Пять очагов степи

РОМАН « ПЯТЬ ОЧАГОВ В СТЕПИ»

Эпиграф:

«Қонақ келсе — құт келді, қонақ үйде — Тәңре бар.»

(«Если гость пришел — счастье пришло, если гость в доме — Тенгри присутствует.»)

Ногайская пословица.

---

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЧЕРНЫЙ ХВОСТ. ГИБЕЛЬ ШЕСТОЙ СЕМЬИ

Они были шестью семьями.

Шестью очагами,вырванными с корнями из каменной пасти Империи. Шестью лодками в бурном море ковыля.

Их первая смерть пришла не от меча или стрелы, а от воды. От Едиля – великой реки, что должна была стать их спасением, их Рубиконом. Старая переправа близ Сарай-Джука давно обрушилась, а на единственный утлый паром таможенники-баскаки требовали неподъемную плату – не деньгами, а детьми, для пополнения янычарских отрядов Султана-Императора. Такого даже отчаявшиеся казанлыки принять не могли.

Пришлось искать брод. Его нашел Яхья-абзый, седобородый рыбак, глава самой многочисленной семьи. Он клялся, что знает каждую отмель на реке.

– Буйда су бик тар, тирән түгел, дип уйлыйм, – говорил он, щурясь на свинцовую воду. (Здесь вода очень быстрая, но не глубокая, думаю я).

Арман, бывший мударрис, сжимал под полой чыбы (халата) драгоценный китап – книгу рода. Его сердце сжималось от дурного предчувствия.

– Яхья-абзый, бер көн көтәбезме? Көнбатыштан болытлар килә... (Может, подождем день? С запада тучи идут...)

– Көтә алмыйбыз, Арман, – жестко оборвал его Сабир, глава семьи кожевников. – Арттан атлылар ишетелә. Алар безнең эзеннән. (Не можем ждать. Сзади слышен конный отряд. Они на нашем следу.)

Шесть семей – мужчины, женщины, дети, старики, впряглись в свои телеги-арбы и, благословясь, начали спуск к воде. Ледяной осенний ветер, тот самый, что степняки зовут Қара Құйрық – Черный Хвост, уже забирал тепло из костей.

Первыми пошли Яхья с сыновьями, разведчиками. Их телега, груженая инструментами и самым ценным – семенным зерном, накренилась, но благополучно достигла середины реки. Вторыми – кожевники Сабира. Потом – ювелиры. Потом – гончары.

Пятыми шли Арман с семьей сестры и другими родственниками. Вода хлестала выше колес, ледяными языками лизала ноги. Лира, дочь его покойного брата, шла рядом, держа за руку младшего брата Дамира. Ее глаза были прикованы к шестой телеге – семье ткачей и вышивальщиц, где была ее лучшая подруга Гульназ. Это была самая молодая и хрупкая из семей.

Именно тогда с запада накатила көнбатыш яңгыры – ливневая туча. Она обрушилась на них не дождем, а стеной воды и града. Река вздулась за мгновение. Сила течения подкосила ноги впереди идущим быкам. Телега ткачей дрогнула, накренилась и замерла на миг, зацепленная невидимой подводной корягой.

– Ата! – крикнул чей-то детский голос оттуда.

Это был последний крик. Сорвавшись с коряги, телега опрокинулась. Люди, сундуки с тонкими тканями и шелками-алаша, которые должны были стать их капиталом в новом мире, – все смешалось в ледяном водовороте. Мужчины с берега бросились в воду, но течение было неумолимо. Арман видел, как знакомый кәләпуш (тюбетей) Гульназ мелькнул на гребне волны и исчез.

Шестая семья перестала существовать. Река забрала их в дар – или в уплату за свое молчание.

На том берегу, под пронзительный плач женщин и скрежет зубовный мужчин, которые не смогли спасти, стояла мертвая тишина. Даже ветер стих, будто насытившись. Они были не шестью, а пятью семьями. Пятью осколками разбитого мира.

– Бездә вакыт юк. Күз яшьләре белән вакыт үтми, – глухо произнес Сабир, вода стекала с его бороды. (У нас нет времени. Слезами время не повернуть вспять).

Они двинулись дальше, в степь, не оглядываясь. За спиной – река-могила. Впереди – бескрайняя, безжалостная дала. У них не было выбора. Только надежда, которая с каждым часом таяла, как роса на утреннем ковыле.

---

Ветер, Қара Құйрық, теперь выл постоянно. Он выметал из-под копыт последние жалкие травинки, нес с собой прах былых орд и шепот арвахов – духов предков, не находивших покоя. Арман закутался в потертый чыба, но холод проникал глубже, в самую душу. Он нес не просто книгу. Он нес тяжесть решения, которое привело их к реке. Он нес память о лицах, исчезнувших в свинцовой воде.

— Абзый, смотри! — хрипло крикнул Дамир, прижимаясь к сестре.

На горизонте, где небо сливалось с землей в мареве, стояли они. Не всадники — воплощение самой Степи. Длинные пики, как сухие стебли ковыля, бөркі (шапки) из волчьего меха. Кони, шумами которых был ветер, недвижны. Это был дозор клана Ак-Шуба. Легенда гласила, что их бахсы умеют превращаться в волков, а их бий разговаривает с Тәңре через полет беркута.

Сердце Армана упало. После реки — это. Голод, холод, смерть позади и, возможно, смерть впереди. Женщины инстинктивно закрыли лица краями өрпеш, но не от стыда, а чтобы скрыть ужас в глазах. Дети притихли, в их взглядах не было страха — только пустота крайнего изнеможения и смутное любопытство.

— Тынышлан! (Успокойтесь!), — тихо, но властно сказал Арман своей горстке людей. — Алар безне күрделәр. Хәзер — безнең сүзебез яки безнең догабыз гына ярдәм итә ала. (Они нас уже видят. Теперь только наше слово или наша молитва могут помочь.)

Один всадник отделился и медленной, нарочито спокойной рысью направился к ним. Молодой, с лицом, высеченным ветром из бронзы, в күбе (степном халате), отороченном волчьим мехом. Его взгляд, цвета пасмурной степи, был оценивающим и отстраненным. Он осмотрел жалкий караван, задержался на пустой, мокрой еще телеге, что шла последней — телеге ткачей, на которой теперь везли лишь немногих спасшихся детей, взятых другими семьями.

Он остановил коня в двух шагах. Тишина была оглушительной, нарушаемой лишь свистом ветра в ушах и всхлипом самого младшего ребенка.

— Селәм, қонақтар, — голос был низким, без угрозы, но и без привета. Просто констатация. Здравствуйте, гости. — Қай жерден? Қайда барасыз? (Откуда? Куда путь держите?)

Арман сделал шаг вперед, чувствуя, как дрожат колени от усталости и горя. По неписаному закону степи, отвечать должен старший мужчина. Он медленно, с почтительным жестом, вынул из-за пазухи китап, а поверх бархатного переплета положил свое чулпы — серебряную нагрудную подвеску тончайшей филиграни, на которой волк, символ свободы, был оплетен корнями Древа Жизни.

— Без — алты йорттан качкан идем. Едиль — берсен алып китте. Хәзер — биш йорт, — сказал он сначала на своем родном языке, голос срывался. Затем, собрав всю волю, на ломаном, но понятном ногайском: — Без — Болгар йорттан. Безнең өй — җимерелде. Йортсыз, илсез калдык. Дала — безнең соңгы өмет. (Мы бежали из шести домов. Едиль унес один. Теперь — пять домов. Мы — из Булгарских домов. Наш дом разрушен. Остались без дома, без родины. Степь — наша последняя надежда.)

Глаза всадника, которого звали Эрке, сузились. Он не смотрел на изможденные лица. Его взгляд был прикован к чулпы. Бөре – волк. Священный предок-тотем его клана. Но оплетенный чужим, сложным узором, словно дух степи попал в сети какого-то иного мира. Это не могло быть случайностью. И река, забравшая одну из семей… Степь всегда берет плату. Возможно, она уже взяла свою долю.

Мгновение, длиною в вечность, Эрке молчал, изучая Армана, его людей, их мертвые от горя, но все еще не сломленные глаза. Он видел ремесленные инструменты, торчащие из повозок, видел осанку Армана – осанку ученого, а не воина. Қонақ… Гости. Или қорлық – добыча. Усталые, безоружные, но не раболепные. И с волчьим знаком.

Он резко развернул своего төбета (иноходца) обратно к холму.

—Иле! — бросил он через плечо, не глядя. Идите за мной.

Это не было милостью. Это не было приговором. Это была отсрочка. Отсрочка, за которую, как знал Арман, сполна придется заплатить трудом, покорностью, а может, и кровью. Но в этот миг, под леденящим дыханием Қара Құйрық, это означало одно: сегодня они не умрут. А в степи «бүген» – сегодня – это единственная реальность, которую стоит учитывать.

Пять семей, пять очагов, потухших на родной земле и еще не зажженных на новой, двинулись вслед за всадником, уходя в неведомое чрево Степи.