Рассветы Красной планеты

Вечер в комнате отдыха на звездолете «Жемчужная», сегодня историю рассказывал младший офицер Леон — историю своей любви. Сейчас он уже был гордым мужем и отцом двух прелестных черноволосых малышек. Сергей примостился у иллюминатора с бокалом ледяного виски, и улыбался непроизвольно — так это было красиво и романтично.

... Марсианская буря завыла в полный голос — небо погасло, как будто его кто-то стер, оставив вместо звезд только пыль, ржавую и вязкую, как старая кровь. Вилла, в которой они укрылись, была когда-то домом, возможно даже дворцом: широкие колонны из полированного базальта, мозаики на стенах, лестницы, исчезающие в песке. Всё хранило отпечаток чего-то древнего и утончённого.

Леон положил рюкзак у двери и обернулся.

— Ну что, придётся тут переждать, — сказал он, стряхивая пыль со шлема. — Нас не найдут до утра.

— А я не возражаю, — ответила Лейла. Она стояла у мозаики, изображающей фигуру женщины в лёгкой накидке. Несмотря на эрозию, в этом лике было что-то — взгляд, поворот шеи, очертание губ — что заставляло задерживать взгляд.

— Кто она, как думаешь? — спросила Лейла, не оборачиваясь.

— Легенда. Или королева. Или просто чья-то возлюбленная, — пробормотал Леон. — Иногда мне кажется, что всё, что осталось от этой цивилизации — это воспоминание о любви.

Она улыбнулась. Его коллега, еще совсем девчонка, но уже отважный ксеноархеолог.

Они развели небольшой костер в специальном приспособлении— марсианские ночи убивают не хуже вакуума — и устроились под аркой, где ветра почти не было. Лейла рассказывала о своём детстве в орбитальной колонии над Титаном, о книгах, которые читала, и о том, как мечтала однажды дотронуться до настоящих развалин. Леон слушал и ловил себя на том, что её голос звучит как давно забытая мелодия, от которой хочется плакать.

Он рассказывал ей про свою первую раскопку, про хрупкие кости в стеклянной пыли, про керамические черепки с резьбой, на которых угадывались танцующие фигуры — весёлые, живые, исчезнувшие.

— Знаешь, — сказала Лейла, — иногда мне кажется, что Марс не мёртвый. Он просто дремлет. Может быть, даже ждёт, чтобы кто-то вспомнил, как его любили.

И тогда наступил рассвет. Буря утихла. Первые лучи солнца, холодные, почти серебряные, проникли в зал через разрушенный фрагмент купола. Свет лёг на лицо Лейлы, и Леон замер.

Это был тот самый поворот шеи. Та же линия скул. Та же полуулыбка, что когда-то застыла в мозаике.

Он медленно повернулся к стене и снова посмотрел на мозаичную женщину. Затем — на Лейлу. Словно время не было линейным. Словно Марс вспомнил её, а она — его.

— Что? — спросила она, заметив его взгляд.

— Ничего, — прошептал он.

Он протянул руку, и она вложила в неё свою — так, будто этот жест они уже повторяли однажды, в другой жизни, под другим солнцем.

И Марс, дрожащий под их ногами, казался не таким уж одиноким.

…

Сергей отпил крепкий виски и зааплодировал вместе с остальными. Как же он любил такие вечера.