелки — никто нигде и имени ни разу не спросил!

Таким образом без единого происшествия путники к полудню шестого дня и выехали к богатому, просторному, многолюдному и красивому Верхотурску.

Город сей военной опасности сильно не опасался — а потому жил не столько внутри высокой бревенчатой крепости, сколько вокруг него. Судя по тому, что в нескольких местах от крепости шел через селение высокий частокол — воевода пару раз пытался окружить разросшиеся слободы оборонительными укреплениями. Но привыкшим к вольготности русским людям за ними быстро становилось тесно — и потому ныне город оказался раза в три шире всех возведенных стен.

О богатстве, зажиточности селения можно было понять с первых же шагов, едва остались позади крайние избы. Дороги и улицы Верхотурска оказались вымощены толстым, плотно подогнанным тесом! А таковую роскошь даже Москва себе токмо внутри городских стен позволяла...

Совсем уже привычно Никита Строков выбрал чистый и опрятный постоялый двор, снял там место в две комнаты — для хозяев и прислуги; убедился, что за лошадьми догляд имеется достойный, после чего вместе со своею скромной спутницей, старательно прячущей лицо под намотанным чуть не до носа платком, сходил на службу здешний огромный собор.

После причастия, опять же со спутницей отправился в Николаевскую обитель — и был изрядно поражен как ее размерами и высотой крепостных стен, мало уступающих воеводскому кремлю, так и количеством обитающих в монастыре детей.

Нет, он, конечно, знал, что сиротские приюты во многих обителях существуют — но здесь же число малышни никак не меньше, чем парой сотен измерялось! Причем выглядели они отнюдь не смиренными богобоязненными послушниками. Прямо на глазах боярского сына три десятка мальчишек умению сабельной резни обучались, причем оба дядьки в учителях были людьми явно опытными, дело сие знающими. Неподалеку подростки пищали снаряжали, напротив иные бердыши насаживали, да еще в другом месте детишки по веревкам весьма ловко лазили, высоты явно уже не боясь.

Чем же чада сии за стенами, вдали от глаз занимались — так и вовсе неведомо!

Княгиня провела в Верхотурске пять дней, ежедневно отправляясь в разные храмы на молебны, утром же и вечером тешилась с дитем — которое, впрочем, все равно токмо кушало, да спало.

Боярский сын Строков молебнами быстро притомился и больше времени стал посвящать лавкам шорным и кузнечным, дабы поправить снаряжение после долгой службы, да скорняцким мастерским — благо меха здесь, перед таможней1, были куда как дешевле, нежели за ней. И потому сам бог велел приодеться именно здесь.

Отвлекшись на подобные мелкие хлопоты, Никита, вечером пятого дня вернувшись на постоялый двор, поначалу ничего даже и не заметил. И лишь когда за окном совсем уже стемнело — внезапно удивился наступившей тишине и покою...

— Постой... — закрутил он головой. — А где... Агрипина, а где ребенок-то?

— А разве ты не понял, боярин, куда и зачем мы с таким трудом и в спешке добирались? — ответила в подушку лежащая на постели лицом вниз княгиня. — Обитель сие есть Верхотурская! Басаргин приют...

— Нет, ничего не понял, — мотнул головой Никита. — И ребенок, чадо твое, где?

— Да не может у меня быть ребенка, не может! — повернула к нему заплаканное лицо женщина. — У меня муж полтора года как в плену томится! Не могу я детей никак заиметь! Нельзя мне! Позор!

— Что же ты с ним сотворила? — похолодел боярский сын Строков.

— А что все при напасти таковой делают? Вклад в Басаргин приют привезла! На полста рублей! И потом, знамо, еще сделаю...

— Ребенка в приют отдала?! — охнул Никита. — Сиротой сотворила?! При живой-то матери? А ты подумала, каково ему жить-то станет без любви родительской? Без семьи настоящей? Без заботы искренней, без воспитания достойного? Кем он в жизни станет, сирота безродная, невесть откуда взявшаяся? Коли такая тягость тебе нестерпимая от дитяти, так сказала бы мне, я бы себе забрал, не разорился бы, воспитал бы приемыша! Я ведь ему, почитай, за крестного отца прихожусь, не без моих стараний на свет появился.

— Да ты, вестимо, и вовсе не ведешь, о чем речь ведешь?! — от удивления у княгини даже слезы пересохли. — Мы же там были, ты своими глазами все увидеть смог! Али никогда про Басаргу Леонтьева не слышал?

После столь резкого отпора боярский сын осекся, отрицательно покачал головой.

— Оно и видно! — всхлипнула носом женщина. — Святым человеком был Басарга, всего себя службе государевой посвятил, да возрождению святынь русских. Обитель Важскую из полного небытия, считай поднял, святителя Филиппа самолично ко двору царскому привез, во всех походах участие принимал, особливо об увечных страдальцах заботясь. В хлопотах государственных, да церковных боярин сей своей семьи, детей своих так и не нажил. И вестимо поэтому приют сиротский основал. А потому как человек был государев, то и детей стал не молитвами, да постами утруждать, а науками куда более в службе полезными. Выписал мудрецов бухарских, дабы премудростям математическим их учили, да персидских, чтобы астрономию познавали. Арабские ученые их зельеварению учили, да делам лекарским, мастера фряжские и немецкие мастерству драки на мечах, да корабельному управлению, мастера русские лучшие делу литейному, да рудознатскому... Славные выросли у него сиротки, сразу внимание на себя обратили! Многих государь возвысил, иным даже уделы нарезал и места при дворе назначил.

— Это о каком государе речь? — перебил ее мужчина.

— Государь Иоанн Васильевич еще в Астраханский поход иных направил, — ответила княгиня. — Ну, так про приют Басаргин уже тогда многие слышали и про воспитание его. И потому зело многие бояре, и жены иные, в положении моем оказавшись, к нему на Вагу отправлялись, вклады в приют делали, да малых своих на воспитание оставляли. Знали, что не убогие людишки из них вырастут, не послушники христовы, али смерды темные, а мужи достойные, всеми уважаемые!

— Но они все равно вырастали сиротами!

— Так то оно так, да не совсем... — покачала головой княгиня Старопольская. — Это они себя сиротами считать могут, однако же родители их про детей своих ведают и заботой по мере сил окружают, и в службе продвигают, да в разрядах, да в местах дворцовых. Вот скажи мне, боярский сын Строков, не задумывался ты ни разу, каким образом сиротка неведомый, да совсем безродный внезапно первейшим среди знати московской оказался, богачом вторым после казны царской, воспитателем царским, делами государственными заправляющим? Да-да, Никита, про боярина Морозова я сказываю, дворцового московского сиротинушку! А как сиротинушка Стефан Вонифатьев царским духовником вдруг оказался? Тоже, полагаешь, само собой так оно вдруг приключилось?

— Хочешь сказать, это мамы и папы их возвысили?

— А ты полагаешь, я забуду про своего мальчика, которого оставить тут приходится? — женщина покачала головой. — Обязательно навещать стану и присматривать! Может статься, назваться матерью и не смогу, но одного не оставлю и место достойное, как возмужает, обязательно найду!

— Пока он возмужает, еще пятнадцать лет пройдет. Всякое случиться может.

— Это Басаргин приют, Никита! — горячо возразила Агрипина. — Здесь не токмо княжеские и боярские дети растут, но и крестьянские, и купеческие встречаются. Пока вырастут, пока обучатся, все меж собой сдружатся и друг друга узнают. А потому тот, кого матушка или отец возвысят, обязательно друзей за собой потянет. Вспомни деяния великого государя Федора Блаженного! За недолгие пятнадцать лет правления своего он более полусотни городов и крепостей построил, Москву и Смоленск камнем одел, тысячи пушек для них отлил, пороха и дроба намолол. Откуда, по-твоему, у него столько розмыслов умелых внезапно нашлось? Откуда столько литейщиков, пушкарей, каменщиков, мастеров пороховых, да мельничных? Откуда учителя взялись для всех школ, что в городах русских повсюду открываются? Так что можешь не сомневаться, даже если я к тому времени преставлюсь, чадо мое все равно не пропадет. В воеводы, может, и не выбьется, однако голодать всяко не станет. Хоромы достойные заслужить сможет!

— Это верно... — неожиданно признал ее правоту боярский сын Строков. — У себя в усадьбе математике, литью и географии я научить не смогу.

— Никто не сможет, — пожала плечами княгиня Старопольская. — Даже знатному князю сразу всех лучших учителей для ребенка своего собрать не по силам. Посему басаргины воспитанники всегда умнее. Любви родительской им достается меньше, но знаний куда поболее.

— И никто не завидует?

— Ты опять забываешь, мой храбрый витязь, — улыбнулась женщина, — что среди сироток здешних очень многие покровителей имеют самых могучих! И потому приют и в содержании своем недостатка никогда не знает, и в учителях, и в охране заботой не обделен. Когда Смута в земли русские пришла, государь первым делом как раз приют басаргин с берегов Ваги, мест тоже не самых близких, сюда, в самую глубину сибирскую, в безопасное укрытие отправил. Как бы мир наш не менялся, но природа человеческая завсегда прежней остается. Плоть слаба. И потому покровители у приюта здешнего всегда были, есть и будут. И испортить его, в обычную богадельню превратить они убежище чад своих не позволят.

— Плоть слаба? — скривился мужчина.

— Хочешь спросить, как меня угораздило так вот люто опозориться? — вздохнула женщина. — Так дура, дура и есть! Ты ведь Москву знаешь. Балы, пиры, гулянки. Смех, потеха, баловство. Повеселиться по молодости хотелось. Вот и довеселилась... Ныне даже и сказать не могу: откуда? Сморило, устала, недоблюла... Кабы по любви случилось, хоть не обидно было бы. А то ведь просто по дурости!

Боярский сын Строков, поджав губы, промолчал.

— Теперь ты мне тоже признавайся, отчего с такой легкостью в обратный путь повернул? — неожиданно потребовала княгиня. — Ты ведь явно не мальчик, стало быть свой дом и семью имеешь. Год на службе, никого не видел. Однако же назад, вижу, не рвешься. За помощь тебе, Никита, низкий поклон. Вот только странно сие, как ты почти половину месяца незнакомке с такой легкостью подарил!

— Постылая, — кратко ответил боярский сын. — Сама знаешь, как оно делается. Родители о свадьбе сговорились, родители невесту нашли, родители о приданом и хозяйстве позаботились. А что я жену свою первый раз токмо на свадьбе увидел, так про то ведь издавна говорят: «стерпится, слюбится». Так вот врут! Не «слюбилось». Постыла мне жена, не люба. Домой ноги не несут...

— А если помогу? — неожиданно предложила женщина.

— Да как сие исправить-то? — горько рассмеялся мужчина. — Токмо не говори, что изведешь. Я не душегуб!

— Зачем же изводить? — удивилась Агрипина. — Место на службе постоянное найду! Я ведь княгиня родовитая, не из последних. Коли служба постоянна, так и возвращаться не надобно, пусть жена за хозяйством следит. Письма ей посылать станешь, да серебро из жалования в утешение. И не надо вовсе будет вместе жить. На службу ссылайся, да и все!

— Какую же плату ты за сей подарок истребуешь, княгиня? — насторожился Строков.

— Да я и так вся в долгу пред тобою, боярин, — покачала головой женщина. — Посему не платы попрошу у тебя, а милости... Как я уже сказывала, про Басаргин приют если не вся Москва знает, то уж половина двора царского в точности. Коли узнает кто-то, что в Верхотурск я ездила, все сразу обо всем и догадаются. Позора не миновать! Посему всем знакомым своим и дворне сказала я, что в паломничество в Антониево-Сийскую пустынь отправилась, бога о милости молить. Вот как бы и ты сие слово мое подтвердил, боярин! И всем в Москве сказывал, что где-то на Шексне со мною повстречался и попутчиком моим при возвращении с севера, от Холмогор, был. И не случится тогда никаких подозрений. Что скажешь, боярин? Моя честь в твоих руках, боярин Никита Строков. Со всем смирением воли твоей ожидаю...

* * *

— Вставай, сова, медведь-то пришел!

Леонтьев перекатился на спину, приоткрыл глаза и сладко зевнул:

— Разве уже рассвело?

— Женя, мы в Мурманске! Здесь не бывает рассветов. Здесь нонеча-то полярный день.

— То есть, на самом деле это ночь?

— Ты меня не слышал? Сейчас летних ночей в Мурманске не бывает!

— Ну ладно... — смирился Евгений. — Зато на этот раз хотя бы не убили.

— Хочешь, я расскажу тебе старинную русскую сказку?

— То есть, ты разбудила меня ни свет ни заря, чтобы сказку рассказать?

— Я разбудила, чтобы ты отремонтировал машину! Мы только ради этого машину сюда от бабушки с дедушкой перегнали, забыл?

— Перегнали, потому, что у твоего деда ни скотча, ни краски, ни клея не имелось. А ехать полторы тысячи километров с пулевыми пробоинами тут и там немножко стремно.

— Так тебе рассказать сказку?

— Значит, ты все-таки разбудила меня из-за нее? — утвердительно кивнул Евгений. — И что в этой побасенке такого важного, что ради нее нужно вытряхивать из постели честного человека?

— Хотя бы того, что это классика древнерусской-то литературы! — неожиданно сурово рыкнула девушка. — Той самой, которую нужно впаривать юнцам вместо «Песней о Роландах», Шекспиров, Диккенсов и прочих всяческих Скоттов! Но раз уж древняя русская литература в русской школе запрещена, приходится-то искать ее в спецсправочниках.

— Мало мне было графа Толстого в трех экземплярах, «Петра с Февроньей» и «Князя Игоря», так ты еще какого-то Достоевского деткам впарить собираешься? — тяжело вздохнул молодой человек.

— В отличие от всех Толстых, вместе взятых, этой повести сильно больше тысячи лет!

— Тысяча? — удивился Леонтьев. — Ладно, стало интересно. Излагай!

— Итак, жил-был царь, — хлопнула в ладони Екатерина. — И была у него дочь-красавица. Царевна, умница, молодая, загляденье просто! «Девица-краса, длинная-то коса». В общем мечта, а не девушка! И вот однажды постучал в ворота дворца постучал старик, местный уважаемый отшельник. Царь его сдуру запустил и спрашивает: «Чего тебе надобно, старче?». А тот и отвечает: «Отдай свою дочь за меня замуж!».

— Услышав такое, царь треснул отшельника скипетром по голове, — прокомментировал аудитор, — тут и сказочке конец.

— ...но как ни хотелось царю треснуть старца по башке, — продолжила девушка, — грохнуть при свидетелях уважаемого местночтимого святого он не мог во избежание волнений среди подданных. Такова уж царская доля, политические мотивы ставить выше собственных желаний. Посему старого хрена он и пальцем не тронул, а наоборот, улыбнулся вежливо и сказал: «Да конечно же отдам, досточтимый отшельник! Но нехорошо как-то к невесте царской совсем без подарка свататься. Принеси мне камень самоцветный размером с кулак и чтобы всех семи цветов радуги он был, и перламутром еще переливался. Вот тогда доченьку свою любимую за тебя замуж и отдам».

— Хитер-бобер, — кивнул Евгений. — Красиво отшил!

— Вот и старец подумал тоже самое, — подтвердила Катя. — Ушел в пещеру на берег моря и там тихонько загрустил. А поскольку сидел совсем тихонечко, то услышал сла-а-абенький такой скулеж. Закрутился старец, стал искать, откуда звук, и увидел вдруг запечатанный всякими разными заклинаниями кувшин. Разбил отшельник кувшин, и тут перед ним вдруг джин самый настоящий из облака страшенного появился!

— Стоп! — вскинул палец молодой человек. — Откуда взялся джин в русской народной сказке?

— Во-первых, не «народной», а литературной, — напомнила девушка, — в смысле чисто книжной. А во-вторых: не перебивай!

— Виноват, — поднял руки Евгений. — Жду продолжения.

— Как ты, наверное, догадываешься, — продолжила Катя, — джин страстно захотел выполнить любое желание своего освободителя! Тут старец, не будь дурак, и попросил у него камень драгоценный размером с кулак и всех цветов радуги. Джин, а куда деваться-то? Взялся за работу, и камень для старца сотворил. Старец его во дворец отнес, царю вручил. Загрустил вседержитель тамошний, а куда деваться-то? Царское слово тверже гороху! Надо исполнять... Ну и дал он свое согласие на честную свадебку!

— Странный папа, — вздохнул Леонтьев. — Я бы такого жениха тихо в темном уголке придушил.

— А святой отшельник царю и отвечает, — невозмутимо продолжила Екатерина. — И произносит таковые слова: «Да ты охренел совсем, что ли, царская морда? Как можно юную девицу-красавицу за каракатицу полудохлую вроде меня отдавать?! Нормального жениха ей найди, чтобы любил, ласкал, да баловал! А мое дело ветхое: сиди на солнышке, грейся...».

— А какого хрена он тогда приходил, старый пень?! — возмущенно крикнул Женя.

— «А какого хрена ты тогда приходил, старый пень?!» возмутился царь, — размеренно продолжила повествование девушка. — И ответил ему мудрый старец: «Желал же я, мой милостивый государь, всего лишь проверить правдивость Евангелия, каковое утверждает: «Стучите, и отворится вам, ищите, и обрящете, просите, и дадено будет вам». Поэтому я постучал тебе во дворец, и ты отворил. Я камень поискал, и нашел. Я у тебя дочь в невесты попросил, и ты мне ее дал. Выходит, не врет Евангелие! Святая книга! Так что пойду я к себе в пещерку, стану над нею молиться. А царевны мне и даром не надо. Мне с нею кувыркаться не по возрасту, я лучше за ее здравие помолюсь, и чтобы сил и детей поболее». И с этими словами благородный святой отшельник удалился к себе в глухой недоступный скит.

— Пять баллов! — расхохотался Леонтьев. — Ты права, древнерусская литература нравится мне куда больше Достоевского.

— Хочешь знать, откуда взялся джин в этой сказке?

— А можно, я встану, схожу в душ, в туалет и хотя бы немножко оденусь? А еще было бы совсем неплохо позавтракать.

— Экий ты, Женя, меркантильный!

— А еще было бы неплохо выспаться, — добавил Леонтьев. — Но это, как я понимаю, уже без шансов.

— Ладно, зануда, беги в свои санитарные заведения... — поморщилась спутница. — Скучный ты человек!

Екатерина мужественно продержалась аж до того момента, когда они сели за столик в гостиничном ресторане, после чего потребовала:

— Ну, давай, спрашивай!

— О чем?

— Откуда взялся джин в русской сказке?

— Хорошо, — смирился с неизбежностью Евгений. — Так откуда в этой сказке взялся джин?

— Хороший вопрос! — обрадовалась девушка. — Как ты понимаешь, на эту историю я напоролась в поисках древних источников информации о драгоценностях. Пролистала и задалась резонным вопросом: джин в ней откуда-то? Копнула научные толкователи и узнала, что ученые умы относят эту сказку к древнерусской литературе персидского происхождения. Как, впрочем и многие-то другие русские романы античной эпохи типа «Сказания об Акире», «Макарии Римском» и многих прочих тому подобных.

— Древняя иранская сказка повествующая об Евангелии? — в этот момент Леонтьеву и вправду ощутил любопытство. — Они же мусульмане чуть ли не самые первые!

— А теперь ответь мне, добрый молодец, кто был самым первым христианином в истории человечества? — расцвела в широкой счастливой улыбке Екатерина.

— Я помню, — кивнул аудитор, с тоскою глядя в сторону кухни, откуда все не несли и не несли заказанные салат, кофе и омлет.

— Кто?

— Ну этот... Кикир-Мудрир с непроизносимым именем. Который утерся убрусом, мгновенно исцелился и тут же яро уверовал в господа нашего Иисуса Христа.

— Мимо-о!!! — восторженно хлопнула в ладони девушка. — Даю подсказку! Этот, как ты выразился, «Кикир-Мудрир» был всего лишь четвертым.

— А что, Иисус вылечил кого-то еще? — удивился аудитор. — А-а, точное, вспомнил! Он воскресил Лазаря!

— О том, чтобы Лазарь уверовал, в Библии не упомянуто, — срезала его собеседница. — А вот первые из христиан, познавшие Иисуса еще раньше его самого, там имеются. Ну же, давай, вспоминай!

— О, мой омлетик несут! — радостно встрепенулся Женя. — Странно, однако, что твоя сарделька варится дольше.

— Даю подсказку. Кто у нас самые главные герои Рождества?

— Иисус?

— Он еще не был христианином.

— Богоматерь?

— Аналогично.

— Его папа?

— Мимо!

— Значит, я не в курсе... — Евгений взялся за вилку.

— Да все знают, даже ты! — возмутилась Екатерина. — Ну, вспоминай, что обычно на Рождество делают?

— Елку наряжают... Черт, горячий!

— Еще!

— «Вертепы» делают.

— Уже теплее...

— Это я про омлет сказал! Он горячий.

— А я про «вертеп». Ну, что в нем обычно, вспоминай?!

— Овцы? — предположил Евгений.

— Сам ты овца! — не выдержала его спутница. — Волхвы!!! Трое волхвов! Каспар, Мельхиор и Валтасар. Те, чьи мощи по сей день хранятся в Кельне, как величайшая святыня.

— Брехня-а... — молодой человек наконец-то смог приступить к трапезе, и потому говорил через раз. — Где немцы могли их взять? Волхвы ведь домой, насколько помню, вернулись. А культ Иисуса возник только лет через тридцать. Откуда католики могли надыбать их останки?

— Куда вернулись? — ласково спросила Екатерина. — Географически...

Леонтьев некоторое время подумал, не забывая жевать, потом неуверенно произнес:

— Кажется, они были вавилонцами... Или зороастрийцами?

— Это у нас какой регион?

Евгений, сидя с набитым ртом, пальцем указал куда-то в сторону.

— Вот именно! — приняла ответ девушка. — Во времена библейские в состав Персии входили Месопотамия, Вавилон, Элам, Мидия и Парфия. Так что вавилонские мудрецы автоматически являлись персидскими. И вот еще до рождения Иисуса трое мудрецов из персидских земель дружно направились вслед за Вифлеемской звездой, дабы приветствовать рождение нового Бога! И принесли ему дары. Согласно Библии, подарили некую «смирну» как человеку, золото как земному царю и ладан, как богу. И поскольку выйти из дома им пришлось еще задолго до того, как семья плотника добралась до хлева, по всем раскладам получается, что именно они первыми ухитрились признать Иисуса богом! Причем сделали это еще до его рождения!

— Никогда об этом не задумывался... — признал аудитор, переходя к салату.

— Вот именно! — хлопнула ладонью по столу Катя. — Почти все разгадки нашего прошлого и настоящего лежат совершенно на виду. Как бы не старались добрые просветители насрать нам в мозг, но все хвосты спрятать невозможно. Ведь очень многие события, которые мошенникам хочется скрыть, воистину фундаментальны! Таковые события пронзают всю историю насквозь, вплетаясь в ткань мироздания. Вот как эти самые волхвы. Согласно величайшей книге всех времен и народов, известной всем от мала до велика сразу трое величайших персов, знаменитых, всезнающих магов, чародеев и мудрецов явились к новорожденному Христу, дабы объявить о рождении нового Бога. Персы! И вдруг, внезапно, после сего деяния все они начисто исчезают из истории христианства. Буквально основатели веры, ее зачинатели, первые из христиан пропадают, словно концовка в самой середине интересного кино! Любой, даже самый мало-мальски соображающий человек должен задаться вопросом: «Какого черта?!». Но никто не спрашивает! Каждый год сооружают по вертепу с «поклонением волхвов», и при этом никого не задает ни единого вопроса.

— Но ты задала? — дотянулся до кофе аудитор.

— Само собой!

— И получила ответ?

— Разумеется.

— Это круто! Когда тебе наконец-то сварят сардельку, скажи, чтобы счет выставили на номер. А я побежал. Если мы хотим уехать завтра, машину нужно сделать сегодня.

— Тебе вообще плевать, что я тебе все это время рассказывала? — улыбка быстро сползла с лица девушки.

— Я знаю, что ты умница! Но машина железная, и у нее нет эмоций. Ее нужно тупо починить...

Женя поднялся, торопливо чмокнул Катю в щеку — мимолетно и чисто дружески, разумеется — после чего поспешил на выход.

Что хорошо в стареньких машинах — так это цена запчастей. Два стекла для старушки на колесах стоили на разборке дешевле скотча, которым можно было бы заклеить разбитые дверцы. А менять их оказалось даже быстрее: отодрать без жалости всё равно ветхую обшивку, скрутить крепеж с планки — и прикрутить целое.

Куда больше времени заняло устранение пулевых пробоин: тщательное обезжиривание кузова вокруг каждой, заклеивание малярным скотчем, и двойная прокраска каждой наклейки серой грунтовкой.

Разумеется, после этого машина стала выглядеть пятнистой, как жираф. Однако машина, подготовленная к окраске, привлекает на дороге куда меньше внимания, нежели автомобиль со множеством пулевых пробоин.

А что кузов через несколько лет загниет — так еще ни одна «тачка» в руках аудитора так долго еще не прожила. Специфика профессии: или сожгут, или разобьют, или угонят. Слишком уж много недовольных результатами ревизии встречается на этом свете. Каждый год двое или трое из пойманных за руку воров пытаются хоть как-то отомстить. Обратить месть на стоящую на улице беззащитную машину — проще всего.

Каждая заплатка, сделанная по такой вот нехитрой схеме отняла вроде бы совсем чуть-чуть времени. Но когда их накопилось очень много...

В общем, Евгений вернулся в гостиницу уже совсем поздно.

Катя сидела у ноута и делала вид, что его не замечает. Не оглядывалась, не разговаривала, даже руки не подняла. В общем — всячески «обижалась». Но молодой человек за день слишком устал, а потому тихому спокойному вечеру только обрадовался, сходил в душ и тут же забрался в постель.

Так же чинно и спокойно прошло утро: подъем, сборы, завтрак. И только выкатившись на шоссе Леонтьев наконец-то спросил:

— Так чего ты там про Иран вчера накопала?

— А тебе разве не все равно? — набычившись, ответила девушка.

— Ну, если это секрет... — пожал плечами Женя. — Тогда извини, что спросил.

— Да какой секрет?! — тут же взвилась Катя. — Всё, всё лежит на поверхности! Сама не понимаю, как раньше всего этого не замечала? Вот скажи, что ты знаешь про историю Ирана?

— Когда-то очень давно в нем жили огнепоклонники, потом их захватили арабы и они стали мусульманами. Потом их пытались колонизировать англичане, потом они проиграли нам пару войн и все Закавказье, потом там обосновались американцы, а потом священники устроили переворот и добились свободы. Хотя у нас с ними со времен СССР имеется действующий договор о безопасности. В том смысле, что если Иран начнет нам угрожать, мы имеем право ввести к ним войска. И во время Отечественной войны мы этим договором даже воспользовались. Ну, потому, как нацисты запустили туда слишком волосатые лапы... — Женя перевел дух и закончил: — Вроде бы, все...

— Классика! — кивнула девушка. — В принципе, именно так общая история и излагается в большинстве образовательных пособий и справочников. Типа, працивилизация, язычники-зороастрийцы, потом арабско-исламское завоевание и все, конец статьи!

— Значит, все правильно?

— Но вчера мы с тобой внезапно заметили, что вся христианская история основана именно на персидском первородстве! Сиречь, во время написания Библии именно Персия должна была быть первейшей из христианских-то стран. Просто некие пропагандосы очень старательно насрали нам в мозг, и спрятали некие факты и документы... — сев на своего любимого конька, девушка уже через несколько секунд забыла про необходимость «обижаться». — А значит, в этом направлении-то требуется копнуть. И как ты понимаешь, когда знаешь, что именно нужно искать, всё добывается намного проще. Итак, беру я совсем маленькую саперную лопатку, и буквально с первого тычка...

Екатерина многозначительно замолкла.

— Да говори же, не томи! — попросил Женя. — Дорога пустая и длинная, так что я весь в твоем распоряжении.

— Гондишапурская академия! — кратко ответила девушка.

— Извини, Катенька, мне нужен перевод!

— Вот видишь, мужик! При упоминании величайшего образовательного учреждения античного мира ты даже не квакнул! А ведь оно своим величием затмевало все, что только существовало в реальности или было придумано фантастами! Пятьсот преподавателей, пять тысяч студентов, библиотека на четыреста тысяч томов... В общем, даже с учетом любви историков к вранью и преувеличениям всего и везде раз этак в десять, мы получаем как минимум пятьдесят профессоров и пятьсот студентов, плюс люто богатую библиотеку. Что весьма круто даже для современных пальцастых академий!

— Мне кажется, Катя, что ты спрыгиваешь с темы, — покачал головой Евгений. — Какая связь между Библией, христианством и персидской академией?

— А ты вспомни самые базовые устои! — предложила девушка. — Христианство зародилось из священного убруса, исцелившего неизлечимо больного монарха. И потому с легкой руки царя Эдесского Авгаря пророка Иисуса Христа стали почитать как бога-целителя. Произошло сие аккурат в Междуречье, в местах вавилонских, откуда и приходили библейские волхвы, и академия Гондишапурская зародилась именно как академия медицинская, правила которой стали базовыми для современной медицины. То есть, лекарь должен был пройти начальное обучение, потом аспирантуру, потом сдать экзамены и получить лицензию. Экзаменами и лицензиями ведали не чиновники, а особые медицинские организации с медицинскими специалистами. Проще говоря, в христианской Персии за попытку лечить геморрой огурцами вполне могли отрубить руки. По самые гланды. В отличие от наших просвещенных времен.

— И ты опять спрыгнула с темы, — усмехнулся молодой человек. — При чем тут христианство?

— Ну, к примеру, при том, что... — девушка вскинула руку и стала по очереди загибать пальцы, — первые христианские Соборы происходили в иранской Эдессе... Той самой, где и возникло христианство, если ты не забыл. Апостолы Фаддей и Фома нашли приют в Иране, в Персии были построены первые церкви и возникли первые общины, в четвертом веке шах Яздгард объявил христианство второй государственной религией наравне с зороастризмом, в шестом веке в Ктезифоне возникает христианская патриархия, взятые в плен в битве при Балярате персидские пленные поголовно имели на лбу татуировку в виде креста, каковой сами же называли христианским, защищающим от болезней. Ну и плюс к тому, повсеместное распространение христианства в тогдашней Персии подтверждается археологически и показаниями летописцев. Перечислить? Я себе на ноут накачала гигов пять примерно разных доказательств, а дорога долгая.

— Ладно, верю, — смирился Евгений. — И что это тебе дает?

— В первую очередь, понимание! — ответила Екатерина. — Понимание того, каким таким образом христианство, в отличие от многих других похожих религий, ухитрилось заполонить половину мира.

— Поделишься секретом? — покосился на нее молодой человек.

— Во-первых, целебный убрус! — девушка опять вскинула палец. — Изначальная, истинная вера обещала людям избавление от болезней. А все люди всегда мечтают быть здоровыми и богатыми. Поэтому «велись» очень быстро. Во-вторых, мудрость. Персидская христианская академия начала свою жизнь с чистой медицины, но очень быстро число дисциплин сильно выросло. Добавили математику, астрономию, философию, механику, архитектуру, ирригацию и так далее. Успешных студентов, кстати, брали на госслужбу мимо обычной для древнего мира коррупции. Исключительно по наличию диплома! То есть, каждый христианин по умолчанию считался умным, грамотным человеком. Типа выпускника МГИМО. Быть христианином стало престижно. Носить крест и иметь дома часовенку было аналогом современным «айфону» в кармане и «майбаху» в гараже. Ну и плюс связи. Единоверцы образовывали этакую элиту, оказывая друг другу поддержку и позволяя налаживать контакты в чужих краях при дальних поездках. И благодаря сумме этих факторов христианство практически мгновенно, с первого по шестой век, распространилось по всему континенту от Новгорода до Китая.

— Христианство на всем континенте к шестому веку?! — Евгений саркастически рассмеялся. — Это уже не суслик, которого никто не видит, но он есть! Это мамонт в особо крупном размере! Если бы это было так, это не могло бы не попасть в учебники. И уж в энциклопедиях было бы на эту тему столько же статей, как голых теток в «плейбое»!

— Классное сравнение! Мне понравилось, — Катя рассмеялась уже искренне. — Это действительно похоже на одну очень, очень большую порнуху. Пропагандосы старательно какают людям в мозг, а потом ловко заметают следы. И снова какают. И опять заметают.

— Но как можно спрятать религию размером с континент?!

— Тебе показать? — фыркнула его спутница. — Без проблем! Но сперва ответь на один простенький вопрос. Ты знаешь, кто такие несториане?

— Ну-у-у... Какая-то мелкая христианская секта, — пожал плечами водитель.

— Христианская?

— Ну да.

— Они христиане?

— Сколько раз можно спрашивать одно и то же?

— Ладно, открываем статью про христианство, — девушка подняла крышку ноутбука. — Надеюсь, связь еще не пропала... Нет, тебе повезло. Смотри, что мы видим? Католичество, православие, баптизм, протестанство. Даже англиканство есть! Это такая милая западноевропейская примочка... Теперь открываем статью про нашу крохотную секточку... Ой, да ты только посмотри, что тут есть?! Несторианство в Иране, несторианство на Руси, несторианство в Китае, несторианство в Центральной Азии, несторианство в Индии, несторианство в Уйгурии... Да ты только посмотри, здесь на карте аккурат весь континент за исключением парочки мелких клякс! Кляксы темнеют вот тут, в Риме и Византии. А несторианство даже север Африки сумело заполонить. Ну, что скажешь, аудитор? Удалось или нет историкам спрятать от людей религию размером с континент? Оцени, как красиво профессионалы разводят лохов на доверии! Пока ты им веришь, они какают в мозг про римское и греческое христианство. А едва только ловишь на лжи, они тут же отвечают, что нигде не врали, и про твои секреты есть целая статья! Хитрость заключается в том, что не зная скрываемых фактов, найти эти материалы даже в свободном доступе практически невозможно.

— Мошенничество со спецификациями, — ответил Леонтьев. — Растратчик меняет название закупаемых материалов и завышает цены. Якобы закупает что-то другое, более дорогое. Если не знать, или не проверять каждую позицию, воровство определить и доказать невозможно.

— Тоже неплохое сравнение, — кивнула Катя.

— Вот только что тебе дает все это тайное знание?

— Я люблю свои колени, Женечка! И пытаюсь добыть всю возможную информацию. Сейчас я могу сказать практически совершенно точно, что Персия эпохи Сасанидов была самое меньшее на семьдесят процентов христианской. Мы к тому времени согласно всем справочникам тоже были христианами. И когда иранцам стало ясно, что арабы побеждают, они отправили все, что у них только было самого ценного к своим единоверцам. Скорее всего детей, святыни и серебро... Хотя, конечно, немного странно. Этого серебра к нам приехало, наверное, кораблей с полста, если каждый считать в несколько тонн. Бешеные деньги, бешеные сокровища! Видимо, собирались заплатить сокровищами за место, за право на жизнь. Что еще?

— А разве в античные времена книги не ценились дороже золота?

— Ч-чё-ёрт!!! — рявкнула девушка. — Ну конечно! Библиотека!

Она лихорадочно застучала пальцами по клавишам ноутбука.

— Как я сама-то не догадалась?.. Как не поняла?.. Зациклились на христианстве, забыла ради чего сыр-бор... А-а-а-а!!! Связь, связь, связь! Есть! Пропала!

— Я чего-то не понял, — покосился на нее Леонтьев. — Это был крик ужаса или радости?

— «Пандж Гандж»! — повернула к нему экран компьютера девушка. — Памятник древней персидской литературы. Пять поэм, объединённых одним общим названием. Автор сокровища: великий Низами Гянджеви. Хранится в Петербургском Институте Восточных Рукописей. А называется сей великий манускрипт... Барабанная дробь... «Пять драгоценностей»!

— Ну надо же! — искренне восхитился Женя. — Ты ее и вправду нашла. Да еще так быстро. Поздравляю. Ты гений!

— Вуаля! — довольная собой Екатерина опустила крышку ноутбука. — Все в точности, как в кино! Я узнала ответ в последние секунды. Теперь все! Связи больше нет.

И она облегченно откинулась на спинку кресла.

Главный дровник

Загородка была сколочена из неошкуренного толстого горбыля поверх опять же неошкуренных сосновых столбиков. Даже не верилось, что дело происходило в царском дворце, а не в какой-нибудь захудалой деревеньке.

Хотя, с другой стороны — какая дровам разница, царские они, или деревенские? Главное — чтобы ветерок свободно в загородке гулял, полешки высушивая.

— Стало быть, должны они быть сухие и чистые, без грязи и плесени, в локоть длиной и толщиною в кулак примерно. Ольховые, само собой. Горят они, известное дело, быстрее. Зато жарче. Мы с тобою для государя стараемся, а потому не жалко за лишний возок серебра маленько переплатить, но протопить по-лучше. Царские, в общем, дрова!

Подьячий Постельного приказа был седобород, причем его бороду украшали три косички, в каждой из которых имелась тонкая шелковая ленточка. Морщинистое серое лицо подтверждало солидный возраст, однако глаза поблескивали молодо, и носил боярин не тяжелую солидную шубу, а бежевый кафтан до колен, с золотистыми шнурами на швах. В общем — вырядился по последней московской моде.

Одно слово — щеголь!

— Дров надобно изрядно, ваньку валять не надейся! Государь любит в чистоте себя держать, да с супругой почаще тешиться. Посему повелел просторную баню прямо под опочивальней своею сделать, дабы к парилке и купелям прямо от своей постели можно было проходить, наружу не показываясь2. Посему топить постоянно приходится, дабы всегда тепло было, особенно зимою. Ну и особо по желании царскому дотапливать.

— Я понимаю, боярин, — кивнул боярский сын Никита Строков.

— Оклад тебе по росписи положен двенадцать рублей, да плюс мясо и крупа на прокорм, да сукно на кафтаны, да три рубля на холопа с кормом, но без сукна.

— Да, боярин! — встрепенулся Никита.

Такой щедрости он от казны не ожидал! За службу ратную ему от казны платилось пять рублей. И при том при всем здесь и стрелы над головой не шипели, и мерзнуть, али мокнуть в дозорах не требовалось, али быть зарезанным спросонок опасности не имелось.

— На дрова же серебро станешь получать по особой росписи. Пошли, покажу где и как...

Подьячий приглашающе махнул рукой и направился из подклети на улицу, и дальше, в сторону Чудова монастыря, за которым и стояла высокая, в три жилья, изба Постельного приказа, окруженного многими и многими амбарами.

Все же сия царская служба была самой обширной и богатой из всех прочих!

Здесь Никита получил на руки изрядный, увесистый кошель, расписавшись в двух расходных книгах, после чего вышел на морозный воздух уже в гордом одиночестве.

— Значится, за неделю мне надобно загрузить для царской бани двенадцать возков отборной ольхи, — вслух произнес он, еще раз взвесив в руке кошель. — Интересно, однако, каковы здесь на торгу цены?

Как оказалось — цены были «не очень». Сиречь — почти в точности совпадали с деньгами, выделяемыми приказом на закупку. А если, не дай бог, холода ударят — дрова наверняка подорожают, и можно вообще в убытки влететь и из своего кармана нехватку покрывать! Чего новому банному дровнику очень не хотелось. Ему хотелось наоборот — хоть немножечко прибылью разжиться.

По сей причине, закупив шесть возков на московском торгу — только чтобы клеть заполнить — Никита Строков помчался по Суздальской дороге к лесным чащобам, очень рассчитывая на тамошние богатые поленницы. И оказался прав: дрова на берегах Каменки стоили почти на треть дешевле, чем в столице!

Однако стоимость двенадцати телег после оплаты перевозки оказалась почти таковой, как и в Замоскворечье. После немалых и долгих хлопот и мороки — от силы полтину Никите выгадать только и удалось.

Утешало лишь то, что клеть с дровами оказалась наполнена почти целиком. И полешки там лежали добротные, одно к одному. Банщикам придираться не к чему.

— И как тебе придворная служба, боярин Строков?! — громко спросила его знатная женщина, невесть как оказавшаяся среди хозяйственных подклетей.

— Служба государю есть высшая честь для приличного человека! — вежливо ответил Никита, поворачиваясь к ней. — Я могу чем-то помочь тебе, досточтимая княгиня?

— Ну-у... Для начала хотя бы поздороваться!

— Разумеется... — боярский сын запнулся, приглядываясь к яркой, даже великолепной красавице в соболиной шапке поверх шелкового платка, золотистом, крытом атласом охабне с бобровой опушкой, накинутом поверх расшитого золотой нитью сарафана. А из-под подола выглядывали войлочные сапожки, украшенные серебряным шитьем, да еще и с самоцветами... — Да не может быть!!!

Не так-то просто оказалось опознать в расписной, словно из лубочных сказок, княжне ту совсем тихую серенькую скромницу, каковая прикидывалась худородной паломницей в далекой сибирской тайге!

— Может! — звонко рассмеялась гостья. — По глазам вижу, что сказать желаешь. Но все равно послушаю с удовольствием!

— Да ты просто чаровница, княгиня Агрипина! Глаз от тебя не отвесть, сердце через раз стучит. Нечто тебя, лебедушка восхитительная, я за руки без страха трогал и в одной светелке с тобою ночевал?!

— В светелке, да не в постели... — напомнила женщина, укоризненно покачала головой и прижала палец к губам.

— Прости, княгиня! — спохватился боярский сын и низко поклонился: — Благодарствую за милость, тобою оказанную...

— Перестань, Никита! — оборвала его княгиня. — Мы же друзья, разве нет? Мы же вместе почти две недели с Шексны ехали, и так славно время в беседах и молитвах провели! Мне не хватает сих долгих целомудренных бесед, боярин Строков, я к ним привыкла. Где ты все это время пропадал?

— Служба... — развел руками дровник царской бани. — Надобно было заполнить сию загородку отборными ольховыми дровами!

— А чего тут сложного? До торга всего полчаса пешком! Пошел, да купил.

— Ну-у... — неуверенно ответил Строков. — С одной стороны сие, конечно, так... Да токмо... Мысли есть некие... Разные...

— Да ладно! — рассмеялась княгиня. — Чего может быть сложного в покупке дров и их перевозке?

— Ну-у... — боярский сын все никак не мог подобрать правильные слова. — Позволь, однако, поклониться тебе за подарок такой нежданный и великий! Никак не думал в службе дворцовой оказаться.

— Пустое! — отмахнулась женщина. — Роду князей Старопольских места в свите от рождения положены. Я просто истребовала свое в Разрядном приказе, и они приняли человека от моей семьи. Извини, что по знатности твоей должности выше они для тебя не нашли. Однако же все едино ты ныне царедворец, в свите государевой состоишь! Не мешало бы тебе костюм новый пошить, дабы при дворе находиться, на приемах стоять, на пирах сидеть. В общем, службой правильной заниматься.

— Дык... А дрова? — указал на загородку Никита.

— И дрова тоже, — кивнула княгиня. — Но ведь при том при всем и обычная жизнь остается! Знакомства, платья, веселье, приемы. А ты как место получил, так и пропал! Токмо поленница неведомым образом растет. И как тебя найти, где, никто не знает. Ты дом-то, жилье где снял?

— Нигде, — покачал головой Строков. — Зачем мне дом? Будет дом, в него жена приехать пожелает. В людскую же мне ее не пригласить. Пусть даже и во дворцовую.

— А ты не столь наивен, как казался! — рассмеялась княгиня. Прошлась вокруг боярского сына, с интересном его разглядывая. — Но ведь так оно даже интереснее! Ну-ка, расскажи, отчего с дровами у тебя вдруг такие странные трудности?

— Ну-у... — снова замялся боярский сын. — Казна платит за хорошие и сухие осиновые дрова. Платит хорошо, в точности, как они на торгу и стоят.

— Разве это неправильно?

— Правильно, госпожа.

— А ведь и правда, я твоя госпожа! — почему-то обрадовалась женщина. — От моей семьи ты место получил, я за тебя отвечаю, и службу ты от рода князей Старопольских несешь.

— Так и есть, княгиня, — согласился боярский сын Строков и слегка склонил голову.

— Прости, я тебя перебила, — вскинула палец Агрипина Старопольская. — Так что там с дровами?

— Казна платит хорошо за хорошие сухие поленья, — повторил Никита. — Правильную цену московского торга. А вот в Суздале, али Вологде они вдвое меньше стоят. Правда, с перевозкой оно всего лишь чуть дешевле получатся. А вот сырые дрова можно уже вчетверо дешевле взять. Однако же их, понятно, не меньше года сушить надобно.

— Если же купить участок на корню, то и вдесятеро дешевле получится, наверное? — предположила женщина.

— Почти даром, — кивнул боярский сын Строков.

— Если ты купишь лес на корню, срубишь и высушишь, то почти все казенные выплаты сможешь положить себе в карман, — сделала логичный вывод женщина. — А у тебя губа не дура, боярин! А ведь казался наивным деревенским простачком!

— В деревне на казну надежды нет, — покачал головой боярский сын. — Надобно уметь хозяйство вести, и выгоды своей не упускать.

— Что же тебе мешает, хитрый дровник?

— Коли я прямо сегодня лес на делянке повалю, — ответил Никита, — то сюда в загородку сухие полешки токмо через год удастся положить. А мне их вот прямо сегодня постоянно поставлять надобно! На что казенное серебро и уходит все до последней копеечки.

— Ах вот оно что! Тебе нужны деньги, чтобы закупаться первый год, пока свои дрова не подоспеют. А потом все казенные выплаты ты сможешь класть себе в карман.

— Так уж и класть! За участок плати, за спилку плати, за распил плати, за покол плати, год сушить где-то надобно, а это тоже денег стоит. Опосля еще доставить сюда надобно... Хорошо, если токмо треть от выплат казенных в доход останется.

— Стало быть, за три года расходы отобьются и далее чистый прибыток получится?

— Коли меня с места не погонят, то да.

— О сем даже я поручиться не могу, — вздохнула княгиня Старопольская.

— Ну-у, даже при таком раскладе дрова-то в наличии останутся! — напомнил царский банный дровник. — Так что деньги все едино не пропадут.

— Это верно, — признала женщина. — Так что ты меня уговорил. Я дам тебе денег.

— Мне стыдно злоупотреблять твоею милостью, госпожа... — покачал головой Никита.

— А кто тебе сказал, что я одарю тебя бескорыстно? — кровожадно ухмыльнулась княгиня. — Я войду в твой план в долю! Он кажется мне доходным. Подай мне руку и пойдем!

Разумеется, знатной княгине не полагается марать свои ножки прикосновением к грешной земле! Настоящей наследнице древнего рода полагается ездить в карете, перемещаться на носилках. На худой конец — скакать верхом на драгоценном туркестанце.

Однако же Московский Кремль был весь вымощен дубовыми плашками, — а расстояния в нем получались не столь велики, чтобы затевать целый выезд ради небольшой прогулки. И потому боярский сын и его спутница дошли до нужных ворот пешком.

Подворье князей Старопольских находилось всего в трех сотнях саженей от Великокняжеского Дворца. Темный бревенчатый дом с тремя рядами забранных слюдой окон, тесовая крыша, сразу шесть печных труб, высокий тын из бревен толщиной в человеческую голову, ворота с яркой росписью из крупных рыжих лисиц на фоне зеленой травы. Тын не очень протяженный — всего саженей десять вместе со створками, да плюс к нему еще пятнадцать — стена дома. Однако же — подворье находилось в Кремле! Что само по себе являлось признаком весьма высокого достоинства.

Калитка распахнулась, едва только княгиня со спутником подошли на несколько шагов — вестимо, хозяйку заметили издалека и теперь встречали со всем положенным почтением: трое слуг в темных шароварах и стеганных душегрейках поверх атласных рубах склонились в поклоне сразу за створкой, и еще две холопки дожидались княгиню на крыльце, и открыли перед нею и гостем двери, едва те поднялись наверх.

В сенях княгиня Старопольская невозмутимо скинула охабень с плеч — нимало не заботясь тем, что с ним случится. Однако же нарядное меховое одеяние было тут же поймано ловкими слугами и отнесено в сторону. Сапожки женщина менять не стала, пошла далее прямо в них.

Никита Строков — а куда деваться? — последовал ее примеру, кинув кафтан в сенях на лавку в углу и оставшись в истрепанных походных сапогах.

— Ключника найдите, пусть идет в кабинет, — через плечо распорядилась княгиня Агрипина. — И вина теплого принесите, озябла...

Вид женщина имела властный и грозный, никак не напоминая ту тихую пугливую странницу, что встретилась Никите на Бабиновском тракте. И боярский сын Строков даже и сам немного оробел.

Однако же, войдя в застеленную мягкими коврами светелку, с двумя окнами, тесовым потолком и обитыми коричневой кошмой стенами, с просторным столом, пюпитром и несколькими обитыми медью сундуками, и самолично прикрыв дверь, княгиня тихо произнесла:

— Не забывай, мы на Шексне с тобой повстречались! Вся дворня уверена, что я в паломничество на север уходила, скудная и смиренная, так что лишнего не сболтни!

Строков в ответ лишь молча кивнул.

Хозяйка дома прошла за стол, опустилась в кресло за ним. Тут, почти сразу, распахнулась дверь, румяная пышная девка в красной кофте и клетчатой юбке внесла в светелку медный поднос, на котором стояло два серебряных кубка, миски с курагой, черносливом и пастилой, свернутой в свиные ушки и чем-то еще, накрытом пышной ватной «бабой» — тоже румяной, плечистой, в красной кофте и клетчатой юбке.

Никита невольно улыбнулся, оценив юмор, а служанка молча сняла «бабу» с покрытого чеканкой кувшина с коротким носиком, наполнила кубки, вернула украшение на место, склонилась в легком полупоклоне.

— Ступай, — разрешила княгиня, взяла кубок, поднесла к губам, сделала пару глотков и откинулась на спинку, подняла лицо к потолку и с наслаждением выдохнула: — Боже, как хорошо! Попробуй, Никита, не жди приглашения!

Боярский сын подчинился, сделал пару глотков...

Вино оказалось горячим и терпким, как калиновый сок. И по телу сразу растеклось блаженное тепло. Мужчине захотелось тоже сесть, откинуться, закрыть глаза...

Вот только место для расслабления к кабинете имелось всего одно! Хозяйка сидела в кресле, а ее гость стоял перед столом, словно холоп, ожидающий приказа.

Тихонько пискнула дверь, в светелку неслышно проник невысокий кривобокий мужчина с густо заросшим лицом — только нос, да глаза из курчавой растительности выглядывали. Борода его топорщилась в стороны, волосы тоже...

Видимо, имея заметное уродство, он сознательно старался сделать себя еще более страшным — и из этого презрения к внешности возникала даже некоторая притягательность. К тому же, одет слуга был в вельветовую с длинным рукавом куртку, коричневую ферязь с золотым шитьем, замшевые сапоги и носил пояс с серебряными накладками. То есть — был явно побогаче многих служивых людей. Разве только вместо сабли носил через плечо увесистую кожаную сумку.

— Мамай, знакомься, это боярский сын Никита Строков, которому я решила оказать покровительство, — княгиня сделала из кубка еще пару глотков.

— Я запомню его, княгиня, — с достоинством ответил мужчина.

— У меня с ним договоренность о выгодном деле, Мамай, — продолжила хозяйка. — Войдем с ним в долю, а со следующего года станем прибыль получать. Половина мне, половина ему. Доход обещает быть невысоким, но все же доход! Когда мой супруг вернется из сарацинской неволи, то увидит, что я не совсем уж баба бестолковая и тоже умею прибытки добывать. О подробностях боярин сам тебе расскажет. Составь рядную грамоту толковую, дабы споров потом не случалось. Ну, ты разбираешься.

— Все будет исполнено, княгиня!

— Потом приведешь ко мне. Сразу и подпишем.

— Как прикажешь, княгиня.

— Тогда ступайте, — разрешила женщина.

Ключник князей Старопольских оказался хозяйственником хватким и въедливым. Мгновенно оценив суть задуманного дела, он весьма дотошно прописал в рядной грамоте множество мелочей, о которых Никита еще даже и не задумывался. Сколько стоит сушка — и как сия работа должна учитываться, коли на землях княжеских происходит; добор дровяной, коли его из лесов старопольских привозят, распил ручной и мельничный, расходы самого боярского сына на поездки и перевозки, оценку влажности и сроки сушки для каждой, раздел остатков и убытков, сроки выделения серебра на расходы и еще множество деталей — свиток аж из пятидесяти семи пунктов получился!

Под конец Никита устал так, словно бы эти самые дрова самолично колол, а не о поколе договаривался! Однако же урядились, на его взгляд, достойно, без обмана, и подпись свою боярский сын поставил с чистой совестью.

Составив свиток, они с Мамаем отправились на поиски хозяйки и вскоре обнаружили ее в ярко освещенной десятком свечей комнате, усыпанной подушками поверх пухлого персидского ковра. Женщина возлежала возле окна, полусогнув ноги и прикрыв их подолом, и кушала порезанные на дольки яблоки, макая их в пиалку с медом.

— А-а, Никита! — вскинула она голову. — У тебя дома есть диван? Нет? А вот супруг мой диван очень, очень любил! Как же часто мы с ним здесь отдыхали, Никита... Как же мне его сейчас не хватает...

Вина в комнате видно нигде не было. Однако княгиня Агрипина выглядела... Сильно разомлевшей... Наверное — от жары.

— Рядную грамоту мы составили, княгиня, — отчитался ключник. — Дозволь тебе на стол ее положить, дабы завтра ты ее просмотрела и подписала.

— Ты молодец, Мамай, — кивнула хозяйка. — Без тебя, как без рук, Мамай. Без тебя, да без мужа совсем бы пропала, Мамай...

— Рад служить тебе, княгиня...

— А ты... — княгиня Старопольская перевела взгляд на гостя. — Ну-ка повернись давай, покрутись передо мной...

Боярский сын Строков решил не затевать споров со столь полезной знакомой и послушно пару раз повернулся...

— Одеть тебя надобно прилично, царедворец. Платье обычное, платье для приемов, платье для охоты. В этом же наряде токмо на войну пригодно ходить! Раз уж я тебе покровитель, будешь моею свитой. Княгиня я, или нет? Мне положено! Холопов худородных во дворец не пускают, а ты ныне служитель придворный, в разряде записанный. Станешь меня сопровождать. Мамай, найди для него в доме светелку и сундук! Отныне пусть отсюда на службу ходит! И меня пусть сопровождает, когда мне понадобится. Такова моя воля!

Ключник вопросительно покосился на гостя.

— Ну, в светелке знамо лучше, нежели в людской, пусть даже и во дворцовой, — тихо ответил Строков. — Да токмо я с холопом.

— Места много, — так же тихо сказал ключник. — Как князь со всеми людьми на службу ушел, да так никто и не вернулся.

— И что случилось?

— А кто же знает? — пожал плечами Мамай. — В Разрядном приказе отписали, в полоне хозяин. Выкупают. Вернется, тогда и расскажет.

— Как же там супруг-то мой? — тяжко вздохнула хозяйка. — В тяготах он, али в уважении? В цепях, али в постели чистой? Сыт ли, али в страдании? Ступайте, одну меня оставьте! Желаю о спасении его помолиться, о здоровии, да о скорейшем возвращении...

Она откинула голову на подушки и устало закрыла глаза.

* * *

Полуденная Москва встретила путников ярким солнцем, длинными пробками, быстрым интернетом и... Неожиданным обилием мест на дворовой парковке. Все-таки большинство жителей спального района проводили день на рабочих местах, а не в душных квартирах!

Открыв дверь, Евгений заглянул внутрь квартиры. Негромко сообщил:

— Мама, мы вернулись! Мама, ты слышишь? — он еще немного подождал ответа, после чего пожал плечами: — Кажется, куда-то ушла...

— Очень жаль, — выглянула Катя из-за его плеча. — Твоя мама очень милая женщина. Она мне всегда нравилась.

— Не привыкай, кладоискательница, — посоветовал Леонтьев. — Ты здесь в гостях. И только из-за моего фатального невезения.

Тут у него в кармане завибрировал телефон. Аудитор достал трубку, прижал к уху:

— Слушаю!

— С возвращением домой, гяур! — поздравил его мужской голос. — Вы наверняка проголодались с дороги. Так что приезжайте через час в ресторан «Тхемали», здесь хорошо готовят.

— Подождите, подождите! — возмутился Евгений. — У нас был уговор на месяц, а сейчас и недели не прошло!

— Именно поэтому я зову вас в ресторан, а не в приемный покой травматологии, — невозмутимо ответил мужчина. — Не опаздывайте.

Сотовый отключился.

— Даже душ принять не дадут, — поморщился молодой человек. — Однако переговоры всегда лучше стрельбы. Бросай барахло и поехали. Узнаем, чего им еще надо?

Ресторан «Тхемали» располагался в здании торгового центра еще советской постройки. По современным понятиям — слишком тесном, тусклом и низком. Снаружи он и сейчас продолжал выглядеть серым наследием СССР: бетон с кафельной облицовкой, окна с деревянными рамами, оцинкованные водосточные трубы. Однако внутри гости неожиданно окунулись в настоящую восточную роскошь! Тяжелые изумрудные гардины, имитирующие подсвечники вычурные светильники, обивка стен из зеленого бархата, скатерти цвета еловой хвои. Даже ламинат на полу, — и тот был стилизован под благородную яшму!

Хрупкая девушка на входе, в длинном облегающем платье и с платком на волосах проводила Катю и Евгения к столику на двоих, и почти сразу рядом возник молодой человек с подносом, поставил две чашки чаю, выложил меню:

— Отдыхайте, освежайтесь, выбирайте. Я подойду, — он поклонился и бесшумно исчез.

— Зал пустой... — оглянулась по сторонам девушка. — Никаких свидетелей.

— Будь оптимисткой, — посоветовал Леонтьев, отхлебывая чай. — Если уж суждено быть запытанными, давай хоть покушаем напоследок с удовольствием.

— Тебе хорошо говорить! Калечить-то собираются меня!

— Тогда начни с зеленого чая, — посоветовал Женя. — Очень освежает!

Он открыл меню и начал просматривать строчки...

— Ненавижу! — буркнула Катя, однако чай выпила и меню тоже открыла.

И вот в тот момент, когда молодые люди уже почти успокоились, даже расслабились — к их столику, принеся с собою стул, подсел уже знакомый круглолицый мужчина в костюме, и пригладил черные усы:

— Надеюсь, драгоценные гости, вам здесь все нравится? — крайне доброжелательно спросил он. — Еда вкусная? Напитки освежающие? Может быть, вы желаете чего-нибудь еще? Кроме алкоголя, разумеется. Его здесь, к сожалению, не подают.

— Ничего страшного, — ответил Евгений. — Мне пить нельзя, я за рулем. Катерине тоже нельзя, она у нас невероятная умница и ее мозг нужно всячески беречь от любой гадости.

Девушка резко вскинула на него взгляд, повела плечами:

— Ножки у меня тоже ничего! Хотелось бы сохранить их в целости.

— Полностью согласен! — кивнул мужчина. — И потому полагаю, вы сейчас желаете мне что-то мне сообщить.

— Скажем так, — распрямила спину девушка, отчего у нее внезапно прорисовалась вполне заметная грудь. — «Пять драгоценностей», это сборник стихов великого иранского поэта Низами Гянджеви, каковой был весьма популярен на Руси с древнейших времен и многократно переписывался! Нам требуется только понять, какой именно из манускриптов является именно тем, что нужно?

— Как я вас понимаю, досточтимая сударыня! — широко улыбнулся мужчина. — Разумеется, с высот двадцать первого столетия нет особой разницы между седьмым и двенадцатым веком. Однако, если спуститься с небес науки на грешную землю, то это получится полноценная половина тысячелетия! Примерно то время, которое понадобилось вам, русским, чтобы перейти от выплавки болотного железа к полетам в космос.

— Катенька, переведи, пожалуйста, что означает этот ехидный подкол нашего общего друга? — попросил Леонтьев.

— Дело в том, уважаемый Евгений, — перевел свой взгляд на него мужчина, — что имя Низами Гянджеви известно у нас в стране всем и каждому. Это примерно как вам известно имя Александра Пушкина. Разница лишь в том, что наш поэт родился в тысяча сто сороковом году. То есть, в середине двенадцатого века. Что немножко не совпадает со временем правления династии Сасанидов.

На Катю стало страшно смотреть. Она посерела, осунулась, ее щеки впали, словно бы от долгого голода, а взгляд уперся в тарелку и намертво к ней приклеился.

— Я бы хотел, уважаемые Екатерина и Евгений, чтобы вы поняли нас правильно, — продолжил мужчина. — У нас нет цели и желания вас искалечить. Наша цель, это возвращение «пятой драгоценности». Для достижения данной цели мы готовы оказывать вам любую и всяческую помощь. Мы видим, что вы взялись за эту работу с большой активностью и очень этому рады. Если через месяц вам не удастся добиться цели, то мы прострелим вам колени с огромнейшим сожалением. И исключительно потому, что уже сделали в вас весьма крупную инвестицию. И если теперь ее, увы, вернуть уже невозможно, то мы получим хотя бы моральное удовлетворение. Но куда больше мы предпочли бы получить «пятую драгоценность» и сохранить с вами добрые отношения.

— Если это вам так важно, может дадите какую-нибудь подсказку? — попросил Леонтьев.

— Как вы наверняка понимаете, — ответил иранец, — мы уже прикладывали все возможные усилия для поиска своей святыни. Но ничего не добились. Только из-за этого мы и решили привлечь к поискам вас. Если я дам вам хоть какую-то подсказку из своего разумения и опыта, то рискую навести вас на ложный след. И вы упретесь в тот же тупик, что и наши историки. Посему: сами и только сами! Мне кажется, вы получили достойный аванс и знаете, что случится, если вы не оправдаете ожиданий. Хотя от совсем уж явных ошибок мы, конечно же, постараемся вас уберечь.

— Что же, и на том спасибо... — вздохнул аудитор.

— Вы отдыхайте, кушайте, думайте. Обед за счет заведения! — мужчина поднялся, отступил и ушел, не забыв прихватить стул.

— Господи, какой позор! — прошептала девушка. — Как я могла? Как я могла так лохануться?! Меня заворожило название. Как же, «Пятая драгоценность»! Ответ буквально совпадающий с содержанием задачника. Вот я сходу и повелась! Да еще и мобильный интернет, который работал через раз, да еще раздутое самомнение! Это же надо: так опозориться! За такое не по коленкам, за такое в башку нужно стрелять без суда и следствия!

— Наверное, тебе все-таки пора чего-нибудь выпить, — сделал вывод аудитор. — А то сейчас ты сгоришь от стыда и прожжешь дырку в полу огромную дыру.

— Тебе легко говорить! Это не ты только что нес невероятную дурь с космическим апломбом!

— Не такую уж невероятную, Катя! Прекрасный поэт, прекрасный манускрипт, прекрасная эпоха. Разве ты не видела, как загорелись глазки у этого перса, когда он хвастался своим стихоплетом? Он был только рад, что получил возможность так покрасоваться! Однако, строго между нами, мне немножко обидно, что их литературная гордость аж на семь веков старше нашей. И ошиблась ты... Всего лишь лет этак на пятьсот!

— Ты еще заржи тут, как конь!

— Не могу! — широко улыбнулся Леонтьев. — Я приличный человек, я госслужащий, пусть сейчас и в отпуске. Я должен вести себя достойно. Хочешь, закажу тебе холодного чаю?

— Отвяжись! — девушка сжала виски ладонями. — Чаю мне нужен как минимум бассейн. Чтобы утопиться. Как можно больше чаю и тяжелый бетонный блок!

— Черного? Зеленого? Холодного? Горячего?

— У меня появилась идея. Мне нужны ванна и кипятильник!

— Может, хватит уже истерить манией ничтожности? — предложил молодой человек. — Право слово, надоело! Давай, хватит посыпать голову пеплом. Взбодрись, и возвращайся к начальной отправной точке. Итак, шестой век, христианская Сасанидская империя. К ним пришла беда в виде арабского исламского завоевания, они спасают все самое ценное, отправляя к единоверцам... Может быть, в православную Грецию? Ведь она намного ближе холодной северной Руси?

— Парень, ты дурак?! — вскинула голову Катя. — Мы уже почти полгода год варимся в этой похлебке, а так до сих пор и не усвоил, что ни Греция, ни Византия никогда не были ни христианскими, ни тем более православными! Они придерживались «греческой веры»! Неужели никогда не слышал такого определения?

— А разве это не одно и то же? Ну, «греческая вера» и христианство?

Девушка постучала костяшками пальцев сперва себе по лбу, потом по столу.

— Рассказываешь, рассказываешь, и все как об стенку горох! Христианство зародилось в вавилонско-персидской Эдессе, откуда и распространилось почти по всему миру! А греки и римляне, это всего лишь пара мелких никчемных сект.

— Однако ведь князь Владимир принес христианство именно из Греции! И крестил Русь византийским обрядом!

— Да ладно! Ты, вроде, взрослый мальчик, а до сих пор в лубочные сказки веришь! Хотя уже давно даже самые упертые из пропагандистов не отрицают, что ко времени «Владимира Ясно Солнышка» христианство на Руси уже успело широко распространиться, укорениться и окрепнуть. Достаточно вспомнить, что еще его бабушка, княгиня Ольга, как все знают, была правительницей православной, из честного благородного христианского учения!

— Хочешь сказать, весь мир заселен дураками, и лишь только ты одна гуляешь здесь такая вся в белом кашемире?! — начал злится на постоянные оскорбления Евгений.

— А ты веришь во всякую хрень, как детсадовский малолетка! — отрезала девушка. — Хотя нет, вру. Ты не виноват. Тебе просто накакали в мозг. И весьма по-крупному!

— Простите, что прерываю вашу беседу, — остановится рядом со столиком официант. — Но, может быть, вы сделаете заказ?

— У вас есть какое-нибудь блюдо дня? — поднял на него взгляд молодой человек. — Не может быть, чтобы шеф-повар не придумывал что-нибудь особенное!

— И гранатовый сок! — добавила девушка.

— Как пожелаете... — неожиданно легко согласился официант и убежал.

— На чем мы остановились? — перевела взгляд на Леонтьева Екатерина.

— На том, что греки не христиане, что русские их веры не признают, и что все историки и учебники врут, и только ты одна-единственная есть истинный глас божий в пустыне незнания!

— А-а, точно! Греческая секта и ее насаждение, — кивнула девушка. — Истинная наука основывается на фактах, правильно? Вот и давай перейдет от теории к фактам. Ты ведь зубрил в школе, Женечка, польский фантастический рассказ о некоем «Мамаевом побоище»?

— Ну-у... Все учили. А что?

— Мы живем в счастливое время, — полезла выложила на стол телефон девушка. — Доступ ко всем знаниям мира из собственного кармана в любое время дня и ночи. Ты помнишь содержимое этого опуса?

— Примерно, — усмехнулся Леонтьев. — Вряд ли в нашей стране есть хоть кто-то, способный ответить иначе.

— Тогда я процитирую, что написано в ней на первой же странице. Итак... «А князь великий Дмитрий Иванович, взяв брата своего князя Владимира Андреевича, пришел к преосвященному митрополиту Киприану и сказал ему: «Знаешь ли, отче наш, предстоящее нам испытание великое, ведь безбожный царь Мамай движется на нас, неумолимую в себе ярость распаляя?» И митрополит отвечал великому князю: «Поведай мне, господин мой, чем ты пред ним провинился?» Князь же великий сказал: «Проверил я, отче; все точно, что все по заветам наших отцов, и даже еще больше, выплатил дани ему»» Признаешь?

Девушка повернула смартфон экраном к Евгению.

— Было такое дело, — кивнул молодой человек. — Митрополит его там и далее всячески поддерживал и наставлял, и на битву благословлял.

— Круто! А теперь заходим на сайт Института Русской Литературы Российской Академии Наук, он же «Пушкинский Дом» и читаем там «Послание митрополита Киприана игуменам Сергию и Феодору от июня тысяча триста семьдесят восьмого года». Достоверный и надежно верифицированный исторический документ.

Катя снова продемонстрирована спутнику экран с эмблемой института.

— А теперь цитирую! — широко ухмыльнулась исследовательница. — «Яз Божиимъ изволениемъ и избраниемъ великаго и святаго сбора и благословениемъ и ставлением вселеньскаго патриарха поставленъ есмь митрополиъ на всю Рускую землю... И нынче поехал ... къ князю великому. Он же пристави надо мною мучителя, проклятаго Никифора. И которое зло остави, еже не сдея надъ мною! Хулы, и наругания, и насмехания, граблениа, голодъ! Мене в ночи заточилъ нагаго и голодного. Слуги же моя, над многим и злымъ, что над ними издеяли, отпуская их на клячах либивыхъ бесделъ во обротехъ лычных, из города вывели ограбленыхъ и до сорочки, и до ножевъ, и до ногавиць, и сапоговъ и киверевъ не оставили на них! … Все заморили, похромили и перварили, ганяся на нихъ куды хотели, и нынече теряются. А понеже таковое бещестие възложили на мене и на мое святительство … по правиломъ святыхъ отець и божественых апостолъ, елици причастни суть моему иманию ... и неблагословении от мене, Киприана, митрополита всея Руси, и прокляти, по правиломъ святыхъ отець!»

Екатерина подтолкнула свою трубку к спутнику:

— Вот, можешь проверить... А для тех, кому лениво ковыряться в буквах, даю вольный перевод. Когда оборзевшие до беспредельной наглости греческие сектанты прислали на Русь назначенного от себя митрополита, князь Дмитрий Донской отловил самозванца, хорошенько выпорол его на конюшне и засадил в подвал, где оставил без жратвы и пищи. Его свиту честные христиане под руководством епископа Никифора избили до потери пульса, отобрали лошадей и все прочее барахло, раздели догола и пинками выгнали к чертовой матери. А в след за ними и греческого клоуна. В отместку за что Киприан отлучил от Дмитрия Донского от мелкого греческого междусобойчика.

— Тут есть перевод... — указал Леонтьев.

— Так прочитай, не стесняйся! — разрешила Катя. — Ты же не думаешь, что я тебя обманываю? Так что поздравляю, Женечка, тебе в мозг накакали! Согласно реальным документам, Дмитрий Донской отправился громить Мамая отнюдь не по благословению грека Киприана, а будучи им проклятым, да еще и с его отлучением. Что, понятное дело, участи Мамая и его гопкомпании никак не облегчило.

— Нет... Но это...

Сказать, что Женя прочитал документ с немалым удивлением — значило ничего не сказать.

— Опять скажешь, что все вокруг врут и только одна я вся в белом? — девушка была явно довольна произведенным эффектом.

— Этому может быть какое-то другое объяснение!

— Обожаю, когда ты споришь! — рассмеялась Катя. — Ладно, продолжаем историю отношений христианства с греческой верой. В тысяча четыреста тридцать седьмом году византийцы заслали очередного псевдомитрополита по имени Исидор. Василий Темный, будучи дипломатом, пороть его сразу не стал. Принял вежливо, накормил, напоил, сделал несколько подарков и культурно попросил свалить. Исидор послушался. Но его ума хватило ненадолго и через несколько лет сектант снова притащился на Русь. И тут же скатился от крепкого пинка прямым ходом аккурат в подвал Чудова монастыря! Куда великий князь упек его на хлеб и воду для полного вразумления. А как еще поступать с субъектами, не понимающими доброго языка? Урок на пользу не пошел, и через полтора века греческие сектанты снова попытались заползти на наши земли, заслав очередного клоуна к безумно религиозному Федору Блаженному. Угадай, как он поступил?

— Выпорол на конюшне? — предположил аудитор.

— Засадил в подвал Чудова монастыря, — поправила девушка. — И держал там до тех пор, пока патриарх Иеремея не дал гарантий, что больше никогда в жизни греческая секта к русским христианам не сунется. На этот раз урока хватило почти на четыреста лет. Но сейчас, как ты наверняка знаешь, вся эта банда турецкоподданных опять пытается провозгласить своего пахана самым главным православным «папой».

— Ну, сейчас другое время, — пожал плечами аудитор. — Сейчас на религию большинству людей наплевать.

— Зато в старые времена все грамотные люди всегда имели отношение к той или иной популярной вере, — согласно кивнула Екатерина. — И ты представляешь, ни одна русская античная или средневековая книга не упоминает о существовании в Греции христианства! Не знали на Руси о таком забавном феномене! В «Слове о рахманах» христианство ищут в Индии, в «Александрии» в Индии. В «Сказании о Макарии Римском» аналогично, в «Сказании об Индийском царстве» тоже самое. В «Хождении в Вавилон»... Ну, сам понимаешь. И только в «Христианской географии» известнейший путешественник Кузьма Индияплав упоминает, что в Греции имеется много дикарей, которые в силу своей безграмотности именуют себя христианами... Вот и все! Нет в научной истории никаких следов «греческого христианства»!

— Мне кажется, Катенька, ты слишком горячишься... — молодой человек протянул руку и накрыл ею ладонь спутницы. — Я ведь с тобой больше не спорю.

— Будешь тут горячиться, если за неправильные ответы обещают колени прострелить! — зашипела девушка.

— Очень может быть, милая, к тебе обратились именно потому, что официальный путь реликвии ведет в Грецию, — пожал плечами Евгений. — А на самом деле это залипуха, тупик! И только ты одна способна взять настоящий, правильный след.

— Вот только на все про все мне отвели всего месяц!

— Целая вечность, Катенька! С нашим с тобой везением этот месяц нужно еще прожить...

В этот момент возле стола бесшумно вырос официант и быстро выставил на стол глубокие тарелки с каким-то усыпанным розовыми лепестками варевом, тонкими лепешками, несколькими мисками с разноцветным соусом и высокими бокалами с бордовым напитком под высокой белой пеной.

— Прошу вашему вниманию калепаче, пищу для умных и образованных людей, — спрятал блюдо за спину паренек. — Барбади с орехами и каперсами, а так же щербет со льдом для утоления жажды. Приятного аппетита!

— Ух ты какая роскошь! — склонилась над тарелкой девушка. — Как хорошо, что я не стала заказывать гамбургер! Хотя у меня и имелась такая подлая мыслишка. Ты можешь отдать свою порцию мне и пока пожевать лепешку, макая ее в соусы.

— Это почему?

— Потому что калепаче предназначено только для умных людей! — Катя взялась за ложку и стала угощаться с видимым наслаждением.

— Если ты такая умная, тогда скажи... — проследил за нею аудитор. — А разве упомянутая тобою княгиня Ольга приняла крещение не в Византии?

— Обожаю, когда ты пытаешься спорить! — весело рассмеялась девушка. — Должна открыть тебе маленький секрет. В летописных источниках нет ни единого упоминания про крещение Ольги в Греции! Зато сохранился список ее свиты. И в этом списке упомянут ее духовник3. А еще в летописях упомянуто, что она выходила замуж с крестильным именем Елена. Что вполне естественно, учитывая распространение христианства на Руси еще во времена Сасанидов.

— А откуда тогда взялись истории про ее шашни с византийским императором?

— Побасенки про ее крещение возникли во всякого рода околонаучной литературе только в одиннадцатом веке, — уверенно ответила девушка, не забывая работать ложкой. — Причем не только на юге. С римским папой она тоже какие-то шашни крутить пыталась4. Скорее всего, надеялась найти союзников. Но поскольку ни с католиками, ни с греками ничего не выгорело, она так и осталась православной.

— Это против древлян, что ли, союзники ей понадобились?

— Реальный замес там был куда круче, чем это в сказках сказывается... — с причавкиванием поведала девушка. — Длинная история. Ты просто не забывай, что политики всегда врут. Верить их побасенкам, это себя не уважать. Вспомни, к примеру, литовского князя Витовта, сына богини Бируты, язычника до мозга костей, крещеного одновременно и в католичество, и в православие. Так вот он с кем из соседей общался, верой того и назывался! И ни разу не поморщился. Думаешь, Ольга отказалась бы принять греческую веру, ислам или пусть даже буддизм в обмен на два-три полка пехотинцев? Да даже глазом бы ни разу не моргнула! Просто никто не предложил...

Екатерина отодвинула опустевшую тарелку, облизнулась. Потянулась к шербету, но тут же передумала:

— Нет, не хочу потерять послевкусие... Это был настоящий праздник желудка!

— Скажи, умная девочка, — осторожно спросил Женя, — а ты правда веришь, что священный убрус заметно влияет на жизнь нашей России?

— Почему бы и нет? — откинулась на спинку стула его спутница. — Если опираться на базовую легенду, то ситуация выглядит примерно так. Убрус есть супермогучий целительный амулет, натуральная частица Бога, и если он лежит у тебя в кармане, то ты практически бессмертен. Если он неподалеку от тебя, то ты получаешь выздоровление от ран и болезней, что весьма неплохо при жестоких сражениях. Скажем так, войска от его влияния получают плюс тысячу бонусов к здоровью и столько же к духовности. Если ты находишься от него далеко, то тебе достается всего сотня бонусов. Ну, или хотя бы десять. После того, как войны из концентрированных схваток тысяч вояк на маленьких пятачках земли превратились в тысячекилометровые линии фронта, возить амулет за армией стало нереально. Так что решение хранить его рядом с интернатом, где воспитываются сироты людей, пожертвовавших собой во имя Руси, выглядит наиболее оптимальным. Это как бы плата небес своим защитникам. Их дети вырастают более здоровыми, сильными, умными, волевыми. Насыщенными! Разве это не справедливо? А поскольку любое государство это люди, то и благодать убруса распространяется через взаимосвязи воспитанников и их отношения от человека к человеку, и становится залогом высочайшего морально-волевого развития всей державы и её населения.

— И ты в это веришь? — еще раз уточнил вопрос молодой человек.

— Я просто даю взвешенную оценку известных мне фактов, — пожала плечами Катя. — На тот случай, если священный убрус действительно чудотворен. Вот только скажи мне, бухгалтер, почему, по какой причине Россия всегда и неизбежно побеждает во всех войнах даже в совершенно безнадежных для себя условиях и соотношениях? Уж не потому ли, что некий сакральный убрус дарует каждому честному защитнику священной Руси «плюс десять» к его морально-волевым качествам? И потому, к ужасу врагов, наши люди творят в сражениях и походах совершенно невероятные деяния, недоступные простым смертным!

— Я думал, ты материалистка.

— Материализм, это тоже разновидность верований, — с легкостью парировала девушка. — Факты важнее религии. А они есть. Первое, что приходит в голову, это знаменитый «год без лета», когда из-за извержения индонезийского вулкана, не помню названия5, в тысяча восемьсот шестнадцатом году, на планете случилось похолодание из-за выброса пепла, и в Европе с Америкой летом лежал снег. Случился неурожай и почти всеобщий голод. «Почти» потому, что в России погодных аномалий отмечено не было. И чем такое чудо можно объяснить, если не неким высшим покровительством? Или, к примеру эпидемия «испанки», выкосившей почти десять процентов земного населения. Россию она тоже обошла стороной, хотя заболевшие и имелись в некотором количестве, а с состоянием медицины в условиях гражданской войны имелась однозначная беда. Скорее всего, если целенаправленно поискать, можно и иные ситуации обнаружить. В общем, покровительство убруса неплохо объясняет невероятную историю России, процветающей вопреки всем напастям и раз за разом возрождающейся из пепла.

За разговором Евгений наконец-то расправился со своей порцией калепаче — и рядом тут же возник официант, выставив на стол две глубокие чугунные миски на деревянных подставочках, полные кусочков чего-то коричневого, но присыпанного мелкой нарезкой свежей зелени.

— Фесенджан, — пояснил служащий. — Угощение для гостей знатных и просвещенных.

Девушка наклонилась, втянула носом воздух:

— О боже, какие ароматы! Женя, я здесь умру... Но я умру счастливой!

1 Верхотурская таможня — в Верхотурске в XVII веке находился пост, в котором взималась плата за товары, которые везлись из сибирских земель в «центральные регионы».

2 Баня прямо под спальней — такова личная фантазия государя Алексея Михайловича.

3 Духовник княгини Ольги — некий «пресвитер Григорий», духовник княгини Ольги, согласно византийской отчетности получил в подарок от императора 8 серебряных монет.

4 Шашни княгини Ольги с римским папой — имеется в виду посольство к Оттону I с просьбой прислать священников для крещения Руси («Летопись Гильдезгеймская» 960 год).

5 Год без лета — это был вулкан Тамбора на острове Сумбава