"Game over"

XXV век. Время, когда технологии стали воздухом, которым дышат, и клеткой, в которой живут.

Воздух был чистейшим, отфильтрованным до стерильности, но в нём витала несмываемая пыльца тотального контроля. Небо под мегаполисом Хокки-Люкс никогда не было чёрным. Его прорезали, словно светящиеся кровеносные сосуды, бесшумные магнитные канаты, по которым скользили капсулы-транспорты. Голографические рекламные щиты, чуткие к биометрике прохожих, меняли предложения, едва человек бросал мимолётный взгляд: «Ты выглядишь уставшим. Гель „Энерджи-плюс“ — заряд на 72 часа!», Твои показатели стресса завышены. Сеанс медитации всего за 15 кредитов».

Люди в этом потоке были похожи на идеально откалиброванные шестерёнки. Они двигались плавно, без суеты, их лица были масками спокойного благополучия. Глаза - чисты, широко раскрыты, но на удивление пусты. В них не было огня любопытства, трепета волнения или морщинок от настоящей, несимулированной улыбки. Они потребляли развлечения, новости, общение как топливо - эффективно, безотходно и моментально забывая старое, чтобы освободить место для нового. Они видели всё, но больше ничего не чувствовали. Казалось, их души были аккуратно упакованы в герметичные контейнеры где-то на задворках сознания.

В самом сердце этого стерильного, холодного рая, в крохотной пекарне "Синто-Хлеб", что затерялась между гигантскими неоновыми фасадами, работал 25 - летний парень Нови Шнайдер. Это место было таким же анахронизмом, как и он сам. Заведение пахло не свежей выпечкой, а густым, приторным синтетическим ароматизатором «Горячий французский багет», который въелся в стены, одежду и, казалось, в самые поры.

Жизнь Нови была бесконечным, зацикленным алгоритмом. Подъём в 5:30 по биологическим, а не сетевым часам. Скудный завтрак из питательного концентрата со вкусом, который с натяжкой можно было назвать «яичницей с беконом». Дорога на работу под аккомпанемент навязчивого щебета рекламы из уличных динамиков. И затем - десять часов стояния за прилавком, отмеряемые монотонным, точно отточенным скальпелем, замечаниями хозяина.

Мистер Хогг был живым воплощением системной ошибки, багом в идеальной прошивке мира. Он был тучным, вечно потным, а его лицо, налитое кровью от постоянного, почти ритуального негодования, казалось, вот-вот лопнет. Он ненавидел всё: клиентов, которые слишком долго выбирали; своих роботов-пекарей, которые иногда давали сбой; и больше всего - своих живых работников. Унижать их, особенно на публике, лишать их премии или задерживать жалкие крохи зарплаты за малейшую оплошность - это было его кислородом, его единственной подлинной страстью.

Нови терпел. Он втягивал голову в плечи, когда гнев Хогга обрушивался на него, и старался стать как можно более незаметным, прозрачным. В мире, где живой, неавтоматизированный труд давно стал архаичной, почти исчезнувшей роскошью, эта унизительная работа была его крошечным, шатким, но единственным островком стабильности. Она давала ему кредиты на еду и крышу над головой. Крышу над его личным, единственным убежищем.

Его настоящая жизнь начиналась за дверью его квартиры-капсулы "Стандарт-Плюс", номер 304-Б. Здесь, в этих четырёх стенах, забитых старой, не поддающейся апгрейду техникой, он мог, наконец, выдохнуть. Скинуть улыбку-маску, натянутую для капризных клиентов, и дать лицу обрести его естественное, усталое и немного отрешённое выражение. Его миром были не сияющие неоновые улицы, не виртуальные курорты, которые рекламировали на каждом углу. Его миром были вселенные, запрятанные в потрёпанные картонные коробки и пластиковые кассеты с стёршимися голограммами.

На полке, рядом с койкой, аккуратно, с почти религиозным пиететом, стояли его сокровища: легендарная «Кибер-тень 7» с её бесконечными неоновыми трущобами; эпичный «Последний рубеж 3», где он командовал целым звездолётом; и его тайная слабость - «Крах матрицы: Перезагрузка», наивная и полушуточная игра по мотивам древнего фильма его прадеда. В этих мирах он был не Нови-продавец, вечно виноватый и затюканный. Он был Нови-герой, Нови-лидер, Нови-тот, кто принимает решения и вершит судьбы. Это был его единственный, жалкий и в то же время священный способ чувствовать себя живым.

Однажды утром, особенно хмурым и дождливым (искусственные осадки, запланированные для очистки атмосферы), его ноги, словно повинуясь старой, забытой программе, сами понесли его не по прямому маршруту к пекарне, а свернули в узкий, плохо освещённый переулок. Там, зажатый между гигантскими стенами небоскрёбов, ютился «Магизон».

Это место было не просто анахронизмом. Это был археологический артефакт, музей самого себя. Воздух внутри был густым, спёртым и на удивление сложным - он пах остывшим металлом, пылью веков, старым пластиком и едва уловимой сладостью тления. Вместо парящих в воздухе голограмм здесь были стеллажи до потолка, заставленные коробками с потёртыми углами, потускневшими голографическими обложками и кричащими, ретро-футуристичными шрифтами.

Нови, заворожённый, скользил между рядами, ведя пальцем по корешкам. «Космический рейнджер: Восстание», «Виртуальный император», «Neo-Tokyo: Сектор обречённых». Цены, выведенные на маленьких бумажных ценниках, заставляли его внутренне содрогаться. Одна такая коробка - полторы его месячной зарплаты. Мечта, висящая на полке, в трёх сантиметрах от кончиков его пальцев, и вечно недосягаемая.

Горький комок подкатил к горлу. Он развернулся, чтобы уйти, снова ощутив всю тяжесть своей ничтожности. И в этот миг его глаз, уже привыкший к полумраку, выхватил странный, необъяснимый блик. Не яркий, не кричащий, как у новинок. А тусклый, глубокий, металлический, словно отполированная временем сталь. Он шёл из самого тёмного, самого забитого угла лавки, из-под груды картонных коробок с надписью: «НЕЛИКВИД. РАСПРОДАЖА».

Любопытство - древний, неубиваемый вирус, который всесильные корпорации так и не смогли выжечь из человеческой ДНК, - проснулось в нём с животной силой. Он забыл о времени, о работе, о Хогге. Сделал шаг, потом другой, погружаясь в лабиринт забытых игровых реликвий.

Нови, почти не дыша, начал разгребать завалы. Картонные коробки осыпались, пластмассовые кассеты с глухим стуком падали на пол. И вот, под этим хламом, он увидел Её. Это была не коробка. Это был... артефакт. Грубая, клёпанная металлическая пластина, размером с ладонь, но невероятно тяжёлая. Углы её были не срезаны, а словно отрублены. Поверхность, под слоем вековой пыли и какой-то липкой, засохшей грязи, была матовой, испещрённой мельчайшими царапинами. Она не блестела - она поглощала свет, казалась инородным телом, вросшим в этот мир старого хлама.

Сердце Нови забилось чаще. Он осторожно, почти с благоговением, протянул руку и коснулся металла. Он был холодным, неестественно холодным, и шершавым. Он потряс её - внутри что-то глухо, упруго и очень плотно перекатилось, издав низкий вибрирующий звук. Это не было похоже на пластиковый треск чипа.

Он попытался открыть её, поддеть ногтём край крышки. Ничего. Шов был намертво запаян, залит тёмным, похожим на окаменевшую смолу веществом, которое слилось с металлом в единое целое. В голове зашумел вихрь вопросов. Что это? Неизданный прототип? Самоделка какого-нибудь цифрового отшельника? Заброшенный проект, несущий на себе печать настоящего безумия? Ценность находки, её странность, её тайна ударили ему в голову, как крепкий алкоголь.

И в этот миг скрипнула дверь, и тяжёлые шаги нарушили тишину хранилища.

- Эй, ты! Червяк! Что ты там копаешься?!

Хозяин лавки, мужчина с телом медведя и лицом вечно недовольного бульдога, надвигался на него. Его маленькие глазки горели подозрительной злобой. Сердце Нови упало куда-то в ботинки, а затем выскочило и заколотилось в горле с бешенной скоростью. Паника, холодная и тошная, обдала его с головы до ног. Но сильнее паники был внезапный, дикий, щекочущий нервы азарт. Его. Он нашёл это. И он не отдаст.

Не думая, движимый чистым, животным инстинктом собственности, он сунул тяжёлую, холодную пластину за пазуху, прямо к телу. Лёдок металла обжёг кожу. Он рванул к выходу, виртуозно увернувшись от цепкой, пухлой лапы, и выскочил на улицу, в искусственный дождь.

Он бежал, не оглядываясь, прижимая к груди украденное сокровище. Он нёсся по переулкам, пока лёгкие не стали рваться на части от боли, а в висках не застучал набат. Он прислонился к холодной, мокрой стене какого-то технического тоннеля, пытаясь отдышаться. По телу разливалась странная, противоречивая смесь: липкий, едкий стыд и опьяняющее, дикое чувство азарта. Он украл. Он, всегда законопослушный, неконфликтный Нови Шнайдер, переступил черту. Ради какой-то железной, непонятной безделушки. И от этого осознания по коже бежали мурашки.

Остаток дня прошёл в густом, ватном тумане. На работе всё было не так. Коллеги смотрели на него искоса, с немым вопросом. А мистер Хогг... Хогг, к его изумлению, не накричал за опоздание. Он лишь бросил на него тяжёлый, оценивающий взгляд, хмыкнул и... похвалил за вчерашнюю выручку за кассой. Пообещал зарплату без задержек. Это было так неестественно, так зловеще спокойно, что пугало куда сильнее привычного рёва. Нови чувствовал себя двойным агентом, засланным в свою же жизнь, с горячим, украденным секретом при себе. Его пальцы помнили холод металла, его разум разъедал один-единственный навязчивый вопрос: «Что же я принёс с собой?».

Домой он вернулся далеко за полночь, физически и морально опустошённый. Его капсула встретила его привычной тишиной и запахом остывшего металла. Он не включил основной свет, не стал греть ужин. Он прошёл в свою крохотную жилую зону и сел за стол, заваленный деталями от старых консолей, как алхимик, приблизившийся к разгадке философского камня.

Нови достал коробку. Она лежала на столе, тупая, тёмная, тяжёлая. Молчаливая и презрительная. Он купил по дороге самый едкий универсальный растворитель, какой смог найти в автомате - маленькую ампулу с жёлтой, маслянистой жидкостью без названия, но с надписью, «Разъедает любые полимерные соединения. Использовать в вентилируемом помещении». Его помещение не вентилировалось. Ему было всё равно.

Он включил настольную лампу, направил луч света на коробку. Теперь, при ярком свете, он разглядел её лучше. Это был не просто кусок металла. Это была сложная, кустарно, но очень прочно собранная конструкция. Видны были крошечные заклёпки, следы ручной пайки по швам. А то самое тёмное вещество, запаявшее крышку, при свете оказалось не чёрным, а тёмно-бурым, с красноватым отливом, и на ощупь оно было необычно твёрдым, как камень.

Он нанёс первую каплю. Жидкость шипела, пускаясь в мелкие пузырьки, и едкий химический запах ударил в нос. Он тёр ватным диском, счищая вековую грязь, пыль, паутину. Пыль сходила, обнажая грубую текстуру металла, но смола не поддавалась. Прошло уже около часа или может даже двух часов. Комната наполнилась токсичными парами, в голове застучала лёгкая боль, спина затекла от неудобной позы, глаза слезились. Но он не останавливался. Это стало одержимостью, своего рода - миссией. Нови счищал слой за слоем, капля за каплей, миллиметр за миллиметром.

И вот, под наслоенными времени и грязи, на лицевой стороне пластины начали проступать символы. Это не была печать. Это была гравировка, сделанная вручную, неровно, с усилием, будто выжигали клеймо.

«GAME OVER»

Ниже, чуть мельче, стояло: САМАРА ПРЕДСТАВЛЯЕТ.

Самара. Имя. Женское? Название группы? Компании? Оно ничего не говорило, не вызывало никаких ассоциаций. Оно было пустым звуком, который, однако, отдавался в сознании зловещим эхом. Его руки затряслись. Он перевернул коробку, сдирая грязь с нижней грани. И там, самым мелким шрифтом, была выбита единственная строка:«Совместимо с системами прямого нейроввода. Требуется полный иммерсивный интерфейс».

Его пробрала настоящая дрожь. Прямой нейроввод. Это была легенда, тёмная сказка из прошлого века. Экспериментальная, запрещённая технология, которая подключалась прямо к нервной системе, стирая грань между игрой и реальностью. От неё отказались после очередных неприятных случаев с игроками. Говорили о не поправимых повреждениях психики, о том, что люди не могли вернуться... Этой штуке в его руках могло быть сто лет. Она была чуть моложе его прадеда. Но всё же... Когда запрещали это устройство с нейровводом, кто решил создать для этой консоли целую игру? Если это вообще была игра.

Схватив свои «Поисковики» - умные очки, его окно во всезнающую Всемирную Сеть, - он срывающимся голосом скомандовал.

- Экстренный поиск. Все данные. Игра «GAME OVER». «Самара». Прямой нейроввод!

Линзы очков замерцали, проецируя на его сетчатку глаза бешенный поток данных. Имена, названия, обрывки старых новостей, архивные записи... И всё остановилось. Напротив каждого пункта вспыхнул один и тот же, кровенно-красный значок.

- "ПО ЗАПРОСУ НИЧЕГО НЕ НАЙДЕНО. ДОСТУП К СВЯЗАННЫМ АРХИВНЫМ МАТЕРИАЛАМ... ЗАБЛОКИРОВАН НА УРОВНЕ СИСТЕМНОГО АДМИНИСТРАТОРА".

Тишина в комнате стала звенящей, абсолютной. «Заблокирован… На уровне системного администратора…» - его губы беззвучно прошептали эту фразу. Это была не просто старая игра. Это было нечто, что кто-то намеренно стёр из истории . Вычеркнул. Удалил, как опасный вирус.

Он с силой швырнул очки на койку. Усталость, тяжёлая, как свинец, накрыла его с головой. Он повалился на подушку, и последнее, что он увидел перед тем, как сознание провалилось в пучину беспокойного сна, была коробка. Она лежала на столе, освещённая косым лучом уличного неона. Тусклый свет играл на неровных гранях гравировки, заставляя буквы «GAME OVER» отбрасывать длинные, чёткие тени.

Когда-нибудь... Он нажмёт старт.