Рапорт

рассказ написан для

литературно-художественного

проекта IRON HEAVEN

Рапорт

В редакцию “Маленького Журнала”, репортеру Ару Вэйли (лично).

От офицера Великой Армии, с коим вы имели три беседы в конце прошлого месяца под звуки канонады.

Прошу прощения, что не представляюсь в этом письме, желая сохранить анонимность и не доверяясь листам бумаги, которые могут попасть в разные руки, а не только в Ваши. Однако, Вы должны меня вспомнить, так как наши разговоры случились недавно. Скажу только, что при первой встрече Вам показался примечательным мой шрам на виске – он напомнил Вам первую букву моей весьма распространенной в Валерии фамилии.

Но достаточно о моей персоне (верю, Вы меня уже вспомнили). Теперь о деле.

Пред нашим расставанием, заканчивая сбор материала для Вашего издания, Вы интересовались, не был ли я свидетелем какого-нибудь необычного чудесного или мистического случая, который заинтересовал бы аудиторию “Маленького Журнала”. Я тогда рассказал Вам про нашего пса, который душил окопных крыс и выкладывал их рядами у порога штабного блиндажа в порядке увеличения размера. Сказать честно, историю эту я передал Вам только лишь потому, что Вы были очень настойчивы (и даже назойливы), а мне, боевому офицеру, пусть и с превосходным столичным образованием, уже несколько наскучили наши однообразные интервью, потому я желал от вас отделаться (уж простите за прямоту!) и отправиться спать.

Однако, на меня произвело впечатление Ваше горячее искреннее желание развлечь публику. Да и Вы показались мне крайне симпатичным человеком, напомнив моего любимого брата, пропавшего без вести во время осады Влушбислава.

Потому, пусть и с опозданием, причина которого объяснится позже, я посчитал правильным передать Вам удивительный случай, который будет мне помниться, наверное, всю оставшуюся жизнь, сколько бы дней мне ни было отмерено.

Итак, начну.

Знаете ли Вы Робера Жанела?

Вы человек творческий, близкий искусству, так что, думаю, Вы не могли не слышать об этом удивительном музыканте и поэте, чей дар проявился внезапно. Интересно, что Робер занимался музыкой давно, однако успехами и славой отмечен не был, да и сам он оценивал себя весьма скромно, выступая в сельских кабаках и стесняясь своего слабого умения в обращении с инструментом и в управлении голосом.

Отчаявшись достичь хоть какого признания, Робер однажды просто исчез. А когда появился вновь, то его многократно возросшее музыкальное и сочинительское мастерство стало так очевидно, что в миру пошли разные слухи, в том числе нелепые и порочащие. Сплетни эти оказались Роберу на пользу – ведь для желающих славы не важно, что о них говорят, главное, чтобы не молчали.

Но, конечно, если бы дело было в одних сплетнях, то вся слава быстро бы вышла. А Робер и в самом деле умел так играть и петь, что его слушатели оказывались буквально зачарованными музыкой и стихами, забывая о печалях и горестях. И очень правильно, что Робер стал ездить по госпиталям и ветеранским приютам, поддерживая в нелегкое время многих людей, вдохновляя их, внушая им светлые мысли и чувства, делая счастливее…

Прошу прощения, если своим многословием не сообщил Вам ничего нового. Однако, думаю, читателям “Маленького Журнала” стоит объяснить предысторию случая, ради которого я и пишу эти строки.

В общем, за три дня до Вашего визита Робер так же посещал нас. До этого он музицировал у соседей – и мои знакомые офицеры с восхищением рассказывали, как солдаты, слушавшие его песни, были воодушевлены настолько, что немедленно совершили ночную вылазку и хорошо потрепали противника.

Мне представилась возможность лично убедиться, что это не было преувеличением. Песни Робера и в самом деле удивительно преображали слушателей: он пел о доме, о женах и детях – и мои самые суровые солдаты расплывались в улыбках, как блаженные идиоты. А потом он пел им о святом долге, о воинской чести, об Императоре – и люди просто не могли усидеть на местах, производя впечатление одержимых…

В тот день я пригласил Робера в нашу офицерскую компанию. Помните большой блиндаж, где мы играли в карты, и вы подняли три ставки подряд? Именно там для нас пел Робер! Впрочем, было это недолго – он устал, его больше интересовала еда и выпивка. А еще ему было интересно узнать, чем мы живём, как воюем. Он, как и Вы, собирал материал. Но не для журнала, а для песен.

Мы уже были изрядно пьяны, когда кто-то поделился с Робером нашей бедой – рассказал ему про штурмовиков Черры, разгромивших наш аванпост и намертво закрепившихся на этой хорошо оборудованной позиции, расположенной буквально в сотне шагов от наших же передовых окопов. Мы были у них как на ладони – и каждый день мне по нескольку раз докладывали, что очередной бедолага словил пулю, прилетевшую со стороны потерянного аванпоста.

Дважды мы пытались вернуть позицию. Сначала силой, потом хитростью. Но лишь потеряли людей.

“Вы хотите, чтобы я поднял солдат и бросил их на аванпост?” – спросил Робер, выслушав сбивчивые рассказы моих товарищей.

Наверное, мы и в самом деле желали чего-то такого. Но никто из нас не произнес это вслух. Мы понимали, что новая попытка взять аванпост приведет только к новым жертвам. Мы надеялись, что скоро нам поможет артиллерия – но пока что у пушек были другие цели.

“Я сам освобожу аванпост”, – сказал Робер. – “Ружья и пушки – пустяк в сравнении с музыкой. Пули и снаряды – ничто против нот и рифм”.

Сейчас это звучит глупо и напыщенно. Но тогда… Тогда это слышалось совсем иначе. Да, Робер умел производить на людей впечатление. И, к тому же, не забывайте, что в ту минуту мы все были сильно пьяны. Очень сильно.

Он взял инструмент и вышел в ночь. Вот так просто. И мы тоже покинули укрытие, не вполне понимая, что происходит, неуверенно смеясь и перекликаясь.

Робера уже нигде не было видно, хоть мы и знали, куда он направился. Вскоре мы услышали, как он запел какую-то песню. На чужом языке. Потом голос затих, умолкли струны, но тут же зазвучали другие голоса – далеко и глухо.

Ночь была на удивление спокойная, только трещали в небе “светлячки” на парашютах…

Мы долго стояли, не зная, чего ждать, и ожидая какого-нибудь чудесного знамения. В какой-то момент я начал трезветь – и мне сделалось невыносимо страшно, что мы вот так просто снарядили этого удивительного чудесного человека на верную смерть.

Потом мы услышали выстрелы.

А вскоре он вернулся.

“Утром идите туда, – сказал Робер, зевая. – Там никого не будет”.

Еще один отдаленный выстрел словно поставил точку в произнесенной им фразе.

Но я не дождался утра. Я пошел на аванпост, когда в посветлевшем небе, разбрызгивая искры, догорали последние “светлячки”. Внутри я нашел девять тел. Три штурмовика были убиты выстрелом в сердце. Шесть штурмовиков погибли от выстрела в висок.

Они застрелили себя сами. Пустили себе пули – кто в грудь, кто в голову. Вот так просто…

Я не знаю, какие слова и ноты надо подобрать, чтобы самые безжалостные и жестокие убийцы, дикие бессердечные варвары раскаялись в своих деяниях и устыдились их так, что решили свести счеты с жизнью. Услышь я прежде, что один-единственный бард способен взять крепость, с которой не справились десятки штурмовиков, – и я хохотал бы над этой наивной нелепицей и издевался бы над человеком, который бы в это поверил.

Но, как говорил мой учитель логики, факты – упрямая вещь.

И вот Вам факты.

Робер Жанел вошел в крепость. Он спел для вражеских солдат. И они добровольно расстались с жизнью.

Будет ли в моей жизни еще что-то более удивительное? Вряд ли!

Впрочем, это еще не всё, и я, убежденный, что моя история стоит любого потраченного на неё времени, продолжу рассказ.

Следующим днем мне довелось опять пересечься с Робером. Я сопровождал его к соседям, удерживающим высоту Лагранд – вы, будучи у нас, должно быть, обращали внимание на эту примечательную меловую гору, похожую на возлежащую в неге пышную даму. Путь был долгий, нас дважды обстреляли, и мы с Робером неожиданно сблизились, найдя много общих для обсуждения тем. Конечно же, я не мог удержаться, чтобы не спросить нашего гостя о тех сплетнях, что связывали с его именем. Мне, как и многим, было любопытно узнать, каким образом он получил свой дар трогать человеческие души, и кто научил его столь поразительно владеть инструментом…

Уж не знаю, похмелье развязало язык Роберу, или просто ему давно хотелось поделиться мучительной тайной, а я оказался подходящей кандидатурой на роль не столько собеседника, сколько слушателя.

Так или иначе, но Робер сообщил мне, что дар его – это не благо, а проклятие. Пять лет назад музыкант-неудачник, графоман и рифмоплет, страдающий от своей никчемности, вышел на перекрёсток дорог, пустил себе кровь и призвал силы, о которых в приличном обществе принято не говорить. Он клялся отдать свою душу в обмен на талант, какого не было еще ни у одного человека. Было это глухой ночью, в час, который в некоторых деревнях называют часом проклятых (поинтересуйтесь народными сказами об этом времени и, возможно, найдете материала на пару статей).

Что с ним случилось потом, Робер ясно вспомнить не мог. Но очнулся он от музыки, звучащей в его голове. А затем, следуя ритму и мелодии, ему явились несколько удивительно чистых и ясных строф, которые он попытался записать в дорожной пыли.

С них всё и началось…

Поверил ли я Роберу? И да, и нет. На том перекрёстке с ним явно что-то случилось. Но обязательно ли это было вмешательство потусторонних сил?.. Знавал я одного офицера, личность которого переменил крохотный осколок, пробивший глаз и засевший в мозгу. Смельчак, буян и забияка в один миг сделался кротким стеснительным тихоней. Почему бы не предположить, что и с Робером случилось нечто подобное: был ли это прострел молнией, апоплексический удар или, скажем, психическое воздействие далекого океанского левиафана…

И вот на этом наконец-то я могу завершить свое письмо, изложив в нем всё, что, как мне кажется, будет интересно читателям “Маленького Журнала”. Ваша задача теперь – пересказать литературным или журнальным языком всё то, что я немного сумбурно здесь Вам изложил. Если материала покажется мало, Вы вольны придумать или домыслить что-то, а также добавить рассказы других людей, в той или иной степени знакомых с Робером Жанелом.

Можете, в конце-концов, напечатать тексты его песен ”Демоны ада на моем пути” и “Баллада перекрёстков” – думаю, теперь их смысл стал более чем очевиден.

Но Вас, должно быть мучит вопрос, почему я не рассказал свою историю при нашей личной встрече? Ответ здесь простой: я не считал возможным излагать чужую тайну, пусть даже она и была мне доверена без всяких обязательств.

Однако, теперь обстоятельства изменились, и я полагаю, что будет правильным рассказать широкой публике о славном и удивительность деянии Робера Жанела, пока еще людям помнится это имя.

Этим же письмом ставлю Вас в известность, что вчера Робер Жанел был убит снарядом, о чем есть рапорт, подписанный в том числе моим (не названным здесь) именем, так как я был одним из свидетелей этого прискорбного происшествия. В числе других подписантов – еще восемь фамилий.

Однако, в рапорт не вошла одна деталь, о которой я осмелюсь упомянуть сейчас.

После того как залетевший на нашу сторону снаряд разорвал несчастного Робера на три части (одной была голова), все мы увидели некоторое трепещущее сияние, воспарившее над его останками словно лепестки тумана, подсвеченные электрической фарой. И когда стремящееся к небу свечение поднялось примерно на три метра, приняв при том форму человеческой фигуры, нечто тёмное, похожее на тонкое щупальце, выхлестнулось из-под земли, обвило эту самую призрачную светлую фигуру и утянуло её вниз.

Это видели все присутствующие. Однако, посовещавшись, в рапорте мы решили об этом не рассказывать, тем более, что никаких следов сияния или же щупальца при последующем осмотре нами обнаружено не было.

Вот на этом заканчиваю окончательно. Прощайте.

А письмо после прочтения прошу без промедления сжечь.