Пятно на репутации

Утопленник лежал на мелководье. Волны легонько плескали ему в бок, словно прощались. Было время отлива, море отступало, обнажая отмели и оставляя на берегу частицы иного, глубинного мира: ракушки, клубки водорослей, куски серого просоленного дерева.

И этот вот гостинец.

– Дела-а, – протянул констебль Клеменс, наклоняясь, чтобы перевернуть тело на спину. – Знает его кто?

Рыбаки, что жидкой кучкой стояли позади представителя власти, зашушукались, окружили труп. Коренастый Дирк Кобб присел на корточки, протягивая окромсанную ладонь в перчатке-митенке, откинул с лица утопленника влажные волосы, смахнул песок.

Покойник как покойник: бледный, востроносый и, видать, свежий: ни крабы, ни чайки его еще не попробовали. И на вид обычный: среднего роста, лет тридцати или около того, неприметное чисто выбритое лицо – ни родинки, ни шрама, только на щеке кожа чуть ободрана. Из одежды: черные брюки, жилет да льняная рубашка, когда-то белая, а сейчас измаранная в песке, нити водорослей забились за ворот, оплели пуговицы. Ботинки – добротные, но уже поношенные.

Ничего особенного.

– Не, – высказался наконец Дирк Кобб. – Нездешний.

– Не наш, не наш, – вразнобой подтвердили остальные. – Не встречали такого в округе.

Констебль Клеменс был вынужден верить на слово: сам он только недавно переселился сюда с юга страны.

– Может, с пакетбота какого свалился? – предположил кто-то.

Все обратили взоры к пасмурному горизонту. Морской путь здесь был оживленный – почтовые, торговые, пассажирские суда сновали часто, будто водомерки в пруду, а дни сейчас ненастные. Накануне штормило.

Весьма вероятно, что и свалился. Констебль наклонился, ощупал карманы утопленника. Пусты.

Гром пушечного выстрела прокатился над побережьем, вспугнув чаек, и они с криками закружились над серыми утесами. Отзвуки еще не смолкли, а пушка уже ударила снова.

Рыбаки переглянулись, послышались шепотки.

– Прибрал Господь…

– Все там будем…

– Это еще что? – спросил констебль.– Откуда стреляют?

– Из Клиффхауса, сэр, – ответил кто-то. – Два выстрела. Старый лорд Рейнроув помер.

Констебль невольно поднял голову и посмотрел вдаль, где на мысу, что стерег бухту слева, темнели старинные башни. Да, прав рыбак, все там будем.

Нужно уведомить коронера, что найден труп неизвестного. Пусть приезжает, ведет следствие…

Чайки все мельтешили в небе. Орали. Голодные, твари.

– Что ж, парни,– констебль перевел взгляд на недвижное тело. – Тащите-ка его отсюда в деревню.

– А он, значит, и говорит: играй, парень…

Тэмми Рид стукнул по стойке оловянной кружкой и со значением взглянул на слушателей. Таверна «Терновый лист», что уже лет двести стояла на перекрестке посреди деревни Клиффшор, была полна – как и в любой другой вечер. Где еще на побережье так душевно скоротаешь время, как не в тепле за кружечкой-другой темного?

Но сейчас завсегдатаи оставили неспешные беседы и столпились вокруг Тэмми – смуглого кудрявого парня, весельчака и признанного умельца-вистлера.

Случай-то особый. Не каждый день помирает лендлорд, и не каждый день свой брат фермер при сем присутствует.

– … играй. Во мне, говорит, довольно крови Эрин, так что ты, говорит, отпоешь меня заместо плакальщицы.

– Ну, а ты? Уважил старика-то? – спросил мистер Барнс, владелец «Листа», подливая рассказчику пива.

– Уважил, – Тэмми ответил без зазнайства, с достоинством. – Сперва, прямо скажу, неуютно как-то сделалось. Едва наутек не пустился, да постыдился. А после… Честное слово, от сердца играл. Сначала обычные, а после нашу, старинную. Под нее он и отошел.

Тэмми глотнул из кружки.

– И что никого больше не было?

– Никого. Даже Войта. А мисс Клэр не поспела…

Парень помрачнел.

– Ждал он ее. Окна велел растворить, чтобы слышно было: не едет ли кто. Первое время, пока силы еще были, все знак рукой сделает: мол, погоди играть, да прислушивается. А после, когда у него глаза застыли, я вистл опустил: слышу, по булыжникам подковы гремят. На чуть-чуть опоздала. Так и не попрощались…

Помолчали.

– Чудной он был, сэр Тони, – прервал тишину Дирк Кобб – загорелый, с тяжелой челюстью и цепким взглядом. Он сидел, опираясь локтем на левый край стойки. – Кто б еще додумался под музыку на тот свет отчаливать.

– По своему обычаю жил, по своему и помер,– подвел итог мистер Барнс. – Ладно, давайте-ка помянем старика. За лорда Энтони Рейнроува, помилуй Господь его безбожную душу, и за Клэр Рейнроув, новую нашу леди…

– Чтоб она арендную плату снизила! – добавил кто-то. Все рассмеялись.

– Не рано ли празднуете, – заметил сварливый голос. – Еще и завещание не оглашали…

Слова эти произнес потрепанного вида господин, что сидел за угловым столиком над стаканом джина. Наружность у него была под стать голосу – не располагающая: взъерошенные волосы с проседью, нездорового цвета лицо, глаза с набрякшими веками. Манжеты замараны чернилами.

– Так давно же ясно, куда телега катится! – ответил мистер Барнс. – А уж после того дела… Черт, прости, Тэмми…

Потрепанный господин приложился к стакану, едва слышно пробормотав: «Сопляки».

– Что-то твой отчим сегодня не в настроении, – заметил владелец таверны Тэмми Риду.

Парень брезгливо дернул уголком рта.

– Ну, его. Как всегда: то ли недопил, то ли перепил… О, гляньте-ка, Флетчера принесло.

Порог «Листа» как раз перешагивал молодой человек в лакейской ливрее. Он нагнулся, дабы щегольская шляпа не встретилась с притолокой, выступил на середину комнаты и объявил с видом наглым и надменным:

– Мистера Эдвина Шарпа, поверенного, просят как можно скорее прибыть в особняк со всем потребным для оглашения завещания. Коляска ожидает.

Дубовый зал Клиффхауса на памяти Шарпа почти не открывали. Помещение выстыло: не помогали ни спешно разведенный слугами огонь в камине, ни стакан горячего вина, который принес Флетчер.

У юриста мерзли пальцы. Пространство, озаренное языками пламени, было ничтожно мало в сравнении с гулкой темнотой остального зала. Обшитые мореным дубом стены исчезали во мраке, а оттуда на Шарпа взирали Рейнроувы – юные и старые, закованные в латы и облаченные в шелка, сжимающие мечи, тросточки и веера.

Всего лишь портреты, отчего же мнится, будто чей-то взгляд буравит спину. Шарп вгляделся в особенно густую мглу на галерее.

Нет, не только портреты.

Раздались шаги, и поверенный поднялся со стула. В зал вошли две дамы. Впереди – мисс Клэр Рейнроув, племянница покойного лорда, этой весной достигшая совершеннолетия. Миловидная девушка, ничего не скажешь, но только не сейчас: заплаканные глаза никого не красят. Не в трауре, в забрызганной грязью амазонке: как прискакала сюда со станции, так и не переоделась.

Зато вторая дама уже облачилась в черное. Миссис Уиллоби, компаньонка мисс Клэр. Значит, вот кто прибыл в карете, что стоит во дворе.

Поклон, слова приветствия.

– Мисс Рейнроув, позвольте мне выразить соболезнования по поводу понесенной вами утраты…

– Благодарю, мистер Шарп. – Клэр Рейнроув прошла к камину. – Однако, не скрою, я была удивлена, узнав о цели вашего визита. Обсуждать подобные вопросы сейчас, когда тело его светлости еще не покрыла земля, – голос девушки дрогнул, – по меньшей мере бестактно.

– Однако за мной послано, – ответил поверенный. – Но если вы желаете…

– Ну, право, милочка, – прогудела миссис Уиллоби. – Чем быстрее мы уладим формальности… А мистер Шарп проделал путь на ночь глядя…

– Что ж, пусть так, – Клэр протянула ладони к огню.– Выполняйте ваш долг, сэр.

– Потребуются свидетели? – встрепенулась миссис Уиллоби. – Флетчер, позовите Войта.

Камердинер милорда Билл Войт явился через пару минут. Солидного вида мужчина лет сорока, он поклонился и, не говоря ни слова, встал у границы освещенного круга, заложив по обыкновению руки за спину.

Поверенный открыл кожаную сумку, которую все это время держал на ремне через плечо. Извлек оттуда кожаную папку, а из папки – конверт плотной коричневой бумаги, запечатанный сургучной печатью с оттиском родового герба.

– Прошу проверить: печать в целости, надпись на конверте сделана рукой его светлости и подтверждена мною.

Мисс Клэр едва повернула голову, Флетчер суетливо наклонился, Билл Войт молча кивнул.

Едва слышный скрип. Шарп оглянулся на дверь и заметил, как возле нее мелькнула знакомая фигура. Пасынок. Ну-ну…

Юрист бросил быстрый взгляд на галерею и, взяв у Флетчера нож, сломал печать. Извлек из конверта листы бумаги, сложенные вчетверо – белой стороной наружу.

– Итак, приступим… – Он развернул первый лист.– О, черт!

Все вздрогнули. Поверенный оглядел лист, отбросил его на стол, осматривая следующий…

Чистая бумага. Ни строчки, ни буквы, ни знака. Ничего.

Миссис Уиллоби прижала руку к сердцу. Флетчер, обнаглев, присвистнул и повертел лист, проверяя на свет, Билл Войт и тот ошеломленно пялился на стол. А мисс Клэр лишь непонимающе прошептала:

– Как же это…

И тут раздались аплодисменты. Резкие, сочные, они прозвучали, как выстрелы, заставив людей вздрогнуть в недоумении и испуге, а после обратить взоры к темной галерее, окружавшей зал.

Туда, где, поднявшись на ноги, словно зритель в финале спектакля, рукоплескал, ликовал, хохотал во все горло единственный сын почившего – Айзек Рейнроув.

С этой минуты – новый хозяин Клиффхауса.

– Все – Айзеку!

Тэмми выкрикнул эти слова с порога, и в «Листе» на миг настала недоверчивая тишина. А после – как плотину прорвало:

– Как так – Айзеку?! Почему – Айзеку?!

Завсегдатаи тотчас взяли парня в кольцо у стойки, требуя объяснений. Тэмми сбивчиво пересказал сцену, подсмотренную в особняке, и люди уставились друг на друга, переваривая дурную весть. Верить не желалось.

– Может, ты чего не так понял? – спросил кто-то.

– Все я понял! – взревел Тэмми. – Что нет правды на свете – понял! Чего еще?

Он врезал ладонью по стойке, так что в шкафу зазвенели стаканы.

– Эй, отстали все от парня! – велел мистер Барнс. – Не видите: не до разговоров ему сейчас!

Люди подчинились, вернулись к столикам – обсуждать неожиданный и очень неприятный поворот. Мистер Барнс плеснул в стакан джина:

– Выпей. Полегчает.

Тэмми молча заглотил спиртное, угрюмо уставился в стену.

А в «Листе», словно гудеж в улье, нарастали шепотки, переползая от столика к столику:

– Как же так вышло-то? Он же собирался его наследства лишить. После Роз…

– Да не лишить – просто все племяннице оставить. Разные вроде вещи…

– Все одно: главное – не Айзеку…

– Чистые листы… Не подлог ли, братцы?

– Тогда, что ж получается… Шарп?

– Этот может. Он на руку давно нечист…

– Шарп, больше некому… Шарп… Шарп…

Скрипнула дверь, пропуская в зал Билла Войта. Он-то что забыл ночью в деревне?

– Новый лорд изволил выгнать, – бросил камердинер, присаживаясь у окна. Мистер Барнс достал второй стакан, потянулся за бутылкой…

– Эй! – трактирщик приник к стеклу. – Гляньте на Стем-Рок! Вчерашний свет!

Люди столпились у окна. Утес на дальней стороне заливчика тонул во тьме, но в высоте у вершины маячил бледно-голубой огонек. Он то скрывался, то возникал вновь, пускаясь в причудливую пляску среди мглы.

– Эльмовы огни, братцы!

– Буря идет!

– Нет, – внезапно прошептал Билл Войт. – Это не Эльмовы огни. Это душа беспокойная…

Все умолкли. Голубоватый огонек покачивался над черными скалами – нездешний, призрачный…

– А ведь и правда,– наконец пробормотал кто-то. – Это ж Роз Беркли.

Эдвин Шарп бродил взад-вперед по кабинету, пытаясь собраться с мыслями.

Мисс Клэр наотрез отказалась обсуждать случившееся до погребального обряда, зато миссис Уиллоби готова была сожрать юриста живьем. Из особняка Шарп вышел, будто оплеванный.

Как?! Как, черт возьми, такое могло случиться?!

Лорд Рейнроув собирался лишить сына наследства. Без лишней огласки, разумеется, дабы не трепать семейное имя. Возможность сделать такой шаг имелась: майорат с родового поместья и земель был снят еще при деде Айзека через Канцлерский суд. Титул передается по мужской линии – это не оспоришь, однако сэр Энтони мог оставить и поместье, и деньги, кому пожелает – нужно было лишь составить завещание, отписав недостойному сыночку только «хитрый шиллинг».

И что же получается? Завещания нет, и случись дело еще пару лет назад – быть бы долгой тяжбе. Но прошлой осенью был принят новый акт об очередности наследования, согласно которому Айзеку, как наследнику по закону, перейдет теперь и титул, и имущество.

Ловко сработано, черт подери! И ведь даже нет нужды спрашивать: qui prodest1…

Но как?! Шарп коснулся жилетного кармана. Ключ от сейфа был на месте, как и всегда.

По мостовой простучали колеса. Шарп подошел к окну, отдернул занавеску. У калитки остановилась повозка, и с козел сполз Тэмми. Упал на четвереньки, неловко выставив руку, поднялся, навалился на ограду.

Вдребадан. Мальчишка. Сопляк.

Стукнула дверь – мать спешила на помощь сыну. Шарп отвернулся, сморщившись, будто от зубной боли.

Сопляк? А ты тогда кто? Ты, выставивший себя на посмешище?

… Кабинет его светлости, теплые отблески огня дрожат на стене. От пляски света к горлу подступает дурнота: у юриста жуткое похмелье. Его светлость поднимает со стола исписанные листы бумаги, берет конверт, пододвигает поверенному чернильницу.

– Мои свидетели уже подписали, – говорит сэр Энтони. – Не тревожьтесь: я знаю законы.

Шарп только кивает, внутренне корчась от головной боли. Он жаждет лишь одного – джина. И завещание отправляется в конверт, а он торопливо царапает удостоверяющую надпись, совершая непростительную, страшную ошибку.

Он так и не спросил, кто эти свидетели. Если они промолчат…

Господи, какой же он идиот!

1. qui prodest – кому выгодно (лат)