"Новогодняя ночь" (по мотивам картины С. Андрияки)

Старенький автобус трясся на зимней проселочной дороге. В салоне сидела одинокая пожилая женщина и смотрела в темнеющее окно. Молодой водитель, который только недавно начал работать на этой линии, спокойно вел автобус, периодически, поглядывая в зеркало заднего вида, которое было перед ним.

«Куда она едет в такое время? Неужели на конечную остановку? Что там делать сейчас? Новый Год наступит через несколько часов!»

Рядом с женщиной — на соседнем сиденье — стояла маленькая зеленая елочка и объемная сумка. Голову женщины покрывал толстый пуховый платок, на ногах валенки, а на плечах — старое поношенное пальто. Наконец, автобус подъехал к конечной точке своего маршрута.

— Конечная остановка! — объявил водитель и открыл двери. Те с шипением распахнулись впуская морозный воздух с улицы. Женщина встала со своего места, закинула сумку на плечо, взяла в одну руку елочку, а в другую палку и стала двигаться к выходу.

— Давайте я Вам помогу! — участливо предложил юноша, и, взяв елочку, помог пассажирке спуститься на землю.

— Спасибо, сынок. Благослови тебя Господь! — ответила с благодарностью женщина, поднимая вверх ворот польтушки, а затем, подхватив из его рук елку, направилась — тяжелой шаркающей походкой — к воротам. Ничуть не удивившийся — столь позднему визиту — сторож, привычно поприветствовал старушку и открыл ей калитку приглашая войти. Коротко кивнув в ответ, она неспешным шагом проследовала вдоль прочищенной от снега дорожки к знакомой могилке. Калитка закрылась и сторож скрылся в своей каморке.

В опустевший транспорт вошли две женщины и, как только они уселись, двери тут же закрылись и автобус направился в обратный путь — на окраину Москвы.

— Вот сердешная! — сказала одна из женщин другой, с горечью поглядывая сквозь промёрзшее стекло, в сторону удаляющейся сгорбившейся фигуры, — уже пятый год, тридцать первого декабря, она приезжает сюда и проводит тут всю Новогоднюю ночь!

— Да! Сторож рассказывал, что постоянно зовет ее погреться, но она не уходит. Сидит и сидит на старой скамейке возле могилки.

— И все время говорит, — вздохнула другая. — Разговаривает с дочерью.

— Извините меня, пожалуйста, — вмешался водитель, которого мучило любопытство, — что я вмешиваюсь, а кто эта дама? И возле кого она сидит?

— А-а, так ты молодой? Первый раз в Новый год едешь? — взглянув в сторону паренька, спросила первая женщина.

— Ага! В первый! — подтвердил водитель.

— А ты послушай, сынок. Пенсионерка она. Одинокая, — с охотой ответила вторая женщина, — ее все у нас знают. Жила вместе с дочкой. Обе были не замужем. И вот, пять лет назад, дочка умерла. То ли рак, то ли авария — я уж точно не скажу. Как она убивалась, когда кровиночку ее хоронили, — вздохнула рассказчица, — у нашего сторожа самого чуть инфаркт не случился. И вот с тех пор, уже пять лет, каждую Новогоднюю ночь она приезжает сюда, идет к могиле дочери, ставит там елочку, наряжает ее и сидит всю ночь. А утром уходит. Второй раз она приходит весной, в день рождения дочки. И третий — летом, в день, когда она погибла.

— А ей не страшно? Сидеть так целую ночь на кладбище? — пораженный услышанным, спросил молодой человек, — И холодно, наверное. Она же один раз там замерзнет… насмерть!

— Страшно? — усмехнулась первая женщина. — Самое страшное, что с ней могло произойти, уже случилось. Она похоронила своего единственного ребенка — свою девочку! Что ее еще может напугать? А замерзнуть… Может быть она об этом мечтает — замёрзнуть. Верующая она. Самоубийство для нее страшный грех. Может быть она так смерти ищет.

— Господи, помоги и укрепи ее! — сказала вторая женщина. — Врагу такого не пожелаешь!

Потрясенный водитель молчал и лишь задумчиво всматривался в темную дорогу. До самой Москвы, больше никто не проронил ни слова.

Женщина медленно, опираясь на палку, брела среди могил. От помощи сторожа, который все время ее предлагал, она отказалась. Эта ночь была только ее и ее Вареньки. Ее маленькой девочки, которую она так поздно родила. Родила без мужа, но от мужчины, которого выбрала сама. Ее биологическому отцу, с которым женщина работала на одной фабрике, она об этом не сказала, а тот даже и не догадывался. Впрочем, если и догадывался, то виду не подавал. Она родила дочь для себя и ни с кем делить ее не хотела! И доченька славна, как она мечтала: тихая, послушная, ласковая такая. О такой мечтает каждая мать.

Да, жили они бедно, но — что немаловажно — дружно. Работа матери на фабрике оплачивалась скудно, но своя комната у них имелась. В ней было простенько, но уютно. Дочка росла. Радовала ее своими успехами, занималась в различных кружках и отличалась примерным поведением. Да и по хозяйству всегда матери помогала.

Самым большим материнским страхом была защита дочки, чтобы ее кровиночку — не приведи Бог — обидел какой-нибудь злой мужчина, как это произошло, много лет назад, с ней самой. Она постоянно внушала дочери мысль, что мужчинам доверять нельзя, что им только одного от девушек и нужно, а как получат свое, то ищи его потом — в чистом поле. Исчезнет и поминай как звали.

Дочка внимательно слушала мать и, обнимая ее смеясь, говорила, что ей кроме мамы никто больше в этой жизни не нужен. Она окончила школу, поступила в институт. С ребятами, помня наказ мамы, не общалась, чему не могло нарадоваться родительское сердце.

Промчались студенческие годы. Ее сокурсницы успели: выйти замуж, родить, развестись, а кто-то еще раз выйти замуж — только подтверждая слова мамы о ненадежности мужчин.

Дочка устроилась в бухгалтерию, на ту же фабрику, где работала женщина. Мама радовалась, что она выбилась в люди, а не стала простой рабочей как она. С мужчинами дочь не встречалась. Попытки молодых неженатых парней познакомиться с ней поближе она отвергала. Чем дальше утекало время, тем меньше было таких попыток. Вскоре, молодых неженатых мужчин сменили взрослые, но уже женатые мужчины. Их ухаживания она, тем более, с негодованием отвергала.

Время шло, а с ним уже и женатые мужчины прекратили свои поползновения. За ней закрепилась слава мужененавистницы. И ведь никому было невдомёк, что она всего лишь любила свою маму, которая отдала ей все. И она платила ей тем же. Они вместе ездили на море, о котором ее мама раньше и мечтать не могла. Она покупала матери, на свою зарплату, вкусности и вещи, которых у той никогда не было. В тайне, мама очень боялась, что дочка однажды уйдет… уйдёт в другую семью и вся эта любовь и забота дочери прекратится. Перекинется на мужа и детей. На другую семью.

Когда дочке исполнилось тридцать пять лет, мать забеспокоилась. Как бы не хотелось ей, чтобы дочка оставалась все время с ней, но она стала переживать, что когда ее не станет, дочка, в отличии от нее самой, останется совсем одна.

Именно тогда она осторожно стала намекать доченьке, что неплохо бы ей найти хорошего мужчину. Но дочка ей, смеясь, отвечала: «Где же его теперь найдешь? Все мужчины хотят молодых девушек. А сверстники: либо женаты, либо разведены, потому что не ужились в семье».

Разговор о том, чтобы родить ребенка для себя, дочка на корню пресекла, мол, она не ляжет в постель с чужим и нелюбимым мужчиной. Видно такая у нее судьба — остаться одной. И часто приводила в пример знакомых, у которых мужья пьяницы и дебоширы. Ведь разве им плохо вдвоем?

И дочка, смеясь, обнимала маму.

Об усыновлении ребенка из детдома речи тоже не шло. Мало ли, какая у него наследственность, и что из него вырастет. Тем более, что потом, когда он вырастет, он всё равно будет искать своих родных родителей.

Так, незаметно, бежали дни, сливаясь: в недели, месяцы, годы. Им дали новую двухкомнатную квартиру, и, казалось, живи да радуйся.

Но пять лет назад — все закончилось. Дочка, которая никогда не болела, и в жизни ни разу не была на больничном, стала жаловаться на боли в правом боку. Сначала решили, что это холецистит, начали лечение, но боли становились только сильнее.

Когда провели более углубленное обследование прозвучал страшный приговор — рак печени с метастазами в кости! Мама, которая никогда не была религиозной, стала постоянно ходить в церковь и неистово молиться. Но это не помогло. Ее девочка, ее ангелочек, ее Варенька — сгорела за три месяца. Перед смертью, слабеющим голосом, она попросила у мамы прощения, что уходит и оставляет ее совсем одну. Слез у матери уже не было, она просто сидела и гладила ее по голове, как в детстве, когда та болела простудой.

Врачи утешали женщину, что дочь так быстро умерла и не мучилась от страшных болей.

В день, когда сердце ее ребенка остановилось, она сама умерла. Нет, тело ее: жило, дышало, двигалось. Но душа умерла. Похороны, поминки все прошло словно во сне. Сильно помогли коллеги с фабрики, где Варю любили и ценили за добрый отзывчивый характер и безотказность.

Когда она пришла в пустую квартиру, где больше никогда она уже не услышит: ласковый голос своей дочери, ее веселый смех, нежные слова любви… она хотела покончить с собой. Уже приготовила горсть таблеток, но вдруг поняла, что ее Варя никогда бы ей этого не простила. И она осталась жить, точнее — доживать. Нужно было сделать еще много дел. Установить через год памятник на ее могилке, наладить оградку.

Ее знакомые пытались ее поддержать и утешить, говоря что нужно найти новый смысл в жизни. Она с ними не спорила, зачем? Разве они хоронили свое единственное и любимой дитя? Что они понимают в этом? Какой новый смысл жизни? Только ее появившаяся религиозность и вера в то, что Варя не одобрит ее самовольный уход, держал ее в этой жизни.

А потом она нашла ее дневник, который, как оказалось, много лет вела ее дочь. Прочитав затёртые страницы, она узнала, что ее дочка, которая так сторонилась мужчин, в молодости, была влюблена в своего одноклассника. И он в нее. Что они продолжали любить друг друга, даже когда он поступил в военное училище. И что окончив его, он звал ее замуж. Но для этого нужно было оставить Москву и уехать с ним в дальний гарнизон. А она не смогла бросить свою одинокую маму и отказала ему. Он ждал ее согласия еще пять лет, а потом женился, и сейчас у него все хорошо. А Варя плакала по ночам, но никогда ничего маме не говорила.

С окаменевшим сердцем женщина читала мысли и душу дочери. Высматривая в неровных строках рукописного текста — всё новые и новый откровения своей кровиночки, понимая одно: она стала невольной причиной личного несчастья своей дочери. Это стало еще более тяжёлым и невыносимым грузом, чем её смерть.

И вот она шла к ней. Новый год! Как же Варя любила этот праздник! Больше, чем день своего рождения. И только сейчас, прочитав ее дневник, мать поняла почему. Каждый год она ждала чуда! Что однажды, в Новогоднюю ночь, в двери их квартиры постучат и на пороге будет стоять ее Вася, крепко обнимет, прижмет к себе, и скажет: «Варенька, я вернулся и теперь мы будем жить вместе — ты, я и твоя мама!

Женщина, наконец, дошла до могилы дочери. Расчистила снег возле могилы, провела старческой ладонью по холодному заснеженному камню, чтобы увидеть улыбающееся лицо Вареньки на фото украшающем высокий памятник. Потом установила елочку и нарядила ее повесив любимые игрушки Вари. Села на покосившуюся скамейку и зажгла две свечи. Одну воткнула в могилку, а вторую оставила в руке, крепко сжимая озябшими пальцами.

— Здравствуй, Варенька! Вот я снова пришла на Новый Год! Ты так любила этот праздник! Почему же ты мне ничего не сказала про Васю? Зачем таила все в себе? Боялась меня огорчить? Боялась, что я тебе откажу? Не верила, что я смогу тебя отпустить. Не хотела ставить меня перед выбором. Взяла всю эту тяжесть на себя. Как же ты меня любила… как любила, раз решилась на такое! Прости меня, доченька! Прости, что я сама того не ведая, словно канатами привязала тебя своей любовью к себе, что сломала твою жизнь! Никогда я себе этого не прощу! Слышишь? Никогда! Как так получилось, что наши, такие большие две любви — моя материнская и твоя дочерняя — превратили нашу жизнь в одно, такое большое, несчастье? Ответь мне, пожалуйста!»

Но холодная могила молчала. Ледяной ветер, завывая, гнал поземку по пустому заснеженному кладбищу, занося снегом одиноко сидящую фигурку женщины. И никто не был виноват в не сложившихся надеждах. Абсолютно никто. Просто так сложилась жизнь. Их с Варенькой жизнь.

А вдали: горели огни московских небоскребов, били куранты, хлопали бутылки шампанского, счастливые люди встречали Новый год. Жизнь продолжалась!