Пятьдесят оттенков гофры

Зум-конференция напоминала сеанс групповой терапии в дурдоме, где у пациентов отобрали галоперидол и выдали сметы.

На моем мониторе — галерея лиц, ответственных за освоение восьмидесяти миллионов рублей в вечной мерзлоте.

Верхний левый угол — Шульгин, руководитель проекта от Генподрядчика. Дорогой костюм, паническая атака во взгляде, тщательно замаскированная под «управленческий гнев».

Нижний левый — Люсенька из ПТО. Девочка-функция. Ее задача — генерировать бумагу, чтобы прикрыть задницу Шульгина. Глаза пустые, как у мороженой рыбы.

Справа — вагончик в тайге. Прораб Семенов. Лицо кирпичного цвета, щетина, шапка-ушанка, надетая набекрень, как вызов здравому смыслу. За его спиной электрик Жора пытался прикурить от паяльной лампы.

— Коллеги, я не слышу конструктива! — Шульгин постучал ручкой «Паркер» по столу. Ритмично. Нервно. Так стучат, когда хотят, чтобы мама забрала из детсада, а мама не идет. — Почему кабельная эстакада не сдана технадзору?

Я вздохнул. Воздух в переговорке был спертым. Мы обсуждали эту эстакаду четвертый раз.

— Потому что эстакада ведет в болото, Дмитрий Юрьевич, — сказал я. — Ваши геодезисты дали отметки в Балтийской системе высот. А проект сделан в Тихоокеанской. Разница — полтора метра. Мы сейчас кабелем белок можем душить, а не к подстанции подключаться.

Шульгин дернул щекой. Он знал. Все знали. Но признать ошибку геодезистов — значит признать, что его отдел нанял подрядчиком фирму сына финдиректора, которая умеет только рисовать счета, а не топографию.

— Это рабочие моменты! — взвизгнул он. — Надо было согласовывать по месту! Семенов, почему молчали?

Семенов в тайге сплюнул на пол. Камера дернулась.

— Я не молчал, — прохрипел он. — Я докладную писал. На обрывке мешка из-под цемента. Потому что бумагу вы не прислали. И картридж в принтере сдох еще при Брежневе.

— Не надо утрировать! — вмешалась Люсенька. Её голос звенел, как комариный писк. — У нас в 1С нет заявки на картридж. Есть заявка на «расходные материалы для жизнеобеспечения». Я ее отклонила. Некорректная формулировка. Надо писать: «Тонер-картридж, модель такая-то».

Я посмотрел на Люсеньку. Злой она не была. Она была функцией. Если объект завтра сгорит дотла, она единственная спасется. Потому что у неё будет служебная записка о том, что пожар не был согласован в 1С

— Люся, — сказал я. — Там минус тридцать пять. Жизнеобеспечение — это не тонер. Это водка и дрова.

— Мы не можем оплатить водку по безналу! — Шульгин схватился за голову. — Так, стоп. Меня не волнуют ваши картриджи. Где акты КС-2? Почему я не могу закрыть месяц?

— Потому что вы их не подписываете, — ответил я.

— Я не могу подписать! — Шульгин почти плакал. — У вас в шапке акта шрифт Arial 11. А по новому корпоративному стандарту, утвержденному вчера, должен быть Calibri 12. Финмониторинг разворачивает документы. Я рискую премией!

В кадр к Семенову влез электрик Жора. Вид у него был, как у человека, который познал дзен через алкогольную интоксикацию.

— Начальник, — Жора дыхнул в камеру так, что запотела оптика в Москве. — Мы тут это... Шкаф управления вентиляцией нашли.

— В смысле «нашли»? — я напрягся. — Он должен стоять в венткамере.

— Ну, должен. Но он лежал в сугробе. Мы его откопали. Только там это... Мыши изоляцию погрызли. И кто-то, кажись, насрал внутрь.

Шульгин побелел.

— Кто насрал в шкаф Rittal за полмиллиона рублей?! — заорал он. — Это диверсия! Я вызываю службу безопасности!

— Не надо, — махнул рукой Семенов. — Это, наверное, медведь. Он тут ходит, интересуется импортозамещением.

— Какой медведь?! У нас объект огорожен! По периметру охрана ЧОП «Бастион»!

— ЧОП «Бастион» уволился всем составом неделю назад, — меланхолично заметил Семенов. — Когда вы им аванс не перевели из-за неправильного шрифта в счете. Теперь тут охрана — я и лом.

В разговор ворвался новый голос. Подключился «Главный Энергетик» заказчика, Борис Игнатьевич. Дед, который, кажется, лично крутил лампочки Ильичу. Он всегда подключался с задержкой и всегда невпопад.

— Коллеги, я посмотрел фотоотчет, — прошамкал дед. — Почему кабель уложен в желтую гофру?

— Потому что серой не было, — ответил я. — А какая разница? Она в земле.

— Большая разница! — оживился дед. — Желтая — это газ. А у нас электричество. Если экскаваторщик копнет и увидит желтое, он подумает «газ» и не станет копать. А должен копать.

— Если он копнет и перерубит десять киловольт, ему будет все равно, какого цвета была гофра, — сказал я. — Он станет горсткой пепла.

— Не надо драматизировать! — перебил Шульгин. — Перекрасьте.

— Что? — Семенов выронил сигарету.

— Гофру. В земле. Перекрасьте в серый цвет. Купите баллончики и перекрасьте. Иначе технадзор не подпишет. И шрифты в актах поправьте.

Я смотрел на Шульгина. Он не шутил. Он серьезно верил, что покраска пластиковой трубы в мерзлой земле важнее, чем то, что у нас нет отопления в бытовках. Это был идеальный мир корпоративной шизофрении. Мир, где форма победила содержание, изнасиловала его и закопала под елью.

— Дмитрий Юрьевич, — сказал я очень тихо. — Денег дайте.

— Будут деньги! — Шульгин поправил запонки. — Как только устраните замечания. Перекрасьте гофру, поймайте медведя, перепишите акты на Calibri. И еще... Люся, что там с охраной труда?

— Да! — встрепенулась Люсенька. — Семенов, у вас на видео электрик без каски. Штраф пятьдесят тысяч. Удержим из следующего транша.

Жора на заднем плане надел на голову эмалированную кастрюлю.

— Так пойдет? — спросил Семенов.

— Не по ГОСТу, — отрезала Люсенька.

— Итоги, — Шульгин посмотрел на часы. Ему нужно было бежать на массаж. — Срыв сроков на вашей совести. Финансирование приостановлено до устранения «фекального инцидента» в шкафу автоматики и покраски гофры. Протокол совещания Люся пришлет. Шрифт проверьте!

Экран погас.

Я остался один в тихой переговорке. На столе лежал счет за электричество. Шрифт был Arial.

Я не буду им звонить. Я не буду перекрашивать гофру. Я сейчас пойду, куплю бутылку виски, сяду в кресло и буду смотреть на стену. Потому что единственная правда в этом деле — это медведь, который насрал в шкаф автоматики. Он единственный, кто адекватно оценил наш проект.