Радость

Нет, это уж слишком! – в сердцах выпалил Игорь, встретившись взглядом с прекрасной синеглазкой, в присутствии которой даже кресло в салоне самолета обретало черты королевского трона, с которого она смотрела снизу вверх на него, застывшего рядом, с вытянутой к багажной полке рукой.

Еще с месяц тому назад его реакция была бы иной, повстречай он вот так запросто по пути в Калининград мечту всей своей жизни, неразделенную любовь юности. Тогда он бы счел столь счастливую случайность за промысел Божий… Тогда, но не теперь. Несмотря на скорую близость к небесам (самолет готовился к взлету) до Бога тут было еще как далеко. Не самолету с его пассажирами и экипажем, нет, а ему, Игорю. В последнее время он отдалялся от света семимильными шагами, и та случайная встреча – отнюдь не счастливая (он знал) – следующий шаг назад, во тьму преисподней, как бы гротескно то не звучало.

Что до звуков, то именно они, беспрестанно изводили слух, будто ржавым сверлом дырявя тупое сознание одной повторявшейся фразой: «Ты готов принять радость?». Впервые он услышал этот вопрос, не имея ни единой мысли о его кажущейся простоте, за которой скрывался скрытый глубокий потаенный смысл, в обеденный перерыв, заурядным рабочим днем, не предвещавшим перемен.

По обыкновению спустившись в фойе бизнес-центра выпить дневную чашечку капучино с крендельком, Игорь, ожидая, когда подойдет его очередь сделать заказ, вышел подышать воздухом ранней, только начинавшей оттаивать после затяжных морозов весны. Рассеянным взглядом он рассматривал оживленную улицу в центре города стекла и бетона. Внезапно стекло и бетон представили его взору нечто совершенно не вязавшееся с урбанистическими декорациями респектабельной столицы.

Цыганка в пестром попугайском наряде, чумазая с оравой еще более чумазых ребятишек переходила дорогу метрах в двадцати от пешеходного перехода, неторопливо, то и дело одергивая детей, не желавших идти строем, чем заслужила гневные и очевидно справедливые окрики измученных пробками водителей, сопровождавшиеся отчаянными гудками клаксонов.

Только теперь Игорь понял – ему заведомо было известно, что цыганка подойдет к нему, он мог и должен был уйти, но почему-то застыл как вкопанный, будто кто-то свыше запустил неподвластный ему механизм и ничего ему, Игорю, уже не изменить – остается ждать и смотреть, смотреть и ждать, что будет дальше.

Так и вышло: к облегчению участников дорожного движения, цыганка, увела-таки за собой с проезжей части непослушный выводок, пересекла улицу и остановилась в непосредственной близости от Игоря. У входа в офисное здание, рядом с урнами толпились курильщики. Другие, подобно Игорю, прельщенные весенним теплым ветерком, вышли подышать, а заодно, поболтать, коротая обеденное время, - все как один пускали косые стрелы осуждающих взглядов на семейку цыган, при том, прямо смотреть никто не решался.

И мрачные опасения толпы немедля оправдались: цыганка принялась клянчить: «Люди, дорогие, подайте, кто сколько может, не себе прошу - детишкам покушать!» И так далее понеслась неновая песня. Собравшиеся отводили взгляды, кто резво засобирался обратно в офис, - стеклянные двери, не успевая закрываться, отворялись вновь, создавая в фойе сквозняк, заставляя девушек на ресепшн недовольно ежиться от холода, - кто демонстративно отворачивался, раздраженно впиваясь зубами в недокуренные сигареты.

Кто-то, но не Игорь – тот незнамо отчего прилип глазами к попрошайке, и цыганка мгновенно словила его безотчетный призыв – не успел он и глазом моргнуть, как она стояла перед ним, уводя за собой взглядом бездонных глаз мутных озер в черной ночи. Он не помнил, как открыл кошелек, искренне всем сердцем желая одарить просительницу, но в нем кроме «пластика» ничего не оказалось. Ее разочарование моментально передалось Игорю.

- Пройдемте внутрь! Я угощу вас кофе, - сказал он, желая поправить положение, и, как случалось не раз, тотчас жалея о сделанном.

Через минуту-другую он уже наблюдал уличное движение сквозь прозрачное стекло, сидя за столиком в кафетерии офисного центра, а напротив чумазая цыганка за обе щеки уплетала пончики. «Что я делаю здесь? С ней?» - говорил себе Игорь, зачем-то читая номера проезжавших по улице машин.

- Ты – добряк, - говорила женщина. Игорь поймал себя на мысли, что как только она отвлекалась от еды и возобновляла разговор, его будто примагничивало, мутные воды ее глаз обволакивали, и тягучая речь отдавалась в голове, занимая все его мысли без остатка. – Добряк поневоле. Не хочешь, а отдаешь. Сам радости не имеешь.

- Да в общем-то… - Игорь собирался было возразить, сам не зная толком, что, но его сомнительные, мало перспективные потуги были бесцеремонно прерваны.

- Знаешь, мил-человек, хочется мне сделать для тебя что-то хорошее, - вновь заговорила цыганка, притягивая словом и взглядом. – Ты готов принять радость?

- Конечно, - не раздумывая, отвечал Игорь.

- Э…- нет… Не отвечай, покуда не уверен! - предостерегла женщина, грозя указательным пальцем, еще хранившим на себе следы сахарной пудры от свежесъеденной пышки. – Радость она, знаешь ли, как нежная роза, внимание привлекает, и сама внимания требует. С ней в сторонке не отсидишься…

Как бы ни были глубоки темные воды нацеленных на Игоря глаз ворожеи, мысли Игоря оставались на поверхности и дальше обыденного мелководья не заходили.

- Уверен! Готов! – по-солдатски отвечал Игорь, хотя ему никогда не доводилось сталкиваться с тяготами армейской службы.

Цыганка прищурилась, коряво усмехнулась и…удалилась без слов, оставив мужчину одного допивать остывший капучино. Игорь, в конец обескураженный, уже подумывал о том, что чумазая ворожея с мутным обволакивающим взором, и дети ее голодные ему просто померещились, как наваждение возвратилось, держа в руках сверток.

- Ну вот, милок, теперь у тебя все наладится, - проговорила цыганка. Положив сверток на стол, она пододвинула его ближе к мужчине, но тот не спешил брать.

- Что это? – спросил Игорь, смерив недоверчивым взглядом сероватую тряпицу, крест-накрест перевязанную бечевкой.

- Волчья кунка, - сказала цыганка, - влагалище волчицы, то бишь, - и, не дав Игорю оправиться от шока, пихнула ему сверток прямо в руки.

То ли от страха, то ли от отвращения, брезгливости, а, может, от всего вместе взятого, Игорю почудилось, что ладони обдало паром – горячим и едким. Пока он приходил в себя, цыганки и след простыл. А сверток с пугающим содержимым остался в руках – ничего не поделаешь, непрошенный подарок теперь принадлежал ему.

«Все наладится», - говорила цыганка. «Как же? На целых 15 минут с обеда опоздал», - сетовал про себя Игорь, поднимаясь на лифте в главный офис крупной риэлторско-строительной Компании под названием «Горизонты», где он вот уже три года занимал одну и ту же должность менеджера по развитию. По злой иронии, сам он о развитии мог только мечтать, три года штиля и карьерной стагнации – болото, да и только, и никаких перспектив его личный горизонт не предвещал.

А за круглым столом зам генерального по инвестпроектам уже собрал совещание. Несмотря на то, что Игорю на подобных встречах отводилась роль не более, чем статиста, опоздание этим не оправдывалось. «Отделаюсь выговором или премии лишат?» - гадал он, неловко извиняясь, занял свободное место, расположив на коленях неуместный сверток.

Между тем, зам директора, Петр Петрович вел речь о перспективах инвестиционного проекта строительства жилищного комплекса премиум-класса «Дирижабль» в самой западной обасти страны, городе Калининграде. Обещались сверхзанятость, сверхконтроль и, разумеется, сверхприбыль. Игорь слушал вполуха – могут ли заботить пешку ходы ферзя? Оттого не сразу распознал он в потоке воодушевленной речи начальства собственное имя.

- Игорь Юрьевич! Заснули вы что ли? Как всем известно, на вас возложено руководство проектом. К концу недели ожидаю подробную смету. Не подведите, голубчик!

Игорь нервно сглотнут, удивленно выпучил глаза, в горле застыл комок. По привычке согласно кивнул – отточенный за годы подчиненного труда до автоматизма жест пришелся как нельзя кстати. Щекочущая холодом струйка пота стекала по спине. Как так вышло, что ему, заурядному, бесперспективному менеджеру вдруг доверили руководство знаковым проектом? А главное, когда все так удачно для него успело устроиться? И проныра-Виктор, которого прочили на эту должность, как позже выяснилось, желая выслужиться перед начальством, наломал дров и был отправлен в незапланированный отпуск после жалобы многоуважаемого клиента. И начальник отдела, Владимир Львович вместо того, чтобы сделать втык за опоздание, вдруг непременно решил ходатайствовать за него, Игоря, которого раньше не замечал в упор.

А хорошо ли в действительности устроилось? Не повлечет ли взмах крыла бабочки его внезапной удачи бурю проблем? Смета к пятнице! Уже головная боль. Повышение тянуло за собой ответственность, а разве привык он отвечать? Двойная работа – двойной спрос! Отчитывайся теперь, да не только за себя – за целый проект! Вспомнилось ему, как он, втихую завидуя Виктору, нет, скорее, восхищаясь, ведь не было в том чувстве зла, представлял себя на его месте – успешного, уважаемого. Не представлял он только того, о чем подумал теперь, заняв это место наяву.

После совещания погруженный в думы Игорь добрался, наконец, до своего рабочего места, потными ладонями теребя сверток, развязал бечевку. Волнение и закравшийся из самых глубин существа страх обездвижили на миг тело и разум: его неискушенному взгляду воочию пришлось лицезреть тот биоматериал покойной ныне волчицы, о котором говорила дарительница, окруженный серым пушком.

«Неужели цыганка не обманула, и все благодаря ей, волчьей матке?» Ему бы радоваться, но мужчина в ужасе отпрянул. Вспомнился вдруг крестик, с самых крестин оставшийся на груди, постулаты, завещанные безвременно ушедшим отцом-коммунистом, в смутны перестроечные времена резко переодевшимся в богомольца, что, впрочем, меняло форму, но не суть: «Церковь осуждает всякое колдовство, сынок» - говорил отец, среди прочего. Не сказать, чтобы Игорь вел богомольную жизнь, но как-никак, считал себя верующим. И боялся, снова боялся… Толком не зная чего, возможно, кары небесной, возможно успеха, которой отныне не в чьих-то, а его руках, а руки-то не те, и разум не заточен, но так или иначе, вся его натура, отравленная годами выработанной привычкой ожидать иной сценарий, отвергала непрошенный дар, душа отталкивала, тело брезговало. Какой-то безрадостной выходила обещанная радость.

Игорь поспешил спрятать срамное содержимое свертка от посторонних глаз, туго перевязал замаранной бечевкой и уложил на дно портфеля. Принес домой и не найдя подходящего укромного места для скверной вещицы, запихнул сверток в вентиляционное отверстие. «Почему так темно?» - подумал Игорь, ориентируясь наощупь. «Я забыл включить свет? Или…» Опасливое, тревожное «или» тотчас нашло подтверждение оглушительным трезвоном во тьме одинокой квартиры. Звонил телефон, оставленный мужчиной в прихожей, и только теперь Игорь приметил особенную гадливость поставленной им самим бессменной вот уже много лет мелодии, модной когда-то, безвкусной, развеселой до отвращения, почти такой же отвратительной, как только что запрятанная в вентиляцию дрянь.

«Алло!» - отозвался Игорь, включив, наконец, свет. И тут же пожалел, что ответил. С того конца аппарата на него обрушился возмущенный голос того самого проныры-Виктора, должность которого волею случая досталась Игорю. Виктор разразился долгой гневливой тирадой, обвиняя Игоря в том, что никто как он подговорил клиента подать жалобу начальству, и лишь благодаря его продуманному расчетливому предательству Виктор впал в немилость. «Тебе это с рук не сойдет!» - закончил угрозой Виктор и сбросил вызов.

«Не хватало еще нажить врага», - с обреченной грустью подумал Игорь и направился в ванную умыться и принять душ. Неожиданно он ощутил холод, неясная дрожь прошлась по затылку, будто кто-то стоял за его спиной, морозным воздухом дышал в спину. «Кажется, все только кажется…». Виктор поднял глаза. Зеркало в ванной комнате отразило его бледной испуганное лицо, а позади неизвестно откуда взявшееся темное пятно. Игорь повертел головой, пятно, похожее на тень, поворачивалось вместе с ним. Тень не повторяла контуры его тела, была автономна и, в то же время, словно привязана к его телесной оболочке, следовала за ней.

«Чертова галлюцинация, не может этого быть!» Мужчина в истерике набросил на неугодное зеркало полотенце, да так и оставил закрытым до утра. А ночью ему пришел сон. Сон состоял сплошь из звуков, голосов, перебивавших друг друга.

- Все наладится! – говорил голос цыганки, затягивающий сознание в сплетенную благими увещеваниями паутину.

- В жизни ничего не дается даром. За все рано или поздно придется платить, - напутствовал строгий голос отца.

Игорь проснулся с рассветом, и его будто осенило. Сон был в руку. Тень – тень отца, извлеченная из подсознания чувством вины, неправедности содеянного накануне. Отец предупреждал о грядущей расплате за незаслуженный дар судьбы. Да, Игорь получил проект, возможно, впереди повышение, премия, карьерный рост. Но что взамен? Мысль о расплате до смерти страшила Игоря.

Прокручивая в голове различные варианты развития событий, он собирался на работу. Вышел из подъезда во двор.

- Игорек! – послышался за спиной знакомый голос.

- Доброго утра, Димон! – поприветствовал Игорь вышедшего следом соседа, старого приятеля еще со школьных времен.

- Наконец-то я тебя застал! – радостно воскликнул тот. – Возьми! Возвращаю! Все сполна! Прости за задержку!

Приятель протянул Игорю толстую пачку шелестящих купюр, скрепленную веселой салатовой резиночкой. Не сразу Игорь сообразил… Немудрено, ведь он давным-давно распрощался с мыслью вернуть долг, триста тысяч, что когда-то давным-давно безотказный Игорь, не раздумывая дал взаймы забывчивому другу.

«Еще одна удача…Нежданная радость». Необъяснимая тоска теснила грудь. Игорю вдруг пришло в голову, что он скучает по прежним привычным неудачам, монотонной безнадеге, уверенности в неизменности каждого дня.

Весь последующий месяц Игорь метался между работой над ответственным проектом, который, что уж говорить, продвигался необыкновенно споро (он как куратор на днях должен был отбыть в Калининград) под завистливые и одновременно удивленные взгляды коллег и отраженной тенью, с каждой новой удачей увеличивающейся в размерах.

Нескончаемая карусель звонков, встреч, рукопожатий непонятно откуда взявшихся липнущих как назойливы мухи девиц – ощущение было такое, будто швырнуло его безо всякой его на то воли на безумный, захватывающий сердце аттракцион, где все кричат и радуются в адреналиновой эйфории, а он вцепившись в ремни и зажмурив глаза, грезит лишь об остановке, понимая, что не заплатил, что впустили его обманом по чужому билету, и нету права у него на беспечность.

«Ты готов принять радость?» - снова и снова вопрошала ворожея в голове счастливца. «Нет, тысячу раз, нет!» - ответил бы сегодняшний Игорь. Мысли о неотвратимости скорой расплаты, о коей каждый раз напоминала растущая тень покойного батюшки, прочно колючими иглами засели в его голове, причиняя боль ежечасно и повсеместно, везде и всегда, куда бы он не пошел, чем бы не занимался.

А тут еще Виктор, возненавидевший Игоря всей душой, вернулся из отпуска, воплощенным немым укором заставлявший страдать, захлебываться ядовитыми волнами немой злобы, читавшейся, как чудилось Игорю, в каждом движении, каждом взгляде опального коллеги. А ведь совсем недавно Виктор легко и непринужденно подтрунивал над Игорем, по-доброму, шутя, делился новостями по обыкновению хорошими, искренне желал здоровья при встрече, сердечно жал руку. Сейчас Игорь, не задумываясь, поменял бы всю свалившуюся на него удачу, скорый карьерный рост, нежданные перспективы на доброе искреннее слово коллеги и кристально-чистое отражение, и чтоб никакой тьмы за спиной…

«Меня увольняют», - укоризненное признание Виктора Игорь услышал в коридоре во время очередной колющей сердце встрече. «Погляди, что ты наделал! Ничего, что с такой репутацией меня теперь никуда не берут?! А у меня жена, дети. Тебе-то хорошо! Ты – один. Разглядеть бы раньше в таком исусике двуличного карьериста! Не думал, что по головам пойдешь! Оглядывайся теперь почаще! Мне терять нечего!» - покраснев как рак, выпалил Виктор на одном дыхании.

«А вот и расплата…Недолго пришлось ждать…» - подумал Игорь, и отчего-то легче стало на душе. Даже показалось, что тень за спиной малость осела, сжалась.

Ошибся… Он понял это, встретившись взглядом с синеглазкой в салоне самолета, его некогда неразделенной любовью юности. И мысль о том, что теперь у них двоих все непременно сложится иначе не вызывала ничего, кроме невыносимой грусти, неизъяснимой тоски по прежнему унылому неудачнику, кем совсем недавно мнил себя Игорь. Она конечно же узнала его – как же? Не могла не узнать, когда обрыдлая волчья кунка, хоть и была упрятана в вентиляцию, продолжала работать, приносить «радость», как пророчила цыганка.

Воспоминания о годах юности во время полета несколько приободрили Игоря, скорее, отвлекли от навязчивых дум. Счастливым обладателем телефонного номера синеглазки, он сошел с трапа. Нечего и говорить, что город Канта принял его радушно, дела на стройплощадке и без него продвигались успешно, стоило лишь с удовлетворением сей факт засвидетельствовать. К несчастью, свидетельствовала и разросшаяся до неприличия тень.

Когда по возвращении Игорь с довольной миной, преисполненный важности от безупречно выполненной миссии, зашел в офис, он с прискорбием констатировал, что сама атмосфера в помещении и каждое из встречных лиц отмечены ореолом печали, негласной, но ясно читаемой скорбью. Его зажженные успехом глаза тотчас померкли, стоило ему узнать, что траур небеспричинен, и причина тому – самоубийство их коллеги, Виктора, того, кто был на Игоря обижен, того, кто угрожал. Да угрозе не суждено было осуществиться.

Игорь живо представил, как исполненный ненависти и отчаяния Виктор дожидается, когда последний сотрудник покинет рабочее место, проходит в кабинет, встает на стул – обычный такой, с колесиками и откидной спинкой, сооружает петлю, крепит веревку, толкает стул, колесики, скрипнув, отъезжают, и петля затягивается на его шее. Нет, не только его! Игорь буквально чувствовал, как это его шею душит петля, как громадная тень отца обступает кругом, вынося обвинительный вердикт за незаслуженный дар.

Внезапно его осеняет идея. Сторонясь зеркал и всяких отражений, он спешит домой. Вынимает сверток из вентиляционного отверстия, кидает в портфель и, не выпуская из рук, едет прочь из Москвы, в закатных сумерках, на первой попавшейся электричке. Выйдя из вагона, с перрона идет пешком, долго идет, вдоль бабушек, продающих похоронные венки, павильонов ритуальных товаров с выставленными напоказ образцами надгробий, памятников, крестов, к воротам подмосковного кладбища.

Череда оград, не успевшая оттаять земля покрыта ледяной коркой, а вот и могила отца, неприбранная, кажется еще мрачнее, еще грязнее в наступившей темноте.

- Я пришел, папа…Пришел, чтобы оставить тень. Забери ее! Молю! Я отказываюсь от дара. Отрекаюсь здесь и сейчас! – говорил Игорь треснутому надгробию с именами и датами. – На, возьми! Мне не нужно!

«Не нужно, не нужно!» - повторял он снова и снова, пока дрожащие руки рыли ямку, а затем сыпали землю на упокоенный в углублении сверток. Прикопав на отцовской могиле волчью кунку, выдохнул: «Теперь все… Вот теперь-то все и наладится».

К станции возвращался темной узенькой тропкой, мимо озера, в зеркале которого купалась ясная половинчатая луна. Впереди возле кустов промелькнуло что-то. Пришлось замедлить шаг. Сердце сжималось от страха, но, превозмогая испуг, он все же обернулся и увидел поодаль на другой стороне озера крадущуюся за кустарниками тень. В белесом свете луны тень окуналась в озеро, неимоверно огромная, утопала в темной воде и двигалась…С подгибающимися коленями, полумертвый от ужаса Игорь ринулся вперед, и тень точно следовала его движениям, не приближаясь, не отставая.

Тускнеет от страха разум, но все ж не до того, чтобы не понять ему, не дойти до сути, и разум Игоря, достиг-таки понимания, и горько, обидно стало Игорю, столь обидно до тошноты, что лучше б не доходил, лучше б не понимал. Игорь остановился, парализованный, немой, тяжело дыша грудью от нестерпимой гонки. Гонки от собственной тени.

Тень не исчезла с прикопанной на отцовской могиле кункой, да и не могла она исчезнуть, потому как к волчьему дару никак не была привязана, как не была привязана и к мирно спящему под гранитной плитой отцу. То была его тень – живое воплощение его потаенного страха «принять радость», порождение его убогого рабского существования, проникнутого упованием на благоволение небес страждущим и воздаяние недостойным за их грехи.

Обещанная цыганкой «радость» окружала его с самого начала, ярким факелом озаряла его путь, как только он взял в руки подаренный сверток. И что же он? Вместо того, чтобы идти по прямой освещенной дороге, свободной от заторов и всяких помех, он только и делал, что озирался по сторонам в поисках неведомых ангелов возмездия, бесов поднебесья, только и ждущих подходящего момента, чтобы нанести удар, каменными стрелами застлать дорогу, запереть его, недостойного между землей и небом, неупокоенного живого мертвеца.

С тяжелым сердцем он покидал станцию, с тяжелым сердцем возвращался домой. И следующим пасмурным утром (он знал, иного утра ему не видать боле) он явился в офис, и там, в чем не приходилось сомневаться, его ожидала неприятность – не последняя, и никак иначе. Выяснилось, что в Калининграде по его недосмотру внезапно нагрянувшая строительная инспекция выявила недочеты, стройку приостановили, а Игоря начальство вызывало на ковер.

Игорь знал – ничего не исправить, не войти в одну реку дважды, но искра, зажженная в его сердце огоньком факела, что так поздно удалось распознать, призывала попытаться. Разбор на общем собрании и закономерный разнос от начальства в плане секретаря значились следующим днем, а значит оставалось время успеть, время исправить. И ноги уже несли Игоря на железнодорожную станцию, в руках – портфель с маленькой садовой лопаткой внутри.

Днем дорога выглядела иначе, и тень исчезла, укрывшись за озером, чтобы с сумерками явиться вновь. Кладбище, безлюдное накануне (Игорь отчего-то решил, что так и должно быть), кишело людьми, и на аллее близ могилы отца посетители копошились точно муравьи. «Плевать!» - решил Игорь, коль ставки высоки. Достал из портфеля лопатку и принялся копать – ровно в том месте, где давеча зарыл кунку. Но как ни старался он, как ни перекапывал землю за оградой вдоль и поперек под озадаченные взгляды проходивших мимо людей, что стреляли в спину, свертка нигде не было – будто в воду канул, точнее – в преисподнюю. А, может, и не существовал, как не существовала и одарившая Игоря ворожея, и устрашился он, запаниковал будучи огорошенным призраком удачи, впервые в жизни постучавшей к нему в дверь.

Унылый, болезненно бледный, без сил вернулся Игорь домой. Швырнул на столик телефон…И синеглазка не позвонит и не ответит. Теперь уж точно никогда…В запыленном зеркале отразилась тень – обыкновенная, тень как тень. Он глядел на нее без страха - чего бояться, раз продолжения не будет, – с усталой обреченной тоской. Что продолжать? Унылую рабскую суету в непроглядном болоте мелкой рыбешкой среди зубастых акул? Тянуть постылую лямку до обеденного перерыва, снова тянуть, ожидая заветных шести часов и так без конца, без надежды на избавление? Нету отныне на то возможности, когда довелось нырнуть в иные воды! Жаль, не удержался на плаву, потерялся, страшась глубины. Но глубина продолжала манить – одна она и манила туда, где из тьмы рождается новое начало, шанс обрести радость…

На следующий день к досаде начальства и не упускающих повод позлорадствовать коллег Игорь не явился на совещание. Спустя время его обнаружили в собственной квартире, мертвого, повешенного на шнуре. На столе лежала предсмертная записка, смысл которой так и остался для всех загадкой: прыгающими буквами на белом листе красными чернилами в одну строчку: «Я ухожу, чтобы принять радость…».