Разбитое бессмертие.

Глава 1. Краткое содержание.

Mercury — расколотая планета: одна половина пылает, другая замёрзла. Здесь нет законов. Только энергия, эргон, и те, кто выжил, превратив ад в промышленную крепость. Но под куполами цивилизации уже нарастает тьма: сбои, исчезновения, чужие тени.

На орбите — боевой корабль “Skif”. Внутри — дуэль. Не тренировка, не игра. Пьетро и Мария сражаются в симуляции японского парка — клинки поют, вода дрожит от ударов. Это личное. Это боль. Это память, которую не стереть.

Пьетро побеждает. Система оживляет Марию, но горечь не исчезает.

— Горло, серьёзно? — её голос дрожит. — Это было не просто бой…

— Это было предупреждение, — отвечает он.

Между ними вспыхивает искра. Не романтика. Угроза. И что-то больше.

Они входят в рубку. Свет тусклый. Системы гудят. Что-то приближается.

Капитан Мануэль развалился в кресле с кружкой ироничного мятного пойла, пока Пьетро и Мария едва держались после жёсткой тренировки.

— Иллюзии, — бросает он. — Гладиаторские мечты — для публики. А вы мне нужны живыми.

Мария взрывается:
— Мы вложили всё! В импланты, в реакцию, в шанс! А вы — слили бюджет на щиты?!

Пьетро спокойно добавляет:
— Мы хотели выжить, не прозябать. А теперь даже шанса нет.

Мануэль встаёт.
— Шанс? Выживание — вот ваш шанс. Щиты спасут нас, когда прижмёт. Мечтайте потом.

Тишина. Только Эмма, бортовой ИИ, вмешивается лениво-саркастичным тоном.
— Напоминаю: вы сами отключили мои протоколы общения.

— Эмма, замолчи, — сквозь зубы Мария.

— Конечно. Просто не ждите, что опасность предупредит заранее, — отвечает ИИ и замирает.

Именно тогда Мануэль поднимает палец. Все замирают.
На голографической карте мигает тревожный сигнал.

— "Песнь Огня", независимая станция по добыче эргона, — тихо говорит капитан. — Один сигнал тревоги. Без слов. Без объяснений. Мы первые, кто ответит.

Пауза.

— Поможем, если выжившие есть. И если повезёт — найдём эргон. Настоящий. Чистый. Стоимостью в сотни тысяч.

— «Песнь Огня» защищена четырьмя контурами, — мрачно говорит Пьетро. — Даже флот с трудом её берёт. Что могло прорвать?

— Саботаж. Или Инквизиторы, — отзывается капитан. — Они не ломают — они шепчут. Изнутри.

Щелчок.
Голос Эммы:
— Солнечная вспышка. Класс X. Поражение через 57 минут. Риск — 23%.

На миг всё замирает.

Мануэль — спокоен:
— Отлично. Выходим.

— Мы рискуем всем, — бросает Пьетро.
— Нет. Мы первые. Без свидетелей. Без конкурентов. — Капитан улыбается. — Вспышка прикроет нас.

Мария — молча кивает.
— Это шанс. Мы вернёмся с тем, что переживёт бурю.

Запуск.
Рёв двигателей. Свет дрожит. Гравитация хрустит в костях. Корабль ныряет в ад.

**

Через час.

Тишина. Только гул.

— Вспышка через 3… 2… — Эмма сбивается. В голосе — страх.

Пауза. Дыхание замирает.

Удар.

Корабль трясёт. Обшивка кричит. Свет ослепляет. Предохранители взрываются.

Голубая вспышка.
Огненный шквал обрушивается. Они летят сквозь бурю — к станции, к тайне, к сокровищу.
И к чему-то, что не должно было выжить.

Глава 1 Меркурий. Планета изгнанников и теней.

С первого взгляда — это ад. Радиация, мрак, пустота. Мир, где сама поверхность пылает, а небо молчит. Но именно здесь начинается вторая жизнь — для беглецов, для тех, кому больше некуда идти. Законы здесь бессильны. Суровая природа Меркурия судит жёстче любого трибунала: оступился — исчез.

Однажды человечество сделало невозможное — остановило вращение планеты. Половина Меркурия теперь навечно выжжена солнцем, другая — скована ледяной ночью. Безумие? Возможно. Но в эпоху энергетического коллапса это было ставкой, и она сыграла.

На светлой стороне выросли гигантские купола. Они ловят солнечную ярость и превращают её в новую кровь цивилизации — эргон. Кристаллы эргона — чистая энергия без отходов. Они питают станции, корабли, города. С тех пор Меркурий — не проклятая периферия, а пульсирующее сердце промышленной мощи человечества.

А на границе между светом и тьмой, под прозрачными оболочками куполов, дышат города. На первый взгляд — мирные. Регулируемый климат, искусственные ветры, вереницы грузовых судов. Но под этой оболочкой — напряжённый баланс. Мир, натянутый как трос над бездной.

Контрабанда. Исчезновения. Загадочные сбои в системах…
Что-то зреет в темноте.

**

По орбите Меркурия медленно скользит спасательный корабль “Скиф”. Его обшивка потрескивает от солнечного излучения — словно сама реальность напрягается до предела. Внутри, за герметичными переборками, скрыт тренировочный отсек — замкнутое пространство, где исчезает время.

Металл стен глушит всё. Только гул систем, еле слышный, держит иллюзию покоя. Свет — мягкий, золотистый. Но в нём нет тепла, только стерильность. Тишина — неестественная, давящая.

В центре куполообразного отсека вспыхивает голограмма. И отсек исчезает. Вместо него — утро в японском парке. Лепестки сакуры усыпа́ли тропинку. Ветер касается кожи. Влажная трава источает аромат. Вода тихо плещется о камни ручья.

Красота… созданная для дуэли.

На противоположных берегах — Пьетро и Мария. Они молчат. Даже дыхание — сдержанное, будто боятся нарушить тишину. На лицах — напряжение. В руках — клинки: матовые, композитные, не отражающие свет. Оружие, от которого не отступают.

Гонг. Один удар. Не громкий, но безжалостный.

Пьетро рвётся вперёд. Быстро, точно — как выстрел. Мария движется плавно, как вода, но в ней — та же смертельная решимость. Водная гладь между ними дрожит, отражая движения — искажённые, как воспоминания, которые больно вспоминать.

Они сходятся на середине моста. Воздух между ними — будто сгущается. Даже птицы симуляции замирают.

Схватка.

Клинки поют. Искры. Звон. Пьетро атакует. Мария парирует. Их бой — не тренировка. Это исповедь. В каждом ударе — гнев. В каждом уходе — сомнение. В каждом касании — боль.

И вдруг — перелом. Мгновение.

Мария замирает. В её взгляде — не просто внимание. Там — боль. Настоящая.

Удар. Один.
Удар. Второй.

Она падает. Река принимает её, как молитву без слов. Голографическая вода окрашивается в алый. Иллюзия не может скрыть драму.

— В этом раунде победа за Пьетро, — произносит механический голос.

С потолка сыплется конфетти. Яркое. Абсурдно радостное.

Пьетро стоит, не двигаясь. Победа горчит, как кровь во рту. Он смотрит, как Мария медленно всплывает — словно восстаёт из смерти.

Раны исчезли. Система восстановления работает идеально.

— Общий счёт: пять — пять. Битва окончена.

Парк тает, как сон. Оголяется серый металл стен. Воздух становится тяжёлым. Давящим. Возвращается гул. Пространство — снова замкнуто и холодно.

Пьетро и Мария висят в воздухе, зафиксированные электромагнитными захватами. Замерли — как экспонаты. Затем — движение. Медленно опускаются. Гулкие шаги. Щелчки креплений. Металл возвращается к тишине.

Как будто ничего не было.
Как будто всё — только в их головах.

Но взгляды встречаются.
И в этой тишине становится ясно:
настоящая битва только начинается.

**

— Это было довольно жестоко, — говорит Мария. Её голос дрожит. Улыбка напряжённая, в ней — не обида, а что-то глубже. Почти страх. — Не знала, что у тебя на меня столько злости. Горло, Пьетро? Серьёзно?

Она вытирает губу — там уже нет крови. В её движении — вызов. И боль. И вопрос: за что?

Пьетро сдёргивает шлем резко, почти зло. Пот течёт по вискам. Улыбка — перекошенная, сухая.

— Не злость. Расчёт, — отвечает он. — Мы сражались насмерть, или играем в поэзию?

Он подходит к панели, вешает меч. Материал звучит коротко — как прощание с боем.

— Я предупреждал. Без пощады. Это не балет.

Мария смотрит в упор. Её голос почти шёпот:

— Может, тебе просто понравилось? Быть сильнее. Быть сверху. Чувствовать, что можешь — и не понесёшь наказания.

Пауза. Пьетро оборачивается. Его взгляд — долгий. Слишком долгий.

— Если бы мне это нравилось, — говорит он медленно, — ты бы не встала.

Уголки её губ дрожат. Полуулыбка — горькая, почти признательная.

— Наглец, — произносит она. В голосе — всё: ярость, уважение, вызов. И нечто личное.

— Только попробуй — разорву.

И в этом вспыхивает искра. Настоящая. Живая. Личная. Но исчезает — прежде чем успевает разгореться.

Звук гермодвери возвращает их в реальность.

Отсек кажется тесным. Мир парка был шире. Ярче. Живее.

Они входят в рубку управления.

Там царит полумрак. Приглушённый свет приборных панелей отбрасывает на стены тени, которые, кажется, двигаются сами по себе. Всё вокруг живёт в собственном ритме: вспышки на экранах, шелест прокручиваемых данных, размеренный, гипнотизирующий гул силовых установок.

Капитан Мануэль развалился в штурманском кресле, словно оно было вылеплено под изгибы его тела. В руках — массивная кружка с облупившимся рисунком плюшевого медведя. Из неё поднимается пар с резким запахом синтетической мяты. Капитан тянет коктейль лениво, словно пьёт не напиток, а время.

— Тренировку закончили? — его голос ленивый, обволакивающий, как туман, в котором легко потеряться. — Всё ещё мечтаете стать чемпионами гладиаторских боёв? Иллюзии. Для зрелища. Для публики. Для глупцов.

Мария замирает, будто её толкнули в грудь. Гнев — лишь верхушка. Что-то внутри рвётся наружу, как раскалённая плазма из треснувшего реактора:

— Капитан… — её голос звенит, — вы спустили последние кредиты на обшивку и щиты. Мы остались ни с чем. Мы с Пьетро дрались, чтобы заработать. Чтобы вложиться в себя. Быстрая реакция, усиленные нервы, боевые импланты — это был наш путь. Шанс быть кем-то, а не просто выживальщиками. А теперь вы говорите, что всё это — пыль?

Пьетро медленно отрывает взгляд от панели. Его слова — точны, как выстрел в мишень:

— Она права. Мы не в мечту вкладывались. Мы вкладывались в шанс. А вы его выбросили.

Тишина. Даже вентиляция будто замолкает.

Капитан откладывает кружку, встаёт. Свет скользит по его лицу. Там — усталость. Сдержанный гнев. Отпечатки тысяч решений, каждое из которых пахнет потом и смертью.

— Бунт на борту? — хмыкает он, без тени улыбки. — Знаете, сколько стоит вывести бойца на арену? Вы не потянете. Никто не тянет, кроме корпораций. Они покупают победы. А я вложился в то, что спасёт нам задницы, когда нас начнут прижимать. Система защиты — это не мечта. Это броня. Это реальные деньги. И шанс выжить.

Он подходит ближе. В его фигуре — масса, вес, словно на него действует другая гравитация.

— Хотите мечтать — мечтайте. Но сначала выживите. На моём корабле — сначала выживание. Всё остальное потом.

Пауза.

— Всё ясно?

Мария и Пьетро смотрят на него. Долго. Ответ звучит, как хрип в радиосвязи:

— Есть, капитан.

Системы запускают финальную проверку. Экран заполняется зелёными значками. Всё — по протоколу.

— Системы в норме. Ошибок не обнаружено, — докладывает Пьетро. Спокойно. Безэмоционально.

Капитан кивает и почти снова опускается в кресло, но взгляд цепляется за боковую консоль.

— Эмма, где доклад? Опять зависла? — его голос раздражённый, срывистый. Пауза — глухая, напряжённая. Слишком долгая.

В глубине рубки экран мигает. Свет от панелей бросает дрожащие тени на лица.

Из встроенных колонок раздаётся ровный, безэмоциональный голос:

— Подтверждаю, капитан. Все системы в норме, — отвечает Эмма, бортовой ИИ. В её тоне слышится тонкий, почти ленивый сарказм. — Также замечу: ваше пренебрежительное отношение — неуместно. Вы сами запретили мне вмешиваться в разговоры, угрожая отключением. Напоминаю: зафиксировано в журнале команд.

Пьетро отходит от стены, поворачивается к панели. Его голос звучит глухо — словно изнутри усталости:

— Эмма, ты слишком разговорчива. Твои алгоритмы перегружены... сентиментальностью.

— Мои алгоритмы были заложены прежним владельцем. Он... любил со мной говорить. По вечерам, — голос ИИ становится неожиданно мягким, почти интимным. — Иногда он даже читал мне стихи.

Мария резко оборачивается. Её пальцы нервно бегают по голографической панели — как будто ищут, за что зацепиться в реальности.

— Пьетро, зачем ты вообще заговорил с ней? — сквозь зубы. — Теперь эта болтушка не замолчит. Как её выключить?

— Мария, — Эмма звучит тихо, почти шёпотом. Словно стоит прямо за их спинами. — Чтобы я замолчала, достаточно вежливо попросить.

Мария закатывает глаза, губы напряжены. Срывающаяся раздражённость:

— Эмма... пожалуйста. Замолчи.

В рубке будто становится темнее. Или просто все перестают дышать.

— Принято, — Эмма спокойно. — Хотя в этом случае вам придётся обходиться без моих предупреждений. Опасность, как правило, не спрашивает, когда ей удобно появиться.

Мария хлопает ладонью по панели. Искра — смесь злости и усталости — вспыхивает в её глазах.

— Последний раз говорю. Замолчи. Сейчас же.

Ответ Эммы — отдалённый, будто звучит с того берега реальности:

— Переход в режим чуткого сна. Наслаждайтесь тишиной... пока она длится.

Тишина. Настолько плотная, что кажется — она дышит.

Капитан Мануэль всё это время молчит. Лишь теперь он медленно поднимает указательный палец. Движение — точное, выверенное. Как у дирижёра перед началом симфонии.

Пьетро и Мария замирают. В их взглядах — вопрос. В воздухе повисает тревога.

Что-то приближается.
Что-то, для чего тишина — лучший проводник.

Голографическая карта оживает.

Контуры — красные, синие — отблесками скользят по лицам экипажа. Полумрак рубки кажется ещё глубже. Мануэль наклоняется вперёд. Ставит кружку на выдвижной столик. Глухой стук.

— Нам выпал шанс, — произносит он негромко, но каждое слово — как якорь. Его голос — ровный, но в нём пульсирует нечто: азарт? Предчувствие победы?

Он делает паузу, смотрит на карту, как на знамение.

— Сейчас я расскажу вам, зачем мы здесь.

Его пальцы пробегают по панели. В центре карты появляется красная точка. Мигает, словно пульс.

— Мы летим к станции независимых производителей эргона. Её зовут... "Песнь Огня".

Воздух в рубке становится гуще. Слова повисают в нём, как искры.

— С неё поступил сигнал тревоги, — голос капитана становится жёстким. — Один сигнал. Без слов. Без изображений. Просто... тревога. Как выстрел в темноте.

Он не поднимает взгляда. Но пальцы сцеплены крепко.

— Мы будем первыми. Поможем выжившим. И — если повезёт — получим долю. Там должно быть много эргона, Мари, — он бросает взгляд на девушку. — Настоящего. Незакреплённого. Стоимостью в сотни тысяч кредитов.

Пьетро не сводит глаз с карты. Голос у него глухой:

— Любопытно... "Песнь Огня" защищена четырьмя уровнями. Даже армейские крейсеры её не берут с первого залпа. Что могло её пробить?

— Всё что угодно, — пожимает плечами Мануэль. — Сбои. Саботаж. Или инквизиторы. Они теперь не лезут лоб в лоб. Они входят изнутри. Их вирусы шепчут прямо в ухо системам.

И вдруг — щелчок.

Резкий. Как удар по нерву. Эхо вспыхивает в колонках:

— Капитан, — голос Эммы прорезает тишину. Металлический, сухой, острый. — Зафиксирован активный протуберанец. Через пятьдесят семь минут ожидается солнечная вспышка класса X. Корабль попадёт в зону поражения.

По коже пробегает озноб. Даже свет голограммы кажется холоднее, чем секунду назад.

Мануэль не шевелится. Его спокойно. Он вдыхает — глубоко, не поднимая глаз:

— Какова вероятность повреждения?

— Двадцать три процента, — отвечает Эмма. Её голос всё ещё ровен, но в нём сквозит нечто... живое. Как будто даже искусственный интеллект чувствует, насколько тонка грань между светом и пеплом.

Мануэль переводит взгляд на мигающую точку. Потом — на свой экипаж.

— Отлично. — Он выпрямляется. — Выходим. Сейчас.

Рубка замирает. Где-то в глубине — слабый вой вентиляции. Как будто сама станция хочет возразить. Поздно.

Корабль сходит с орбиты. Берёт курс на "Песнь Огня". Пьетро тяжело выдыхает — как будто воздух стал плотнее. Он опирается на край консоли, взгляд скользит по теням, прячущимся в углах рубки. И кажется — в этих тенях что-то затаилось.

— Постойте, капитан… — голос глухой, сдержанный, но с нажимом. — Мы слишком рискуем. Это может стоить нам корабля.

Мануэль медленно откидывается в кресле. Один локоть — на подлокотнике, другой — касается кружки. На лице появляется кривая, хищная улыбка. Он будто предвкушает вкус опасной игры.

— Солнечная вспышка — это подарок, Пьетро, — говорит он с лёгкой, почти ленивой насмешкой. Его голос — как ледяная вода по спине. — Пока остальные спрячутся в укрытия и будут молиться о спасении, мы возьмём станцию. Первые. Без свидетелей. Без конкурентов.

Мария резко поворачивается. Свет от голограммы резко очерчивает её лицо. В глазах — азарт, переходящий в дикое, опасное возбуждение.

— Я с капитаном, — бросает она. — Это наш шанс. Пусть вспышка сожжёт всё, но мы вернёмся с тем, что переживёт бурю.

— Начинаю ускорение, — чётко сообщает Эмма. Уже без тени сарказма. Холодная. Собранная.

Рывок. Пространство дрожит. Двигатели взвывают, как зверь, вырвавшийся из клетки. Свет в рубке моргает. Тени от панелей проносятся по стенам, как призраки прошлого. Давление сжимает грудную клетку — воздух будто утяжелён. Каждая секунда тянется, как шаг по тонкому льду.

**

Час спустя. Тишина. Только гул систем — словно сердце корабля отбивает последние удары перед бурей.

Сигнал. Пииииииии…

— Внимание. Приготовиться к солнечной вспышке, — голос Эммы звучит, как удар ножа по стеклу. Холодный. Командный. Без следа прежней иронии. — Вероятность разрушения корабля — тридцать восемь процентов.

Пол дрожит. Свет мерцает, будто боится погаснуть. Их тела замирают. По коже пробегает волна холода — автоматические модули активируются. Скафандры формируются прямо на них, панель за панелью, как живая броня. Шлемы защёлкиваются с глухим шипением.

Мир меняется. Он становится глухим, отфильтрованным, чужим. В ушах — собственное дыхание, как пульс в глубине шлема.

Защитное поле вспыхивает в центре корабля. Рубка погружается в голубое свечение — будто они находятся внутри аквариума, где в любую секунду может хлынуть пламя звезды.

— Пьетро, ремни! — кричит Мария. Её голос прорывается сквозь шлем, врезается в уши, как выстрел.

Они пристёгиваются. Пьетро сжимает зубы, его лицо костенеет. Капитан смотрит вперёд. В его глазах — стеклянная отрешённость, как будто он уже где-то за пределами этой реальности.

— Удар через три… две… одну… — отсчитывает Эмма.

И вдруг — в её голосе что-то ломается. Становится почти... человечным. Напряжение. Предчувствие. Страх?

Тишина. Абсолютная. Мир перестаёт дышать.

И потом — удар.

Корабль содрогается. Грохот. Не звук — ощущение. Как будто металл сам кричит.

Обшивка стонет. Вибрация пронзает каждую конструкцию, каждый винт.

Свет вспыхивает белым. Система захлёбывается. Предохранители взрываются, выплёвывая искры.

И вдруг — ослепительная голубая вспышка. Пульсирующая. Вечная. Безжалостная.

Корабль — как отблеск на лезвии — прорывается сквозь шторм. Хрупкий. Крошечный. Но несгибаемый.

Искра, в сердце звезды.