Рамет

Древний Египет. Время правления фараона Меренптаха. Уасет.

— Господин над нашим дыханием идет! Приветствуйте господина! — крик начальника царской охраны прервал монотонный гул мужских голосов. Стража опустилась на колени, писцы и судьи пали ниц. В большую комнату, освещенную тусклым светом масляных ламп и утренних солнечных лучей, вошел Владыка Обеих земель. Он сонно развалился на деревянном кресле, оперся на подлокотник, бросил грустный взгляд на беременную египтянку лет двадцати, привезенную сыном полгода назад из большого города на севере страны и сейчас стоявшую на коленях в центре комнаты, презрительно посмотрел на связанных, жестоко избитых женщин и мужчин у стены, покачал головой. Престарелый несу́ Меренптах любил очаровательную наложницу сына и безмолвно сожалел, что такая красавица больше не сможет услаждать его взор, но за внезапную смерть наследника должен был кто-то ответить. Кто-то стоящий выше по иерархической лестнице, чем пленники или купленные невольники. Несу не вникал ни в вопросы судей, ни в ответы рабов и рабынь. Ему было не до этой бюрократической возни чиновников. Он думал о похоронах, пусть и нелюбимого, но все же родного сына. У Меренптаха имелось достаточно сыновей, уже показавших себя неплохими управленцами, чтобы заменить его на троне великой страны. Но кто бы ни лишил жизни наследника Хемета, он оказал Владыке неоценимую услугу, избавив от наглого, всем недовольного посредственного мужчины.

Писец отложил кисть, поднялся с циновки, протянул судье свиток.

— Наложница Каманебнисе́ф! Ты признана виновной в заговоре и отравлении своего господина — са-несу Хемета са-Гор Ауибра...

— Нет... Нет... — запричитала она, как плакальщица, размазывая по разбитому лицу слезы и кровь. — Я не могла. Я жду его ребенка. Его сына!

— Наказание за такое преступление — смерть. В день похорон тебя отведут в его гробницу и оставят там вместе с телом господина. Остальные также признаны виновными и приговариваются к смерти на том же месте, где стоят.

Помещение наполнилось воем женщин, просящих снисхождения. Несу, сморщившись, встал и быстрым шагом направился к выходу. Ему претила подобная расправа — он слишком любил женщин, и большинство из приговоренных к казни рабынь не раз оказывались на царском ложе. И даже Каманебнисеф не стала исключением. Может, она носила под сердцем не его внука, а сына? Но сейчас подобное для Меренптаха было несущественным. Он никогда не считал сколько от него родилось детей, недостойных продолжать царский род…

Наложница, скованная отчаянием, проводила взглядом своего царственного любовника. Ее заставили смотреть, как палач задушил веревкой рабынь, мужчинам пробил головы тяжелым каменным топором. Их предсмертные мольбы звенели в ушах несчастной подобно систру на божественном празднике.

Молодую женщину вывели из зала в полуобморочном состоянии, заперли под охраной в одном из помещений на окраине царского двора.

Еще шесть недель тело Хемета готовили к погребению, и все это время несчастная Каманебнисеф вздрагивала от любого шороха за дверью. Нервы не выдерживали одиночного заточения в полумраке, где единственным источником света было маленькое окошко под потолком. Ее скудный рацион состоял из воды и старого хлеба. Один из стражей, пожалевший приговоренную к смерти, приносил ей мелкие фрукты за пазухой. Девушка молилась каждую минуту своего бодрствования. Не за себя — за своего нерожденного ребенка. Пусть будет и девочка, хотя, повитуха сказала, что родится мальчик. «Гор, Бастет! Защитите малыша!» — неустанно шептала она, призывая высшие силы родного города.

Пер-Бастет — единственный в Та-Кемет, где выше всех почитали этих богов. Их величественные храмы возвышались над двухэтажными домами состоятельных жителей, на окраине же ютились скромные низкие домики ремесленников и земледельцев. Каманебнисеф родилась в богатой семье, по воле родителей танцевала на праздниках в честь могущественной Бастет, ей даже разрешалось заходить в святилище и лично приносить дары. У нее было все, что она могла пожелать. Очаровательная танцовщица готовилась пойти по стопам матери и стать достойной женой сына всеми уважаемого врача, но судьба в виде наследника трона и его отца решила иначе. Любимица жрецов так понравилась наследнику, что тот увез девушку силой, щедро одарив храм и ее родителей. А теперь…

За дверью послышались тяжелые шаги. Мужские. Женщина отползла в угол, вжалась в теплую стену. Скрип засова, и в помещение вошел писец, закрыл нос рукой.

— Вымыть и одеть! — приказал он следовавшей за ним страже. Те бесцеремонно выволокли обессилившую, но сопротивлявшуюся наложницу и передали рабыням.

— Дайте моему ребенку родиться… Он ни в чем не виноват… — без остановки шептала она, умоляя о пощаде.

Но и писцы, и охрана, и рабыни остались глухи к ее мольбам. Каманебнисеф, красиво одетую, еле передвигавшуюся, державшую руками живот, усадили на повозку среди погребальных даров, каким была и она по приговору суда. Под вой плакальщиц траурная процессия тронулась из Уасета к Долине вечной жизни. От тряски, жары и жажды у девушки кружилась голова, но она молчала. Все ее мысли были о нерожденном малыше, который навсегда останется с ней во мраке холодного склепа.

Солнце было в зените, когда повозки остановились у входа в усыпальницу. Потерявшую сознание наложницу отнесли в одно из помещений для даров, положили на пол, рядом оставили большой горящий светильник, кувшин воды и хлеб. Строители быстро заделали низкий проем большими камнями, снаружи выровняли стену известковым раствором, художники нанесли заключительный фрагмент росписи.

Каманебнисеф вздрогнула, открыла глаза. Ее взору предстала маленькая комнатка с грубыми стенами, освещенная дрожащим светом масляной лампы, и торчащие камни из низкого проема, бывшего входом и выходом. Девушка заломила руки, истошно завопила. Она долго выла от отчаяния и осознания, какие ей придется вытерпеть муки, прежде чем она умрет. Не будет живым и ее малыш. Не будет и другой жизни в загробном мире, ибо ее тело не погребут достойно. Она останется здесь, навсегда. Забытая, проклятая, не совершившая того, в чем ее обвинили.

— О, великий Гор, позаботься о моем сыне, как ты заботишься о тех, кто на троне и их наследниках! Великая Бастет, будь милостива к моему ребенку! Великий Гор! Могущественная Бастет! Возьмите меня как жертву, но сохраните жизнь ни в чем неповинному малышу! — голос несчастной сорвался на крик. Она подползла к стене и, со всей силы нажимая на пальцы, стала писать на очень древнем языке молитвы богам. Такому ее научила бабка-повитуха, заглядывавшая в дом родителей по большим праздникам и помогавшая роженицам заговорами, амулетами и травами. Каманебнисеф не чувствовала боли, не замечала, как стираются о грубо обработанную стену кожа, ногти, кости ее пальцев.

Пламя становилось все тусклее. Девушка дописала последний знак у входа. Молитвы, защищающие жизнь малыша, опоясывали всю маленькую комнатку.

— Возьмите меня, но сохраните ему жизнь… Гор! Бастет! Пощадите ребенка! — под свой хриплый шепот, обессиленная рыданиями Каманебнисеф свернулась калачиком на полу, прижимая к животу остатки окровавленных кистей. Ребенок шевелился, толкался ножкой, ощущая руки матери. — Гор! Бастет!

Глаза наложницы закрылись. Она провалилась в забытье. Пламя светильника объяло весь фитиль и потухло, отставляя витиеватую струйку дыма. Мрак… Мертвая тишина…