"Угасающий Архипелаг"

Холодный осколок солнечного света упал на веко, заставив Эша вздрогнуть. Он не спал. Он просто лежал на краю, свесив голову в пустоту, и смотрел вниз. Туда, где когда-то был остров Сирин.

Теперь там висела лишь дымчатая пелена — призрачный саван из облачной пыли и обломков скал. Если долго всматриваться, чудилось слабое мерцание, будто далекие звезды, но Эш знал, что это не звезды. Это свет угасшей филактерии Сирина, разбегавшийся последними всплесками по частицам праха. Он видел, как это происходит.

Два дня назад. Сперва — багровая вспышка, будто рана на бледном челе небес. Потом — медленное, неумолимое погружение. Он слышал гул, долетевший сквозь пустоту: не грохот, а стон, низкий и заунывный, будто сама земля испускала дух. А потом — тишина. Глухая, всепоглощающая, страшнее любого гула.

Эш сгреб пальцами горсть сухой, серой земли с края обрыва и разжал ладонь. Пыль, подхваченная вечным ветром, понеслась вниз, к дымчатому пятну. След в след.

«Надо было раньше уйти, — беззвучно шевельнулись губы. — Надо было их заставить слушать».

Но он не ушел. И не заставил. А Старейшина Арион лишь качал своей седой, важной головой, тыча кривым посохом в мозаичный пол Зала Хранителей. «Наш Якорь крепок, мальчик. Твой дед заряжал его. Твой отец оберегал. Сирин пал от собственной гордыни — слишком много хотели, слишком сильно тянули из Источника. Мы же мудры. Мы соблюдаем баланс».

Баланс. Эш с ненавистью плюнул в пропасть. Баланс между жизнью и страхом. Между светом филактерии в сердце цитадели и дрожью в коленках каждый раз, когда ночью скрипели балконы.

Он оттолкнулся от края и поднялся. Высокий, худощавый, в потертом кожаном доспехе поверх простой рубахи — униформа искателя реликвий, которой на Острове Последнего Причала давно не находили применения. На поясе болталась старая, с выщербленным лезвием кирка-монтировка. Единственная ценная вещь, доставшаяся от отца.

Цитадель, их «город», была не городом вовсе, а гроздью глинобитных домов, прилепившихся к скалистому боку острова, словно ласточкины гнезда. Все дороги, все лестницы вели к одному — к центральной площади, где в каменной чаше, оплетенной древними медными трубами, сияло Сердце.

Филактерия.

Она была красивой. Эш не мог этого отрицать даже сейчас, поднимаясь по узкой лестнице к площади. Двухметровый кристалл, похожий на застывший столб дождя, в котором плавали золотые искры. От него исходило мягкое тепло и тихий, едва уловимый гул — песня жизни. Он освещал бледным светом испуганные лица людей, уже собравшихся на площади.

У подножия каменной чаши стоял Арион в своих ритуальных синих одеждах. Рядом — несколько стражников с копьями. Народ молчал.

— Он был там! — прошипела женщина, тыча пальцем в Эша, когда он протискивался к передним рядам. — Опять на Краю сидел! Навлекает беду!

Эш проигнорировал ее. Его глаза были прикованы к филактерии. Вернее, к ее основанию. Туда, где всегда лежала тонкая, почти невидимая глазу пыльца золотого света. Сегодня ее не было. У самого края кристалла появилась матовая, серая прожилка. Как трещина на стекле, которое вот-вот лопнет.

— Старейшина, — голос Эша прозвучал громче, чем он ожидал, разрезая тягучий шепот толпы. — Вы видите?

Арион обернулся. Его мудрое, морщинистое лицо выражало лишь усталое раздражение.

— Вижу, что ты нарушаешь покой общины в час скорби, Эш. Мы возносим молитвы за павших Сирин.

— Молитвы не залатают пробой, — Эш шагнул вперед, указывая на филактерию. — Смотрите! Первая фаза угасания. Рассеивание энергетической ауры. Пыльца исчезла. В трактатах…

— В трактатах твоего отца много чего написано! — вспылил Арион, стукнув посохом. — Он тоже любил пугать людей сказками о «фазах» и «угасаниях»! И где он теперь? Ушел искать «истинную причину» и не вернулся! Оставил нас на попечение мальчишке, который читает его бредовые дневники!

Эш сжал кулаки. Старая боль, острая и знакомая, кольнула под ребром. Отец ушел пять лет назад. Вниз. На поиски легендарного Заброшенного Ядра, первого из островов. Он верил, что ответ — там.

И не вернулся.

— Мой отец был прав, — тихо, но четко произнес Эш. — Сирин не пал от гордыни. Он пал, потому что это эпидемия. Болезнь. И она уже здесь.

Он снова шагнул к чаше, на этот минуя стражников, которые растерянно посмотрели на Ариона. Эш приложил ладонь к холодному камню у основания филактерии. Он не был Хранителем, как отец. Не чувствовал потоков энергии кожей. Но он помнил.

— Раньше здесь было тепло. Даже ночью. Сейчас камень холодный, как могильная плита. Филактерия не отдает энергию, Арион. Она ее теряет. Сквозь эту трещину.

Шепот в толпе перерос в гул. Кто-то всхлипнул. Арион побледнел, но не сдавался.

— И что ты предлагаешь, мальчик? Бежать? На чем? Наши десантные баржи сгнили на причалах! Воздушных шхун не осталось! Мы здесь. И наш удел — хранить верность Якорю до конца!

— До конца, который ты сам и приближаешь! — взорвался Эш. — Нужно действовать! Я могу… Я могу спуститься. Проверить нижние коллекторы, может, засор в трубопроводах…

— В нижние коллекторы? — Арион захохотал, но в смехе слышалась истерика. — Это безумие! Ты свалишься!

Нижние коллекторы. Система древних труб и каналов, опутывавшая нижнюю, темную часть острова, как корни. По легенде, они отводили излишки энергии в «резервуары». Никто не спускался туда десятилетия. Это считалось путем в один конец.

— Лучше безумие, чем стоять и ждать, когда погаснет свет! — крикнул Эш. Он уже не обращался к Ариону. Он смотрел на людей — на рыбака Корена, на гончарку Лиану, на своих бывших друзей. Он видел в их глазах знакомый, животный ужас. Тот самый, что гнал его каждый день на Край, смотреть на дымку от Сирина. Страх падения.

Он повернулся и пошел прочь, к спуску в Нижние ярусы.

— Остановите его! — приказал Арион.

Стражи колеблись. Эш обернулся на последнюю ступеньке.

— Вы можете попытаться. И мы потратим силы на драку. Или можете дать мне шанс. Шанс, которого не дали моему отцу.

Он не стал ждать ответа. Рванул тяжелый люк в полу площади — тот со скрипом поддался — и исчез в зияющей черноте, пахнущей сыростью и озоном.

Темнота поглотила его мгновенно. Эш замер, давая глазам привыкнуть. Где-то вдали, в глубине каменных чрева острова, капала вода. Воздух был спертым, тяжелым.

Он достал из-за пазухи светляк — стеклянную колбу с полумертвыми зеленоватыми насекомыми внутри. Их слабого свечения хватило, чтобы осмотреться. Он стоял на узкой металлической решетке. Ведерный тросовый лифт, ведущий вниз, висел обрывком ржавых прядей. Лифта не было.

Осталась только лестница, вьющаяся по круглой, сырой шахте в непроглядную тьму.

Эш глубоко вздохнул. Запах страха был уже его собственным. Он сделал первый шаг вниз.

Лестница скрипела и прогибалась под его весом. С каждым витком холод нарастал, а гул филактерии сверху становился все призрачнее, превращаясь в отдаленное, больное биение. Он считал ступени, чтобы не сойти с ума от темноты. Сто. Двести.

На отметке в триста двадцать ступеней светляк выхватил из мрака нечто, отчего у Эша похолодела кровь.

Стена шахты была покрыта инеем. Тонким, хрустальным узором, который полз вверх. Но не от холода. Это был иней угасания. Та самая серая матовость, что он видел на филактерии. Здесь, внизу, она цвела ледяными папоротниками на камне.

Он ускорил шаг.

Еще через сто ступеней лестница оборвалась. Решетчатая площадка, проржавевшая насквозь, вела в низкий, оплетенный трубами тоннель. Коллектор.

Эш пригнулся и вошел. Трубы — медные, толщиной в руку — были ледяными на ощупь. И тихими. Они должны были гудеть, вибрировать, передавая энергию. Они были мертвы.

Он шел, почти полз, по тоннелю, пока тот не вывел его в круглую камеру, похожую на сердцевину гигантского механизма. В центре, на постаменте, стоял резервуар — огромный медный шар, покрытый сложными гравировками. К нему сходились десятки труб.

И резервуар был… пуст. Не физически. Он был полон тьмы. Матовой, непроницаемой, воронкой закручивающейся внутрь самой себя. Эш поднес светляка. Свет не отражался, не рассеивался. Он поглощался, как водой.

Эш протянул руку, чтобы прикоснуться к шару, но остановился в сантиметре. Воздух над поверхностью темноты дрожал, как над раскаленным камнем, только без тепла. От него веяло абсолютной, космической пустотой. Тем, что ждало внизу, после падения.

И тут он увидел. На полу, у основания постамента, лежал предмет. Не часть механизма.

Эш наклонился. Это был браслет. Простая полоска потемневшей кожи с застежкой в виде крылатой молнии — символом Искателей. На внутренней стороне, выжженное аккуратной рукой, — имя.

«Кай».

Его отец.

Значит, он был здесь. Он дошел. И что? Оставил браслет как… знак? Предупреждение?

Эш поднял браслет. Кожа была жесткой, древней. Но не рассыпалась. И на застежке… Он присмотрелся при свете светляка. На крошечной, крылатой молнии был свежий, не покрытый патиной скол. Будто ее недавно отстегнули. Или… зацепили за что-то.

Он обвел камеру взглядом. Трубы, стены, пустой резервуар. И тут его взгляд упал на одну из медных труб, отходящих от шара вглубь стены. У ее снования, почти незаметная, была трещина в каменной кладке. Не природная. Прямая, как будто шов.

Эш подошел, вставил кончик монтировки в щель и надавил. Камень с глухим скрежетом поддался. За ним зияла еще одна темнота. Узкий служебный лаз, уходящий вниз под углом. Ветерок из него нес не запах сырости, а странный, металлический, почти электрический аромат. И что-то еще… едва уловимое биение. Не гул их умирающей филактерии. Другой ритм. Более древний. Более мощный.

Сердце Эша бешено заколотилось. Это не просто технический сбой. Это… путь.

Он посмотрел на браслет отца в своей руке, затем — в черное нутро резервуара, пожирающего свет. Выбора не было. Стоять и ждать — значит погибнуть, как Сирин.

Он закрепил браслет на запястье поверх рукава. Потом, пригнувшись, шагнул в узкую расщелину, оставив позади мертвый коллектор, страх и остров, который, он теперь знал наверняка, был обречен.

Тоннель вел только вниз.