Пыльное небо

Пыльное небо

Михаил Дьяконов. Артем Рыбаков.

1.

После заката от реки потянуло прохладой, и гнетущая дневная жара начала отступать куда-то вдаль, следом за упавшим с неба солнцем. Воздух очистился от пыли, которая днем забивала легкие, и усталые люди услышали наполнившее закатную тишину многоголосие ночной жизни. Застрекотали кузнечики, а может быть и сверчки; с близлежащего луга донесся хрип коростеля, время от времени забиваемый «спать падем» перепела, а на опушке березового леса призывно защелкал соловей... Красота!

На темнеющем небе плавно зажигались разноцветные звезды и только на западе, словно отсвет пожара медленно догорал кровавый закат.

«Да, – подумал сержант Дикий, – ночи теперь короткие, не успеешь уснуть, ан солнышко опять всходит над землею. Хорошо, что хоть новолуние, а то бы вообще темного времени в сутках не было… Чтоб его так за ногу!»

Он раскурил потухшую было папиросу потом глубоко вздохнул и продолжил диалог с самим собой:

«Эх, где мои двадцать лет?! Да хоть бы и тридцать! Хоть и устал как собака, а заснуть не могу... Вон, пацаны все уж дрыхнут без задних ног, а у меня ни в одном глазу! Опять промаюсь за полночь, как позавчера, а поутру опять клевать носом буду! А ведь утром нам в лагеря, если, обратно, дождик не ливанет …» - Не сказать, что Филипп Дикий был человеком необщительным – просто жизнь за последние лет пять отучила его от излишней откровенности. А поговорить с умным человек иногда страсть как хотелось, вот и перекатывал он мысли в голове, ведя такую странную беседу с самим собой.

Дикий глубоко затянулся, и, добив папиросу в пару затяжек до гильзы, аккуратно закопал чинарик в красном ящике с песком. Почесав в задумчивости подбородок, он поднялся, решив на сон грядущий прогуляться до увала, где располагалось батальонное отхожее место, носившее в чём-то поэтическое прозвище «Десять орлов». Так меткие на язык бойцы прозвали хлипкую конструкцию, представлявшую собой за десять очек, прорубленных в деревянном настиле и отгороженных от внешнего мира щелястой стеной, на которую опирался навес, построенной скорее не для обеспечения какой-то защиты от дождя, но вопреки ей.

Шагнув за палатку, он покосился на стоявшие справа три серых угловатые громады, в которых опытный взгляд мог угадать укрытые грузовые автомобили, точнее – тягачи с тентами, возле которых маячил боец с винтовкой.

«Вот они, тягачики наши новенькие», – с радостью подумал сержант. С тех же примерно пор, как сошла на нет его разговорчивость и пропало доверие к людям, начал Дикий одушевлять технику. Филипп понимал, что узнай кто из его сослуживцев о том, что он мысленно разговаривает с тракторами, орудиями и даже со своей винтовкой – проблем не избежать. Три мощных дизельных арттрактора «Ворошиловец»[1], которые их 12-й гаубичный артполк получил лишь месяц назад, отдыхали перед предстоящим маршем. Один из этих исполинов был теперь его собственностью, его оружием.

Кроме этих могучихй машин, в их втором дивизионе был один «Коминтерн», шесть «Сталинцев», семь «Натиков», пять грузовиков ЗИС, но лишь по две 152-мм гаубицы девятого дробь тридцатого переданные в первую и вторую батареи. Третья батарея дивизиона гаубиц вообще не имела, а из транспортных средств могла похвастаться только шестью малохольными «полуторками», которые чаще всего играли роль «машин-хозяек» всего полка. Таким образом, их артдивизион вместо положенных по штату двенадцати гаубиц имел лишь четыре, остальное артимущество находилось либо в ремонте, либо ожидалось с заводов.

«Как у непутёвой кухарки – кастрюли есть – крышек нет - подумал сержант, вспомнив все эти странные некомплектности. - В первом дивизионе дело с матчастью получше, будет… Но на то он и «Первый».»

В парке «парадного» дивизиона было четыре 122-мм гаубицы образца тридцать восьмого года и восемь десятого дробь тридцатого, а также один «Коминтерн», два «Сталинца», десять «Натиков», три трехосных пятитонных ЗИСа и две «полуторки». В июле полк ожидал поступления новых 152-мм гаубиц. Самых что ни на есть новых - образца одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. С раздвижными станинами. Говорят - очень похожи на новыми стодвадцатидвухмиллиметровками, что уже имелись в первом дивизионе.

«Эх, а зампотех говорил, что еще двух «Ворошиловцев» пришлют. Ноо, опять в Первый. Но до того, один чёрт, ещё дожить надо! – сержант остановился, решая, а не нарушить ли слегла устав и не оправиться прямо здесь, под кустом, но, в конце концов любовь к порядку пересилила лень и он продолжил свой путь к «Орлам». - Завтра в поле выезжать, будут окружные учения, – размышлял Дикий, – а гаубиц опять нет ни хрена. Ну почему о ремонте и смене матчасти у нас начинают задумываться именно с началом полевых занятий, как будто другого времени нет? Словно трудно было сдать орудия в ремонт и совершить их замену прошедшей зимой, ну, или весной на худой край? Нет! У нас как обычно: «На охоту собираться – собак кормить!»

– Стой! Кто идет?! – неожиданно раздался слева чей-то глухой голос.

На фоне серой палатки обозначился черный силуэт человека в фуражке, там где положено было быть рту, теплился огонёк папиросы. Незнакомец затянулся и нижняя половина его лица осветилась.

«Комбат!»

– Здесь сержант Дикий, товарищ капитан!

– Узнали, – усмехнулся капитан Матвеев, точным щелчком пальца отправляя свой окурок в противопожарный ящик с песком.

– Да, товарищ капитан, узнал по голосу!

– Отчего в такой поздний час по парку слоняетесь?

– Да желудок что-то расстроен. Наверное, съел что-то не то! За увал иду!

– Вы уж поаккуратнее! Завтра нам в поля, не усните за рычагами!

- Никак нет, не усну! – командирам Филипп всегда отвечал молодцевато и браво. Любят они это, командиры-то.

- А как ехать будете, с желудком-то?

– Буду в порядке, товарищ капитан! Обещаю!

– Ты потише, товарищ сержант. Чего горланишь? Мы же вне строя. Ты… вы что, по-людски общаться разучились?

– Нет, товарищ капитан, не разучился.

– Ну вот, опять… Вам лет сколько?

– Сорок два осенью стукнет. – Не то, чтобы этот разговор был Филиппу Дикому неприятен или тяготил, но держался он настороженно и, если бы не ночь, то капитан разглядел на лице своего подчинённого выражение которое лучше всего описывалось фразой: «Ну чего тебе надо, начальник?»

–Вот, вы старше меня, две боевые медали, опять же, имеете, а ничего, кроме да, есть, нет, не знаю, я от … вас не слышал… Не обидешься, если я к тебе на ты вне строя буду?

– Нет, не обижусь!

– Так давай хоть познакомимся по-людски, а то уже скоро два месяца командую батареей, а как зовут младших командиров – и не знаю. Да и вы обо мне – считай, что и ничего. Меня зовут Матвеев Сергей Александрович, а тебя?

– Дикий Филипп Михайлович, сержант, одна тысяча восемьсот девяносто восьмого, призван из запаса в декабре тридцать девятого на финскую, там и медали получил, - отчеканил сержант

Капитан поморщился и вздохнул:

– Добро. А друзья-родные у тебя есть?

– Конечно, родные есть. Дочь, сын, внук в прошлом году родился, еще братья и сестры имеются. А друзья, – он вздохнул, – наверное, и друзья тоже есть, только никого почему-то не вспомню.

– До сих пор не можешь забыть свой лесоповал?

– О, вас тоже просветить успели... – задумчиво протянул Дикий. - Знаете, товарищ капитан, кто там был, тот всю жизнь помнить будет. А у меня еще и двух лет не прошло, как вернулся.

– Ну ведь вернулся же! Насколько я знаю, все обвинения с тебя были сняты, то есть, оправдан ты по всем статьям! Стало быть, Родина в тебе врага не видит!

– Оправдан? Наверное… Родина врага не видит, только вот в партии почему-то не восстановили, документы об образовании не вернули, на прежнюю работу принять отказались… Люди косятся… Хотя что я ною? И в самом деле, главное – вернулся я оттуда! - Дикий закусил губу и судорожно зашарил по карману, пытаясь выцепить свой знаменитый на весь полк деревянный портсигар.

– На, кури! – Матвеев протянул ему пачку «Казбека», прижав к ней пальцем коробок спичек.

– Спасибо, у меня свои, – Дикий, наконец, справился с портсигаром и закурил.

– Да, правду про тебя говорят, что никого к себе не подпускаешь дальше границ, уставом очерченных. Ладно! Если в неофициальной обстановке буду тебя «Михалычем» звать, не обидишься?

– С чего обижаться-то? Меня так и на заводе звали, и на … том самом лесоповале!

– А на заводе кем работал?

– Технологом. Потом заместителем главного инженера.

– Так, значит, у тебя высшее образование есть?

– Есть. И что? – с ясно слышимым вызовом спросил в ответ сержант.

– Как это «и что»? В батарее едва половина грамотных, а с семи или десятилеткой – только девять человек., А ты, чудак-человек, наверняка тригонометрию знающий, спрашиваешь «ну и что?»! Нет, дорогой товарищ, пора с твоими этими «и что» что-то делать! Не место тебе спокойно за рычагами трактора отсиживаться!! Сержант, опять же…

Капитан вдруг осёкся и замер, внимательно вглядываясь в красные отблески давно ушедшего за горизонт солнца.

– Зловещий какой-то закат сегодня. Не замечал? Словно кровавый. Никогда не видел такого! – после минутного молчания сообщил он Дикому

– А я такой помню. В четырнадцатом, как раз накануне войны с немцем.

Комбат обернулся:

– Считаешь, что война завтра начнется?

– Да, кто ж его знает? Завтра оно видно будет!

– Да, завтра точно видно будет, – согласился капитан и примирительно похлопал Дикого по спине. – Ладно, за увал и - отдыхать! А будет день, еще поговорим с тобой. Нам ведь теперь долго служить вместе!

* * *

Тревога прозвучала, когда звезды на небе начали гаснуть, а на востоке ночная тьма уже сменилась первым неуверенным ещё светом утренней зари.

«Странно, – подумал Михалыч, торопливо накручивая обмотки, – вроде бы никаких тревог перед выступлением в лагеря прежде не проводили…»

Он привычно охватил талию ремнем с подсумками, схватил карабин о и, уже выбегая из палатки, услышал какой-то необычный звук. Еле слышимое басовитое гудение, которое ощущалось не столько ушами, сколько кожей и животом. Этот вибрирующий гул словно повис в воздухе, постепенно наползая со всех сторон.

– Воздух! – во всю мощь своих легких заорал старшина первой батареи Никифоров. – По ще-елям!

Личный состав, уже было собравшийся на плацу, прыснул во все стороны.

« Словно тараканы! – пронеслось в голове. – Что за чертовщина, это совсем не похоже на отъезд в лагеря? Проверка или провокация?»

Дикий с разбега скатился в неглубокую щель, которую батарейцы давным давно вырыли на опушке леса.

– Гля, сколько их! – плюхнувшийся рядом круглолицый заряжающий Шматко показывал пальцем в небо, шумно переводя дух. Михалыч обернулся и обомлел - по светло-серому, уже слегка заголубевшему на востоке небу, немного левее их, из тьмы западной части неба не спеша выползала большая темная туча, состоящая словно бы из множества маленьких черных мух, или, скорее, крестиков.

– Самолеты, – не то утверждая, не то вопрошая произнес его будто бы чужой голос, едва слышный за гудением сотен моторов.

– Куда они? – недоуменно проорал Шматко ему прямо в ухо. От гула с неба казалось вибрировала сама земля, понятно, что слова было практически не слышно.

– Не иначе, на Львов идут! – проорал в ответ сержант.

– Их же тут сотни! – несмотря на шум, в голосе наводчика отчетливо слышались истерические нотки. - Неужто война?

В ответ Дикий только пожал плечами, непослушными пальцами пытаясь открыть крышку своего деревянного пенала-портсигара, чтобы извлечь из него последнюю мирную папиросину.

Самолеты проплыли на восток, и уже почти скрылись за горизонтом, когда на севере замелькали зарницы. Потом до ушей сидящих в щелях артиллеристов донеслись мощные, словно грозовые раскаты, дрогнула земля.

– Бомбят!

– Шо? – резко обернулся Шматко.

– Бомбят, говорю, скоты! Похоже, в Дорогобыче бомбы рвутся! Где-то там штаб нашего корпуса находится!

– Значит - точно война! А что же они нас-то не бомбят?

– Откуда ж я знаю? Тебе этого очень хочется?

Словно в ответ на эти слова, раскаты взрывов донеслись теперь со стороны Стрыя. Бомбили где-то совсем неподалеку, земля ощутимо вздрагивала, примерно как кожа коня, когда его кусают слепни.

Шматко обернулся и посмотрел на Михалыча сумасшедшими глазами, рот его беззвучно открывался, словно наводчик хотел спросить о чём-то, но не решался.

Из военного городка долетели хриплые звуки горна.

– Командиры орудий, взводные и трактористы ко мне! – прорвался через шум голос комбата.

Дикий выбрался из щели и побежал туда, где требовалось его присутствие, окинув быстрым взглядом, за две недели ставший уже родным пейзаж. Пока ещё ничего, кроме зарниц и глухих раскатов далеких взрывов, еще не говорило об уже идущей где-то рядом войне.

Капитан Матвеев стоял возле левого в ряду «ворошиловца», разворачивая новенькую, буквально на днях полученную в штабе полка карту. К нему отовсюду стекались батарейцы. Заместитель командира, высокий и тощий лейтенант Лукашенко с блокнотом и карандашом в руках явно пересчитывал подходивших по головам.

Словно по предварительной договорённости личный состав вне строя сам всегда делился на две группы. Справа от командира обычно выстраивались номера, а слева – младший командный состав и примкнувшие к ним трактористы и шофера, которые всегда держались немного независимо, подчёркивая этим свою техническую грамотность.

– Фашистская Германия внезапно напала на нашу Родину, – получив какой-то знак от Лукашенко, внезапно начал капитан, и, встретившись глазами с Диким, слегка кивнул ему, видимо вспомнив ночной разговор, и со вздохом добавил:

– Надеюсь, что это все-таки провокация… Но мы должны быть готовы… – словно собравшись, наконец, с духом, он оборвал свои рассуждения и рубанул: – Слушай боевой приказ! Вывести матчасть и личный состав в пункт сбора номер три. Выступаем через двенадцать минут минут – ровно в пять ноль ноль. Скорость движения – пятнадцать километров в час, интервал – двадцать метров.

Головным идет трактор сержанта Дикого без орудия, с разведвзводом и связистами. Я следую с головной машиной. За нами следует «Натик» рядового Золотарева со взводом управления. Командует старшина Акиньшин. Третьим – «Сталинец» рядового Власенко с расчетом и орудием старшего сержанта Борзунова. С ними лейтенант Кукин. Четвертым в колонне – «Сталинец» рядового Мелканяна с орудием и расчетом старшего сержанта Шапиро. Старший – лейтенант Алиев. Следом – «Натики» Онищенко и Гальперина с «сиротами», что без орудий, на каждом тракторе – командиры орудий сержант Живов и сержант Жвания. Замыкает батарейную колонну «Натик» Семочкина с допбоекомплектом. Его сопровождает мой заместитель лейтенант Лукашенко. Сигналы регулирования согласно прежним распоряжениям. Все ясно? По машинам!

Уже сверкнули первые золотистые лучики восходящего солнца. На траве и холодных корпусах тракторов, там, куда падали эти ранние «зайчики», роса быстро исчезала. То тут, то там под сенью леса быстро вспыхивали и также внезапно гасли маленькие радуги. На смену гулу самолетов пришло птичье пение. И этот мгновенный переход от мирной тишины к грохоту войны и обратно в который раз поразил сержанта Дикого.

Артполк приготовился к выходу всего за десять минут, перекрыв все довоенные нормы, и только минутная стрелка, пока еще не доставшая цифру «12», держала всех за воротами. Стоявший у выезда капитан Дорфман буквально впился глазами в циферблат своих наручных часов, судорожно сжимая в правой руке регулировочный флажок. Заведенные двигатели всех машин и тракторов негромко стучали на холостых, немного смягчая общую нервозность обстановки. Первое лихорадочное возбуждение, возникшее после пролета немецких самолетов и проведенной ими недалекой бомбежки, понемногу спадало. Впрочем, несмотря на то что большинство людей молчало, было заметно, что первая встреча с войной не прошла незаметно ни для кого. Проявлялось это у всех по-разному.

Сам Дикий мурлыкал под нос какую-то заунывную мелодию, одновременно выстукивая ритм пальцами на рычагах.

Капитан Матвеев то и дело совал руку в полевую сумку, извлекая оттуда всякий раз какой-то новый предмет, и также стремительно убирал его назад.

Старшина Акиньшин жевал крошки хлеба, обильно сдобренные табаком и песчинками, которые выгребал из глубоких карманов своих галифе... Золотарев барабанил пальцами по борту тягача, Шматко грыз спички и то и дело принимался ковырять ими в зубах и ушах …

Но, независимо от того, что ждало всех впереди, бойцы и младшие командиры преданно смотрели на капитана Дорфмана, что отсчитывал секунды перед маршем, как и на топчущегося поодаль майора Цешковского.Смотрели как на спасителей, как на богов. В эту минуту сержант Дикий вдруг почувствовал, что как и все, он тоже ждет от своих командиров чуда. Ведь от их воли теперь зависела жизнь и его, и сотен других людей.

– Поше-е-ел, – махнул флажком Дорфман, и головной «Ворошловец» полка, выстрелив клубом черного дыма из трубы, взревел дизелем, и, протяжно просигналив клаксоном, резво рванулся к воротам. За ним, гудя, как паровозы, двинулись трактора и грузовики первого дивизиона, таща на сцепках свои 122-мм гаубицы.

Дождавшись, когда к воротам проследовал «газон» со счетверенной установкой «максимов» в кузове, замыкавший колонну первого дивизиона, Дикий воткнул вторую передачу, потом плавно отпустил сцепление и, ступенчато подтормаживая правой педалью, пристроился в хвост прошедшей зенитной установке. Проезжая теперь уже бывший КПП, Михалыч, как и другие водители, сильно надавил на клаксон, прогудев на прощание лагерю, тогда как Матвеев высунулся из кабины и, стоя на подножке, грустно смотрел назад и махал кому-то рукой.

Писаря штаба 12-го гаубичного артполка и сидящие в повозках снабженцы махали в ответ.

Полк прощался с гостеприимным Стрыем и спешно уходил в близлежащие леса, в то время как к месту их прежнего расквартирования приближалась волна бомбардировщиков с черными крестами. И, хотя артиллеристы, счастливо избежавшие этой встречи, не могли видеть вздымающиеся фонтаны земли там, где они находилисьменьше часа назад, отсутствие потерь не могло не сказаться положительно на состоянии людей.

* * *

Пока личный состав на точке сбора приводил себя в порядок, командование артполка ставило подчиненным задачу на марш. Первую настоящую боевую задачу в их только еще начавшейся военной жизни:

– Выступаем в пять сорок и следуем колонной вот сюда, в район Выйсковичи, – рука майора Цешковского спичкой указывала точку на карте, расположенную северо-западнее Самбора. Он сделал паузу, и, удостоверившись, что все комбаты нашли это место на своих картах, продолжил: – Записать маршрут движения, – комполка поднял карту к глазам и начал неспешно перечислять названия населенных пунктов, тогда как подчиненные командиры скупо черкали карандашами в своих тетрадках и блокнотах.

Затем Цешковский обвел глазами собравшихся и нахмурился:

– Сразу скажу - маршрут непростой. Нам необходимо за восемь часов пути преодолеть около девяноста километров и на пункте сбора быть готовыми к немедленному открытию огня. В пути в обязательном порядке организовывать подвижные посты ВНОС! При появлении вражеской авиации, а также в местах отдыха рассредоточиваться и маскироваться. Машины отводить по возможности под деревья, на дороге не бросать. Водитель, бросивший машину на дороге, будет предан суду… - Комполка оторвался от бумаг и, снова обведя всех собравшихся суровым взглядом, судорожно сглотнув, продолжил: – В ходе марша вышедших из строя не ждать! Отставшим после ремонта своими силами или с помощью ремонтных подразделений самостоятельно добраться до точки сбора не позднее восемнадцати ноль-ноль. Все ясно? Разойдись!

Все одобрительно загудели, давая понять, что среди них дураков нет, и направились к своим подразделениям ставить задачу.

* * *

– Ну что скажешь, Михалыч? – неожиданно по отчеству обратился Матвеев к своему трактористу.

– А что говорить-то? Ехать надо!

– Правильно! У тебя, надеюсь, все готово?

– Все! Только горючего чуть более полбака. Дозаправить бы, а то, чую, что одним переходом у нас тут не обойдется!

– Ну, до места назначения-то нам хватит? – впрочем, уверенности в голосе командира не было.

– На сто пятьдесят километров должно хватить, даже с запасом. Но тут от дороги зависит...

– Ну а там должны тылы дивизии подтянуться с ГСМ и БК. – Он замолчал, словно обдумывал какую-то важную мысль, потом совершенно неожиданно сказал: – А ты прав был вчера про кровавый закат.

– Так то не я, то природа нам знак подавала. Бог, как сказали бы при старом режиме…

– Бог говоришь? Ладно, заводи машину!

[1] Подробнее смотри Глоссарий.