Расклад теней

Пролог: Казнь в стекле

Башня

Гул эхом раскатывался под куполом, как будто сам воздух звенел от напряжения. Металлический голос диктора — беспристрастный, ровный — провозглашал приговор, и слова его плавно, как капли из сломанного крана, оседали на стеклянных стенах города.

— Нарушение Прогноза. Попытка вмешательства в Расчёт. Публичное распространение нелегальных артефактов.
— Наказание: аннигиляция.

Рейна смотрела из-за плеча отца. Её глаза, большие и темнее, чем глаза её матери, не мигали. Ей было семнадцать — достаточно, чтобы понимать слова, но ещё слишком мало, чтобы до конца осознать их вес.

Мать стояла на платформе посреди Площади Прогнозов, одна, в белом, как снег, халате. Волосы спутаны, руки свободны. Она не кричала. Не сопротивлялась. Она смотрела вверх — на бесконечно высокий купол, где отражался сам город, словно вогнутая линза. Там, в отражении, она тоже стояла. Тень на стекле.

— Расклад жив! — закричал кто-то из толпы, и тут же его заглушил треск электродубинки.

Огни дронов сгустились, образуя кольцо. Они зависли, как хищные птицы, а потом — вспышка. Свет ударил в глаза, и на месте женщины остался лишь круг пепла и стеклянная плита, медленно скользящая в пол.

Рейна тогда подумала, что сердце у неё не билось. Оно просто остановилось, как будто Оракул выключил и его тоже. Система. Прогноз. Всё правильно. Всё по плану.

А потом наступили дни без дней.

Эфирия продолжала жить, как часы: каждый тик — предсказуем, каждая секунда — запланирована. Но внутри Рейны время застыло.

Пустота. Не в доме. В ней.

Её никто не тронул. Никто не утешил. Просто отвели — как протокол велит. И с того дня каждое утро было серым, каждый вечер — тише предыдущего.

Годы прошли не касаясь её. Они просто… случались.

Спустя десять лет Рейна сидит в белом кресле, в белой комнате, с лицом, не знающим ни морщин, ни слёз. Стены квартиры отражают свет равномерно, как страницы из стерильной книги. За окном — купол, и в нём отражается она. Всё те же волосы. Всё те же глаза. Только тень исчезла.

На столе — планшет с последним Прогнозом. Мужчина, 42 года, уровень допуска: средний. Работа на перерабатывающей станции. Умрёт в 56. Умеренная склонность к тревожности, рекомендована седация. Дети: 2. Супруга: по Расчёту, назначена через месяц.

Рейна читает данные, как будто это не о человеке, а о сломанном двигателе. Она выводит отчёт голосом — спокойным, чётким. Без интонаций.

— Вы проживёте долгую, стабильную жизнь. Оракул благословляет ваш путь.

Мужчина кивает. Он не плачет, не улыбается. Уходит — и с ним уходит смысл. Рейна не провожает взглядом. В комнате остаётся тишина.

Она выключает терминал. Вдруг замечает что-то странное: трещина в стекле стены. Почти незаметная, тонкая, как волос. Она подходит ближе. Проводит пальцем. Острые края царапают кожу. Стекло дрожит.

Трещина.

Рейна садится на край кровати. В голове — отдалённый звук пепла, шепот из далёкой памяти:

«Расклад жив».

Она закрывает глаза. И тени вновь собираются в углах комнаты.
Там, где нет света.
Там, где никто не слышит шёпот.

Отшельник

Утро в Эфирии начинается без солнца. Свет здесь — дело искусственного интеллекта: ровный, холодный, он просачивается сквозь панели потолка и не оставляет теней.

Рейна просыпается до сигнала. Она всегда просыпается до сигнала. Как будто внутри неё есть будильник, не связанный с системой. Что-то древнее, что не отключается — даже если приказано.

В её квартире нет будильников. Нет зеркал. Нет окон — только проекции. Стены, гладкие и безликие, переливаются синим при её движении. На кухне — автоматическая станция, выдающая завтрак без вкуса. Её рот уже не различает нюансов. Годами рацион был одинаков.

Вода — 250 мл.
Протеиновая капсула — 1 шт.
Уровень насыщения — 97%.

Она смотрит на чашку, но не пьёт. В отражении стали — её лицо. Без косметики, без морщин. Без признаков времени.

В Прогнозе было чётко: смерть в 32, остановка сердца, незамужем, бездетна. Она прочитала его в девятнадцать. Сначала — плакала. Потом — приняла. А сейчас… просто живёт внутри этой формулы.

Трещина в стекле появилась три дня назад. Иногда она ловит себя на том, что говорит с ней. Не словами — мысленно. Как с кем-то живым. Маленькая, у самого пола, как царапина. Она не исчезает, несмотря на автоматическую диагностику. Система не замечает.

Рейна сидит напротив неё по утрам, пока пьёт воду. Она думает: «Если трещина станет больше — что будет дальше?» Этот вопрос цепляется за неё, как заноза. Он не отпускает даже в снах. Но не задаёт вопрос системе. Она знает: такие мысли не одобряются.

Путь до Центра — подземный капсульный магнолинейник. Каждый вагон — герметичная капсула на двоих, без окон, с приглушённой подсветкой и экраном фиксации.

Движение — почти бесшумное. Только вибрация под ногами, как сердце машины, бьющееся под землёй.

На входе — сканер зрачка. На выходе — микропауза для «нейрофиксации»: легкий импульс к виску, чтобы зафиксировать путь как безопасный.

Люди молчат. Потому что система считает разговор в пути отклонением внимания.

А внимание — это валюта.

У всех — одно выражение лица: отсутствие выражения.

Рейна смотрит на них и думает: а ведь все они уже знают, когда умрут.

Рейна тоже знала.

В девятнадцать — ей выдали Прогноз.
«Смерть в 32 года. Остановка сердца. Бездетна. Незамужем.»

Сначала она не дышала. Потом — заплакала.
А через неделю уже могла повторить его наизусть без дрожи в голосе.

Сейчас он живёт внутри неё, как встроенная программа. Как часть интерфейса сознания. Как… вшитая инструкция.

Центр предсказаний — как храм. Высокие залы, стеклянные панели, дроны с мягким жужжанием. Здесь работают Считыватели. Люди, подобные ей.
Нет улыбок. Нет запахов. Только код.

Рейна подходит к терминалу. Система запускается сама:

"Доброе утро, сотрудник R-17-Э. Готово 17 Прогнозов на сегодня. Статус: стабильный."

Она включает экран. Первые три Прогноза — обычные. Жизнь, работа, назначенные дети, смерть. Всё по плану.

На четвёртом — сбой.

Объект: F-342-Г.
Прогноз: Противоречие данных. Смерть: 37 / 83. Вероятность расхождения: 47%.
Состояние: Неустойчиво.

— Видела такое раньше? — Тэо смотрит на экран. — Нет. Такое не выдают. — Потому что это — нестабильность. Предвестие. — Предвестие чего?

Он на мгновение молчит.

— Последнего Расклада.

— Это не выдумка? — Он существует. Но о нём не говорят. Потому что боятся.

— Что в нём такого? — В нём не карта выбирает. В нём человек остаётся без карты. Без будущего. — И тогда? — Тогда ты больше не читаем. Система не может тебя интерпретировать. А то, что не читается — подлежит уничтожению.

Рейна смотрит на мигающие сбои.

— Больше всего система боится не ошибки. А молчания.

Такое не должно происходить.

Рейна замирает. Её пальцы не касаются сенсора. Она перечитывает строку — снова и снова. Система предлагает: «Рассчитать заново?». Она жмёт «Да». Сбой повторяется.

Это может быть... ошибка. Или след. Или предупреждение.

Она отключает экран. Вдох — выдох. Всё спокойно. Никто не видел. Никто не знает.

Но в голове уже щёлкнуло что-то — тихо, точно, как хрупкий осколок под ногой.

Вечером Рейна возвращается домой и садится у стеклянной стены. Трещина всё ещё там. Больше, чем утром. Она касается её пальцем.

И в эту секунду ей кажется, будто что-то шевельнулось за стеклом.

Иногда они не видимы.

Нано-дроны 0.9 класса — размером с комариную тень. Они не издают звуков. Только слегка искажают воздух, как жара.

У них нет оружия. Только запись. Только передача.

Но в мире Эфирии это — смертельнее выстрела.

Не тень. Не свет. Просто присутствие.

Она не уверена, что это движение — внешнее.
Может, это внутри неё. Как вздох под кожей.

Сердце бьётся не резко — а как будто нарастает изнутри. Пульс — в висках. Горло пересохло.

Она замирает, ловя ритм.
Нет тревоги. Но и спокойствия нет.
Есть — возможность.

Она резко отдёргивает руку. Пульс участился. Но экран на стене сообщает: пульс нормальный.
Система ошибается.

Рейна улыбается впервые за долгое время. Очень слабо. Почти невидимо.

И потом ложится спать, глядя в потолок. Без снов.

Но где-то под кожей уже растёт беспокойство.