Расплата

И хочется, и колется. И почему такие условия? Двадцать тысяч знаков. Этот рассказ должен быть коротким и искромётным. Ледяной страх не растянешь на двадцать тысяч. Этих самых… знаков. Но, наверное, надо попробовать.

Вздохнув, я села на любимый диван и положила на колени не менее любимый, потрёпанный жизнью ноутбук. Руки нависли над клавиатурой. Главное – придумать первую строчку, а там...

И пальцы резво побежали по буковкам...

*** ***

Он стоял у окна и осматривал серый вид из окна. Серая хрущёвка напротив, серые гаражи во дворе и некрашеная пообломанная детская площадка… И вроде солнце ярко светит, но осень уже оставила свой серый след в природе.

Даже сквозь закрытое окно доносился писклявый лай собачонки и не менее писклявый крик её хозяйки, отгоняющий бездомного пса с его бездомным хозяином. Пёс отгавкивался, а мужик пытался за шкирку оттащить его от маленькой яростной шавки. Бомж есть бомж – собачина была без поводка и удивительно похожа на хозяина.

Поморщившись и передёрнув плечами, писатель развернулся и ему понравилось то, что он увидел. Хоть квартира и в такой же хрущёвке, что напротив, но по сравнению с серой улицей она выглядела светлым и уютным жизненным островком с проникающими в неё солнечными лучами.

Вздохнул. Надо написать рассказ-ужастик на конкурс. Послезавтра последний день, а он ещё не приступил к работе.

Сел на диван, приставленный к стене, и, вальяжно откинувшись на мягкую спинку, неторопливо начал печатать на ноутбуке. Его улыбающийся взгляд сопровождал пальцы, легко и изящно передвигающиеся по кнопочкам. Муза что-то шептала на ухо, предложения складывались на удивление легко, текст разрастался...

«Мрак – его отец, Смерть – его мать. Как зовут его самого, он не знал. Но знал своё предназначение: отомстить тем, кто лезет в мир отца и раскрывает тайны матери. Эти писаки и киношники не понимают, куда лезут. Самые рьяные из них, поняв, что попали в капкан, остановились… но поздно. Мрак и Смерть уже в их крови...»

Писатель остановился и посмотрел на окно. Только что ярко светило солнце, и небо было совершенно голубым, но что-то изменилось. Лучи пробившиеся сквозь стекло потускнели, в голубизну примешался серый цвет. Решив, что ему это показалось, писатель повёл плечами и опустил взгляд на текст. Продолжил печатать:

«Сегодня сын Мрака должен добраться до очередного писаки, посмевшего упомянуть имена его грозных родителей. Он осмотрел Землю сверху и прислушался. Имя отца и матери прозвучало с нескольких мест. Но он выберет одного. Того, кто окажется самым стойким. Прислушался ещё... А, может быть, и двух...»

Писатель нахмурился, обратив внимание на то, что пальцы уже без изящества бегают по кнопочкам. Передернул плечами, по которым почему-то поползли мурашки… Продолжил:

«Он не умрёт быстро… сначала сын Мрака и Смерти протащит его через ужас, леденящий кровь… Он уже учуял одного из писак… И видит дорогу к нему...»

Писатель бросил взгляд на потемневшее окно и дёрнулся всем телом, которое атаковало уже большее количество мурашек. Потянулся к торшеру, но свет почему-то не загорелся.

– Чёрт с тобой… – произнёс он и хлопнул в ладоши.

Люстра помигала и погасла…

– Ладно, ещё день, света пока достаточно… Надо будет этого полужмурика-электрика позвать. Если он ещё не загнулся от передоза спиртным… – пробормотал писатель, отложил ноутбук, встал и подошёл к окну.

Там та же серость. Тот же двойной лай: собаки и её хозяйки. Солнце всё ещё светит, но словно сквозь серый туман. Он обернулся и осмотрел комнату. Она уже не показалась ему уютным островком. Будто серость из двора начала проникать и сюда…

Писатель вновь дёрнулся, сгоняя с тела очередную толпу настойчивых мурашей, и, мысленно рыкнув на себя, вновь сел на диван. Положил любимый ноут на колени.

«Сын Мрака и Смерти почувствовал запах жертвы… В её крови уже проявляется холод, а по телу медленно, но верно разливается нервный озноб...»

Писатель огляделся. Нашёл взглядом кардиган, брошенный на спинку дивана, и накинул на плечи. Пошевелил пальцами – они плохо сгибались… Уж не замёрзли ли...

Хмыкнул и застучал ими по клаве, словно деревяшками.

«Вот он уже на одном уровне с писакой...»

Писатель вздрогнул. Резко обернулся на стену. И не понял, зачем обернулся...

Стена как стена...

Обои как обои...

Но холод уже растекался по венам...

Писатель нагнулся над клавиатурой и лихорадочно прошёлся по ней:

« – Ха… сидит… пишет свои писульки обо мне и моих родителях. И уже хорошо чувствует меня... Вижу тебя, "творец"... Скоро прибуду...»

Руки замерли над клавиатурой: за спиной будто кто-то пошевелился, а затылок обдало ледяным дыханием… Но кто мог поместиться между ним и стеной? Немного посидев в ступоре, писатель отшвырнул в сторону ноутбук и соскочил с дивана. В прыжке развернулся, приняв стойку боксёра, хотя ни разу не боксёр.

Стена как стена…

Обои как обои…

Никого нет.

– Твою ж мать!! Нервы лечить надо!

Он прошёлся по себе трёхэтажным матом, резкими движениями потёр затылок, немного его согрев, и взглянул на окно. Оно притянуло к себе, словно магнит...

Хрущёвка, как была серая, так и осталась, но улыбалась новыми пластиковыми окнами. А ворота гаражей оказались покрашенными в разноцветье. И на детской площадке были сломаны только качели, а остальные детские аттракционы оказались вполне работоспособными. Дама с собачонкой перестали верещать и довольно мирно общались с мужиком бомжеватого вида. Его собачища благоразумно спряталась за хозяином, периодически поглядывая на злобную шавку.

Писатель обернулся и оглядел комнату. По ощущениям она была не хуже, но и не лучше вида двора.

– Закончу рассказ и напьюсь, – пробормотал он и, косясь на стену, вновь сел на диван.

Положил ноутбук на колени и резко обернулся...

Стена как стена...

Обои как обои...

Но вездесущие мурашки опять дали о себе знать. Отложив ноут, он решил добраться до электрика-алкаша. Заодно снимет напряг от нервного озноба и электрика, возможно, застанет не в хлам пьяным.

Скинув кардиган, писатель прошёл в коридор, свет в котором нормально включился и нормально горел. Переобулся, из шкафа достал тёплый свитер.

Открыл дверь на лестничную площадку. Темновато... Слегка поёжившись, шагнул за порог, и свет тут же вспыхнул.

– Всё-таки я сволочь, – обругал он сам себя. – Зажал деньги на датчики для светильников.

А ведь действительно удобно. Идёшь от пролёта до пролёта, и свет перед тобой зажигается, а за тобой гаснет. Ещё бы ремонт в подъезде сделать. Потолки в чёрных пятнах от спичек, сгоревших прилипнув к нему – молодёжь развлекается. Стены не только с ободранной краской серо-зелёного цвета, но и с частично отвалившейся штукатуркой. А там, где краска цела, такого понаписали, что заядлый матюжник краснеет, когда с женой спускается-поднимается.

Писатель добрался до первого этажа и остановился напротив нужной двери. Звонок, как и раньше, не работал.

– Сапожник без сапог, твою… – проворчал он и постучал в дверь.

Она медленно со скрипом приоткрылась…

– Игнатьич… – тихо позвал писатель, вновь ощутив на себе радостно встрепыхнувшихся мурашей.

Все знали, что электрик гол как сокол, но закрывал свою дверь на сотню замков. Настоишься под дверью, пока он их откроет.

Никто не отозвался.

– Игнатьич! – погромче позвал писатель.

Тишина.

Позвать соседей или одному зайти в квартиру?

Писатель вновь рыкнул на себя: мужик он или не мужик? И смело шагнул в коридор. Сделал всего пару шагов и… на кухне хлопнула форточка, пронёсся ледяной вихрь, и дверь с оглушительным грохотом захлопнулась.

Писатель подпрыгнул. Одновременно подпрыгнуло и ускакало в пятки сердце.

– Игнатьич!!! – заорал он.

Тишина.

Вздохнул. Собрался и зашёл на кухню. Пусто. На столе початая бутылка водки, сковородка с жареной картошкой и нарезанный свежий огурец. И стакан на двести пятьдесят. Гранёный. С советских времён.

Развернулся и крадучись добрался до одной из комнат, осторожно протянул руку и на стене нащупал выключатель. Свет зажёгся. Только после этого, с опаской заглянул внутрь – пусто. Осталось проверить ванную с туалетом и спальню.

В гробовой тишине уже на цыпочках прокрался до спальни. Очередная дверь открылась с жутким скрипом, вызвавшим холодную молнию вдоль позвоночника. Передёрнулся... с облегчением выдохнул: пусто.

Туалет – тоже пусто.

Ванная.

Сквозь щели в коридор просачивался свет. Писатель взялся за дверную ручку. От мысли, что именно он там может увидеть, ледяной ужас окатил его с ног до головы.

Утопился электрик? Или повесился?

Точно не жив, иначе откликнулся бы сразу. И вода бы текла… На висках зародились и поползли вниз капельки холодного пота...

Со скоростью один миллиметр в час писатель начал открывать дверь. И когда она открылась на достаточную ширину, он заглянул туда и…

На него неподвижно смотрели остекленевшие глаза голого электрика, лежавшего в ванне.

– Аааааааааа!!! – заорал писатель

– Аааааааааа!!! – заорал труп.

– Аааааааааа!!! – заорал писатель от того, что заорал труп.

Заткнулся от того, что труп выскочил из ванны, и из глаз писателя посыпались искры...

***

Писатель дёрнулся и очнулся. Он у себя в квартире. Сидит на диване. Ноут с погасшим экраном сполз с ног. За окном вечерело, и в комнате было темно.

Писатель резко выпрямился и поднёс руку к лицу. Там, наверное, фингал во всю харю. Но ни боли, ни отёка не нашёл. Отставил подальше ноутбук и потянулся к торшеру. Тот послушно выдал уютный оранжевый свет.

– А до этого, осёл упрямый, чего не срабатывал? – спросил его писатель и огляделся.

Хоть у светильника и уютный свет, но комната выглядела так, словно стены раздвинулись, и он оказался в их сером дворе...

Встал и, пройдя в ванную, где свет тоже включился, писатель подошёл к зеркалу.

Лицо было чистое. Но от такого удара должен был вспыхнуть фингал!

Приснилось?

Писатель ещё некоторое время с недоумением рассматривал отражение в зеркале.

– Да ну… Значит, приснилось.

В момент, когда отводил взгляд от зеркала, в нём что-то мелькнуло.

– Ааааааааа!!! – развернулся…

Никого.

– Чёрт… коньяк и спать… спать и коньяк… и плевать на все ужастики…

Писатель метнулся на кухню, открыл резную дверцу антикварного шкафа, достал пузатую бутылку коньяка и подхватил… не подхватил бокал для коньяка, потому что там его не оказалось.

Вместо него блеснул стеклом советского исполнения гранёный стакан. На двести пятьдесят.

Волосы поднялись дыбом…

– Ты откуда взялся?

Стакан промолчал.

– Чёрт с тобой…

Писатель подхватил с сушилки чайную чашку и отправился к любимому дивану.

И остолбенел, подойдя к нему. Коньяк и чашка полетели на ламинат. Писатель чуть не обделался. Но не от оглушительного грохота.

На диванной спинке спокойно лежал кардиган. Писатель медленно опустил взгляд на свою грудь. Он был в свитере. Опустил взгляд на ноги – обнаружил уличные ботинки.

Значит, это был не сон?

Не успел писатель задать себе этот вопрос, как свет погас, и одновременно что-то коснулось его спины…

– Аааааааааа!!!

– Чё орёшь?!

Вспыхнула люстра, и писатель вылупился на электрика с огромным фингалом во всё лицо. Узнал его только по перегару и огромной фигуре.

– Щас отремонтирую здесь всё и разрисую твой фейс. Из-за тебя, гад, я поскользнулся в ванной. Штанишки сухие? А то иди пока переоденься...

– А...а...а какого ты оставил входную дверь открытой? Я… я подумал, что с тобой что-то случилось...

Электрик молча отвернулся и подтащил к себе торшер.

***

Писатель дёрнулся и очнулся. Он у себя в квартире. Сидит на диване. Плечи согревает верный кардиган. Ноут с погасшим экраном сполз с ног. За окном ночь, и в комнате было темно.

– Игнатьич?

Тишина. Причём оглушительная...

Аккуратно отодвинув подальше ноутбук, писатель дотянулся до торшера. На ощупь нашёл выключатель. Торшер упрямо не хотел включаться. Люстра на хлопок не отозвалась.

Стараясь прижиматься к стене спиной, писатель просочился на кухню. Там свет безропотно загорелся.

Дрожащие руки открыли резную дверцу. Коньяк и коньячный бокал стояли на месте.

– Напиться и сдохнуть…

Отбивая дробь горлышком бутылки-графина по краю бокала, наполнил его до краёв. Предвкушая изумительный вкус дорогущего напитка, поднёс к губам и резко согнулся, а изо рта фонтаном вышибло какую-то солоноватую тёмную дрянь.

– Игнатьич!!! Сволочь!!! Этот коньяк чуть не полляма стоит!!! Мне его лучший друг подарил!!!

Тишина.

Разъярённый писатель схватил бутылку, прошёл в прихожую, со злостью натянул на себя свитер, переобулся в уличные ботинки и выскочил за дверь. И только почти добравшись до первого этажа, очнулся и понял, что бежит в полной темноте. И тишине. На этот раз звенящей... Звука собственных шагов не услышал, как и рычания, которое не прекращалось с момента выплёвывания какой-то гадости изо рта. Резко остановился.

Страх наползал медленно, но верно. Сначала похолодели руки, затем туловище и за ним ноги. Руки выронили бутылку, и она, едва сверкая отблесками света, совершенно бесшумно покатилась вниз по каменным ступеням.

Волосы зашевелились по всему телу... посмотрел вверх. Свет проникал оттуда. Слабый. Догадался: это он не закрыл свою квартиру.

Еле поднимая ноги, писатель крадучись пошёл вверх. Цепляясь за перила, преодолевал пролёт за пролётом. Становилось всё светлее и светлее, и уже на своей площадке он рванулся в родную квартиру. Но внизу кто-то вошёл в подъезд, и вновь ледяной вихрь захлопнул дверь.

Перед носом писателя.

– Ааааааааааа!!!

Он кинулся на дверь. Ещё раз и ещё. Как их вышибают спецназовцы?

На плечо легла рука.

– Ааааааааааа!!!

Стремительно развернулся.

– Сосед, ты чего разбушевался?

Открылась ещё одна дверь, из-за которой выглянула вечно любопытствующая старушка пенсионерка.

– П… Павел… тут вот… дверь захлопнулась…

– А ко мне позвонить? Забыл, что запасной ключ у меня?

– З… забыл...

На десятый раз писатель всё-таки сунул ключ в замочную скважину. С подобием улыбки обернулся и кивнул соседу. Посмотрел на старушку. Та трижды перекрестила его и торопливо исчезла.

Писатель зашёл в прихожую, тихонько прикрыл за собой дверь и уставился в зеркало. Осмотрел бледное, перекошенное от страха лицо. Без единой мысли. Попытался пригладить вставшие дыбом волосы. Не удалось...

Прошёлся по квартире и включил свет везде, где включилось.

Включилось везде.

Некоторое время он стоял и тупо переводил взгляд с торшера на люстру и обратно.

За окном занимался рассвет, но в комнате было мрачно и тревожно. Захотелось немедленно смотаться из квартиры, потому что серый двор ему сейчас казался значительно уютнее его жилища.

Но, отогнав не менее мрачные мысли, писатель подошёл к дивану, раздвинул его и лёг без постельного белья. И не раздеваясь. Подумалось, что надо бы выключить свет, но страх мгновенно очистил голову от такого желания. Он свернулся калачиком и закрыл глаза.

***

Писатель дёрнулся и очнулся. Он у себя в квартире. Сидит на диване. Ноут с погасшим экраном сполз с ног. За окном рассвет, но в комнате было ещё темновато.

В дверь квартиры звонили и долбили. Долбили, похоже, и руками, и ногами, и ещё чем-то.

Писатель отодвинул подальше ноутбук, поднялся и, пройдя в коридор, распахнул входную дверь…

И его смело с ног. Кто-то навалился, кто-то чего-то говорил… пара мгновений и его посадили спиной к стене. На руках он почувствовал наручники.

– Вся кухня в крови. Васильев, экспертов сюда!

– Что? Что происходит? – прохрипел писатель.

Перед ним на корточки присел мужик в штатском. Папочка в его руках говорила, что он не просто мужик с улицы. Явно служивый.

– Чистосердечное оформляем?

– К... какое чистосердечное? Что случилось-то?

– Слышь, лейтенант, сидит тут это чучело в свитере с кровяными пятнами и выделывается. А ну вставай, гадёныш!

Писатель не успел даже пошевелиться, как его подняли за шкирку и толкнули к зеркалу.

– Смотри!!

Очередной раз ледяной вихрь пронёсся по телу. Он в свитере, обрызганном кровью. Волосы встали дыбом в прямом эфире.

Не успел ничего сообразить, как его толкнули к столу и посадили на стул.

– Смотри!!

Перед глазами писателя появилась бутылка из-под коньяка, в которой болтались остатки тягучей жидкости.

– А теперь слушай! Мне даже твоего признания не нужно. Видеокамеры в подъезде запечатлели тебя. Разъярённый ты бежал вниз с этой бутылкой. Потом ею ударил мужика, живущего на первом этаже, порезал у него вены и наполнил бутылку кровью. А потом крался по лестнице вверх. И, похоже, к бутылочке приложился… на губах-то что подзасохло? Вампир долбанутый...

Писатель онемел. В голове ревел ураган, сметающий все мысли...

– Лейтенант, снимешь наручники, как только эксперты поднимутся сюда. Пальчики откатать надо. Потом свитер с него стянешь и к уликам.

«Нет… это не я… не я... я не мог… тюрьма? Что люди обо мне скажут? Нет… нет… я просто сошёл с ума… не хочу в психушку...»

Взгляд упёрся в распахнутые двери балкона…

«Когда я его открыл? Нет… не открывал… Кто открыл?»

– Я, – загоготал в голове демонический голос из преисподней. – Прыгай вниз, и всё закончится.

Писатель рванулся к балкону, желая только одного: скорее вырваться из удушья собственного жилья и оказаться на свободе.

– Стой, гад!!! – понеслось ему вслед.

Но либо полицейские не успели, либо за ним никто не гнался и писатель перемахнул через перила. Свободный полёт впрыснул в кровь изрядную дозу адреналина...

Его мягко приняли мохнатые руки, а над головой прохрипел тот же жуткий голос:

– Ах-ха-хах. Вот и попался. Поверь, в тюрьме тебе было бы гораздо лучше, чем в вечном аду наедине со мной.

***

Писатель дёрнулся от этих слов и очнулся. Его изрядно трясло. Он у себя в квартире. Сидит на диване. Ноут с погасшим экраном сполз с ног. За окном светло, но солнце до него ещё не добралось. Горели лампы в торшере и в люстре. И во всей квартире. Но их свет был словно приглушён черной паутиной.

Это уже ад? Или он ещё жив? Посмотрел на себя. Свитера на нём не было, но на плечи наброшен кардиган. Встал и на ватных ногах подошёл к окну. Глянул на тот же серый двор, который уже не показался неуютным.

Вновь дёрнулся. Балкон? Какой балкон? У него сроду не было балкона...

Тряхнув головой, писатель вернулся на диван, взлохматил волосы, пытаясь вывести их из проволочного состояния и хоть как-нибудь уложить. Подтянул к себе и дрожащими пальцами активировал ноутбук. Прочитал написанное.

– Нафиг… не буду я участвовать в этом конкурсе… Провались всё пропадом. Лучше про любовь роман напишу. Сладкий, приторный, лырный...

Но не тут-то было. Пальцы привычно затарабанили по буквам, продолжая начатый текст… А спина немедленно почувствовала холод стены…

– Неееет!!! – прохрипел он и сжался в заледеневший комочек.

Пальцы самостоятельно набивали, казалось бы, беспорядочный набор букв, но появляющиеся слова, оскорбляющие силы тёмной стороны, вводили в ужас...

«Ожидание наказания страшнее наказания», – мелькнула в голове мысль, но не успокоила.

В нём замёрзло всё. Всё тело, все внутренности и даже мозги... И только кровь в жилах оставалась контрастно тёплой, а пальцы становились всё горячее, горячее и горячее...

– Удали, и я прощу тебя… – раздался знакомый голос из преисподней, вогнавший и в жилы ледяное пламя.

Писатель попытался остановить свои руки. Но они долбили и долбили по клавишам.

– Остановитесь!!! – заорал он. – Или я вас поотрубаю!!!

И руки замерли.

– А теперь выделяйте текст! – приказал он.

Выделили.

– И нажмите на удаление!

Нажали.

Писатель немного посидел в тишине, приводя дыхание в порядок, затем полуоглянувшись на стену, проговорил:

– Эй, кто ты там… Я удалил.

– Я не «эй, кто ты там»… Я сын Мрака и Смерти. Сейчас покину тебя. Надо ещё с одной дамочкой разобраться. Но о тебе буду помнить. В гости зайду... Обязательно... Ещё поиграем...

***

Писатель дёрнулся от этих слов и очнулся. Он у себя в квартире. Сидит на диване. Ноут с погасшим экраном сполз с ног. В окно светило солнце. А ещё горели лампы в торшере и в люстре.

И во всей квартире. И без чёрной паутины.

Он посмотрел на погасший экран и активировал ноут. На экране показался вордовский лист.

Пустой.

*** ***

Вот я и поставила последнюю точку. Осталось перечитать, самой поработать редактором и корректором. А потом оценить, что получилось и подумать: отправлять рассказ на суд людей или…

Уха будто коснулась льдинка, и не менее ледяная струйка пробежалась по позвоночнику.

– Вот именно. Подумай сначала… – прошептал сзади мимолётный ужас.

По спине поползли мурашки, застопорив мыслительный процесс… Я потянулась к настольной лампе, и ноут сполз с колен на диван. Щёлкнул выключатель.

Лампа не зажглась…

Сначала я застыла. Но, почувствовав вливающийся в меня от стены холод, неимоверными усилиями заставила себя обернуться.

Стена как стена...

Обои как обои...

А руки потянулись к кардигану...