Радиопостановка

«Радиопостановка»

Тебе мама сказала, что надо было учиться, получить высшее, устроиться на госслужбу. Или пойти в милицию, как говорил отец. Вот Катя. Ей всего сорок три, а она знает, что у нее есть будущее: муж вот-вот выйдет на пенсию. Приличный человек. Знает всех в городе. Накопил денег, займется частной практикой. Дочь на третьем курсе горного университета. Специалитет. Прикладная информатика, биг-дата, нейросети. Зовут работать в Яндекс. Ходи на концерты. Помни о скорой победе. Испытывай гордость. Чувствуй уверенность. Знай, что все правильно… Был бы уже начальником отдела, а может быть, руководителем службы. Но ты едешь. Знаешь, куда? В старость без пенсии. Без цели. Без средств к существованию. Лопатин тряхнул головой и представил, как слова высыпаются из ушей. Ему нравилось представлять, что это помогает. Брянская глухомань. Он улыбался. Промозглая погода. В уголках глаз появились лучики. Весенняя слякоть. Он уже хохотал. Пойду на «Второй» в сценаристы! Весенняя слякоть любви. Колесо попало в выбоину, и машину тряхнуло.

«Гапонова. 16 км». Сергей дал по тормозам и свернул на обочину. Чуть не проехал. «Смеркалосъ». Внутренний голос не сдавался. Нужно было ехать. И Лопатин поехал. Ничего сложного. Посмотреть на полы (может, обойдется). Установить тренажер. Да-да, придется снимать доску, убирать лаги, выравнивать пол, собирать и крепить тренажер, согласовывать покрытие. Почему ты не сделал этого по телефону? Потому что ты не-спе-ци-а-лист, не про-фе-сси-о-нал, не… Я понял. Спасибо. Пожалуйста.

Через полчаса он сидел за столом в небольшой и пыльной комнате, освещенной одной лампой, висевшей на черном проводе без плафона. От патрона к потолку тянулась нить паутины. Перед ним стояла кружка, над которой поднимался пар, а у самой ручки на белой нитке висел синий ярлычок. С одной стороны была надпись ЛДПР, а с другой – профиль человека в кепке. Что делает профиль на ярлыке чайного пакетика? Каждый такой профиль неизбежно попадет в мусорную корзину. Сергей и сам думал об этом не больше пары секунд, пока с вынутого пакетика не перестало капать и его можно было выбросить, не опасаясь наследить.

Старик уверенно и быстро вошел в комнату. «Геннадий Викторович», – сказал он гортанно, протянув руку с узловатыми пальцами, оканчивавшимися жёлтыми от папирос ногтями. «Лопатин», – от неожиданности ответил Сергей и сделал глоток. Чай оказался безвкусным. Он глядел на старика и почти видел истории, окружавшие его. Он думал, что сейчас начинается такая история. Струясь и пересекаясь с другими, начавшимися ранее, она видит их конец в себе или вовне, становится началом других или исчезает среди тысяч таких же. Сколько из них закончатся счастливо? Какие приведут к концу? Лопатин обнаружил, что голос в его голове принадлежал старику. Пауза затянулась. «Ты знал, – сказал Геннадий Викторович уже вслух, – что, если ты чего-то не знаешь, то никогда не сможешь этим воспользоваться?» Лопатин пил чай. «Это так очевидно, что никто не обращает внимания. Я сейчас не пытаюсь запудрить тебе мозги. Просто представь, что ты не знаешь, как устроен автомобиль. Ездишь каждый день. До тех пор, пока что-то не сломается. Ты слышишь шум. Лязг, скрип, вой, стук… Но ты ездишь. Еще и еще. Тебе в новостях каждый день говорят, что это норма. Что когда что-то работает, оно или скрипит, или стучит. И вообще, ты помнишь, как было в девяностые? Ну и убеждаешь себя, что так и должно быть. И друзьям, и родственникам говоришь. И случайным знакомым. Не все с тобой согласны, но они или дураки, или агенты и враги, что, в общем, одно и то же. Пока, наконец, не увидишь, как твое заднее колесо катится вперед, а тебя вдруг закручивает вокруг оси, а затем резко бросает через встречную полосу на отбойники. Но и тогда еще ты не веришь, что это происходит с тобой.»

Старик замолчал и сел, его желтый ноготь постукивал по краю стола в такт капавшей где-то за стеной воде. Тук. Тук. Тук. Не быстрее, не медленнее. Лопатин только сейчас услышал звук стучащих о металлическую мойку капель. Еще глоток. Он ждал продолжения или морали, но Геннадий Викторович лишь смотрел куда-то поверх его головы, будто видел там что-то. Пар от кружки почти рассеялся.

«Насчет пола…» – начал Сергей и обнаружил, что видит слова. Они растворялись в слабо освещенном воздухе и, казалось, не достигали ушей старика. Это не слишком его удивило, и Лопатин похвалил себя за сдержанность.

«Пооол…» – протянул старик, не меняя взгляда. «Пол там не тот. В смысле, не такой, каким должен быть. Или такой… Ты приехал смотреть на пол, да?»

«Да. Тренажер установить. Вам же звонили…»

«Звонили…» – задумчиво произнес Геннадий Викторович. «Да. Звонили.» – он медленно, будто под водой, кивнул. «Пойдем. Покажу.»

Поднявшись, старик двинулся вглубь дома, не проверив, идет ли Сергей. Тот, отхлебнув остывшего чая, последовал за хозяином. Стук капель стих. Коридор был узким и темным, доски скрипели и прогибались под ногами, пахло старыми газетами и чем-то сладковато-приторным, к этому примешивался запах медикаментов. Стены покрывали календари и газеты. У входа в комнату стояла мусорная корзина, на краю которой балансировала крупная крыса. Она и хозяин дома обыденно игнорировали друг друга. Лопатин хотел что-то сказать старику, но тут длиннохвостая тварь подняла голову, и Сергею на мгновение показалось, что у крысы сморщенное человеческое лицо. Она подмигнула Лопатину и, опрокинув корзину, скрылась во тьме. «Кеция!» – всплыло в памяти, но значение ускользало.

Комната была просторной, но почти пустой. «Вот.» – Геннадий Викторович указал на хаотично сваренные металлические трубы, тянущиеся вокруг тросы и ржавые шестерни, окружавшие автомобильное сиденье, обтянутое серой тканью с подозрительными багровыми пятнами. Кое-как собранная конструкция напоминала то ли клетку, то ли гигантского паука. Сергей смотрел на «тренажер» и внутренне был уверен, что в конструкции не хватает только колючей проволоки. «Это… это нужно установить? Сюда?»

«Нет, тебе с ним ниже. Вернись к лифту.» Лопатин был готов поклясться, что голос старика ему не принадлежал и что вместе с ним он слышал что-то еще, какие-то фоновые звуки. Так бывает, когда проходишь мимо открытого окна. Геннадий Викторович махнул рукой, словно отмахиваясь от назойливой мухи. «Документы… где-то. Найду.» – на этот раз все было нормально.

Пока старик копался в комоде, заваленном свертками из желтой газетной бумаги и пустыми баночками из-под гуталина, Сергей подошел к окну. Двор. Зеленая трава, чуть присыпанная снегом. Заброшенный сарай с провалившейся крышей. И качели. Старые, железные, покосившиеся. Он отвел взгляд. Там ничего нет.

«На!» – Геннадий Викторович сунул ему в руки лист писчей бумаги с карандашными записями. Листок использовался часто. Записи накладывались и были сделаны разными почерками. Кое-что можно было разобрать:

Маленький хроноп искал ключ от двери на тумбочке, тумбочку – в

спальне, спальню – в доме, дом – на улице. Тут-то хроноп и зашел в тупик:

какая улица, если нет ключа от двери на улицу!

«Документы, – пояснил старик. – Все там.» – взгляд его был пуст, но голос звучал уверенно.

Сергей смотрел на листок, потом на старика, потом на металлического паука посреди комнаты.

«Непонятно… как это связано с установкой? И с полом?»

«Пол надо разобрать. Там… Все равно разбирать.» Подойдя к стене, старик постучал по ней костяшками пальцев. Звук был глухой. «Слышишь? Пустота. Просто, как барабан: с двух сторон – кожа.» Сергей раньше слышал это, но не мог вспомнить, где и кто это сказал. Геннадий Викторович повернулся к Сергею, и в его глазах мелькнула усталая ясность. «Ты же приехал пол смотреть? Вот он. Смотри.»

Сергей опустился на корточки и приподнял линолеум. Доски пола были старыми, потемневшими. Он нажал пальцем. Доска, сломавшись с тихим треском, провалилась в черноту. Снова запах сырости – тот же самый, но теперь густой, как сироп, с примесью формалина и чего-то отвратительно-сладкого.

«Видишь?» – голос старика прозвучал прямо у его уха. Сергей вздрогнул. «Такое не исправить. Так заканчивается все, что не должно продолжаться.» Старик указывал на пролом. Сергей проследил за его рукой. Он, по-отечески, улыбался Лопатину.

Сергей смотрел в черноту. Он уже был готов отказаться устанавливать «тренажер», и мысль эта пугала его. Зачем он сюда приехал? Лопатин вдруг ясно ощутил, что дом, старик, этот провал в полу, качели – ничего из этого не должно быть. Здесь нет ответов. Потому что нельзя задать вопрос. Любой вопрос становился абсурдом. Он становился ничем. Тем, чем становится все вокруг.

Геннадий Викторович молча протянул руку к ящику комода и извлек из него маленькое радио в кожаном чехле с ремешком. За приемником тянулся провод с вилкой. Накинув ремешок на гвоздь, торчащий из стены, старик вставил вилку в розетку и щелкнул ребристым колесиком. «…тояние кри…ческое… мно…нные… внут…» Помехи сменились фрагментом знакомой мелодии: «Куда уходит детство? Может, знаешь ты…» – а затем снова: «гипотония… высокое ЦВД… тампонада сердца… перикардиоцентез… ИВЛ…» Старик покрутил ручкой настройки, вернув Ободзинского, и посмотрел на Сергея. «Эту передачу ты уже слушал. Оставлю музыку?»