Пятнистый

Чернота, невесомость, тишина. Время остановилось. Ни мыслей, ни чувств, ничего. Правда, была какая-то странная уверенность, что я – это я, и всё ещё жив. Но какая может быть жизнь в черноте, в которой ничего не происходит?

Потом во тьму, окружавшую меня, стала проникать непонятная серая муть, идущая непонятно откуда, появились тихие, едва уловимые звуки. Ничего конкретного, но эта серость каким-то образом была связана с чувством сытости, которое иногда у меня появлялось. Появилось подозрение, что серая муть – это, наверное, день, а темнота – обычная ночь. Но раз день, значит, я должен что-то видеть? Надо только открыть глаза и посмотреть. Это было почему-то трудно, но, не знаю с какой попытки, мне удалось приоткрыть левый глаз. Долго пытаясь понять - что же я вижу перед собой.

Вроде бы пятно чуть более светлой серости - маленькое окошко, затянутое мутной плёнкой. Света было чуть-чуть, но вроде рядом с окном какая-то фигура. Я долго всматривался, но так ничего и не понял – всё виделось как через мутное грязное стекло. Неожиданно фигура поднялась, неторопливо двинулась ко мне и замерла. Постепенно я смог различить детали –патлатые седые волосы, сморщенное лицо. Откровенная ведьма, какими их часто рисуют на картинках. Старуха тоже внимательно всматривалась в меня, затем удовлетворенно хмыкнула.

-Ты всё-таки не сдох! Теперь любой скажет, что Раклина – великая целительница!

Ведьма ушла куда-то вбок, но вскоре вернулась с дымящейся трубкой. Затянувшись несколько раз, самодовольно улыбнулась, но сразу стала серьёзной.

-Честно говоря, – доверительно сказала она – совершенно не думала, что ты столько протянешь, а что и на поправку пойдешь - вообще чудо!

Видимо, я как-то проявил себя, потому что старуха вдруг начала просвещать меня:

-Наши мужики нашли тебя случайно, примерно месяц назад. Возвращались с поля, и вдруг заметили в стороне от дороги что-то дымящееся. Как раз был сбор урожая, пожар мог наделать много бед, вот они и пошли проверить в чем дело. Там тебя и нашли посреди круга выжженной земли. Мужики сначала даже не поняли что нашли – земля аж спеклась, но даже маленькой головешки нигде не было. А посредине… кусок обгорелого мяса. Это уж потом разобрались, что ты вроде как человек, а в первый момент от вони горелого мяса и твоего вида почти все мужики проблевались. Да и было от чего – похоже, у тебя со спины содрали кожу, а потом бросили в огромный костер. Хороший такой кусок обгорелого мяса получился. По слухам, наш господин тоже не брезгует такими развлечениями, но он свои тайны закапывает в глубоких подземельях. А что бы вот так, выбросить посреди поля почти у самой деревни? Сначала мужики блевали, потом подумали и испугались – а вдруг на них подумают? Бандиты и у нас пошаливают, но чтобы такое творить? А кто ещё остается? Только наша деревня. Вот и решили они тебя к нашему кладбищу оттащить, да и прикопать в тихую (не поганить же поле). Вот, значит, взяли они несколько палок, подсунули под тебя (касаться твоего тела никто не рискнул) и приволокли на кладбище. В ямку подходящую положили, а ты тут возьми да застони! Ну, они же не звери, не стали живьем закапывать. Пришли на другой день, а ты всё ещё дышишь! К вечеру уже сам староста пришел, а ты всё равно дышишь! Вот тогда-то и меня позвали посмотреть. А чего там смотреть? И так видно – не жилец. Но старосте любопытно стало, почему ты всё ещё живой, и велел отнести тебя ко мне в сарайку, да ухаживать как следует. Да ещё и продуктов корзинку выделил тебе на пропитание. А чего там ухаживать, если у тебя вся кожа сожжена, а местами и мясо прогорело? А где не спеклось, и сукровица с гноем текли, так там листья опавшие приклеились не хуже повязки. Я даже трогать и обмывать ничего не стала. Подождала ещё день, а ты всё равно умирать не хочешь. Пришлось уж тогда хотя бы покормить. Голову у тебя вбок заклинило, так что прорезала в щеке дырку (тебе всё равно было) да и стала заливать через рожок настои всякие. Уж сколько я на тебя трав извела – представить страшно! В какой день бывало, чуть не ведро настоев в тебя вливала, а всё как в песок. Ты даже под себя ни разу не сходил. То ли потом исходило, то ли в тебе крови и прочих жидкостей стало совсем мало, но под себя ты ни разу так и не сходил – снова повторила старуха - Пришлось даже начать тебя кормить – настои – это хорошо, но надо ведь и мясо хоть немного нарастить.

Видимо, как-то заметив, что я её уже не слушаю, чуть сердито бросила:

-Ладно, спи, ещё успеем наговориться – ведьма снова затянулась, и пробубнила под нос – А вот за лечение теперь точно надо брать в два раза больше!

Снова провал в темноту.

Когда смог открыть глаз в следующий раз, старуха снова была рядом.

-Ну, если уже второй раз за день открыл глаз, да ещё и шеей хоть немного начал ворочать, придется и в самом деле заняться тобой.

Зажгла лучину и зачем-то несколько раз провела в пламени лезвие небольшого ножа, формой напоминающий грубый скальпель. Наклонившись надо мной, пояснила:

-Сейчас я попробую разделить твои губы. По хорошему бы надо подождать, пока раны хоть немного заживут, появится новая кожа, но может так будет даже и лучше. Один раз разрежем, а потом пусть заживает. Не знаю, что у меня получится, но красавчиком ты теперь уже никогда не будешь. А раз кормить тебя теперь придётся много, то уж лучше через рот, чем…

Старуха что-то делала, я видел её руки у своего лица, но совершенно ничего не чувствовал, разве что через некоторое время во рту появился вкус крови.

-Попробуй чуть открыть рот.

Я попытался выполнить приказ, и ведьма удовлетворённо кивнула.

-Пока не очень, но рожок просунуть можно - она снова склонилась надо мной, и вкус крови во рту усилился -Ладно, пока хватит. Не хватало ещё, чтобы ты захлебнулся собственной кровью.

Отложив нож, она достала кривую иголку с ниткой и несколько раз пронесла иглу в пламени лучины. Склонившись надо мной, снова соизволила пояснить:

-Раз рот мы тебе раскрыли, то лишняя дырка в щеке теперь вроде и ни к чему. Сейчас я её зашью, ты чуть отдохнешь, раны немножко затянутся, а потом можно будет и покормить.

Снова что-то делала и снова я ничего не чувствовал. Закончив, старуха с некоторым сомнением оглядела мое лицо.

-Что-то ты больно послушный и спокойный, ни разу не дернулся и не застонал, хотя у тебя всё тело – сплошная рана. Пока был без сознания – это было понятно, но почему сейчас так себя ведёшь? Ты вообще что-то чувствуешь?

Интересно, какого ответа она ждала? Я и в самом деле ничего не чувствовал, но всё равно устал. То ли просто ослаб до крайности, то ли так проявилась боль, которой я не чувствовал. Сейчас я хотел только спать.

Старуха, видимо, поняла мое состояние.

-Ладно, вечером покормлю бульоном, а остальное в руках богов. Обидно будет, если разум у тебя останется, а тело ты потеряешь. Такого содержать никто не будет, а добить… рука у меня уже не поднимется…

Странная фраза, но я уже снова проваливался в сон.

Теперь мое существование состояло из темноты и серой мути. Старуха только один раз сказала, что я очнулся дважды за один день. После этого она только чуть бормотала, заливая в меня свои настойки и редкие порции бульона. Было ли это раз в день, несколько раз в день, раз в несколько дней – я не знал, а старуха не считала нужным говорить. А пробуждение среди ночи мало чем отличалось от моего обычного состояния полубреда, полутранса, в котором я был почти постоянно. Голова ясная, но я совершенно не помнил – о чем я думал и думал ли вообще.

Одно из пробуждений стало знаковым – Раклина сочла мое состояние достойным дальнейшего лечения, и промыла мне глаза. Осторожно, теплой водой, но в первый момент я не ощутил особых изменений, разве что видеть стал чуть лучше. Через пару пробуждений удалось немного раскрыть и правый глаз, и теперь даже я начал верить, что возможно и выкарабкаюсь. Но теперь потихоньку во мне стало нарастать беспокойство – а что с остальным моим телом? То, что я не чувствовал ни его, ни боли, раньше было благом, но неужели так и будет всю оставшуюся жизнь? Я не ощущал и собственную голову, но хотя бы мог её чуть-чуть поворачивать, открывать глаза, чуть-чуть шевелить губами. А вот смогу ли я управлять остальным телом? Ощущений нет, результат я не вижу. Как управлять своим телом, если всё, что мне доступно – это смотреть, словно в телевизор, настроенный на изображение потолка в сарае. Ждать когда всё восстановится само собой? Сколько ждать и чего? Единственное, на что и на кого я могу рассчитывать – это я сам. Но что я могу, если ничего не чувствую?

Мысли шли по кругу, но я всячески гнал даже малейший намек на жалось к себе. Снова и снова перебирал всё что знал, связанное с восстановлением тела. Тот же Дикуль – ему пророчили паралич, неподвижность, но физическими упражнениями он смог побороть болезнь и немощь. И я не против двигаться целыми днями, вопрос за малым – как вообще начать двигаться.

Кожа сожжена, но мышцы, какие-никакие, остались. Я могу двигать глазами, немножко губами и головой. Значит, что-то я могу, и дело за малым – постепенно научиться управлять всем телом. Но как?

Может попробовать «вспомнить» движения? Но как проверить что получается, если я ничего не чувствую? Единственным вариантом, до которого я додумался – это поднести руку к лицу. Я на всякие лады вспоминал свои прежние ощущения и пытался передать их в «никуда».

Не знаю, сколько так продолжалось, но в какой-то момент я увидел над своим лицом нечто страшное. Черная кисть со скрюченными пальцами, которая могла принадлежать мумии, зомби или мертвецу, пролежавшему в земле несколько месяцев. Кисть казалась мохнатой от свисавших клочков то ли бинтов, то ли омертвевшей кожи. Наверное, надо было испугаться, но я видел всё словно картинку в телевизоре, и почти равнодушно ждал что будет дальше. Минуты тянулись, но кисть застыла перед моим лицом, и больше ничего не происходило. Подождав ещё немного, я решил, что с неведомым ленивым зомби пусть разбирается Раклина. А я пока посплю…

Раклина «разобралась», но мне после этого пришлось выслушать очень много нового и неприятного. При следующем пробуждении, как только она заметила, что я открыл глаза, сразу и началось.

-Бу, буббу, бубуб – слова по большей части были незнакомыми, но, судя по тону, очень нехорошими ругательствами – Да что же ты творишь, урод горелый?! Я ведь чуть не поседела, чуть с ума не сошла от страха, чуть не померла, когда в сарайку зашла! Подлая неблагодарная скотина! – и снова – буббуббббу.

Наверное, случилось что-то очень серьёзное, раз старуха так разошлась, но я-то ведь понятия не имел о чем она, и оставалось только смотреть.

Наконец, старуха немного утихомирилась, уселась рядом и долго смотрела мне в глаза.

-Я с ним тут вожусь как с малым дитём, а он… - старуха снова матюгнулась, и продолжила уже почти спокойно – Прихожу, я значит, его покормить, а он… А у него… Рука поднята, а пальцы чуть ли не в глаза ткнулись! Я было обрадовалась, что начал шевелиться, а он… Лежит, не шелохнется и руку не убирает. Ну, мало ли, судорога или ещё чего. Хотела руку на место положить, а она… – старуха даже передернулась – а она как железная! Горелая кожа лохмотьями сползает, мясо почти всё усохло, а ведь гляди-ка, я ведь её сдвинуть не могла! Вот уж я страху натерпелась, пока смогла её опустить, сама из сил выбилась, а тебе хоть бы что! Даже глаз не раскрыл!

Раклина долго молчала, глядя мне в глаза.

-Весь обгорелый, больше месяца без движения, только отвары, настойки и немного бульона. И вдруг столько силы?! Если бы я была полная дура, то решила, что мои травы – волшебные. Я, конечно, не очень умная, но в такую сказку не поверю. И мне уже немного страшно – кто же ты такой? И какой будет твоя сила, когда ты выздоровеешь?!

Старуха смотрела на меня, словно я мог ответить, а для меня важными были только две вещи – руку я всё-таки смог поднять, а ещё Раклина сказала не «если», а «когда выздоровеешь». Всё остальное не важно.

С рукой получилось непонятно и странно, но это хотя бы немного успокоило меня – я ничего не чувствую, но тело у меня есть, и оно, хоть и с трудом, хоть и с задержкой, но слушается. Во всяком случае, правая рука.

Не бог весть что, но появилась хоть какая-то надежда на возможное выздоровление, и теперь я просто существовал, плавно перетекая из беспамятства в полусон и снова в беспамятство. Раклина дожидалась моего «бодрствования» и старалась, видимо, чтобы кормился я осознанно. У меня это получалось, но скорее на уровне глотательных рефлексов. Вкуса я почти не чувствовал, да и «кормила» меня Раклина сплошь настоями и перетертыми до состояния жидкости кашами. Не знаю что было причиной, но в голове понемногу прояснялось, и я даже начал задавать себе вопросы.

И самый первый – как я здесь очутился? Не здесь, в сарае, а возле этой деревни? В памяти мелькали какие-то смутные картины, я с кем-то дрался, а потом сотворил что-то страшное. Значит, должны быть трупы, кровища, но Раклина говорила только про меня и круг выжженной земли. Получается, что я оказался очень далеко от места боя? Но как? Если меня вытащили «свои», то почему бросили? Если захватили «чужие», то почти понятно – пытали, потом бросили умирать. Но кто тогда Раклина - из этих, «чужих»? Но всё, что она сказала – что меня нашли. Значит, и она ничего не знает ни обо мне, ни о моём последнем бое. Но как такое возможно? Как я оказался непонятно где?

Второй вопрос, которым я неожиданно озадачился – а кто Я? Странный вопрос для здорового человека, а вот мне понадобилось несколько «бодрствований», чтобы вспомнить хотя бы имя. Когда в памяти всплыло «Гордан», я долго не мог понять что это означает. Название чего-то важного? Имя? Моё? Я на все лады вертел это слово, смакуя каждую букву, повторял его с разными интонациями, и постепенно появились новые ассоциации, я словно начал видеть нечто туманное, но определённо имеющее отношение ко мне. Кто-то меня хвалит, кто-то ругает, кого-то я обнимаю, с кем-то дерусь. Потом всплыло «Верона», и я почувствовал легкое волнение. Ничего конкретного, но что-то мягкое, ласковое. Постепенно удалось вспомнить её лицо, и это стало ключиком к моей памяти. Вот Верона плачет – вроде, я куда-то уезжаю. Вот она напряжена до предела и готова даже умереть – вроде, это было в какой-то тюрьме. Вот она перепугана и жмется ко мне – это, вроде, когда на нас напали тварки.

Я заглядывал в свою память всё глубже, и в какой-то момент меня обожгло – я вообще не с этой планеты, и Гордан – всего лишь имя человека, в тело которого я попал. Я – с планеты Земля, на которой родился и вырос, а на этой планете оказался только потому, что меня утащили «киношники». Не знаю, почему они выбрали меня, одного из нескольких миллиардов, но это случилось. Я вспомнил как буйствовал, когда узнал правду, как всячески старался сорвать предполагаемые съемки, изображая из себя мальчиша-плохиша. Старался сделать как можно хуже, а под конец сам же бросился в свой последний безнадежный бой, пытаясь защитить совершенно чужих мне людей. И чего я добился? Вечной памяти благодарных потомков? Судя по тому, как Раклина ухаживает за мной, особой благодарностью и не пахнет. Любопытно им, видите ли, стало, почему я никак не сдохну, вот и решили понаблюдать за забавной игрушкой. Хотя, в чем, собственно, эта благодарность должна проявляться? Фанфарами и орденами? Шелковыми простынями и жратвой от пуза? Раклина кормила меня продуктами, которые дал староста, а на что она жила сама? И почему староста воспылал ко мне добрыми чувствами? Из любопытства? По каким-то своим мыслям?

А может, я и в самом деле оказался где-то очень далеко от места последнего боя, и обо мне и в действительно никто не знает? И для всех я не героический воин, а кусок обгорелого мяса, неведомым образом оказавшийся на их поле?

Это объяснило бы отношение ко мне, но кто, как и почему перенёс меня сюда? Первый, самый сказочный, но для меня наиболее вероятный вариант – это очередная плюшка от киношников, решивших сохранить меня для дальнейших съемок. А что, при их возможностях сотворить такое – раз плюнуть. Только вот непонятно, почему они решили спасти меня в таком, горелом, виде? Неужели они хотят снимать фильму про урода, каким я стал? Какой интерес и удовольствие в этом? Посмотреть как я буду выкарабкиваться самостоятельно? Никаких чудесных спасений, вовремя появившихся целителей, никаких волшебных заклинаний, возвращающих здоровье в мгновение ока. Жизненно, реально, но… не похоже на них. Уж что-что, а попусту тратить время киношники не привыкли. А по словам Раклины, я валяюсь в сарае уже больше месяца. То, что остался жив, можно назвать и чудесным, но никаких волшебных исцелений и супер регенерацией не наблюдается. Неужели киношники и в самом деле поверили что я погиб, решили, что я им больше не нужен, и тут же забыли про меня? И теперь я свободен, могу делать что хочу? Верится слабо, но другого объяснения пока нет. Но тогда получается ещё «страннее». Если нет внешних сил, заинтересованных в сохранении моей жизни, то … Это что, я сам себя сюда перенес? Но как?! Единственное, что я помню – это ослепительный свет и невыносимая боль, от которой я пытался спрятаться, отключиться, сбежать. Ничего сознательного и осмысленного. Всё, что я сделал, да и то с помощью памяти настоящего Гордана, это активировал заклинание в «особом» режиме, который привёл к страшному неконтролируемому взрыву. А что, если в заклинании был и защитный механизм, перемещающий хозяина в безопасное место? Об этом я не знал, не подозревал и даже не рассчитывал на такую замечательную палочку-выручалочку. Пока же примем как факт – я жив и оказался непонятно где. Во всяком случае, я понимаю язык, за мной хоть как-то ухаживают. Что дальше? Не знаю. Ближайшая реальная задача – не сдохнуть. В идеале – восстановить свои силы, стать прежним Горданом. Всё остальное пока из области фантастики. Если смогу восстановить контроль над телом, если смогу ходить, если смогу заработать себе на кусок хлеба… Слишком много если, чтобы что-то планировать. Самый минимум я нечаянно выполнил – остался в живых, но этого мало. На ближайшее обозримое будущее у меня только одна задача – не сдохнуть. От болезни, от ран, от голода, холода и чужого оружия. Выжить, приспособиться к новому окружению, добиться хоть какой-то стабильности своего положения. Но это всё потом. Если я в ближайшее время не научусь хотя бы вставать, ходить, обихаживать себя, то этот сарай может стать последним, что я вижу. Здесь не Санта Барбара, ухаживать и кормить неподвижное тело долго никто не будет. Просто потому, что никакой ценности я сейчас не представляю. А кормить полутруп… Проще и дешевле закопать…

С памятью я немного разобрался, и теперь насущной проблемой становилось восстановить контроль над телом. Проблема и простая, и сложная. Я не чувствовал боли, но не чувствовал и собственного тела. Почему?! Первое, что приходит в голову – у меня сгорели все нервные окончания в коже (вместе с кожей). Может, что и осталось, может начала нарастать новая, но сейчас это один сплошной ожог-рубец, а в этом случае чувствительности не может быть в принципе. Во всяком случае, в ближайшее время. Вроде как нервы есть и в мышцах, и уж они-то должны кричать от боли, но и этого нет. Почему? Если кошмарные воспоминания о невыносимой боли после взрыва, мои попытки спрятаться, закрыться от неё, не были просто бредом, то можно предположить, что я волевым усилием заблокировал свои нервы и ощущения (читал я о таких случаях). В тот момент это меня спасло, не дало сойти с ума от боли, но что делать сейчас? Как заставить собственное тело снова чувствовать и исполнять команды?

Как решить обратную задачу, я примерно представлял – расслабиться, отрешиться, унестись в нирвану. А если я и так уже почти в нирване? Ведь если чуть задуматься, то у меня осталось только ощущение собственного «Я», запертого в черепную коробку. Тело где-то есть, но я его не слышу. Связь с внешним миром только через глаза, уши и немного через язык. Так что же мне делать?

Подсказать было некому, и я принялся снова копаться в памяти, пытаясь найти хоть малейший намек на возможное решение. Нашлось много чего, но толку-то… Очень напоминало поиск информации в интернете, где самое главное – суметь правильно сформулировать вопрос, определить ключевые фразы. Будет правильный вопрос – будет и нужный ответ, а без этого можно бесконечно ковыряться в горах мусора, которые в любой голове копятся неизбежно. В конце концов я нашел что-то похожее в методике тренировок по соматике. Смысл достаточно простой и понятный – восстановить контроль над телом, предоставив психике и мышцам возможность почувствовать обратную связь. Теория в соматике довольно интересная, но меня сейчас интересовал только один, вполне конкретный нюанс тренировок. Если коротко, то мозг - чрезвычайно сложная система, способная к самовосстановлению своих функций. Если какой-то участок поврежден или нарушена связь с ним, то функции можно восстановить, передав их другому участку мозга. Разумеется, не вручную, не насильственно. Ключевой момент в таких тренировках – очень медленные, очень плавные движения, когда внимание обращено на ощущение мышц. Мозг должен «почувствовать» эти движения, «вспомнить» их и восстановить гармонию с телом. В теории мозг вообще может излечивать болезни тела, вызванные психическими расстройствами (связанными с нервами). В теории. Сейчас же меня интересовал только один практический момент – снова начать двигаться.

Единственное, чем я мог полноценно управлять, это глаза. Во всяком случае, они слушались меня и смотрели именно туда, куда я хотел. И вроде там должны быть какие-то мышцы, которые управляют движением глаз. И даже есть особые упражнения, чтобы снять усталость с них, восстановить зрение. У меня же задача проще – просто почувствовать эти самые мышцы.

Ничего сложного. Просто лежишь, просто смотришь в потолок, и оооочень медленно двигаешь глазами на несколько миллиметров. Влево-вправо, вверх-вниз, снова влево-вправо, снова вверх-вниз, и снова, и снова. Остановиться, отдохнуть, попытаться услышать собственное тело. У нормального человека уже через несколько минут эти самые мышцы заболят, а вот мне пришлось крутить глазами два дня, прежде чем я ощутил хоть что-то. Ещё день ушел на то, чтобы ощущения стали почти родными, «как в ранешнее» время. Не бог весть какое достижение, но я им очень гордился.

Ещё день ушел на веки (открыть-закрыть), а потом дело пошло веселее. Половина дня, и научился осознанно двигать языком. Ещё день, и я почувствовал челюсти и губы. Это принесло и боль обгорелой кожи, но теперь я ей почти наслаждался. Ещё пара дней медленных поворотов головы, и я начал ощущать шею. У меня даже появилось ощущение, что я медленно, словно «оттаиваю» свое тело.

Ещё неделя ушла на правую руку. Она меня слушалась, но только когда я её видел. Так я и лежал с поднятой рукой, стараясь шевелить только одним пальцем. Где-то в памяти отложилось, что наибольшая проекция на мозг идёт от больших пальцев рук. Не знаю что, как и почему, но в голове отложилось именно это, и я теперь целыми днями лежал с правой рукой, поднятой к лицу, и пялился на большой палец, пытаясь вспомнить ощущения от его движения. Чуть-чуть, по миллиметру, но он всё-таки начал двигаться. Через неделю он двигался почти нормально, и рука тоже начала «оттаивать». Появилась боль в указательном пальце, но зато он начал немного шевелиться. Потом остальные пальцы, запястье, предплечье. Теперь я постоянно чувствовал боль сожженного тела, но это была та цена, которую я был готов заплатить.

Потихоньку, полегоньку, сначала правая рука, затем левая, ноги. Смешно сказать, но всего через месяц я ощущал тело почти полностью. Боль стала моим постоянным спутником, но теперь я хотя бы начал понимать какие мышцы у меня работают, а какие лишь имитируют деятельность, а на самом деле обвисли как мокрые тряпки.

Я постоянно находился в состоянии транса, сосредоточившись на ощущениях, успехи в некоторых движениях ограничивались амплитудой всего в несколько миллиметров, но Раклина замечала буквально всё. При ней я не пытался шевелиться, но меня выдавало тело. Немного поработал с рукой, и Раклина при следующем кормлении сразу заметила, что у меня рвется только-только наросшая кожа, снова начинает течь кровь и сукровица. В первый раз увидев такое, Ракина очень удивилась. Долго осматривала руку, затем молчком сходила на улицу, принесла горсть листьев и облепила открывшиеся раны. Усевшись, закурила неизменную трубочку, и вдруг выдала:

-Я рада, что ты начал шевелиться, но имей в виду, что новая кожа у тебя сейчас тонюсенькая, на ней сплошные струпья от засохшей крови, отмершей кожи, присохших листьев. Любое твое движение почти обязательно будет рвать новую кожу, а это новые раны, кровь. Хорошо бы тебе потерпеть, дождаться, пока кожа очистится и окрепнет, но когда это будет, я не знаю. Может через месяц, может через два. Что за это время станет с твоими мышцами, я тоже не знаю. Может усохнут, может восстановятся. Решай сам…

А я уже и так всё решил. То, что я не умер от ожогов, не получил гангрену, заражение крови – уже чудо. Порвётся новая кожа? Да и черт с ней! Если я буду выжидать пока она нарастёт, мышцы могут по-настоящему забыть – как это - двигаться. Я добился некоторого результата, но пока у меня получалось сосредоточиться только на одной конечности. Думаю о ней, представляю – она двигается. Отвлёкся на другую – эта замерла. Это было ещё одной загадкой – вроде, если мышцы устают, то конечности должны сами опускаться от слабости, но у меня всё было наоборот. Такое впечатление, что я управлял роботом – есть команда – движется, нет команды – мышцы словно заклинивает в одном положении. Как такое возможно? Может, это действие самовнушения, самогипноза? При обычных движениях, которыми человек управляет неосознанно, конечности и в самом деле могут устать, опуститься, а вот если команда пришла извне, то тут всё по-другому. Если вспомнить сеансы гипнотизёров, то там сколько угодно случаев, когда люди подняли руки по приказу, а вот обратно опустить уже не могли. Может и у меня такая же ситуация? Подсознательно я телом не управляю, а только осмысленным приказом. Может из-за этого?

Проблема с синхронизацией движений встала особо остро, как только я попытался сесть. Я на сто раз проиграл в уме все движения, представил их очень ярко, только вот в реальности они должны происходить одновременно, а я… Перенёс руку за край топчана, затем ногу, попробовал повернуть корпус, и очень удивился, что земляной пол буквально прыгнул на меня. Новая боль была почти незаметной, но лежать мордой в старом навозе было не очень приятно. Надо было вставать, и я почти представлял, как это надо сделать, только вот не видел и почти не чувствовал где и в каком положении у меня руки и ноги. Пришлось делать ревизию тела – осторожно двигать пальцами, пытаясь определить во что они упираются. Просто? Попробуйте пьяным одеть валенки, ватные штаны, полушубок, толстые рукавицы, и в сплошной темноте определить как вы упали…

За этим интересным делом и застала меня Раклина. Немного поохала, но всё-таки позвала деревенского мужика, и вдвоём они водрузили меня обратно на лежанку. Я отделался всего лишь разбитым лбом, содранными коленями и окровавленным левым боком. Кровь я не видел, Раклина ничего не сказала, но сам факт, что она снова облепила меня листьями, говорил без слов.

Немного передохнув, я снова попытался встать, и с прежним результатом. После пятой попытки Раклине надоело. Снова облепив меня листьями, она погрозила мне пальцем.

-Я понимаю, что тебе надоело лежать, но так ты никогда не поправишься. Ведь кровищей всё залито! Хочешь сдохнуть раньше времени – твоё дело, но только не в моём сарае. Вот староста с тобой поговорит, решит что с тобой делать, вот тогда и поступай как хочешь. А до тех пор… - Раклина не сводила с меня взгляд – До тех пор потерпи, а если уж хочешь встать, то жди, пока я приду.

Не люблю быть зависимым, но она была права.

-Сесть – прошептал я.

Раклина тут же наклонилась ко мне.

-Повтори!

-Сесть.

Раклина распрямилась и довольно улыбнулась.

-Мозги, значит, работают и говорить ты уже можешь – она снова напустила на себя вид строгого врача – Это хорошо, но посадить тебя попробуем не раньше, чем дня через три.

-Почему?

-Потому! – отрезала Раклина – Видел бы, сколько крови с тебя натекло – не спрашивал бы! Сейчас попробую намазать самые большие раны своей особой мазью, залеплю листьями, а ты три дня должен лежать неподвижно. Не послушаешься – сдохнешь от потери крови или от заражения. Тебе это надо?

-Не надо – прошептал я.

-Значит, лежи и помалкивай. Потом я помогу, чтобы ты резко не двигался и кожу не сдирал, а до тех пор лежи и силы копи. Понял?

-Понял…

Раклина была права, и следующие три дня я лежал бревном, копя силы. Чтобы не дуреть от безделья, решил пока заняться статической гимнастикой. Теория простенькая – при отсутствии возможности делать движения, надо волевым усилием пытаться совершить какое-то движение и одновременно сопротивляться этому. Например, сгибать руку и одновременно не давать это сделать. Внешне тело неподвижно, но можно одновременно тренировать сразу две группы мышц. В моём положении это был почти идеальный вариант, так как не требовал ничего, кроме собственного желания, внимания и терпения.

На четвертый день мне даже не пришлось напоминать – Раклина сама спросила:

-Ну, что, будем садиться? - и тут же усмехнулась, видя мою реакцию – значит будем.

Я думал, она будет только страховать меня от падения, но она без лишних разговоров подхватила меня и одним плавным движением усадила. У меня даже голова закружилась от резкой смены положения. Вот теперь Раклина меня страховала, давая возможность освоиться. Меня клонило в разные стороны, но старуха придерживала меня за плечи, не давая упасть. Наконец я догадался упереться руками, и смог сидеть самостоятельно.

Ни с чем не сравнимое ощущение. Голова кружилась, меня шатало, но я был счастлив. Минут через десять Раклина решила, что я уже не упаду, и осторожно убрала руки. Почти целую минуту я сидел самостоятельно, но потом меня резко повело в сторону, и лекарка, подхватив, уложила меня обратно на лежак.

-Хорошего помаленьку! Отдохнешь, сил наберёшься, тогда ещё попробуем.

Я не ответил – я не чувствовал особой боли, не чувствовал усталости, просто в один момент дико потянуло в сон, и я отключился.

Теперь каждый день хотя бы разок, пусть и с помощью Раклины, но я садился. Через неделю она решила, что я могу делать и сам, и стала ненадолго оставлять меня одного. Вроде ерунда, но для того меня это было очень важным – снова становиться самостоятельным.

На первых порах я просто таращился по сторонам. Насколько я понял, меня положили в старый заброшенный сарай для скотины. Развалюха, в которой давно уже не водилось ничего живого, но хотя бы крыша над головой и почти не дует. Ложем мне стал грубо сколоченный деревянный лежак. Неструганные доски, щели в палец шириной. Единственное, что бросили сверху несколько охапок сена и кусок старой мешковины. И на том спасибо. Трава и грубая ткань прилипли к ранам, и теперь при каждом движении я чувствовал невнятный зуд. Очень хотелось чесаться, отодрать всё лишнее, но я себя сдерживал – лучше потерпеть, чем чуть поджившие раны будут открываться снова и снова.

Сарай имел и свои преимущества. Во всяком случае, не было проблем «сходить по нужде». Всё стекало через щели в лежанке и впитывалось в старый навоз и сено. На фоне старых запахов, копившихся годами, мой почти не выделялся.

Ещё одним развлечением стали разговоры. Раклина, поняв, что я уже достаточно пришел в себя, умом не тронулся, и даже могу немножко говорить, старательно наводила меня на разговоры о моём прошлом. Вроде, пересказывает деревенские сплетни, и вдруг: «А ты как думаешь?», «А у вас как?» Хитрости для детского сада, и я или отмалчивался, или отделывался «не помню». Раклина не настаивала на ответах, но через пару дней явился и староста.

Простенький такой дедок, подпоясанный верёвкой. Жиденькие белёсые волосики, мелкая мордашка, бородёнка, застиранная рубаха, мешковатые штаны, стоптанные чуни. Самый настоящий дед Щукарь, только вот взгляд острый и внимательный. Оглядел меня со всех сторон и уселся на чурбак, стоявший у окна.

-Я, это, местный староста. Ханриком кличут. А ты кто же будешь?

Человек, пусть и нечаянно сохранивший мне жизнь, имел право на ответы, но я по привычке решил говорить только полуправду. Пока я видел только сарай, остальное знал со слов Раклины, а как там на самом деле – один бог знает.

Губы плохо слушались, но что-то разобрать было можно.

-Меня зовут… Гарда.

Староста попробовал странное имя на вкус.

-Кличка, что ли?

-Имя.

-Хм, у нас так не кличут. А какого ты роду-племени? Как у нас оказался?

-Не помню. Ничего не помню. Помню, что дрался с кем-то, а потом чернота.

-На кулачках, что ли?

-Не, оружием. Много нас было, но с кем дрались и почему – не помню.

Староста не спускал с меня задумчивого взгляда.

-Дрались, много, оружием. Только вот я и слыхом не слыхивал о подобном в наших краях. А где это было?

-Не знаю. Не помню.

-А как же ты у нас оказался?

-Не знаю – честно признался я – Думаю, что магия.

-Какккая магия?! – напрягся староста.

-Какая – не знаю, но народу билось много, наверное, и маги были. А иначе как бы я оказался незнамо где, да ещё и чтоб земля дымилась?

-Откуда знаешь?

-Раклина рассказывала.

Староста покосился на лекарку.

-Странно всё это. Здесь помню, а здесь не помню… Ну да ладно, хотя бы говорить начал и имя вспомнил, уже хорошо. Начнешь ходить, вокруг посмотришь, может, и ещё что вспомнишь…

Снова потянулись дни, и постепенно у меня начало получаться. Сначала просто сидеть, затем и садиться самостоятельно. Я радовался каждому новому освоенному движению, но прошло ещё не меньше месяца, прежде чем смог выйти из сарайки. Раклина гордилась мной, и в честь такого события сделала мне «царский подарок» - две старые юбки. Одну – на пояс, а другую – на шею. И звучит смешно, и выглядело дико, но ведь до этого одежды у меня вообще не было. Холода я не чувствовал, разве что дрожал иногда, но ведь мне предстояло общаться и с другими жителями деревни. А видуха у меня была…. Руки и ноги усохли, превратившись в палочки. Всё тело словно шерстью покрыто лохмотьями старой кожи, слипшимися листьями, травой. Новая кожа нарастала, но старая отваливалась медленно, а Раклина категорически запретила отдирать эти кусочки. Тело зудело, но я был согласен потерпеть – теперь, когда я начал ходить, снова свалиться от открывшихся ран или заражения совершенно не хотелось. Так что юбки для меня были самое то – не стесняет, не трёт, и перед людьми показаться не стыдно. Хотя, как сказать. Я как-то глянул на свое отражение в бочке с водой, и впечатление было, честно говоря, хреновое.

Череп мумии, обтянутый полупрозрачной розовой кожицей. В прежней жизни мне довелось несколько раз видеть лица людей после ожогов, но по сравнению с ними я выглядел почти красавчиком. Новая кожа натянута до предела, но нет ощущения сплошного рубца. Скорее, неестественно новая, неестественно тонкая, чистенькая, с красноватым оттенком, но всё-таки кожа. Ни единого волоска на голове. От ушей остались только жалкие огрызки. Нос заострен, усох, но вроде, форму почти не потерял. Губы тонкие, словно щель на лице, чуть неровные после того, как Раклина разрезала их, но и с такими можно жить. На левой щеке грубый шрам со следами швов, но за него я Раклину ругать не буду. А так почти нормально – ну, измученный тяжелой болезнью старик, что ж теперь. Во всяком случае, я жив, на своих ногах, и ни одна собака не признает во мне прежнего красавчика Гордана из рода Золотого Дракона.

Хотя … и с Золотым Драконом не всё было так однозначно. Раны постепенно подживали, и старая кожа ошметками потихонечку, маленькими кусочками, отпадала то от случайного движения, то от того, что я её нечаянно намочил. Уже появились довольно большие участки чистой кожи, но я заметил странность – цвет у этих участков был пятнистый, неравномерный. Вроде понятно, что перемешались кусочки относительно целой старой кожи и более светлые кусочки новой, что между ними более светлыми штрихами пролегали рубцы в тех местах, где кожа рвалась, но… Иногда мне начинало казаться, что в этом месиве пятен просматривается некий порядок. В какой-то момент даже мелькнула мысль, что это начинает походить на кожу змеи. Не чешуйками (кожа была почти гладкая), а именно рисунком, образованным чередованием пятен. Мысль, что издалека кто-то может воспринять его и за рисунок чешуи дракона, я старательно задавил. Уж чего-чего, а переродиться в рептилию – самое последнее, о чем я бы стал мечтать. А вот то, что мне всё-таки придется прятать свое тело от чужих взглядов, уже начало восприниматься как аксиома.

С местными отношения не складывались. Деревушка оказалось небольшой, дворов на тридцать, соответственно и народу сотни полторы. Постепенно я окреп настолько, что мог пройти деревню из конца в конец, но разговаривать было не с кем - взрослые целыми днями работали, да и ребятня без дела не слонялась. Я не ждал ничего конкретного, но удивило, что никто не обращает на меня внимания. Спросил об этом у Раклины, но та только отмахнулась: «А чего на тебя смотреть? Это первые дни было в диковинку, и тут в сарае перебывала вся деревня. А теперь чего? У всех дела, а ребятня тебя просто боится. Вот если бы ты истории занимательные рассказывал, тогда конечно. А так…».

Всё правильно – урод и калека в деревне не очень то и нужен. Так что я ковылял, стараясь вернуться себе уверенность движений, присматривался, и всё острее вставал вопрос – а что дальше? Тем более, что и отношение старосты ко мне изменилось. После нескольких разговоров, в которых он пытался выспрашивать о моём прошлом, он стал будто тяготиться мной. Вроде, я не сказал ничего особенного, но… изменилось.

Обоз был довольно большим - десяток крытых повозок, каждая запряжена парой лошадей. У каждой повозки возница, ещё пятерка мужиков довольно сурового вида, парочка женщин, роль которых я не понял.

Видимо, это обоз был в деревне не первый раз, так как пришлые размещались весьма уверенно. Без всяких команд свернули к дому старосты, сразу же начали распрягать лошадей, кто-то пошел с кожаными ведрами к колодцу. Ладно хоть костры разводить не стали.

И староста, похоже, знал хозяина обоза. Немного суетливо выскочил к гостям, уважительно пожал руку одному из мужиков, что-то спросил и тут же стал отдавать приказы своим домашним. Судя по всему, гости собирались остаться в деревне на ночь.

Староста с купцом сидели на скамейке возле дома и расслабленно отдыхали, время от времени прикладываясь к кружкам. Когда я подошел (Раклина передала приказ старосты прийти), тот кивнул в мою сторону.

-Вот, Маркул, этот самый и есть. Гарда кличут. Забери ты его с собой, а я тебе спасибо скажу.

Маркул неспешно оглядел меня и невольно скривился.

-А зачем он мне? Был бы работник путный, может и подумал бы. А этот… урод, только людей пугать, и больной весь, чихни на него – упадет сразу.

-Так он вроде грамоту знает, и счет может вести. Может где и подсобит тебе.

Во взгляде Маркула на мгновение промелькнул интерес и тут же пропал.

-Чтобы я чужого человека к своим делам допустил? Ты совсем сдурел, Ханрик? Пусть лучше твои дела сверяет.

-Так нам и сверять-то особо нечего. То немногое, что есть, я и на пальцах перечту – староста задумался и выдал следующий довод – А ещё он говорил, что драться умеет! Может в охране тебе сгодится?

-Вот этот?! – Маркул оглядел меня снова и не удержавшись, хохотнул – Интересно, от кого он сможет меня охранить? От мышей с лягушками?! – он уже с подозрением глянул на старосту – Слушай, а чего это ты так стараешься его ко мне пристроить? Если он такой уж хороший, так и держи при себе.

Ханрик виновато потупился.

-Кормить мне его нечем. Сам видишь – пока он в тело войдёт, не один месяц пройти может. К деревенским делам он не приучен, по мужской части тоже неизвестно что будет. Есть у нас и несколько вдов, и молодок, но кто ж его с такой рожей к себе в постель пустит? Вот и получается, что вроде как он есть, вроде как мужик, а вроде как его нет и никому он не нужен. А в большом городе может и устроится, найдет себе пропитание – сядет рядом с нищими, всяк его и пожалеет – помолчав, он выдал совсем уж странный аргумент – А то, что он худой, ты не смотри – когда мы его нашли, он вообще выглядел как кусок мяса, только что снятый с вертела. А теперь посмотри – исхудал вдвое от прежнего, но ведь не помер! Если подкормить, то может и в прежнюю силу войдёт. А сила у него… неизвестная. Ходит, шатается, но было пару раз, что брался он за что-нибудь, а оно у него в руках аж в щепки крошилась! Вот!

Тут староста почти не соврал, было такое, но в те времена, когда чувствительность ещё не вернулась. Тогда я давал телу команду взяться за что-то, но не знал, когда нужно остановиться. И правда – деревянная кружка в щепки, но и ладонь… почти в щепки. Кожа клочьями, мышцы, наверное, тоже, всё в крови… Раклина бинтовала ладонь, вскоре раны затягивались, и лишь добавлялись новые шрамы. С тех пор и появилась у меня привычка брать вещи только двумя пальцами.

Во взгляде Маркула снова появился легкий интерес. Ханрик, заметив это, решил добавить туману.

-Тут ведь ещё какое дело… Память-то Гарда потерял, не помнит как у нас оказался. А у нас он оказался очень даже странно – нашли его наши мужики посреди круга выжженной земли. Дым идет, а ведь ни единого огонечка нет! Я вот щас и подумал – а вдруг Гарда – воин не простой? А вдруг здесь какая магия замешана? А вдруг за него награда положена?

-За этого? – Маркул покосился на меня – Будь это так, об этом бы давно уже на каждом углу кричали. Сколько, говоришь, он у вас?

Староста ненадолго задумался.

-Так, наверное, уж месяца три.

-И что в то время у нас было страшного или необычного? Ничего! Так что не напускай туману. А если уж так хочешь денежку, то собирайся сам и вези этого, как его, Гарду в столицу.

Ханрик понурился.

-Так я ж никого там не знаю. И что я скажу? Кому? А ты в больших городах бываешь, тебе проще – по пути всё и узнаешь.

-А кормить его в дороге я за просто так буду?

-А вдруг за него деньги можно выручить? Да и в дороге можно на цепь посадить, перья на голову прицепить. Будешь говорить, что дикаря поймал, народ к тебе и повалит. Кто денежку пожертвует, а кто и на товары твои приценится.

-Ага, а потом этот «дикарь» заорет при страже, что его в рабство везут, и кто тогда в кандалах окажется?! – похоже, Маркул начал злиться, и взгляд стал нехорошим – Слушай, Ханрик, когда ты мне хорошие продукты продаешь, я плачу без разговоров и полную цену. Так?

Ханрик кивнул.

-Так.

-А что ж ты мне сейчас товар с гнилым душком подсовываешь? Если тут и в самом деле магия замешана, да окажется, что кто-нибудь и в самом деле Гарду хотел убить, а найдёт его в моем обозе, то что станет с моими людьми и со мной? Ты об этом подумал?

Ханрик понурился.

-Не прокормить нам его… Сам знаешь – урожай не очень, самим бы с голоду не помереть. А барон наш узнает про Гарду и сразу налог накинет. Вот и получается, что и деньги за него надо будет платить, и кормить неизвестно сколько, а чем он сможет у нас заработать на кусок хлеба – неизвестно.

-Так убей! – рыкнул торговец.

Староста ещё ниже склонил голову.

-Рука не поднимается…

-Так выгони, пусть идет на все четыре стороны!

-Если ты не возьмёшь, то скоро так и придётся сделать…

Наступило долгое молчание.

Наконец, Маркул перестал сверлить Ханрика взглядом и повернулся ко мне. Оглядел с головы до ног и буркнул.

-Ладно, пусть идет с нами. Но запомни, Гарда, возиться с тобой я не собираюсь. Идти будешь пешком, к повозкам даже не подходи. Отстанешь – никто и не оглянется. Если что в котлах после общего обеда останется – можешь съесть. Заодно и помоешь. Если кто чего будет спрашивать – ты только попутчик, пристал по дороге. Всё!

Вот так и началась моя новая жизнь.

Ещё затемно Раклина разбудила меня, покормила похлебкой, а на прощание даже дала узелок с хлебом и старый нож со сточенным до состояния шила лезвием. Староста тоже расщедрился, выделив мне ветхие штаны на лямках, рубаху и сношенные бахилы, напоминающие заскорузлые кожаные мешки.

Маркул держал свое слово – для его обоза я стал человеком-невидимкой. Меня просто не видели в упор. Если я случайно оказывался на пути, просто обходили.

Рано утром обоз без шума и крика собрался и неспешно двинулся в дорогу. Ехали не очень быстро, но для меня и такой темп был тяжким испытанием – сил и так немного, шатает, так что шел я раза в два медленнее, чем остальные.

Минут через десять я сдался. Не в смысле остановился или повернул назад, а просто перестал пытаться сделать невозможное – идти наравне со здоровыми отдохнувшими мужиками. В конце концов, дорога, по которой шел обоз, проселочная, следы видны хорошо. Сам обоз нужен только чтобы показать дорогу. Может быть, я даже смогу немного поесть, но сейчас для меня гораздо важнее было не порвать молодую кожу резкими движениями - не хватало ещё сдохнуть в лесу от потери крови. Так что лучше я потихоньку, полегоньку, не торопясь, постепенно нагружая и разрабатывая мышцы и кожу. Сдохнуть я ещё успею, не для этого я выжил после взрыва.

Место днёвки обоза я заметил по затушенному кострищу и объедкам, валявшимся в золе. Для кого-то объедки, а вот для меня они показались вкуснейшей едой, которую я ел в своей жизни. Короткий отдых, и снова ковылять по дороге.

Догнать обоз я смог только глубокой ночью, когда все уже спали. Сунулся было к кострам, и чуть не схлопотал копьем под ребра – часовой всё-таки был. Возможно, единственная причина, по которой меня не убили сразу – моя шатающаяся походка. Я и так уже держался только на собственной гордости и желании выжить. Разбуженный Маркул оглядел меня, но ничем не проявил ни радости, ни злости. Равнодушно бросил часовому:

-Сунется к повозкам – убей. Может спать возле костра. Может съесть остатки ужина, я приказал их собрать в котелок. Гарда – только попутчик, которого мы не обязаны ждать и заботиться. Передай остальным – и ушел спать.

Маркул был в своем праве и мог приказать убить навязанного попутчика, но он даже проявил своеобразную доброту. А то, что мне могли достаться только объедки, особой роли не играло. Для кого-то это может и объедки, а вот я так вкусно и так много ел первый раз за последние несколько месяцев. И спал в тепле, у костра, между прочим. Я прямо чувствовал блаженное тепло, текущее по телу. Если и остальное путешествие будет таким же, то я обязательно скажу Маркулу спасибо.

Следующие три дня ничем не отличались от первого. Ноющие мышцы и одинокая дорога. Единственное, что к ночной стоянке я с каждым разом приходил чуть раньше.

Но обрадовался я слишком рано. На пятый день даже просто стоять оказалось проблемой. Весь небогатый запас силенок я израсходовал в первые дни, и теперь оставалось только смотреть как мужики из обоза споро собираются, завтракают и уходят по дороге. Единственная радость, что на этот раз мне отложили почти нормальную порцию каши. Поев, я долго лежал, решая простенькую задачу – сдохнуть прямо здесь или всё-таки побарахтаться ещё немного? То, что обоз Маркула я больше догнать не смогу – это однозначно. Кормить меня вряд ли кто будет, идти неизвестно сколько, так что дополнительным вариантом было только умереть от голода. Охотиться в лесу? Смешно. Я даже ходить теперь смогу только с палкой, и то еле-еле. Подножный корм? Какие-нибудь лягушки, червяки? Можно попробовать, но я просто побоюсь отойти от дороги, а рядом с ней вряд ли что смогу найти. Так что остается? Сдаться и сдохнуть? Я несколько раз повторил про себя этот вариант, но внутри всё взбунтовалось – пока могу шевельнуть хоть пальцем – надо бороться.

С трудом встав, подобрал палку в качестве посоха и потихонечку поковылял по дороге. Простейший расчет говорил – с такой скоростью я доберусь до обеденной стоянки в лучшем случае ночью. Тоже не самый плохой вариант – хоть один раз в сутки я поем. Можно и поголодать, только неизвестно, насколько хватит моих сил, и под каким кустом я упаду и уже не смогу подняться. В идеале, сейчас бы надо лечь и не шевелиться, пока не наберусь сил, но кто мне это позволит? В деревне меня подобрали скорее из любопытства – посмотреть, сколько я протяну, но как только поняли, что пользы от меня ноль, сразу постарались поскорее избавиться. Если кто меня и приютит, то только из корыстного интереса. А какой может быть интерес в больном и убогом?!

В этом я уже успел убедиться, когда мимо меня проезжали редкие путники и подводы. Дорога была не очень оживленной, с редкими своротками к близлежащим деревням. Две-три подводы, которые встречались мне за день, были самые что ни на есть крестьянские. Обычно один-два человека, в телеге насколько мешков с барахлом. Хоть мужики, хоть бабы смотрят настороженно, без всякой жалости.

В этот день на дороге телега повстречалась уже после полудня, когда я сидел на обочине, пытаясь собраться с силами. Двое мужиков, сидевших в телеге, только покосились на меня, и проехали мимо, не сказав ни слова. На мгновение даже стало обидно – могли ведь заподозрить в чем-то плохом, отвести в деревню, посадить под замок, устроить допрос. Может даже и накормили бы. А так – полная свобода… подыхать где хочешь и как хочешь…

Ближе к вечеру я всё-таки догнал эту телегу, но встреча была совсем не радостной.

Шел я как в тумане, и саму телегу заметил, лишь когда до неё оставалось метров тридцать. Сначала было удивился, почему она стоит. Потом сообразил, что вокруг неё почему-то много народа, и лишь заметив валяющиеся тела и лужу крови, понял, что влип. Мужики, что стояли вокруг, ну никак не походили на «приличных» - одеты просто, как и большинство местных, но лица, взгляды… Что-то неуловимое, что всегда выдает человека, получающего удовольствие от чужой боли и крови. Озлобленность, готовая обрушиться на любого, кто подвернётся под руку. Похоже, местные грабители. С крестьянами они уже «разобрались» и теперь потрошили мешки, а мое появление здесь было совсем не ко времени. Лишние свидетели никому не нужны, и то, что я был всего лишь больным и убогим прохожим, роли не играло. Бежать, броситься в лес? Я даже шел с трудом. Только и оставалось, что ещё больше сгорбиться, еще медленнее передвигать ноги, и, ни на кого не глядя, постараться пройти мимо.

При моем появлении бандиты замолчали и внимательно оценивали каждое мое движение. Я уже почти прошел, но тут один из грабителей наигранно удивился:

-Эй, убогий, ты куда это так разбежался? Тут, понимаешь, народ стоит, а ты ни «здрасьте», ни «до свидания»?

Стараясь не поднимать головы, я оперся на палку.

-Простите, люди добрые, калечный я. Сил уже нет, вижу всё как в тумане. Не будет ли у вас немного хлебушка больному на пропитание?

На мгновение мне показалось, что бандиты засомневались что со мной делать, но один достаточно громко произнес:

-Зачем на тебя хлеб тратить, если ты всё равно сейчас сдохнешь? Но милостыню я тебе подам – можешь поблагодарить своих богов, даровавших тебе быструю смерть.

Остальные заулыбались, радуясь, что за них решили эту маленькую проблему, а я… а я только сильнее ссутулился от навалившейся дикой усталости. Вот и всё. Всё бессмысленно. Сейчас я даже ударить не смогу просто потому, что у меня на это нет сил. И умереть мне придётся неизвестно где, неизвестно в каком времени. И даже злости нет, потому что винить некого... Не я первый и далеко не последний, кто нашел свою смерть в глухом лесу.

Я был почти спокоен, но когда ко мне двинулся один из бандитов, показушно-медленно доставая саблю, мне вдруг стало обидно. И мужик не очень уж здоровый, и сабля у него дерьмовая, и держал он её неумело, и…

-Жаль, суки, что не встретились вы мне раньше! Я бы всю вашу банду вырезал за мгновение и даже не вспотел! – неожиданно вырвалось у меня.

Мужик даже остановился от удивления, но не взъярился, не бросился на меня, чтобы порубить на кусочки, а даже как будто обрадовался.

-Эт чо же такое творится на белом свете, братушки?! Всякая шваль начала как блахородные разговаривать? Или нам и в самом деле блахородный попался? С чего бы такое щастье подвалило? Уж сколько я от них натерпелся! Не, голову срубить – это для такого слишком легкая смерть, мы для тебя, родимый, что-нибудь поинтереснее придумаем. Ты какую смерть выберешь – на костре, в болоте с переломанными костями, али ещё о чём давно мечтал? Или, может, как вы с нами поступаете – кнутом до костей мясо ободрать?

По его знаку двое схватили меня за руки, ещё один небрежным движением разодрал рубаху на спине. Расправляя кнут, отступил на несколько шагов, но бить почему-то не стал.

-Слышь, Давлат, - услышал я за спиной – а может не стоит его кнутом? У него и так там живого места нет. Вишь, вся кожа как сожженая. Он же помрет после нескольких ударов! Никакого интереса.

Главный подошел и стал рассматривать мою спину. Через некоторое время сплюнул.

-Спина как спина – для кнута в самый раз. Там ещё какая-то полудохлая ящерица нарисована, вот по ней и бей, пусть вместе с хозяином попрыгают!

Бандиты захохотали, раздался свист кнута, но первый удар я почти не почувствовал – я был оглушен смыслом услышанной фразы. На моей спине мог быть только один рисунок – Золотой Дракон! Пусть сейчас мы не в лучшей форме, больные, измученные, ослабевшие, но мы – не дохлые! Боль ударов, оскорбленная гордость, ярость унижения помогли мне собрать остатки сил и выпрямиться. Тело вдруг само вспомнило ощущения тела дракона, его движения, которые я в свое время сумел почувствовать в королевской темнице. Мои руки снова стали только видимой частью огромных лап. Я всего лишь повел плечами, но державшие меня бандиты отлетели в стороны. На меня бросились со всех сторон, кто-то даже замахнулся ножом, но теперь это не имело никакого значения. Какое же это наслаждение – ощущать огромное сильное тело, снова стать воином! Резкий поворот, небрежный удар рукой, и люди отлетают, обливаясь кровью. Невидимый хвост и невидимые шипы просто давят, рвут людей на части.

Я всего лишь несколько раз повернулся, несколько раз ударил, но этого оказалось более чем достаточно. Никто из бандитов убежать не успел – они просто не поняли что происходит, и теперь вокруг меня валялись с десяток переломанных изуродованных тел.

Возбуждение быстро спадало, и я тяжело опустился на землю. Вот и повоевали. Невыносимо тянуло лечь, но я из непонятной гордости ткнул руками перед собой, чтобы не упасть, и увидел на земле отпечатки двух огромных когтистых лап. А в середине этих отпечатков – свои собственные худые ладони. А я, оказывается, могу быть весьма крут, по-мальчишески удивился я. И ткнулся носом в эти самые красивые отпечатки.