Рассвет

Утро началось с того, что у Лоэнграмма снова разболелась голова, но вызывать врача он не захотел: в прошлый раз медик, уверив его, что это всего лишь переутомление, ограничился назначением успокоительного и ещё чего-то жаропонижающего. Поэтому, выпив одну из оставшихся таблеток, Райнхард занялся подготовкой к предстоящему сражению.
Совещание с командирами основных подразделений флота подходило к концу, когда пришло сообщение от разведывательного корабля о том, что обнаружен противник. И, хотя Райнхард рассчитывал встретиться с флотом Яна Вэньли только через сутки, внесённые в план коррективы не слишком его расстроили.
Поначалу всё шло так, как и было задумано, а потом идеальный план стал рассыпаться, словно карточный домик, и даже подошедший флот адмирала Мюллера не смог изменить ситуацию. Силы противников были примерно равны, поэтому оставалось только надеяться на то, что остальные адмиралы сумеют подойти вовремя.
Несколько раз «Брунгильда» оказывалась под огнём, но серьёзных повреждений не получила, и на все попытки старших офицеров во главе с Оберштайном уговорить Лоэнграмма отвести корабль из опасной зоны главком отвечал категорическим отказом.
К концу дня ситуация ухудшилась настолько, что бой практически вышел из-под контроля и превратился во всеобщую свалку, так что Райнхарду пришлось-таки согласиться вывести «Брунгильду» из боя. Чувствовал он себя к тому моменту отвратительно: голова так и не перестала болеть, его то бросало в жар, то начинало знобить. Плохое самочувствие и злость мешали сосредоточиться.
«Брунгильде» почти удалось добраться до свободного от кораблей сектора, и Райнхард уже хотел отдать команде приказ об отдыхе, как непонятно откуда прямо перед ними вывернул повстанческий крейсер. А еще через мгновение показался второй корабль противника. Выстрелы раздались практически одновременно, и корабельные щиты не выдержали. Лоэнграмма буквально вышвырнуло из кресла. Свет на мостике мигнул и погас, но тут же включилось красное аварийное освещение, по всему кораблю завыли сирены.
Райнхард попытался встать. Левый бок отозвался острой болью, от которой потемнело в глазах. Переждав пару секунд, Райнхард снова попробовал подняться, но уже не так резко. Боль в боку не исчезла, но встать всё же удалось.
– Ваше превосходительство, вы в порядке? – в голосе Оберштайна нехарактерная тревога.
– Да. Что с остальными? – в этом освещении ничего не понять... или просто в глазах опять темнеет?
– У Штрайта сломана рука, больше никто не пострадал.
– Что с кораблём? – вопрос уже к капитану. – Доложите о повреждениях... и где противник?
– Ваше превосходительство, один из кораблей повстанцев уничтожен, у второго, судя по всему, проблемы с носовыми орудиями. У нас повреждён главный двигатель и что-то с реактором, выясняем, насколько серьезно.
– Мы можем двигаться?
– Нет.
– Ваше превосходительство! – голос дежурного оператора связи срывается. – Поступило сообщение из реакторного отсека. Повреждена система охлаждения главного реактора, температура превысила критическую, и её не удаётся снизить. Главный инженер докладывает, что до взрыва реактора осталось не больше получаса.
– Какой из наших кораблей ближе всех к нам? – Лоэнграмм говорит почти спокойно, но рука, сжимающая медальон, побелела от напряжения. Вряд ли это кто-нибудь заметит.
– Ближе всех «Гранд-адмирал Кройц», но пространство между нами простреливается, чуть дальше – «Кайзер Вильгельм», но он тоже ведёт бой.
Капитан замолкает, и Райнхард с ужасом понимает, что сейчас он должен отдать команду покинуть корабль – и через полчаса его «Брунгильды» не станет. Она уйдет, так же, как ушел Кирхайс, и он снова не сможет ничего изменить. Если бы Кирхайс был рядом, то этого наверняка бы не произошло, ведь он всегда знал, что нужно делать. А Лоэнграмм молчит и смотрит перед собой. Ушибленный при падении бок напоминает о себе тупой болью. Но это даже хорошо, это не даёт забыть о том, что он ещё жив, а значит – нужно принимать решение. Только вот он ещё не может произнести эти слова. Ему кажется, что, пока он не сказал всё вслух, еще есть шанс.
– Ваше превосходительство, – сначала Райнхард даже не понимает, что Оберштайн обращается к нему, – ждать больше нельзя, нужно объявлять эвакуацию.
– Хорошо. Капитан, прикажите команде покинуть корабль. Направление эвакуации – крейсера «Гранд адмирал Кройц» и «Кайзер Вильгельм».
Вот и всё, приказ отдан, его нужно исполнять. Паники на корабле нет, все действуют чётко, как во время учебной тревоги. Каждый знает, к какому из спасательных челноков он должен идти. Офицеры один за другим покидают мостик.
– Ваше превосходительство, нужно идти, – Штрайт бледен, правая рука на временной перевязи, рядом с ним стоят Оберштайн и Эмиль.
– Идите, я сейчас.
Ещё есть время, он успеет, он уйдёт последним. Ведь он должен проститься с «Брунгильдой».
– Ваше превосходительство, – Оберштайн подходит ближе, – вы подвергаете себя ненужному риску, до взрыва осталось всего пятнадцать минут. Если вы не пойдёте с нами, то я буду вынужден силой доставить вас к спасательному челноку. Прошу вас, не вынуждайте меня так поступать, – электронные глаза как всегда бесстрастны, но понятно, что угроза будет выполнена.
– Оберштайн, вы забываетесь. Вы за это ответите.
– Я готов понести любое наказание, но только после того, как вы окажетесь в безопасности.
–Ваше превосходительство, пожалуйста, идёмте с нами, ведь вы обещали, что я смогу быть с вами всегда и помогать, – голос Эмиля дрожит, в глазах мальчика слёзы, но это не страх. Вернее, это страх не за себя.
– Я обещал тебе выиграть этот бой, и, как видишь, не сдержал своего обещания.
–Но ведь бой не кончился, и вы ещё можете выиграть! – наверное, он прав. Только думать сейчас сложно и больно. Райнхард снова вспоминает Кирхайса. Друг тоже постарался бы вытащить его отсюда.
– Хорошо, – Лоэнграмм разворачивается и идёт к двери. В коридоре, ведущем к спасательным челнокам, пусто. Практически все уже покинули корабль, осталось лишь три челнока. Возле них – капитан и его первый помощник.
– Оберштайн, нас шестеро, каждый из челноков рассчитан на троих. Будет лучше, если мы полетим раздельно, больше шансов на то, что кто-то из нас доберётся.
– Ваше…
– Не спорьте, вы знаете, что я прав. Капитан, вы с командором летите первыми, Оберштайн – вы с Штрайтом и Эмилем следом. Я – за вами.
– Ваше превосходительство...
– Это приказ, выполняйте.
– Слушаюсь, – Оберштайн вытягивается по стойке смирно и отдаёт честь, за ним то же делают капитан и помощник.
Челноки стартуют один за другим. Им нужно пройти не так уж много, с обоими кораблями связались, и они тут же направились к «Брунгильде». Райнхард видит их не только на экране радара, но и в иллюминаторе перед собой. Лоэнграмм настраивает курс, что-то перепроверяет, руки действуют автоматически, а в голове будто старый метроном отсчитывает время до взрыва «Брунгильды».
Он успевает отойти достаточно далеко, чтобы не попасть под взрывную волну, но, когда до взрыва остаётся пара секунд, не выдерживает и поворачивается в кресле, чтобы видеть всё своими глазами. Яркая вспышка посредине корабля – и через минуту там нет даже обломков. Смотреть больше не на что. Райнхард разворачивается к панели управления, в то же мгновение челнок сотрясает удар, и он снова падает ушибленным боком на угол панели. Боль настолько острая, что Лоэнграмм вскрикивает, но сознание не теряет.
Кое-как поднявшись, он усаживается обратно в кресло. Голова кружится, перед глазами всё плывёт, но он заставляет себя сосредоточиться на показаниях приборов. Ясно, левый двигатель челнока выведен из строя, но это не так страшно, он сможет дойти и на одном...
Из-за обломков прямо на него выскакивают три истребителя повстанцев. Маневрировать с одним двигателем практически невозможно, через минуту Райнхард оказывается окружен, а затем челнок слегка вздрагивает, когда его захватывает силовой луч.

Пауль фон Оберштайн был плохим пилотом. Ускоренные офицерские курсы при гражданском университете, хоть и оконченные с отличием, не могли дать тех практических навыков, которые давала военная академия. Два самостоятельных полёта на шаттле под руководством инструктора, да несколько учебных тревог во время его недолгой службы на Изерлоне – вот и весь опыт. В другой ситуации Пауль никогда бы не сел за пульт управления, но сейчас другого выхода не было. Штрайт был не в том состоянии, а малолетний Эмиль фон Зелле не получил даже такой подготовки.
Старт аварийных челноков осуществлялся автоматически, но задать правильный курс и поддерживать его в этом хаосе из обломков погибших кораблей нужно было вручную. Благо впереди шел челнок капитана «Брунгильды»... Оберштайн просто старался держаться за ним. Челнок Лоэнграмма, хоть и несколько отстал, но тоже был чётко виден на радаре. Паулю было бы намного спокойнее, лети главнокомандующий в центре их импровизированной колонны, но спорить с прямым приказом Лоэнграмма он не стал. Да, он готов был не подчиниться в случае отказа главкома покинуть гибнущий корабль – при этом содействие других офицеров было бы гарантировано, – но в той ситуации непосредственная опасность жизни главнокомандующего не угрожала. Шанс убедить всех, что Лоэнграмм вследствие травмы не в состоянии принимать разумные решения, был равен нулю, и его не имело смысла даже рассматривать. Никто из старших офицеров не поддержал бы Оберштайна только на том основании, что Райнхард фон Лоэнграмм был несколько бледнее обычного.
Прямо по курсу показалась пара довольно крупных обломков. Впереди идущий челнок, не снижая скорости, обогнул препятствие, а вот Паулю для такого манёвра пришлось полностью сосредоточиться, и он упустил тот момент, когда на радаре возникли три посторонние тени.
От показаний приборов его отвлёк крик Эмиля. Мальчик сидел в кресле у заднего иллюминатора и, должно быть, наблюдал за челноком Лоэнграмма.
– Смотрите, что это?
Недовольно обернувшись, Пауль уже готов был отчитать Эмиля, но одного взгляда в иллюминатор хватило, чтобы понять: произошла катастрофа. Челнок главкома застыл в окружении трех ярко раскрашенных истребителей противника, и от его левого двигателя тянулся похожий на дым серебристый туман. Впервые в жизни Пауль фон Оберштайн испытал подлинную растерянность. Он совершенно не представлял, что делать дальше. Спасательные челноки не несут вооружения, единственный шанс хоть как-то помочь Лоэнграмму – отвлечь на себя внимание хотя бы одного из противников... но тут из за ближайшего астероида вынырнул лёгкий корвет повстанцев и закрыл собой происходящее, а за ним показался огромный, выкрашенный в зелёное крейсер.
Все, что осталось – лететь дальше, не оглядываясь.
Через полтора часа, стоя на капитанском мостике «Гранд-адмирала Кройца», Оберштайн выслушивал доклад командира эскадрильи «Валькирий». Высланная в район предполагаемого захвата группа ничего не обнаружила. В том числе того, о чем Пауль особенно боялся услышать – обломков спасательного челнока. Что ж, значит, есть надежда на то, что Райнхард фон Лоэнграмм захвачен в плен. Следовательно, ещё не всё потеряно, пусть даже следующий ход за противником.
Мысленно Оберштайн уже готовился к возможным переговорам и параллельно подбирал аргументы для адмиралитета. Это позволяло отвлечься от ощущения, что палуба под ногами горит.

Лейтенанту Адаму Бранту сегодня крупно повезло: сначала он первым заметил, а затем и лично отбуксировал на «Ясон» челнок имперцев. Причём, это был не стандартный спасательный шаттл на десять человек, а маленький, трёхместный, какой обычно использовался для эвакуации высшего комсостава.
– Эй, Адам, кого это ты приволок? Уж не самого ли Лоэнграмма? – любопытству младшего лейтенанта Тома Шимански, как всегда, не было предела.
– Сейчас посмотрим. Ты охрану позвал? А то мало ли, – попасть под выстрел какого-нибудь чокнутого имперца Адаму совершенно не хотелось.
– Ага. А вот и наш комитет по встрече, – пятеро здоровенных вооруженных парней из службы безопасности подошли к пилотам. – Вы, я смотрю, не особо спешили. Вот поубивали бы нас злобные враги, и чего б тогда делали?
– Да ладно вам, парни, вы ж сами кого угодно на тот свет отправите, а то я вас не знаю... Ну что, будем открывать? – не успевает рука сержанта коснуться электронного замка, как дверь челнока начинает открываться сама. Охранники целятся в проем, готовые стрелять при малейшем намёке на опасность, но на свет выходит только один очень молодой офицер, и в руках у него нет оружия.
– Сэр, медленно идите к нам – и руки вверх, – имперец молча делает шаг вперёд, при этом его слегка ведёт в сторону, но он быстро выпрямляется и замирает с поднятыми руками. Двое солдат подходят сзади и надевают на него наручники, после чего сержант тщательно его обыскивает. Пленник не делает никаких попыток к сопротивлению. На лице застыла маска презрения, и только выражение глаз нельзя разобрать – зрачки расширены настолько, что не видно радужки.
Сержант Грей не слишком хорошо разбирается в имперских знаках различия, но, судя по массивным вызолоченным погонам и белому плащу, пилотам досталась действительно крупная добыча. Поэтому он решает не вести пленника на гауптвахту, а сразу связаться с начальником службы безопасности. Майор Палмер тут же докладывает о произошедшем командиру «Ясона» капитану первого ранга Шульцу, и через десять минут вражеский офицер оказывается в комнате совещаний, где его уже ждут капитан, первый помощник и начальник службы безопасности.
Массивный, похожий на бульдога Шульц что-то раздраженно говорит своему помощнику – пожилому мужчине с нашивками капитана третьего ранга, но при виде вошедшего замолкает, вскакивает и тут же садится обратно в кресло. Реакция первого помощника и начальника службы безопасности более сдержанная, но и они явно узнали Райнхарда фон Лоэнграмма – главнокомандующего армией Рейха.

Капитан молча рассматривает пленника, и Лоэнграмму кажется, что этот тяжелый, изучающий взгляд физически давит на него. Стоять ровно всё тяжелее, голова кружится, и каждый вдох отзывается волной боли, от которой хочется кричать, но Райнхард только сильнее закусывает губу с внутренней стороны. Это становится самым важным – не подать виду, что держишься из последних сил, ничем не выдать чувство потери и унижения, чуть ли не более яркое, чем растекающаяся по телу боль, сохранить достоинство. Он сейчас словно загнанный зверь, способный лишь смотреть на охотников, и это ощущение отвратительно.

– Господа, – затянувшуюся тишину нарушает капитан Шульц, – не кажется ли вам, что нам достался главный приз?
– Да уж, повезло, – особой радости в голосе первого помощника нет.
– Вечно вам не угодишь, – капитан с раздражением смотрит на старпома и продолжает, уже обращаясь к пленнику. – Итак, герр Лоэнграмм, вы осознаёте, что ваша жизнь сейчас полностью находится в моей власти? И я готов обсудить с вами условия её сохранения.

Райнхард молчит, он для себя всё решил ещё в шаттле, когда понял, что плена избежать не удастся. Никаких переговоров с врагами он вести не собирается, тем более – идти на какие-либо уступки в обмен на свою жизнь. Кстати, судя по ощущениям, времени у него осталось не слишком много. Он не просто сломал ребро, травма определенно серьезнее – возможно, осколки что-то повредили, такие «мушки» перед глазами бывают при потере крови. И, если он сможет продержаться на ногах достаточно долго, то у повстанцев останется только его труп. Не слишком полезный предмет для шантажа. Почему-то Райнхарду казалось, что так будет правильнее. Да, малыш Эмиль сказал, что он ещё может победить. Но после взрыва «Брунгильды» в душе так пусто, что это уже совсем не важно.

–Герр Лоэнграмм, – капитан снова привстаёт в кресле и опирается сжатыми кулаками на стол, – я могу немедленно предоставить вам связь с любым из ваших кораблей. Прикажите им прекратить огонь и начать переговоры, и я гарантирую вам полную неприкосновенность. Вы же понимаете, что я могу применить и более радикальные меры принуждения, но мне бы не слишком хотелось этого делать. – и, не дождавшись ответа от Райнхарда, продолжает: – Что ж, я даю вам час на то, чтобы обдумать моё предложение. И учтите, что я в любом случае заставлю вас его принять. Майор Палмер, прикажите отвести нашего гостя в одну из свободных кают и выставьте охрану.
– Слушаюсь, сэр. Сержант? – Палмер подзывает командира охранников и отдает необходимые распоряжения. Шульц провожает глазами белый плащ врага, мысленно прикидывая, как лучше обойтись с неожиданной удачей. Вот только помощник опять все портит.
– Капитан, что вы намерены делать? Вы же не думаете, что через час Лоэнграмм согласится на ваши условия? К тому же, разве вы уполномочены вести переговоры с противником? Необходимо немедленно сообщить адмиралу Яну, только он вправе решать такие вопросы...
– Старпом Грайс, на этом корабле пока что я решаю, что и когда делать, а вы должны выполнять приказы, а не обсуждать их, – кулак капитана с силой ударяет по столу, и лежащие на краю бумаги веером рассыпаются по полу.
– Да, капитан, и сегодня я уже выполнил ваш приказ об отходе с поля боя.
– Что, вы обвиняете меня в дезертирстве? – капитан почти кричит. – Да как вы смеете? Это бунт!
– Нет, капитан, – старпом по-прежнему спокоен. – Я только делаю то, что должен. И я немедленно отправлю сообщение на «Гиперион».
– Вы, вы… – Шульц нервно дергает шарф. – Палмер, немедленно арестуйте старшего помощника Грайса.
–Есть, сэр.

Итак, у него есть целый час. Наверное, этого будет достаточно. А сейчас самое главное – дойти до каюты. Только все сильнее кружится голова и ноги как ватные. Ничего, он сможет. Какие же длинные здесь коридоры... Ещё немного, ещё совсем немного...
Наконец они подходят к искомой двери, останавливаются, сержант открывает ее и включает свет. Стандартная одноместная каюта младшего офицера. Маленькая, два на три метра комнатка, в которой есть койка, нечто среднее между столом и тумбочкой и две прикрытые лёгкими пластиковыми дверями ниши: видимо, душевая и шкаф.
Кто-то сзади подталкивает Райнхарда, и он спотыкается, вошедший первым охранник успевает его подхватить. Солдат недоумённо хмыкает, но ничего не говорит. Сняв наручники, Лоэнграмма наконец-то оставляют одного.
До койки всего два шага, а сил преодолеть их уже нет, и сдерживать стон – тоже. Но это уже неважно. Стоящие за дверью охранники его всё равно не услышат. Ноги подкашиваются, и Райнхард тяжело опускается на пол. Перед глазами всё расплывается, мысли путаются, а потом в закрывшей поле зрения мутной дымке появляется лицо Кирхайса. Друг словно сидит сейчас рядом и смотрит на него, без тени осуждения, но Райнхарду хочется попросить прощения за несдержанное обещание.
– Кирхайс, я подвёл тебя, я не смог завоевать Вселенную, – он замолкает, говорить слишком больно. Не физически – Лоэнграмм уже почти не чувствует ничего, кроме боли поражения и разочарования. Проиграй он адмиралу Яну в честном бою, принял бы этот проигрыш, смог продолжить свой путь, сделав нужные поправки, и так до окончательной победы. Даже смерть от рук Яна Вэньли была бы не так оскорбительна, он все же достойнейший из противников.
А сейчас всё неправильно. Так не должно было случиться. Хорошо, Кирхайс здесь, он поймёт и поддержит, а боль уйдёт, как всегда уходила, стоило только другу оказаться рядом. Они теперь снова будут вместе.
Кирхайс улыбается и протягивает руку. Райнхард хочет схватиться за нее, встать, уйти с ним, но тут сознание покидает его, и он проваливается в темноту.

Через час охранники находят его лежащим посреди комнаты. Пульс почти не прослушивается, дыхание настолько редкое, что его едва удаётся уловить. В одной руке он сжимает медальон, вторая прижата к левому боку. Солдаты тут же вызывают медиков и майора Палмера.
А через полчаса майор докладывает капитану, что медикам удалось стабилизировать состояние пленного, и сейчас тот находится в операционной. Первоначальная версия о том, что в медальоне был яд, не подтвердилась, можно снять взыскание с тех, кто небрежно провел обыск. При осмотре оказалось, что у Лоэнграмма обширное внутреннее кровотечение, предположительно – вследствие травмы.
Разгневанный капитан Шульц обещает лично расстрелять Палмера в том случае, если пленник не выживет. Умолчав, естественно, что уже связывался с Хайнессеном и, воспользовавшись своими зацепками наверху, доложил Председателю Трунихту о ценном заложнике.

***

Лазарет крейсера «Ясон» ничем не отличается от любого другого корабельного лазарета. То же яркое освещение, идеальная чистота и запах лекарств. Только одна непривычная деталь: возле одной из палат – двое охранников из корабельной службы безопасности. Впрочем, оно и понятно, таких пациентов, как главнокомандующий имперской армией Райнхард фон Лоэнграмм, нужно охранять и днём и ночью. Причём охранять нужно от своих. Вероятность, что пленный попытается сбежать, – не то чтобы мала, она практически равна нулю: большую часть времени пациент находится без сознания, а если и приходит в себя, то слаб настолько, что не в состоянии встать с кровати. А вот попытки некоторых горячих голов ворваться в палату пресекать пришлось. Ну ничего, сегодня всё закончится. Стороны наконец договорились, и Лоэнграмма передадут имперцам.
Сейчас в палате, кроме пациента, находятся двое: корабельный врач и штатский – мистер Престон из личной канцелярии Председателя Трунихта. Именно он вёл переговоры с адмиралом Вольфгангом Миттельмайером.
– Доктор Браун, вы уверены, что он перенесет транспортировку?
– Абсолютно уверен. Я накачал его обезболивающим и стимуляторами так, что он сейчас не почувствует, даже если его разрезать пополам.
– Оставьте ваши шутки, они совершенно неуместны сейчас. Вы же понимаете, что будет, если он свалится до того, как мы покинем систему? Или вы думаете, что Ураганный Волк будет разбираться в том, почему его главнокомандующий в таком состоянии? – на последнем предложении голос мистера Престона почти срывается на визг.
– Престон, прекратите истерику, вы же не баба, в конце-то концов. Минут через пять этот красавчик придёт в себя, мы его запихнём в челнок, и я вам гарантирую, что он пробудет в сознании пару часов. Он молод, сердце выдержит, а дальше пусть его дружки с ним разбираются.
– А если сердце таки не выдержит, тогда банда головорезов, именуемая имперским флотом, не оставит никого из причастных к этой истории в живых. О чём вы вообще думали, когда неизвестно зачем взялись его оперировать? Вам же ясно сказали: сбить температуру и позаботиться, чтобы он не умер до конца переговоров. Нет, вам за каким-то дьяволом понадобилось пытаться его вылечить. В итоге, посмотрите на него – краше в гроб кладут. Наше счастье, что переговоры вёл Миттельмайер, а не этот сумасшедший Биттенфельд!
– Кто ж знал, что этот придурок вместо благодарности за лечение доведёт себя почти до комы? Я только на третьи сутки понял, что он не пьёт ни одно из лекарств, что ему дают. Санитары – форменные идиоты, оставляли таблетки и не контролировали, принял ли он их. К тому же, как оказалось, он ещё и умудрялся несколько раз снять капельницу, пока его не привязали, а мне не доложили.
– Браун, он, кажется, приходит в себя.
– Ну и прекрасно, сейчас вызову кого-нибудь, чтобы помогли ему одеться, и тащим его к шаттлу.

Через полчаса на флагмане Миттельмайера в причальном отсеке шаттлов Райнхарда встречали сам Ураганный Волк, а с ним адмиралы Оскар фон Ройенталь и Пауль фон Оберштайн. Все трое заметно нервничали.
Пленение фон Лоэнграмма и последующие переговоры дались всем им очень тяжело. Особенно после того, как все увидели во время сеанса связи, в каком состоянии находится Райнхард. Лоэнграмма им показали сидящим в кресле капитанской каюты «Ясона». Видимых повреждений не было, но то, насколько он был бледен и с каким трудом говорил, наводило на мысль, что он ранен или его пытали. На прямой вопрос Вольфа, нормально ли с ним обращались, Райнхард ответил утвердительно. Только вот поверить в это всем находящимся на мостике было трудно.
Хуже всего было то, что запись переговоров пришлось показать остальным адмиралам, в том числе Биттенфельду. Чего потом стоило Вольфгангу и Оскару уговорить командира Чёрных улан не лететь сию минуту через полгалактики, знали только они.
Наконец связной шаттл зашел в док и встал на отведённое ему место. Дверь с шипением открылась, и Райнхард фон Лоэнграмм вышел в ангар. В первое мгновение адмиралам показалось, что всё в порядке, те десять метров, что отделяли их от шаттла, Райнхард прошел вполне бодро, но когда он подошел ближе, все заметили, что его лицо по белизне может соперничать с только что выпавшим снегом.
– Рад вас всех видеть, господа, – голос Райнхарда был тих, и было заметно, что каждое слово даётся ему с большим трудом.
– С вами всё в порядке? – казалось, что Вольф, Оскар и Пауль произнесли это одновременно.
– Да, не стоит беспокоиться. Миттельмайер, доложите, что произошло за время моего отсутствия.
– Ваше превосходительство, может, вам всё же стоит сначала отдохнуть?
–Нет. Я…– договорить Райнхард не успел. Он вдруг пошатнулся, и, если бы не стоявший ближе всех к нему Ураганный, который тут же его подхватил, упал бы.
– Врача сюда, срочно! – и опять непонятно, кто из троих сказал это первым.
– Вольф, что с ним?
– Не знаю, он без сознания. Оскар, помоги мне.
Вдвоем они укладывают Райнхарда на пол, Волк расстёгивает на нём мундир, и все видят расползающееся на глазах красное пятно на рубашке.
– Что там? – Оберштайн тоже наклоняется к Райнхарду.
– Сейчас, не закрывайте мне свет, – в голосе Вольфа злость и отчаяние. Один, ну почему он не послушал Оскара, когда тот предложил попробовать захватить «Ясон»? Расстёгивать пуговицы на рубашке некогда, один рывок – и они разлетаются. Кто-то, кажется, Оскар, сует в руки Вольфу перевязочный пакет из аптечки. Ну, хоть что-то, может, всё же получится остановить кровь. Хель, до чего же всё похоже на тот случай на Гайерсбурге. Тогда он не смог помочь Кирхайсу. Так, нельзя сейчас думать об этом, всё, что он должен делать – это прижать рану покрепче и не дать Лоэнграмму умереть. Все мысли – потом. И где же эти проклятые врачи?
– Расступитесь, пропустите, – четверо медиков протискиваются сквозь окруживших причальную площадку солдат.
– Доктор, он истекает кровью.
– Да, я вижу. Всё, теперь мы сами.
Ройенталь помогает Волку подняться. Они молча стоят и наблюдают за работой медиков. Наконец те перекладывают Райнхарда в реанимационную капсулу.
– Доктор, как он? – первым удается заговорить Оскару. Вольф, всё так же молча, стоит рядом.
– Пока не знаю, но хорошо, что удалось сразу же остановить кровь. Позже станет ясно. Всё, не задерживайте нас.
После того, как медики уходят, народ из ангара постепенно начинает расходиться. Кто-то из офицеров подходит к Миттельмайеру и что-то спрашивает, Ройенталь резко его обрывает и посылает куда подальше. И тут вступает Оберштайн.
– Господа, нам нужно обсудить сложившуюся ситуацию, – голос Пауля, как всегда, спокоен.
– Вы ещё можете что-то обсуждать? – Ройенталь шипит не хуже самой ядовитой змеи. По всему видно, что он взбешен и еле сдерживается.
– Господа, я всё же настаиваю на том, что нужно решить, что делать с Альянсом. Сложившаяся ситуация вынуждает нас принять адекватные ответные меры, несмотря на договор...
– Оберштайн, идите к Локи со своими адекватными мерами, – в голосе Волка – металл и лёд. – Я не собираюсь ничего и ни с кем обсуждать. Оскар, пусть передадут Биттенфельду, чтобы он возвращался. И свяжись с остальными, пусть тоже выступают, направления те же, что ранее были определены для каждого из флотов. Я буду в лазарете.

В холле медотсека пусто – и это хорошо, никто не мешает и не лезет с советами, можно просто ходить из конца в конец и думать. Десять шагов в одну сторону, разворот, десять шагов в другую, опять разворот. Главное – не смотреть на дверь операционной и на часы, иначе начинает казаться, что время остановилось.
Да нет, оно, наверное, действительно остановилось. Ещё тогда, когда пришло сообщение от Мюллера о том, что во время боя флагман флота Лоэнграмма «Брунгильда» был подбит и через полчаса после этого взорвался. Спасательный челнок главнокомандующего найти не удалось. Предположительно, он был захвачен противником.
Через восемь часов они были на месте. Противник к этому времени успел отойти, но преследовать его у Мюллера, чей флот тоже сильно пострадал, возможности не было.
Рассказ Оберштайна ясности в ситуацию не внёс. Всё, что он видел, – то, что почти сразу же после вылета у шаттла главнокомандующего был повреждён двигатель, и его окружили истребители противника.
Ройенталь настаивал на продолжении наступления, Оберштайн возражал, аргументируя это тем, что если главнокомандующий в плену, то лучше дождаться выдвижения условий и затем вести переговоры об освобождении Лоэнграмма.
Миттельмайер колебался, но всё же согласился с Оберштайном. Договорились ждать в течение трёх дней, в противном случае продолжать наступление.
А через два дня пришло сообщение от капитана крейсера «Ясон», в котором говорилось, что Райнхард фон Лоэнграмм находится в плену, его жизни пока ничего не угрожает, но условием его освобождения может быть только незамедлительный вывод всех войск Рейха с территории Альянса. На размышление отводилось шесть часов. Если в течение этого времени условия не будут приняты, Лоэнграмма обещали казнить немедленно.
Все попытки Оберштайна затянуть переговоры ни к чему не привели, единственной уступкой, которую ему удалось добиться, было обещание продемонстрировать живого Лоэнграмма после того, как войска будут выведены за границы еще не захваченной территории Альянса. Выхода не оставалось. Пришлось соглашаться на все условия.
После отвода войск с ними действительно связались и предоставили ровно две минуты на разговор с Лоэнграммом, а затем передали координаты отдалённой пограничной системы, куда им надлежало прибыть через три дня для передачи пленника.
И вот теперь Волк вынужден снова ждать, не имея возможности ничего изменить. Можно было пойти на мостик и самому связаться с остальными адмиралами, но видеть никого из них он пока не может, тем более – ему нечего им сказать о главнокомандующем.
Хель, что же эти сволочи делали с Лоэнграммом? Демократы заявляют, что не применяют пытки к военнопленным, но состояние Райнхарда говорит само за себя. Нужно было тогда рискнуть и попытаться взять «Ясон» штурмом, как и предлагал Ройенталь. Координаты они засекли. Но он опять послушал Оберштайна, и что теперь? Загнанным зверем метаться по холлу медотсека и ждать, ждать, ждать.
Так проходит ещё два часа. А потом двери операционной открываются, санитары вывозят каталку с Лоэнграммом. И он жив. Опутан проводами приборов, так же бледен, к обеим невероятно худым рукам тянутся трубки капельниц, но дышит самостоятельно, на лице только маска.
На мгновение каталка останавливается возле Вольфа, санитар поправляет какой-то из датчиков, и Волк замечает на запястье Райнхарда ссадины. Каталку завозят в палату реанимации, а к Миттельмайеру наконец-то подходит врач.
– Доктор, так что с ним?
– Слава Одину, ничего такого, с чем нельзя бы было справиться. Несколько дней назад было сломано одно из рёбер и, вероятно, вследствие этого началось внутреннее кровотечение, но помощь была оказана вовремя.
– Травма могла быть получена... в результате пыток? – вопрос больной, но не задать его нельзя.
– Нельзя полностью исключить вероятность. Точно я, конечно, не могу сказать, но на обеих руках есть характерные следы от ремней. Кроме того, была проведена ещё одна операция, удалена вилочковая железа. Для чего это было сделано, я вам сказать не могу, я всё же армейский хирург, а не специалист по эндокринологии.
– Если, как вы говорите, помощь была оказана вовремя, почему же он тогда?..
– При такой травме, особенно после полостной операции, строгий постельный режим необходим в течении двух недель, он же, насколько я понимаю, вставал и ходил самостоятельно. Судя по тому коктейлю, что мы обнаружили в его крови, ему ввели очень сильные обезболивающие и стимуляторы. Похоже, делали это не один раз. В итоге шов на груди разошелся, отсюда и видимое кровотечение. И внутри тоже не все в порядке...
– Доктор, но он выживет?
– Обязательно, я же вам уже сказал, что с господином главнокомандующим не произошло ничего, что бы мы не могли вылечить. Месяц, в крайнем случае – полтора, и он сможет вернуться к полноценной жизни. А вот вам, кстати, нужно отдохнуть, иначе у меня появится второй пациент.
– Спасибо, я постараюсь.

После ухода Миттельмайера Ройенталь отправился на мостик. Связь со всеми командующими флотов установили быстро, он передал приказ Ураганного. Спорить или возражать никто не стал, оно и понятно – Волка уважали, и все восприняли как должное, что тот принял командование. Всех только интересовало, что с Лоэнграммом. Оскар ограничился сообщением, что главнокомандующий ранен и находится в лазарете.
Разговор с адмиралами и последующее совещание с капитаном корабля и его помощником, заняли около часа. После чего Ройенталь связался с лазаретом, но там ему сказали, что еще идёт операция и сколько она продлится, неизвестно. Сначала Оскар хотел пойти туда и ждать вместе с Вольфом, но потом решил, что тот, скорее всего, не хочет никого видеть, иначе отправил бы на мостик Оберштайна. Поэтому Оскар решил пойти в кают-компанию и что-нибудь выпить.
Когда он зашел, возле стойки сидело трое младших офицеров из свободной смены и что-то обсуждали. Увидев, кто вошел, все трое вскочили, отдали честь и тут же покинули кают-компанию.
Напиваться было нельзя, но выпить очень хотелось. Поэтому Ройенталь взял с барной стойки бутылку коньяка и бокал, загрузил в музыкальный автомат подборку старых песен и уселся в одно из кресел у стены. Коньяк и музыка помогали не думать о том, что происходит двумя палубами ниже, а особенно – о том, что будет, если Райнхард фон Лоэнграмм не выживет. Пока тот жив, Оскар фон Ройенталь верен своей клятве, а что будет, если Лоэнграмм всё же умрёт – сейчас не место и не время об этом задумываться.
Так прошел ещё час, бутылка опустела наполовину, и Оскар подумал, что нужно ещё раз связаться с лазаретом, хотя, если бы что-то изменилось, то ему наверняка уже сообщили.
А потом в комнату вошел Пауль фон Оберштайн. Человек, видеть которого Оскару хотелось меньше всего. Так случилось, что их отношения, и до этого не слишком хорошие, в последнее время превратились в откровенную вражду. Внешне всё было абсолютно пристойно, но практически любое предложение Ройенталя вызывало критику со стороны Оберштайна.
– Что вам здесь нужно? – вопрос прозвучал достаточно грубо, чтобы дать понять, что вошедший здесь явно лишний.
– Я вам помешал?
– Да, и вам это известно не хуже меня.
– Я всего лишь хочу уточнить у вас детали предстоящей операции.
– Зачем, чтобы потом опять начать уговаривать Миттельмайера не спешить? Так же, как вы это делали всю неделю?
– Но это был единственный шанс спасти главнокомандующего. И если бы вы, вместо того, чтобы пить, хоть немного подумали, то пришли к тому же выводу, – голос так же спокоен и невозмутим, как и всегда. Оскар встаёт из кресла и делает шаг вперёд, Оберштайн синхронно на шаг же отходит.
– И это говорит человек, даже не попытавшийся спасти своего командира на поле боя? Хотя о чём я, для вас же такое не впервые... или вы думаете, что никто не помнит вашего бегства с Изерлона? – ещё шаг вперёд, Оберштайн снова отступает. Но не замолкает.
– Я говорю лишь то, что именно мой план сработал, а послушайся Миттельмайер вас – и Лоэнграмм, вероятнее всего, был бы мёртв. Хотя, возможно, вы этого и хотели?
Дальше слушать Оскар не может. Прыжок почти через всю комнату, одной рукой прижать к стене, вторая… Ударить он не успевает, кто-то перехватывает его руку. Ройенталь рывком разворачивается и натыкается на ледяной взгляд Миттельмайера.
– Что здесь происходит? – вопрос адресован обоим, но смотрит Вольф на Ройенталя.
Оправдываться Оскар не собирается. А вот Оберштайн молчать не намерен:
– Мы с господином Ройенталем не сошлись во мнении по поводу тактики, применённой при освобождении главнокомандующего. И, кстати, у вас есть новости о его состоянии? Ничего серьезного, надеюсь?
Реакция Миттельмайера была молниеносной, Оскар перехватить руку друга не успел. Да и не хотел особо. Правда, в последнее мгновение Вольф всё же изменил траекторию удара, и кулак впечатался в стенку. Оберштайн отшатнулся, явно опасаясь второго удара, но Вольф даже не посмотрел в его сторону, отошел к ближайшему стулу, сел и заговорил, глядя в пол.
– Операция прошла успешно, Его превосходительство жив и, как надеются врачи, поправится примерно в течение месяца. Но это не всё. Врачи обнаружили, что Лоэнграмма пытали, – Миттельмайер на минуту замолкает, смотрит на Ройенталя, качает головой, как бы предостерегая друга, и продолжает: – Поэтому я подтверждаю свой приказ. Ройенталь, через сколько часов все выйдут на исходные позиции?
– Примерно через пять-шесть. Ближе всех наш объединённый флот, он будет здесь через три часа, Биттенфельд выйдет на позицию через четыре часа.
– Хорошо, тогда начинаем сразу же, как все будут на месте. И ещё... Пауль фон Оберштайн, я вынужден арестовать вас до выяснения всех обстоятельств пленения главнокомандующего. Ройенталь, вызови охрану.
После того, как Оберштайна увели, Ройенталь взял чистый бокал и недопитую бутылку, устроился на стуле напротив друга. Налив в бокал коньяк, пододвинул его Миттельмайеру.
– Пей.
– Оскар, я не могу, – адреналин, на котором он держался все эти часы, схлынул, и на Волка навалилась жуткая усталость.
– Пей и рассказывай, и уж поверь мне – так будет лучше.
– Да, ты прав, – Вольф берёт бокал, рассматривает коньяк и, наконец, пьет. – Знаешь, когда я там ждал, вспомнил, как Флегель с дружками явились ко мне в камеру... и того верзилу-палача. Я ведь тогда подумал, что ты опоздал, и они все-таки убьют меня, а потом открылась дверь – и вы втроём стреляете. Вы успели. А ведь он, наверное, тоже ждал, что мы придём, – Миттельмайер делает ещё один глоток коньяка и продолжает: – У него на руках ссадины от ремней... избили, сломали ребро, и он чуть не истёк кровью. А потом подлечили, накачали всякой дрянью и показали нам, – остаток коньяка допит, и Вольф пододвигает бокал Оскару, тот наливает ещё. – Ему нельзя было ходить. Шов не выдержал.
– Хель, Вольф, ну почему ты меня остановил? Если бы не эта скотина Оберштайн, мы могли вытащить его раньше.
– Не знаю, я и сам не смог его ударить.
– Какие обвинения ты ему предъявишь?
– Государственная измена.
– Выкрутится.
–Посмотрим.

Два следующих дня в который раз подтвердили правильность прозвища Миттельмайера. Его атаки были настолько стремительны и беспощадны, что к концу второго дня враг был вынужден отступить к внутренним системам Альянса. Но и флот Рейха тоже остановился, чтобы перегруппироваться и согласовать последующие действия.
Оскар фон Ройенталь воспользовался затишьем для того, чтобы наведаться на флагман Миттельмайера. Выйдя из шаттла, он вызвал мостик, но Волка там не оказалось, и Оскар отправился в лазарет. Утром он связывался с Вольфом и услышал, что состояние Лоэнграмма остается без изменений, но всё же хотел сам взглянуть на главнокомандующего. В палате он застал фройляйн фон Мариендорф. Райнхард всё ещё был без сознания, но врач заверил Ройенталя, что состояние пациента вполне удовлетворительное и в ближайшие часы он может очнуться.
Оскар заглянул в каюту Волка, но его там тоже не оказалось. Связываться с дежурным и выяснять, где находится Миттельмайер, не хотелось, поэтому Ройенталь отправился в кают-компанию. Несмотря на ощутимый успех наступления, настроение Оскара фон Ройенталя было препаршивейшим. Каждую ночь он видел один и тот же сон, в котором Волк говорил ему, что врачам все же не удалось спасти Лоэнграмма.
Бокал коньяка настроения не улучшил, но навёл на мысль, что посещение Оберштайна лишним не будет. Выпив ещё коньяка, Оскар отправился на гауптвахту, где и обнаружил не только Пауля фон Оберштайна, но и Вольфганга Миттельмайера.
– Ну что, решили побеседовать? – вопрос обращён к Оберштайну, но тот делает вид, что не слышит.
– Почему ты не сообщил, что придёшь? Я бы тебя подождал, – Волк явно рад видеть друга. Разговор с Оберштайном, который он откладывал два дня, ничего нового не дал. Пауль упорно не признавал своей вины и настаивал на том, что действовал при эвакуации и во время переговоров единственно возможным способом.
– Утром и не собирался, но я, кажется, не слишком опоздал. Что тут у вас?
– Да вообще-то ничего нового. Меня продолжают убеждать, что наши враги ни в чем не виновны.
– Да, я ещё раз повторяю, причин пытать господина главнокомандующего у повстанцев не было, наоборот, они были заинтересованы в скорейшей передаче его нам и прекращении военных действий, – Оберштайн поднимает голову, его глаза напоминают Ройенталю индикаторы на приборной панели. – Им ничто не мешало затянуть переговоры и избавиться от доказательств. Сейчас же они получили продолжение войны на невыгодных для себя условиях.
– Хель, – Ройенталь встаёт и подходит к Паулю, снова очень хочется заехать тому по физиономии, но в комнате двое охранников, и Оскар сдерживает себя. – Оберштайн, вы так уверены в добрых намерениях повстанцев, что у меня возникает впечатление, будто вы нанялись к ним адвокатом. Подумайте лучше, как им была выгодна его смерть сразу после выдачи. С доказательствами того, что к нам его отправили живым и здоровым.
– Не сомневаюсь, что вы об этом подумали в первую очередь, но план слишком ненадежный. Я не думаю, что они хотели превратить Лоэнграмма в мученика-героя. Это все – чудовищное недоразумение, совпадение...
– Удар прикладом под ребро сложно назвать совпадением, – Вольф холодно смотрит на Оберштайна. – Мне кажется, вам действительно платит Альянс.
– Я, также как и вы, служу Рейху и Его превосходительству, но, в отличие от вас… – договорить Пауль не успел. На столе запищал комм и Миттельмайер нажал кнопку соединения. На экране возникло взволнованное лицо Хильдегарде фон Мариендорф.
– Ваше превосходительство, господин главнокомандующий очнулся.
–Спасибо, фройляйн. Мы сейчас будем, – и, уже стоя почти на пороге, – Оберштайн, мы с вами не закончили. Молитесь, чтобы Лоэнграмм не сообщил ничего такого, что ещё больше усугубит вашу вину.

В лазарете Миттельмайера и Ройенталя уже ожидает врач. И, судя по его виду, пускать визитеров к больному не намерен. Оскар это чувствует, а вот Вольф, похоже, нет.
– Доктор, что там, он пришел в себя, мы можем его видеть? – в голосе Волка надежда и плохо скрываемое нетерпение.
– Да, адмирал Лоэнграмм очнулся. Но пустить вас к нему я не могу. Он слишком слаб, и я не хочу повторения случившегося, тем более – во второй раз он может и не выжить. Поэтому, Ваше превосходительство, никаких посещений еще как минимум неделю. И большая просьба, если не хотите навредить пациенту, не пытайтесь связаться с ним через фройляйн фон Мариендорф или Эмиля фон Зелле. Их я тоже предупрежу.
Оба вынуждены согласиться – сейчас самое главное, чтобы Его превосходительство поправился, а всё остальное действительно может подождать. Тем более, что с повстанцами можно справиться и самим.

К Райнхарду их действительно пустили только через неделю. К этому времени объединённый флот Двойной звезды и присоединившиеся к ним Чёрные уланы под командованием адмирала Биттенфельда окружили Хайнессен. Остатки разбитого флота повстанцев сдались.
Когда трое адмиралов вошли в палату, Райнхард лежал неподвижно. Но, увидев, кто пришел, неловко попытался сесть, а дежуривший рядом Эмиль тут же бросился ему помогать. Глядя на бледное лицо Лоэнграмма, Волк решил, что врачи были совершенно правы, не разрешая посещения. Но голос Райнхарда звучал вполне четко:
– Господа, наконец-то нам разрешили встретиться. Капитан фон Мариендорф вкратце изложила мне состояние дел, но я бы хотел выслушать подробности. Миттельмайер, прошу вас.
Волк сжато излагает основные события, и по тому, как меняется лицо Райнхарда, видно, насколько ему жалко, что он всё это пропустил.
– Итак, насколько я понимаю, мы полностью контролируем пространство Альянса?
– Да, мы находимся на орбите Хайнессена, сопротивление полностью подавлено, флот повстанцев уничтожен.
– Что ж, вам удалось за такой краткий срок сделать то, что другие не могли совершить в течение ста пятидесяти лет, – на миг Волку показалось, что в словах Лоэнграмма промелькнула грусть. Хотя это во многом и его победа. – Я благодарен вам всем. Да, и, кстати, где Оберштайн?
– Ваше превосходительство, адмирал фон Оберштайн арестован по моему приказу.
– В чём он обвиняется?
– В государственной измене. Его действия во время переговоров о вашем освобождении привели к тому, что вы так пострадали, и могли...
– Миттельмайер, что за чушь? – Райнхард даже приподнимается, но тут же с негромким стоном опускается на подушку. – Я получил травму ещё на «Брунгильде», и Оберштайн не имеет к этому никакого отношения. Освободите его немедленно.
Миттельмайер и Ройенталь недоумённо переглядываются, хотя возражать Лоэнграмму не решаются. Биттенфельд недовольно хмыкает и явно собирается высказать свое мнение, но в палату входит врач.
– Господа, я же просил вас – не больше десяти-пятнадцати минут, а вы тут уже полчаса. Его превосходительству нужен отдых. Вечером можете ещё раз навестить его, а сейчас я попрошу вас уйти.
– Миттельмайер, подготовьте, пожалуйста, подробный рапорт о случившемся, жду вас вечером. Я имею в виду – всех, – Райнхард серьезен. Похоже, они действительно ошиблись.

Когда три адмирала вернулись в лазарет, их ждал довольно неприятный сюрприз – в палате Райнхарда, кроме Эмиля фон Зелле, находился Оберштайн. После утреннего посещения Лоэнграмма Волк тут же приказал выпустить Пауля из-под ареста, но встречаться с ним у Вольфа никакого желания не было, и он передал распоряжение Райнхарда через дежурного.
Весь день Миттельмайер и Ройенталь готовили рапорт о последних событиях. Биттенфельд же, сославшись на неотложные дела, покинул «Беовульф» сразу же, как они вышли из медотсека. В результате никто из них не позаботился пронаблюдать, чем был занят весь прошедший день Оберштайн и как долго он уже пробыл у Лоэнграмма. Зная же мстительный характер Пауля, ни Миттельмайер, ни Ройенталь не сомневались, что он наверняка воспользовался случаем и преподнёс Райнхарду свою версию случившегося. В результате предстоящий разговор мог обернуться очередной стычкой, а присутствие Фрица-Йозефа делало его и вовсе опасным. Не то чтобы Вольф боялся, что главнокомандующий будет недоволен его действиями, но ему совершенно не хотелось нагружать Лоэнграмма ещё и этими проблемами, пока тот полностью не поправился.
– Ваше превосходительство, вот рапорт, который вы просили, – Волк подходит к кровати и протягивает Райнхарду бумаги.
– Спасибо, Миттельмайер, отдайте его Эмилю, я утром посмотрю, – в отличие от предыдущего посещения, Лоэнграмм спокойно сидит, откинувшись на подушки. Вольфу кажется, что и выглядит он несколько лучше. – Господа, адмирал Оберштайн уже изложил мне причины событий, произошедших после моего возвращения. Насколько я понял, вы все решили, что мое состояние вызвано пытками, которым меня подвергли на «Ясоне».
– Да, Ваше превосходительство, – Ройенталю совершенно не нравится этот разговор, но он предпочитает выяснить всё сразу и не дать Оберштайну воспользоваться полученным преимуществом. – Никакого другого логического объяснения не было, и медики оценили ваши травмы именно так.
– Понятно, тогда я кое-что поясню. Ребро я сломал на «Брунгильде», при падении, но тогда боль была вполне терпимой, и я не стал сообщать об этом, так как требовалось срочно эвакуироваться. Когда же мой шаттл попал под случайный выстрел, я ещё раз ударился левым боком о панель управления. Видимо, тогда осколки сломанного ребра повредили селезёнку, началось внутреннее кровотечение. Из-за большой кровопотери я плохо помню мой первый разговор с капитаном «Ясона», но за то, что меня никто не бил, могу поручиться. Ограничились угрозами. После этого я потерял сознание в камере и очнулся только на следующий день, уже в лазарете, где врач объяснил мне, что им пришлось удалить селезёнку. Пока я приходил в себя после операции, меня пробовал расспрашивать человек с нашивками майора, не помню его фамилии. Силу не применял, пытался воспользоваться тем, что я должен был плохо себя контролировать, но я с ним разговаривать не стал, – Райнхард переводит дыхание и непроизвольно касается медальона, тот пока лежит рядом, на одеяле. Видимо, какую-то деталь Лоэнграмм счел нужным опустить. – Около суток меня никто не беспокоил, а затем ко мне явился капитан Шульц в сопровождении гражданского, представившегося господином Престоном. Вдвоём они продолжили уговаривать меня связаться с вами и приказать вывести флот за границы Альянса в обмен на моё освобождение. Наш разговор снова ни к чему не привёл, и тогда капитан заявил, что они зря остановили того идиота, который попытался ночью придушить меня. Было ли это в действительности, я не знаю, потому что вечером мне ввели снотворное. Престон, мне кажется, не слишком рассчитывал на моё сотрудничество, судя по тому, что особого разочарования не выказал. Еще через день меня привезли в каюту капитана и сказали, что у меня есть пара минут для разговора с вами. – Райнхард на мгновение прикрывает глаза и замолкает, затем просит Эмиля подать воду, и, выпив пару глотков, продолжает. – К вечеру того же дня у меня поднялась температура, и я не слишком хорошо помню, что было потом, так как большую часть времени провел без сознания. Единственное, что запомнилось – как врач говорил кому-то, что мне крупно повезло, дело вовсе не в стимуляторах, он распознал симптомы, операция сделана вовремя и теперь таких приступов больше не будет. Дальнейшее вы знаете. И ещё, господа... то, что произошло, изменить уже нельзя, вы действовали исходя из информации, которой обладали на тот момент, и я благодарен вам за всё. Но я считаю, что вы должны знать правду, чтобы избежать тех недоразумений, которые могут возникнуть. Хватит того, что это привело к совершенно необоснованному аресту Оберштайна. Это всё, что я хотел вам сообщить. Можете быть свободны, завтра к десяти я жду вас, чтобы обсудить условия капитуляции Альянса.
Адмиралы прощаются с Лоэнграммом и выходят в холл. Оберштайн, не говоря ни слова, сразу же уходит.
– Оскар, тебе не кажется, что нам нужно всё это обсудить? У меня в кабинете есть пара бутылок неплохого коньяка, – Миттельмайер несколько растерян и явно не прочь снять стресс.
– Думаю, что это не помешает. Фриц-Йозеф, ты с нами? – необычно молчаливый Биттенфельд только кивает.
Утром, во время завтрака в кают-компании, трое адмиралов с удивлением обнаруживают, что лицо сидящего за столом напротив Оберштайна имеет такой же нездоровый серовато-зелёный оттенок, как и у них.

Бывший адмирал флота бывшего Альянса свободных планет Ян Вэньли сидел на диване в своей гостиной и разбирал счета. Проведя почти всю жизнь в армии, Ян не привык задумываться над такими проблемами. Сейчас же перед ним лежало письмо из Министерства обороны с требованием либо выкупить занимаемый дом, либо съехать в течение трёх дней. Опустошив свой банковский счёт, Ян обнаружил, что денег на покупку дома ему должно хватить, и даже останется ещё на пару месяцев очень скромной жизни, но вот что делать дальше, не имея ни работы, ни пенсии – Вэньли представлял плохо. Не было и уверенности в том, что цены не начнут прыгать.
Ян никак не мог решить, что лучше – сохранить дом, но остаться практически без денег, или же позволить выбросить себя на улицу и, опять-таки, неизбежно потратить часть денег на аренду квартиры. А ведь он должен думать не только о себе, но и о Фредерике и Юлиане. Тем более теперь, когда война закончилась и очень скоро встанет вопрос о том, что сыну необходимо получить, наконец, нормальное образование.
Нужно срочно искать любую работу, но единственное, что он умеет делать – это воевать. Да, он неплохо знает историю, и мог бы преподавать, но у него нет соответствующего диплома, а значит – рассчитывать даже на должность учителя в средней школе нечего. Но с работой нужно что-то решать, и притом очень срочно.
Фредерика вчера за ужином сказала, что она нашла несколько объявлений о вакансиях секретарей и даже договорилась о собеседовании. И, хотя Вэньли считал себя сторонником женской эмансипации, мысль о том, что он не в состоянии обеспечить семью, очень его тяготила. В какой-то мере он сам был виноват в сложившемся плачевном положении, но поступить иначе просто не мог.
Когда пришёл приказ о его возвращении на Хайнессен, бригадный генерал Вальтер фон Шенкопф в открытую заявил, что эти сволочи таки доиграются, и посоветовал послать отдающих подобные распоряжения подальше. Ян тогда напомнил командиру розенриттеров, что присягу ещё никто не отменял, а они – солдаты и должны выполнять приказы, нравится им это или нет. Хотя от самой идеи пахло не лучшим образом. Вэньли уже так вызывали домой – внезапно, в одиночку – чтобы в итоге устроить суд, похожий на фарс. Особенно нервировало то, что информацию о причине перевода скрывали.
По прибытию в столицу Ян первым делом посетил адмирала Бьюкока, и уже от него узнал новость, которая его ошеломила. Оказалось, что во время сражения при Вермиллионе верховный главнокомандующий армией Рейха Райнхард фон Лоэнграмм был захвачен в плен. Но капитан корабля, подобравшего челнок, не соизволил доложить об этом своему непосредственному командиру, а связался напрямую с Хайнессеном. И теперь руководство Альянса пытается шантажировать имперцев, чтобы заставить тех вывести свои войска с территории. К тому же, разошлись слухи, что Лоэнграмм тяжело ранен и выживет ли, пока неизвестно.
Выслушав старого адмирала, Ян решил тут же отправиться к Председателю Трунихту и попытаться объяснить, насколько рискованно играть с Лоэнграммом и его адмиралами в подобные игры. Бьюкок пробовал отговорить Яна, но как раз во время их беседы пришло ещё одно сообщение, в котором говорилось, что имперский флот перешел в наступление и фронт прорван на всех направлениях. Произошло именно то, чего Ян так опасался.
Через час в кабинете Йоба Трунихта Ян Вэньли швырнул на стол Председателя прошение об отставке.
– Адмирал, как вы можете в такое время думать о подобном? Это дезертирство, – Трунихт талантливо изобразил оскорбленное достоинство.
– Отнюдь. Ведь это вы постарались как можно быстрее убрать меня с линии фронта. А сейчас я просто физически не смогу добраться туда вовремя. Я делал всё, что мог, ради сохранения моей родины и демократии. Вы же решили за моей спиной выиграть войну с помощью грязных манипуляций. У вас ничего не вышло, и теперь вы хотите найти виновного? Я отказываюсь иметь с вами что-либо общее. Прощайте.
Кто-нибудь благоразумный мог бы сказать, что так хлопать дверью не стоило. Но в кабинете Председателя Ян чувствовал себя омерзительно, словно стоял посреди канализационного стока. И от денег, которые ему причитались за годы службы, наверняка несло бы тем же.
Странно, по дороге его не пытались убить, добрался домой Вэньли без происшествий, и между душем и баром выбрал второе. Если бы не Фредерика, он, наверное, набрался бы, как последняя скотина. Слишком больно было думать о друзьях, оставшихся там, под огнем, о тех, кому он так и не смог помочь.
На этом фоне мелочная месть с попыткой выселения вообще не казалась чем-то существенным. До того, как Альянс перестанет существовать, оставались считанные дни. Ян даже пытался отговорить своего верного адъютанта от продолжения близких отношений. Фредерика, впрочем, бросать его наотрез отказалась. А потом вернулся Юлиан – раненый, но по крайней мере живой.
Госпитали переполнены, поэтому сейчас он лежит дома. Честно говоря, так за него спокойнее. Сын в принципе выжил чудом, и можно надеяться, что последствия контузии постепенно сойдут на нет... вот только «волшебник Ян» боится, что на этом отведенное его семье везение закончилось. Альянса больше не существует, а черви-бюрократы этого словно не заметили.
Он снова разгладил письмо и покосился на часы. Интересно, случится ли за эти три дня какое-нибудь чудо.

Подписание капитуляции состоялось на временно ставшим флагманом флота Рейха «Беовульфе», опустившемся на планету. После долгого спора с врачами, а также Оберштайном, Миттельмайером и Ройенталем, Райнхард таки настоял на полноценном участии в церемонии. Договор о вступлении Альянса свободных планет в состав Рейха на правах генерал-губернаторства к тому времени был готов, поэтому вся процедура заняла не более десяти минут и свелась к простому подписанию нескольких бумаг.
Вечером того же дня в каюте Лоэнграмма состоялся разговор, так никогда и не ставший известным историкам, но повлиявший на очень многие события.
– Оберштайн, я просил вас узнать о судьбе флот-адмирала Яна Вэньли.
– Да, Ваше превосходительство. Насколько известно, вскоре по прибытии на Хайнессен адмирал Ян подал в отставку, причём те же источники гласят, что сделал он это в весьма резкой форме. Отставка была немедленно принята, мало того, он уволен без права на пенсию и с лишением воинского звания.
– Что? – рука Райнхарда непроизвольно тянется к медальону. – Как они посмели?
– Действия Председателя Трунихта вполне логичны, – голос Оберштайна, как всегда, лишен намека на эмоции, но всё же видно, что ему не совсем понятна реакция Лоэнграмма. – Учитывая сегодняшнее состояние дел, Ян может стать очень большой проблемой, как для нас, так и для гражданской администрации генерал-губернаторства, – Райнхард кривится, как от боли, пальцы ещё сильнее сжимают медальон, но он молчит, и Пауль продолжает: – Для Рейха было бы крайне нежелательно, чтобы недовольные итогами войны граждане впоследствии объединились вокруг бывшего адмирала Яна. Замечу, что среди приближённых к бывшему Председателю Трунихту лиц уже обсуждалось возможное устранение Яна Вэньли. Пока окончательного решения принято не было, но мы могли бы намекнуть, что такой исход вполне приемлем.
– Оберштайн, – Райнхард говорит достаточно тихо, но в голосе отчётливо слышится неприкрытая угроза, – не смейте трогать Яна Вэньли. Его я вам не отдам.
– Но, ваше превосходительство, вы должны понимать…
– Оберштайн, это приказ. Вы не только не сделаете ничего с адмиралом Яном, но и обеспечите ему круглосуточную охрану, причём за его благополучие отвечать будете вы лично.
– Слушаюсь.
– Кстати, я хочу завтра же неофициально посетить адмирала.
– Но вам ещё нельзя так долго находиться на ногах. Если вы хотите встретиться с Яном, его вполне можно доставить сюда.
– Пройти несколько метров от машины до крыльца дома сил у меня вполне хватит, а в том, что адмирал предложит мне сесть, я не сомневаюсь. Это не обсуждается. Всё, свободны.

***

Звонок из временной администрации застал семейство Ян-Гринхилл в полном составе за поздним завтраком. Сидевший ближе всех к комму Юлиан нажал кнопку вызова. На экране возник незнакомый господин, представившийся секретарём протокольного отдела, и сообщил, что Его превосходительство господин главнокомандующий армией Рейха Райнхард фон Лоэнграмм желает посетить Яна Вэньли сегодня в четырнадцать ноль-ноль. Визит носит неофициальный характер и не предусматривает протокольных мероприятий.
После чего комм отключился.
– Ну и ну, и что ему от меня нужно? – Ян привычным жестом почесал затылок. Вэньли уже пару дней преследовало чувство, что вот-вот должно что-то произойти, но такого развития ситуации он себе совершенно не представлял.
– Дорогой, может, стоило отказаться? – запоздало предложила Фредерика несколько растерянным и обеспокоенным голосом.
– Адмирал, – Минц был, напротив, собран и решителен, – это может быть ловушка, я уже говорил, что вам опасно оставаться в этом доме.
– Юлиан, а я тебе уже отвечал, что не собираюсь ни от кого прятаться. Да, за домом наверняка наблюдают, но если бы имперцы хотели, то давно бы меня арестовали. И всё же интересно, зачем я понадобился Лоэнграмму...
– И что он подумает, когда сюда придет...
Следующие пару часов были посвящены судорожным попыткам привести дом в порядок. Ян никогда не отличался аккуратностью, а Фредерика почти всё время тратила на героические усилия приготовить хоть что-то съедобное и уход за Юлианом. Так что обстановка действительно не слишком подходила для таких высоких гостей.
Когда наиболее видимые приметы бардака были убраны, Ян попытался высказать мысль, что всё уже и так в порядке, но Фредерика была непреклонна. Окончательно Вэньли был вынужден капитулировать, увидев, что сын собрался самостоятельно пропылесосить ковёр в гостиной.
– Юлиан, ты что делаешь? Тебе только вчера врач разрешил встать!
– Но кто-то же должен это сделать. Тем более, я уже вполне нормально себя чувствую.
– Ну, уж во всяком случае, не ты. В зеркало давно на себя смотрел? Не думаю, что лицо цвета весенней листвы может быть у совершенно здорового человека. Так что давай сюда пылесос и иди к себе в комнату.
– Да вы же понятия не имеете, как с ним обращаться, – Юлиан с сомнением посмотрел на Вэньли, в свою очередь с изумлением рассматривающего ряд кнопок на панели агрегата.
– Я думаю, что это вряд ли будет сложнее, чем управлять флотом во время сражения.
– Ну что ж, тогда попробуйте, – Минц, чуть скривившись, потер висок. Прилечь ему действительно стоило.
Через два часа Ян Вэньли пришел к выводу, что выиграть битву в космосе намного проще, чем убрать этот не слишком большой дом. Но зато обиталище экс-адмирала выглядело почти так же, как если бы им занимался Юлиан.
Одно плохо – переодеться во что-то приличное Ян катастрофически не успевал. Да, по сути, и не особо хотел. Только рубашку сменил на чистую. И вообще, даже имей он все еще право надевать парадную форму, все равно не стал бы. Не та ситуация.

От сопровождения еще и в лице Оберштайна Райнхард наотрез отказался. На его взгляд, охраны было вполне достаточно. Взял он с собой и Эмиля, согласившись все же с тем, что помощь может понадобиться... Лоэнграмм помнил, насколько способен переоценить свои силы.
В назначенное время эскорт остановился возле ничем не примечательного серого дома на окраине города. Для Райнхарда, привыкшего к имперскому стилю в архитектуре, этот домик казался нелепым и словно бы составленным неуверенной детской рукой из игрушечных кубиков.
Они с Эмилем вышли из машины и поднялись по ступенькам, на крыльце уже застыли четверо охранников. Эмиль нажал кнопку переговорного устройства, и дверь тут же открылась.
На пороге – невысокий взъерошенный парень в светло-серых брюках и голубой рубашке. Он молчит и смущённо улыбается. И, если бы Райнхард не видел раньше его изображений, опознать в этом простом человеке военного гения было бы невозможно.
– Здравствуйте, адмирал. Позволите войти? – Лоэнграмм чуть улыбается. Он не может вспомнить, когда в последний раз бывал у кого-то в гостях.
– Конечно же, заходите, – Вэньли освобождает проход, двое охранников входят первыми, за ними – Райнхард и Эмиль. Ян проводит их через маленькую прихожую, и они оказываются в просторной залитой солнцем комнате. Из мебели в гостиной только невысокий диван, возле него журнальный столик, пара стульев и два книжных шкафа.
– Господин Лоэнграмм, присаживайтесь. – Ян жестом показывает в сторону дивана, заметно, что он не знает, с чего начать разговор, и очень волнуется. – Я слышал, вы были ранены?
– Да, но сейчас уже всё в порядке, – нет, и все же он не так уж прост, даже в мелочах. Явно разглядел некоторую скованность движений. Райнхард знает, что это еще заметно.
– Это хорошо... прошу прощения, – Ян разводит руками, затем чешет затылок и неуверенно продолжает: – Хотите чаю?
– Чай мне точно не запрещали, – и осторожный взгляд на охранников. Не стоит волноваться, в этом доме его травить не станут. Здесь спокойно, и вовсе не оттого, что Эмиль прикрывает спину, а дом окружен такими же преданными солдатами.
Ян выходит из комнаты и через минуту возвращается в сопровождении молодой светловолосой женщины с подносом, на котором стоят пара чашек, вазочка с печеньем и заварочный чайник.
– Знакомьтесь, это Фредерика Гринхилл, моя невеста, – Ян поворачивается к девушке, забирает у нее поднос и ставит на стол, – а это тот самый Райнхард фон Лоэнграмм, с которым мы сражались столько лет, – и, уже обращаясь к Райнхарду: – Мисс Гринхилл всё это время была моим адъютантом.
Фредерика молча кивает и поворачивается, чтобы уйти, но Лоэнграмм быстро встаёт с дивана.
– Фройляйн Гринхилл, рад встрече с такой красивой девушкой, – Райнхард склоняется в церемонном поклоне и целует ей руку. Фредерика, явно не ожидавшая ничего подобного, на мгновение замирает, гневно смотрит на Лоэнграмма и, так же молча, уходит. Конечно же, для нее это непривычно... следовало учесть. Возможно, стоило ограничиться рукопожатием, она все же служила в армии.
Несмотря на эту мелкую ошибку, Райнхард не чувствует, что испортил впечатление. Он снова садится, молча наблюдает, как Ян расставляет принесенную посуду и наливает чай, затем пододвигает одну из чашек Лоэнграмму, а сам устраивается на стуле напротив.
Райнхард берёт ее, делает глоток и с удивлением обнаруживает, что чай очень даже неплох. Во всяком случае, лучше, чем в лазарете. Дверь на кухню вновь приоткрывается, и в комнату вступает огромный серый кот с тёмной мордочкой и краешками лап. Зверь подходит к дивану, лениво потягивается, запрыгивает на сиденье и сворачивается клубочком недалеко от гостя. Что ж, пора прервать паузу.
– Адмирал, вас, конечно же, интересует, почему я решил встретиться с вами.
– Да. И я, как вам должно быть известно, уже не адмирал, – Ян тоже отпивает из своей чашки и ставит ее на стол.
– Вот это я и хотел бы обсудить. Как вы смотрите на то, чтобы перейти ко мне на службу? Разумеется, в соответствующем звании, – Райнхард делает ещё один глоток чая и берёт печенье.
– Но, господин Лоэнграмм, вы же должны понимать, что я не могу принять ваше предложение, – Вэньли берёт с блюдца ложечку и начинает крутить её в пальцах. – Мы с вами слишком долго сражались на разных сторонах. Я не могу предать всё то, за что я воевал столько лет.

– Но эта страна вышвырнула вас, когда решила, что может обойтись без вашего таланта, – в голосе Райнхарда сквозят возмущение и горечь. Он ставит чашку с недопитым чаем и сжимает в руке массивный золотой медальон. Кот, только что дремавший на диване, тут же поднимается, подходит к Лоэнграмму, трётся о руку с медальоном и устраивается на коленях, прижавшись мордочкой к левому боку.
Ян вскакивает со стула и хочет забрать бесцеремонное животное, но Райнхард останавливает его.
– Не стоит, он мне не мешает.
Вэньли снова садится, вздыхает, смотрит сначала на кота, затем на Лоэнграмма. Оба выглядят вполне довольными. Правда, гость все еще ждет ответа.
– Я сам подал рапорт об отставке, когда узнал о случившемся с вами. Но я всё же вынужден отказаться.

Райнхард рассеянно гладит кота, тот начинает тихонько урчать и осторожно трется мордой именно там, где все еще чувствуется послеоперационный шрам. Совсем не больно, напротив – от тепла становится легче. И в голову приходит неожиданная мысль, которую Лоэнграмм немедленно излагает:
– Хорошо, вы не хотите служить в моём флоте, но вы ведь вполне могли бы преподавать в военной академии. Прошлое не вернуть, а будущее зависит только от нас самих, – «никто иной не научит будущих офицеров действовать в вашем стиле, адмирал... армии всегда будут нужны люди, способные побеждать».
Ян внимательно всматривается в Райнхарда, затем опускает голову, на какое-то время задумывается и произносит, глядя куда-то мимо:
– Я должен подумать. Посоветоваться с Фредерикой и сыном.
– Сыном? – Лоэнграмм вначале переспрашивает и только потом вспоминает. Кажется, Кирхайс говорил...
– Да, приёмный. Ему шестнадцать, и он недавно вернулся с войны, – в этой фразе много значения и грусти. Стоит уточнить, что с парнем. Скорее всего, дееспособен, но его все равно стоит принять во внимание.
– Вам хватит времени до завтра? Через два дня я улетаю на Феззан и хотел бы, чтобы вы и ваша семья отправились со мной. Здесь вам делать нечего.
– Да, хватит.
– Ну что ж, тогда до завтра, я свяжусь с вами, – Райнхард аккуратно сдвигает кота с коленей и встаёт. Уходить не хочется, в этом доме слишком хорошо. – Может быть, у вас есть ко мне какие-нибудь просьбы?
– Если можно... я бы хотел узнать, что с моими друзьями, – этого тоже следовало ожидать. Альянсу сейчас не до того, чтобы тщательно подсчитывать потери.
– Хорошо, дайте мне список, я лично проконтролирую, – Ян отходит к шкафу и берёт заранее приготовленный листок. Видимо, планировал попросить об этом с самого начала. Райнхард берёт бумагу, прощается и выходит. Они с Эмилем садятся в машину, и мальчик с некоторым замешательством смотрит на него.
– Ой, вы весь в шерсти, – проследив за направлением взгляда, Лоэнграмм обнаруживает, что Эмиль прав. Весь левый бок мундира и брюки покрыты кошачьей шерстью.
– Не страшно, отчистится, – вполне приемлемая цена за доверие Яна Вэньли, пожалуй.

Первым, кого он встретил по возвращении на «Беовульф», был Пауль фон Оберштайн. При этом Райнхарду показалось, что Пауль специально караулил в коридоре. Всё же после этой истории с пленом поведение адмирала изменилось. Он и раньше уделял вопросам безопасности немало внимания, теперь же Лоэнграмм был почти уверен, что Оберштайн попросту боится отпускать его куда-либо без личного сопровождения. Нужно будет с ним поговорить, попытаться объяснить, что его вины в случившемся нет. Хотя, наверное, это мало поможет. Просто должно пройти больше времени.
– Ваше превосходительство, – голос абсолютно спокоен, но взгляд оценивающий и как бы ищущий, – как прошла встреча?

– Неплохо. Ян Вэньли очень интересный человек, – Райнхард улыбается, отбрасывает упавшую на глаза чёлку, и Паулю кажется, что таким довольным и умиротворённым он Лоэнграмма ни разу не видел... после гибели генерал-адмирала Кирхайса. – Я предложил адмиралу Яну место в военной академии. Надеюсь, он примет моё предложение.
– Но я не советовал бы вам так рисковать. В будущем наши враги могут попытаться использовать Яна, даже если он станет лояльным слугой империи.
– Оберштайн, вы слишком озабочены поиском гипотетических угроз, – в голосе Райнхарда появляются нотки лёгкого раздражения. – Мне адмирал показался вполне здравомыслящим – и, к тому же, не стоит забывать о его талантах. Я уверен, что он сможет принести достаточно пользы Рейху – обучая молодых офицеров. А насчет возможных неприятностей... то что мешает вам присматривать за ним хотя бы первое время?

– Что ж, надеюсь, что вы правы, – слова Лоэнграмма явно не переубедили его, но спорить дальше он не решается. Это уже хорошо, а будущее покажет, кто из них прав.
– Оберштайн, свяжитесь с Биттенфельдом и Ройенталем, а также передайте Миттельмайеру, что я жду вас всех через час в комнате совещаний, нам необходимо решить, кто останется на Хайнессене до официального назначения генерал-губернатора Новых Земель.
– Слушаюсь, – Пауль на мгновение замирает по стойке смирно, а затем всё же спрашивает. – Я надеюсь, что вы не рассматриваете кандидатуру адмирала Биттенфельда?
– Оберштайн, у вас есть другое предложение? Я с удовольствием выслушаю вас, так же, как и остальных. Вы свободны, – Пауль отдаёт честь и поворачивается к коридору, ведущему к центру связи, когда Райнхард вспоминает о просьбе Яна Вэньли. – Нет, подождите. Вот список офицеров Альянса, информация о судьбе которых нужна мне завтра с утра.
Оберштайн берёт список, просматривает и кладёт его в папку.
– Здесь не так много фамилий, думаю, мы вполне сумеем выяснить о них всё, что возможно. Я могу идти?
– Да, идите.
На следующее утро ровно в девять часов Эмиль доложил Райнхарду, что адмирал Оберштайн просит принять его. Как он и предполагал, Паулю удалось в столь короткий срок разыскать всех, о ком беспокоился Ян Вэньли.
– Спасибо, Оберштайн, надеюсь, ваши усилия оценят, – Лоэнграмм просмотрел принесенную информацию и снова подумал, что к этим людям стоило бы присмотреться внимательнее. Первая мысль об этом проскользнула еще вчера.
Отпустив Пауля, Райнхард попросил дежурного связать его с Яном, минут через десять стоящий на столе комм запищал. Райнхард включил изображение и увидел на экране Яна Вэньли, судя по сонному выражению лица и ещё более растрёпанным волосам, совершенно не ожидавшего столь раннего звонка.
– Доброе утро, надеюсь, я вас не разбудил?
– Э… да нет, – голос несколько неуверенный. А ведь, наверное, действительно разбудил.
– Адмирал, в первую очередь я хотел бы сообщить вам, что нам удалось узнать о ваших друзьях. С лица Яна тут же пропадает расслабленное, полусонное выражение.
– Слушаю вас, – голос напряжён, а в огромных тёмных глазах тревога.
– Хочу сразу успокоить – все перечисленные в вашем списке люди живы. Бригадный генерал Вальтер фон Шенкопф и майор Оливер Поплан ранены и находятся в госпитале, контр-адмиралы Алекс Кассельн и Дасти Аттенборо – под домашним арестом, остальные – в лагере для военнопленных.
– Спасибо, – Ян на мгновение опускает голову, проводит рукой по волосам, а затем поднимает глаза и говорит уже совершенно другим тоном. – Я очень благодарен вам за информацию.
– Ну, это было не так сложно. Я надеюсь, вы обдумали моё предложение? – рука Райнхарда тянется к медальону, но пальцы замирают, так и не коснувшись украшения.
– Да, – Ян оглядывается на кого-то стоящего вне фокуса камеры, минуту медлит, а потом решительно говорит: – Я согласен.
– Что ж, – Лоэнграмм опускает руку на стол, – думаю, вы хотели бы увидеться с вашими друзьями до отъезда. Я пришлю вам машину. Через час вас устроит?
– Да. Благодарю вас.
– Тогда жду вас завтра вечером на «Беовульфе».
Райнхард отключил связь и позвал Эмиля.
– Эмиль, сделай мне кофе и позови адмиралов Миттельмайера и Оберштайна.
– Но, Ваше превосходительство, вы же знаете, что вам ещё нельзя...
– Эмиль, – Райнхард чуть повышает голос, но натыкается на решительный взгляд зелёных глаз мальчика, – впрочем, ладно, завари чай.

Через месяц после окончания войны на Феззане, который был объявлен столицей Нового Рейха, состоялась коронация кайзера Райнхарда I. Сразу же после этого Вольфганг Миттельмайер занял пост военного министра, Оскар фон Ройенталь – начальника генерального штаба, а Пауль фон Оберштайн возглавил имперскую Службу безопасности. А на следующий день Лоэнграмм поднялся на борт своего нового флагмана «Барбаросса», приказ о расконсервации которого он отдал сразу по отбытии с Хайнессена.
Как же всё здесь знакомо: причальный ангар, коридоры, переходы, лифты. Всё совершенно так же, как и на «Брунгильде» – неудивительно, ведь они построены по одному проекту. Сначала Райнхард даже поддается иллюзии, что это действительно его «Брунгильда», но ощущение тут же пропадает, стоит подойти к дверям, ведущим на мостик.
А вместо этого возникает горькая, какая-то совершенно паническая мысль. Зачем? Зачем он это сделал, зачем приказал расконсервировать «Барбароссу», зачем пришел сюда? Случившегося не изменить, а этот корабль всегда будет напоминать ему о Кирхайсе. Ведь можно же было построить новый. Тем более сейчас, когда война закончилась и спешить совершенно незачем... Сейчас почти не вспоминаются собственные аргументы в пользу именно такого решения.
Но уйти отсюда Райнхард тоже не может – это кажется ещё более неправильным. Пальцы до боли сжимают медальон, и Райнхард все-таки решается.
– Господа, ждите меня здесь, – сделать это он должен сам.
Дверь открывается, и он поднимается по ступеням на возвышение. Сердце колотится, виски сжимает стальной обруч, ноги отнимаются, но он все еще держит себя в руках.
Райнхард подходит к креслу, проводит рукой по гладкой кожаной поверхности, а потом разворачивается, чтобы уйти, но не может сделать и шага в направлении двери. Вместо этого он подходит к краю помоста и смотрит на огромный обзорный экран, на котором светятся все те звёзды, которые он собирался покорить. Звезды, которые теперь принадлежат ему. А кроме этого в экране, как в зеркале отражается сам Райнхард – и кресло командующего, в котором сидит Кирхайс.
Райнхард хочет броситься к другу, но его снова что-то удерживает на месте. Вместо этого Кирхайс встаёт и подходит к нему. Вместе они какое-то время стоят и смотрят на звёзды. А затем Райнхард протягивает руку, и светящиеся точки оказываются у него на ладони.
– Кирхайс, – голос Лоэнграмма абсолютно спокоен и уверен, – мы сделали это.
– Да, лорд Райнхард.
Друзья улыбаются друг другу и вместе идут к двери, ведущей с мостика.


Через год состоялась свадьба кайзера Райнхарда I и фройляйн фон Мариендорф, спустя три месяца после которой родился наследник, названный Александром Зигфридом.
Дважды в течение первых трёх лет на территории бывшего Альянса вспыхивали восстания, но они подавлялись очень быстро, хоть и не бескровно.
Ещё почти три года прошли совершенно спокойно, пока во время торжественного приёма в честь дня рождения кайзерин в императорском дворце не прогремел взрыв. Кайзер Райнхард I погиб мгновенно, успев прикрыть собой сына. Кронпринц Александр не пострадал, также как и его мать. Через десять лет после этого трагического события он в полной мере оправдал ожидания покойного отца, покинув имперскую военную академию с высшими баллами. Профессор военной истории Ян, вручавший свидетельство об окончании учебы, назвал Александра лучшим из своих учеников и понадеялся, что принц применит свои таланты в деле сохранения мира в галактике.
При Александре I зараза терраизма была окончательно уничтожена. Покончив с внутренними проблемами, единое человечество вновь обратило свое внимание к далеким звездам.