Пытошная № 8

Сразу скажу, мне эти истории не нравятся. Но раз в год, встречаясь по весне с однокашником Максом в парке, мы снова вспоминаем про них. Пьем кофе, считаем седые волосы, курим и говорим, таращась на давно неработающее колесо обозрения.

А не нравятся мне они не столько своей мрачностью, сколько местами излишней надуманностью и сдобренной порцией людской фантазии. Что не история, так бульварный ужастик.

С каких бы тем не начинали встречу, всегда утыкаемся в длинный список «городских легенд». Сколько уже детей у Ксюши, вышел ли из тюрьмы Серега, как живут в эмиграции Олег, Оля и Дашка — вопросы, конечно, классные. Только с самого детства и меня и Макса притягивали мистические истории, коих в нашем двухсоттысячном гетто хватало.

«Городок 200» — так иронично называли наш ПГТ — поселок городского типа.

«Отсюда уезжают, а ежели и возвращаются, так только умирать. Больше здесь делать нечего! И вы уедете, и правильно», — давала мне в подростковом возрасте наставления парикмахерша. Ей как ни объясняй, всегда два варианта прически: короткая спортивная или длинная модельная.

Треп мы всегда начинали с бомбоубежища. Приведений внутри этой «горы», с которой зимой катались на санках и лыжах, боялись все, кроме бомжей. «Блаженные» засрали единственный вход так, что даже ответственные за городок и безопасность обходили «бомбик» стороной.

Поговаривали, что в конце семидесятых внутри случайно заперли двух мальчишек. Дед вспоминал, что одно время действительно бомбоубежище не закрывали на ключ. «Кому оно надо было? Стоит себе гора и стоит, а тут взяли и закрыли».

Детей искали всем городком. Несколько дней. Без собак. След сбил потерянный на подступах к лесу сандалик-бегемотик. Кожу на такой обувь, кто помнит, нужно размягчать молотком, чтобы детская нога не стиралась в кровь. Все и подумали, что мальчишки потерялись в лесу.

Наконец-то решили глянуть в бомбоубежище. Как дернули за дверь, то сразу сообразили, что они там. Ключ хрен пойми у кого и где, бензорез, искры. Открыли. Один пацан — труп, другой сошел с ума. А тронулся он по той причине, что несколько часов смотрел на мучения своего друга, упавшего животом на металлический прут. Да и потом еще сутки находился вместе с остывающим телом.

Постепенно история обрастала бородой, мол, в бомбоубежище призрак мальчишки, оставляющий кровавые следы из-за стертых сандалями ног. Перешептывались, мол, пацан-призрак, ставит подножки всем, кто туда заходит, чтобы внутри умер кто-нибудь еще. Говорили, что кто-то еще умер… потом еще… А тот — самый первый — штыри расставляет, и дверь подпереть может, и кислород вытравить.

«Не ходите дети в бомбоубежище, будете заперты, проткнуты, и задохнетесь!»

Прут я не видел, Макс тоже. Раз пять мы пробирались внутрь, но уже без дополнительного риска, так как дверь не починили. Светили себе под ноги фонариками, а если не было батареек, то зажигалками, а если и на них не хватало денег, то спичками.

Призрак на связь не выходил.

— Слушай, но откуда тогда сандаль у леса? Он в одном пошел, что ли? Не, братан, что-то не так. Чуйка! Меня бы за потерянный башмак батя убил, а в те годы? Их точно кто-то туда притащил и на штырь насадил пацана. Как батон на пику для французских хот-догов! Хрясь, был пацан, нет пацана! — Макс изобразил жестом, словно держал в руке булку, а палец служил металлической валкой. Умеет добавить жести. — Жаль, что второй свихнулся.

Бабка с бородавками. Торговала в городке семечками (солеными и нет) странная старушка, усыпанная мерзкими папиломами с ног до головы, точнее, с головы до коленей. На каждый сантиметр тела по две-три из некоторых волосы торчали. Конечно, никто не знал, что у нее, простите, под юбкой, но ниже нее никаких папиллом не наблюдалось.

— Я тебе говорю, она ноги держала в ведрах с горячими семечками. Есть такое поверье! — в очередной раз убеждал меня Макс. — Нажарит, чуть остынут и она туда ноги, а потом продает.

— Ты до сих пор в это веришь? Ну зачем ей ноги в… Бред какой-то!

— А ты бы у нее сейчас купил граненый стакан? Только честно? Да по твоему лицу видно, что нет.

Конечно, все дети и подростки обходили ее стороной, покупали семечки у дедушки. Бабуся молодежь и не любила. Выпьет и материт с балкона четвертого этажа.

В доме, где она жила — газ. Наверное, включила печку и уснула. Примерно в девятом часу бабахнуло так, что цветочный горшок с ее окна долетел до хлебного магазина. Реально, без преувеличений. Хорошо соседи по работам разошлись и в целом никто не пострадал. Бабусю хоронили в закрытом гробу. Ссыпали туда все, что от нее осталось. Дом реставрировали. До сих пор до конца не могут покрасить.

— Макс, я заезжал к маме на прошлой неделе. Ничего не изменилось. Стоит облезлый. Дождь хоть помыл!

— А на балкон бабки смотрел? Я слышал, ее ночью увидеть можно. Сидит и семечки щелкает, голубям еще кидает.

Я рассмеялся и разрушил легенду:

— Там мужик какой-то курил. Балкон застекленный, на кухонном окне симпатичные шторы. Семья скорее всего и все у них хорошо.

— Ну-ну. Это с виду. Как та квартира…

— Давай. Трави!

В кирпичной пятиэтажке с большим чердаком и трапециевидной крышей, которые строили в 50–60-х годах, имелась загадочная двухкомнатная квартира. В третьем подъезде на третьем этаже. Все наше детство и подростковый период она пустовала, а мягкая обивка родной двери была изрезана. Легенда: «если порежешь дверь квартиры, то проснешься в одной из комнат и останешься там навсегда».

Мы с Максом на базарчике купили нож-бабочку. Тогда вместе с китайскими пистолетиками, пульками, машинками можно было закупиться и холодным оружием. «Нож-брелок» написал продавец Гена на ценнике. Этими «брелками» потом кого-нибудь в драках регулярно резали. И Гену по дурости кто-то убил.

Короче, вечером после школы мы пришли в подъезд. Сердце билось, хоть «скорую» вызывай. Этажом ниже покурили, нащелкали семечек.

— Я два пореза сделаю! — шепнул мне Макс. — Чтобы наверняка.

Итого четыре пореза: один мой и три Максима. Уснуть не мог всю ночь. Только начну проваливаться в сон, как тело вздрагивает, подпрыгивает на кровати и бросает в пот. Я тогда подумал, что это начала действовать «пустая квартира», мол, меня расщепляет на части и переносит туда. А мама обещала на завтрак вкусную яичницу с бубликом и жаренной «Докторской». Кстати, жаль сотовых не было, чтобы написать Максу. Он потом говорил, что тоже еле уснул.

Однажды в квартире на несколько минут загорелся свет. Это привело в настоящий восторг и шок всех, кто преклонялся перед городской легендой. А дед стебался надо мной:

«Да с ЖЭУ заходили. Квартира же городку принадлежит и заводу. Не, хотите, верьте, конечно, в домового. А я буду верить в домоуправление!»

Максим кинул пустой картонный стаканчик в мусорку, вздохнул и сказал:

— Блин, ну кто не боялся уснуть и проснуться в ней? Все боялись. И дед твой, уверен! Это же «двухсотый» городок. Водопроводная вода содержит в себе не только химикаты, но и глюки, как следствие. Наверное, не зря нас обнесли «китайской стеной».

Он имел в виду огромный кооперативный комплекс, который буквой «С» огибал весь городок. Десятки, сотни, несколько сотен кирпичных пронумерованных гаражей. Строили постепенно с самого открытия закрытого городка.

За спиной гаражного кооператива — дома, перед ними — возвышенность и железная дорога, за ней еще гаражи, но уже повыше — для грузовых автомобилей. Именно там находился гараж № 8, который у нас прозвали «пытошной», «пытошной № 8» по аналогии с популярными тогда «пышечными» и «булошными».

Детей пугали, мол, если они пойдут за ЖД, то их похитит хромой юродивый водитель автобуса, закроет в своем гараже и будет пытать. Вот этой темы мы реально боялись. Мужик реально был странным, нервным, дерганным. Говорят, после Афгана. И воняло от него жутко, и взгляд такой — смотрит на тебя и испепеляет. Пару раз в кустах шпионили, но ничего. Никто туда не приходил, никто не выходил. И мы забили.

А потом из гаража вышел он, держа за волосы отрубленную женскую голову. С ней мужик дошел до овощного магазина и положил ее на полку — прямо туда, где в стеклянных банках стояли соки.

— Сколько трупов нашли у него в подвале?

— Кажется, семь. Зверски замученных девушек, — припоминал я. — Все не местные. Наверное, подвозил.

— И банки из-под «Провансаля» с глазами. Только глаз-то не четырнадцать, а тринадцать. Где еще один?

— А ментам он что говорил?

— Что себе вставил, но медики это опровергли.

— Вот поэтому я и в квартиру до сих пор верю, и пацан не просто так свой сандалик потерял. Кстати, на днях Светку видел. В Израиль с мужем уезжает. В Хайфу. Навсегда. Квартиру мамы в городке продали. А у маньяка-то глаза разных цветов.

<апрель–май 25-го>

От автора. Друзья, если вам понравилось это произведение, то рекомендую повесть «ГРОБ».
Найти ее вы можете в моем профиле или по ссылке:
https://author.today/reader/364862/3363843