"Исполин"

Исполин

Верным спутником плотно сжатых век, как правило, становится чернильная тьма, плотная и вязкая. Как правило. Но сегодня правила нарушались всеми и вся. Видимо, день такой выдался. Хильберт, прижимающий основания ладоней к слезящимся, накрепко зажмуренным глазам, не думал ни о правилах, ни об исключениях. Жестоко швыряемый неровностями дорожного полотна по полу фургона, молодой человек вообще ни о чём не думал. Он настойчиво пытался избавиться от стремительно проносящихся слева направо искр и элегантно вальсирующих огненных цветов, поселившихся под веками. Звон в ушах можно оставить на потом, тем более, что сейчас он позволяет не слышать оскорбления и жестокие шуточки, несущиеся в твой адрес. А вот искры...

Не сильный, но болезненный тычок каблуком под рёбра опрокинул неудачливого дельца обратно на пол, с которого Хильберт начал было подниматься.

— Лежи, падаль!

Слов он не разобрал, их структуру пожрал противный звон, достигающий высоких частот и, как Хильберт подозревал, переходящий в область ультразвуков. Но уже сам удар вполне однозначно передавал точку зрения своего автора. Молодой человек не стал спорить. Он покорно упал на пол, чувствительно ударившись плечом, и попытался стать тише воды и ниже травы. Машину вновь тряхнуло, и сталь правого браслета наручников ссадила кожу под глазом. Хильберт сильнее прижал к глазам основания ладоней, попытался остановить ими бесконечный поток слёз, смахнул, сколько смог, и убрал руки от лица. Так, на всякий случай.

Сегодня никто не соблюдал правила. Ни сам Хильберт, появившийся на роковой для него встрече с фальшивым товаром, наивно надеясь получить за него настоящие деньги, ни липовые покупатели, так неожиданно провёдшие весьма профессиональный захват. Нарушал правила (о чём Хильберт никак не мог знать) даже фургон, скрывающий в своей стальной утробе несчастного пленника и его похитителей, и мчащийся сейчас по ухабистым дорогам со значительным превышением разрешённой скорости. Водитель и пассажиры фургона, за исключением пленника, вели себя так, будто закон им вообще не писан. Что, впрочем, в какой-то мере соответствовало действительному положению вещей.

До пункта назначения добрались довольно быстро, однако звон в ушах Хильберта успел значительно потерять в высоте и мощности, а глаза обрести способность видеть. Не то, чтобы они перестали болеть или слезиться, но теперь молодому человеку удавалось хотя бы изредка промаргиваться сквозь горько-солёную пелену. Окружающие его люди выглядели большими серыми расплывчатыми пятнами, но даже такой ограниченный взгляд на мир устраивал сейчас несчастного. Обрели смысл и звуки, теперь складывающиеся во вполне различимые слова.

— Поднимайся, урод!

Его пнули, и довольно сильно, отшвыривая к открытой двери в торце фургона. Хильберт, последовавший было приказу, вновь грохнулся на пол, его вытянутые руки, наполовину высунувшиеся за пределы узилища, почувствовали прохладное дыхание свободы. Тут же крепкая пятерня конвоира, выбравшегося из фургона первым, схватила цепь наручников и поволокла задержанного на свежий воздух. О том, чтобы поддержать молодого человека, никто не задумался. Или, по крайней мере, этим не озаботился. Не успевший среагировать пленник рухнул на землю. От переломов его уберегла только неожиданная мягкость земли и нерасторопность расплывчатого пятна-похитителя, слишком поздно отпустившего цепь. От ушибов не спасло даже это.

— Вперёд! Быстрее!

Очередной пинок. Задержанный нутром почуял, что приказ нужно выполнить. И чем скорее, тем лучше. Иначе его, как мешок с тряпьём или наполовину спущенный футбольный мяч, попросту допинают до нужного места. Хильберт рывком поднялся на ноги, стиснув зубы от боли, и проворно заковылял, куда велено.

В кабинете следователя, мрачном и обезличенном, обстановка немного разрядилась. По крайней мере, Хильберта перестали бить. Грубо загнали в узкую щель между прикрученными к полу стулом и столом, усадили, заставили вытянуть вперёд руки, и прихватили цепь наручников вмонтированным в столешницу браслетом. Убедившись, что дужка закрылась надёжно, конвоир удалился, оставив Хильберта один на один со следователем. В кабинете повисла ледяная давящая тишина. Очень старый и надёжный психологический приём, сильно нервирующий неопытных либо особо впечатлительных. К нему здесь прибегали не в первый раз, и неизменно — с успехом. Однако сегодня правила нарушали все, кому не лень. Возможно, и Хильберт прочувствовал бы эту атмосферу, впитал её и оправдал ожидания следователя. Но... "Служба доставки" перестаралась. Всё тело задержанного болело, и каждое мгновение тишины и покоя даровало благословенный отдых. Для всего остального, места в сознании Хильберта не оставалось.

Видя, что его подопечный не теряет присутствия духа, а, наоборот, укрепляет его, следователь перешёл к плану «Б».

— Вы задержаны по подозрению в причастности к торговле наркотиками. Ваши имя, фамилия, отчество?

Услышав слова следователя, Хильберт расслабился окончательно и мысленно поздравил себя с маленькой победой. Выходит, о его основной деятельности они ничего не знают. И он просто попал под кампанию. Тем лучше.

— Какие наркотики? — голос звучал хрипло, удивленно, насмешливо.

— Ваши имя, фамилия, отчество? — терпеливо повторил свой вопрос следователь, не вступая в словесную игру с задержанным.

— Северов Иван Николаевич.

Хильберт поднял взгляд воспалённых глаз на следователя. Смотреть всё ещё тяжеловато, но получить представление о собеседнике в такой ситуации — необходимо. Молодой, лет тридцати-тридцати пяти. Плотный, широкий в плечах, но роста среднего. Волосы чёрные, короткие, стрижка на военный манер. Двигается скупо. Лицо блеклое, безэмоциональное, незапоминающееся. Вдоль позвоночника Хильберта, от копчика к затылку, пробежал табунчик мурашек. Что-то здесь не так. Совсем не так. Хильберт машинально облизнул сухим языком разом пересохшие губы. И продолжил.

— Представьтесь и Вы, как положено.

Серо-стальные глаза следователя тускло блеснули. Мелкую моторику его лицевых мышц Хильберт не был сейчас в состоянии разобрать, но блеск и цвет различил отчётливо.

— Михайлов Алексей Петрович. Старший следователь.

— Следователь чего?

Михайлов улыбнулся. Улыбка вышла слабой, Хильберт едва заметил её признаки, жёсткой и неприятной.

— Пожалуйста, назовите год и место Вашего рождения, адреса Вашей регистрации и постоянного проживания.

— Следователь чего?

Михайлов вздохнул. Задержанный с тревогой отметил, что даже вздох у следователя вышел безэмоциональным.

— Пожалуйста, назовите год и место Вашего рождения, адреса Вашей регистрации и постоянного проживания.

Хильберт назвал. Какой смысл упорствовать? Эти люди всё равно сумеют получить любую нужную им информацию. Лучше пойти навстречу следствию, поберечь здоровье. Главное, самому не сболтнуть лишнего, не завести допрос в область, о которой они даже не догадываются.

— Место работы, специальность?

Он ответил и на эти вопросы.

— Как давно торгуете наркотиками?

Монотонный гипнотизирующий голос, скучные вопросы. Зачастую, подследственные будто впадают в транс, попадают в капкан и отвечают прежде, чем осознают, о чём их спросили. Хильберт не попался.

— Да какие наркотики, что Вы?!

— Во время задержания...

— Проведённого незаконными методами, заметьте! — Хильберт ещё раз, скорее от отчаяния, попытался протестовать.

— Во время задержания... — терпеливо повторил Михайлов, — ...у Вас была изъята крупная партия наркотиков, общей массой пять килограмм.

— Это был тальк, обычный тальк!

Следователь не изменился в лице. Бровью не повёл. Он знал, как проводят задержания — строго после демонстрации подозреваемым товара и проверки оного. Но знать о том, что Хильберт — талантливый химик, нашедший способ обмануть и химический экспресс-тест и вкусовые рецепторы оперативников, Михайлов не мог.

— Максимум, за что можете повязать — это мошенничество. Если докажете. А вот торговлю наркотой вы мне в жизни не пришьёте. Проводите свои экспертизы и убеждайтесь — тальк. Самый обычный тальк. Дерьмо ваши экспресс-пробирки.

Хильберт мелко и часто засмеялся. Делец надеялся, что следователь не сдержится, ударит и выдаст этим своё раздражение. Такой поступок стал бы фатальной ошибкой, показал бы, что угроза миновала, бояться уже нечего — проведут по статье за мошенничество и на этом успокоятся. Но старший следователь Михайлов подобной оплошности не совершил. Лицо его осталось равнодушным и «немым».

— Разберёмся. Как давно торгуете наркотиками, Иван Николаевич?

— Прошу занести в протокол следующее: наркотиками не торгую. Был задержан, с нарушениями всех моих прав, при попытке продать экспериментальную партию детской присыпки. Выбор времени, места и способа совершения сделки купли-продажи осуществлялся исключительно покупателем. Он обосновали такое своё решение желанием сохранить сделку в тайне от конкурентов. Остальное скажу только в присутствии адвоката.

Хильберт осознанно шёл на серьёзный риск. В том, что ему действительно вызовут адвоката и проведут допрос по всем нормам права, он сильно сомневался. Скорее всего, отволокут в соседнюю комнатку и изобьют. Но к подобному он готов.

Старший следователь снова вздохнул, чуть наклонился вперёд и накрыл широкой ладонью микрофон. Лицо его по-прежнему ничего не выражало, но вот глаза изменились, и весьма значительно — сейчас они блестели, будто у наркомана, находящегося на грани ломки, а потому беспощадного.

— В несознанку решил пойти? Идиотами нас выставить хочешь? Или ты себе пару лишних органов уже отрастил?

Наверное, Михайлов играл в «злого полицейского», ожидая, что задержанный испугается. А может и предупреждал по-товарищески, давая шанс поменять ответ на правильный. Как бы там ни было, правильного ответа не существовало. По крайней мере такого, который устроил бы следователя.

— А вы и есть идиоты. — Хильберту стало смешно. Его перевозбужденная нервная система начала выкидывать коленца, подменяя одни эмоции другими. — Говорю не для протокола: там тальк. Пять килограммов талька. Хотел кинуть лохов на сотню-другую кусков, а попал на вас. Мошенничество чистой воды. Что есть, то есть. Но мошенничество ты, старший следователь Михайлов Алексей Петрович, упаришься доказывать.

Следователь снял руку с микрофона и выключил запись совсем. Встал со стула, подошёл к окну, и замер, повернувшись спиной к задержанному. То ли задумался о чём-то своём, то ли пейзажем любуется, пытаясь заставить Хильберта нервничать и ошибаться. Крепко притянутые к столу наручники позволяют отбросить ещё одну версию — провоцирование на нападение, и то хлеб. Неудавшийся талькоторговец не стал ломать голову над поведением следователя. Вместо этого он закрыл уставшие болящие глаза и расслабился.

— А почему Хильберт?

Михайлов заговорил, не поворачиваясь, отчего звуки его голоса падали на оконное стекло и отражались в комнату слегка приглушёнными, бубнящими.

— Что?

— Почему Хильберт, спрашиваю? Не блатная кличка, не фальшивое, но обычное, не привлекающее внимание, имя. А вот так вот — с вызовом, но непонятно.

— Сними наручники — объясню.

Хильберт ухмыльнулся и хмыкнул. Следователь почти наверняка услышал короткий, презрительный резкий выдох, но поворачиваться не стал.

— Обойдемся без жестикуляции, исключительно вербальными методами.

Так двусмысленность, которую Хильберт закладывал в своё предложение, пропала втуне. И не поймёшь, ведь, то ли Михайлов вовсе её не заметил, то ли сознательно ушёл от игры.

— Так почему Хильберт?

Заключённый негромко звякнул наручниками и мысленно махнул рукой на игру словами. Занудная назойливость старшего следователя начала его утомлять.

— Древнегерманское имя. В смысловом переводе означает «Блистательный боец».

— Ты у нас, выходит, боец?

— Выходит, что да.

Хильберт понимал, что нарывается, но нервное перенапряжение достигло апогея, истощив все ресурсы организма. Неудачливого афериста клонило в сон. Следователь помолчал ещё минуту, а затем повернулся лицом к столу. Открыл, было, рот для очередной фразы, но произнести её не успел.

Где-то в глубинах здания, приглушенные стенами и дверью, зазвучали автоматные очереди. Короткие и уверенные, на три патрона, перемежались истерической трескотней более длинных. Михайлов устремился к двери, на ходу вытягивая из плечевой кобуры пистолет одним быстрым выверенным движением, взялся за ручку. Даже сейчас лицо старшего следователя упорно отказывалось являть миру сильные эмоции. Далёкий взрыв гранаты остановил движение руки Михайлова; дверная ручка замерла в полуповернутом положении, оставив дверь закрытой. Хильберт, перестав понимать, что происходит, задёргался в тщетной попытке освободиться. Действие эти было скорее, рефлекторным — куда тут денешься? За дверью ад, на окнах решётки... Дверная ручка вырвалась из пальцев Михайлова и резко ушла вниз. Старший следователь не стал ждать, пока дверное полотно придёт в движение и убавит его физиономии привлекательности. Он бесшумно отскочил в сторону, встав так, чтобы открывшаяся дверь скрыла его от глаз незваных гостей, и поднял пистолет. Хильберт ещё раз дёрнулся и напряжённо затих.