Разложение

РАЗЛОЖЕНИЕ

«Нельзя привыкать к тому, что любишь. Привычка притупляет удовольствие».

Ричард Лаймон

ГЛАВА 1

Когда Крэйг Чоут распахнул глаза от яркой боли в паху, за окном едва забрезжило солнце, и чувствовалась прохлада только начавшей рассеиваться ночи. Он проснулся гнилым, в буквальном смысле слова.

Рука нащупала причиндалы... нет, сначала чью-то чужую ладонь, сжимающую их, а уже потом и яйца с пенисом.

— Приятно? — спросила Лорен, его девушка, сдавливая гениталии ещё сильнее. — Нравится?

— Отпусти, — просвистел Крэйг, сквозь стиснутые зубы. — Больно.

Лицо Лорен сморщилось, будто бы в неё плеснули серной кислотой. Хватка ослабла, она убрала руку с его детородных органов, и он смог наложить на них свою ладонь, пытаясь унять пульсирующую боль.

— Будто бы койот сдох, — произнесла Лорен, скидывая с себя одеяло. Она встала с постели и направилась на кухню, в движении расправляя волосы. Из кухни крикнула: — Запишись к стоматологу, Крэйг, пусть он что-то сделает с этой вонью.

Крэйг сбросил ноги с кровати, прошёлся по комнате, энергично растирая пах и удалился в уборную. Занимался рассвет, соловьи щебетали сонную трель. Он справил нужду, почистил зубы. Потом принял душ — в последние дни он никак не мог избавиться от дурного запашка; его пот и до этого пах не ветрами прерий, а в последнее время стал просто термоядерным, будто только с мусорного контейнера вылез.

Запах во рту появился ещё неделю назад и он старался изничтожить его чисткой зубов по пять раз на день и постоянно жевал жевательную резинку со вкусом мяты и антарктических льдов. Первое время спасало, но это только первое время. Вместе с гнилостным запахом во рту появился зуд и фантомные боли по всему телу; то щека зачешется (и на этом месте на следующий день обязательно вылезал прыщ), то в ступне заколет, будто на иголку напоролся. Или как сегодня: боль в паху, вызванная явно не прикосновениями Лорен: её ласки он отличит от той боли, что напоминает ожог от раскалённого металла.

Переодевшись в чистое, Крэйг вошёл в кухню, сел за стол: его ждал омлет из пяти яиц и трёх ломтиков бекона. Лорен поставила кружки кофе и села напротив; у неё на завтрак были хлопья и половинка грейпфрута.

— Тебе скоро на работу.

— Ага.

— Лучше тебе не становится. Я вижу. Тебе срочно нужно записаться к врачу: эта сыпь и вонь изо рта что-то значат, и значат что-то нехорошее.

Лорен отпила из кружки. На её лице читался вопрос: «сможет ли Крэйг постичь всю значимость её переживаний?», смешанный с волнением и страхом, конечно.

— Как-нибудь потом. Это всё пройдёт, Лор, вот увидишь. Просто подхватил что-то, вот и чувствую себя как мертвец. И выгляжу соответствующе.

— А обо мне ты не подумал, прежде чем такое говорить? А вдруг я от тебя это «что-то» подцеплю?

Крэйг фыркнул:

— Если бы это передавалось половым путём, то ты уже б вся исчесалась и покрылась крапинками. Что говорить о передаче воздушно-капельным путём? Мы дышим одним воздухом. — Крэйг доедал последние кусочки. — Только целоваться и сосаться перестали: тебя вонь отталкивает. За передачу болезни через слюну можешь не беспокоиться. Да я как-то сомневаюсь, что я болен чем-то заразным.

Лорен убрала пустую миску в посудомоечную машину и села обратно за стол.

— Тебя корёжет от мысли, что мы перестали целоваться, да?

— Нет, — ответил Крэйг, отправляя посуду туда же, куда и грязную миску Лорен — в посудомойку. — Ладно, мне пора на работу. Увидимся вечером, если доживу,

конечно.

— Если доживёшь.

ГЛАВА 2

В туалетной кабинке он чувствовал себя как в крепости, и поэтому без стыда рассматривал созревшие болезненно-красные пятна на члене, животе и руках; Крэйг готов был поклясться, что утром их ещё не было; чесалось невыносимо, хуже комариных укусов.

Закончив играть в доктора, он вышел из кабинки и умыл руки. В зеркале заметил, что ещё одна «роза» расцвела прямо под носом. Выругался. Плеснул водой в лицо и вернулся к работе.

В обед позвонил Чарли — старый добрый друг из Коннектикута, которого, признаться, сильно не хватало здесь и прямо сейчас: Крэйг бы уписался от радости, появись Чарли у него за спиной или из носика чайника, как какой-нибудь кофейный джин.

Они обменялись приветствиями; у кого как дела дома, жена не брюзжит? Обсудили счёт прошлой игры: насмехались над «Краснокожими» и восхищались «Янкиз». Потом Крэйг начал о больном:

— Слышь, Чарли, не знаешь, что может подхватить человек, бывавший на дню только в трёх местах: дом, работа, забегаловка «Селла»?

Чарли сказал:

— Гастрит и двухстороннюю диарею!!!

Оба с этого посмеялись.

— А что такое? У тебя кровавый понос или несварение?

— Зуд и красные пятна по всему телу, типо прыщи, — помолчав, Крэйг добавил: — А ещё колющие боли по всему телу, будто раскалённую иголку воткнули и тут же вынули, а боль, словно эта маленькая дырочка от иголки загноилась.

— Знаешь, я ж не доктор. Звучит отстойно. Обратись к дерматологу или кому-то ещё, запишись на общий приём. — Помолчав, продолжил: — У тебя такого раньше не было? Может аллергия какая?

Крэйг уже начал жалеть, что разболтал. Чарли говорит точно тоже самое, что и Лорен.

— К доктору может и запишусь, но думаю, что само со временем пройдёт. И нет, не было в детстве у меня похожей аллергии. Вообще в детстве не было аллергии ни на что.

— Понятно. Но ты держи в курсе. Интересно, что ты подцепил.

Крэйг посчитал, что на этом тему закрыли, и так оно и было: оставшиеся одиннадцать минут до конца обеденного перерыва, они болтали о спорте, проститутках и говённых местных новостях. На протяжении оставшегося рабочего дня он бегал в туалет, чтобы отслеживать, как там дела с его бо-бо. А дела оказались совсем плохи: пятна, появившиеся только этим днём, обратились в гнойники и вокруг них высыпались пятна поменьше. Не трудно было догадаться, во что обратяться и эти новые, когда созреют.

Подъезжая к дому, Крэйг нервничал и готовил себя к очередному разговору с Лорен. Он смотрел на дом из машины и постукивал ладошками по приборной панели, обдумывая, что скажет, и решил, что ничего не будет говорить пока они оба не улягутся в постель: к тому времени он что-нибудь да придумает.

Снаружи небо сливочно-розового цвета и воздух густой, словно крем бюрле. Окна в доме не горели. Атмосфера была и без того пакостной, ухудшал положение тот факт, что в доме ждала женщина, которая первым делом, когда увидит его, ахнет от ужаса и, возможно, шлёпнется в обморок.

Однако, больше всего в этот момент его беспокоила другая проблема: кожа невыносимо зудела и по ощущениям поднялась температура. Он это чувствовал, словно кто-то внутри приступил разводить огонь под котлом. Сидеть в автомобиле было уже невозможно, ему срочно нужно было принять душ.

Когда он перешагнул порог собственного дома, он понял, что его во всю бьёт озноб и направился прямиком в ванную, не потрудившись раздеться и даже сбросить с себя туфли.

Дом был погружён во мрак, в нём не было ни души.

Не долго Крэйг искал Лорен: он вспомнил, что она сегодня должна была уехать к родителям на пару-тройку дней и про себя поблагодарил за это Господа: никто не будет изнурять его и без того истощённый мозг уговорами на предмет того, чтобы он обратился к докторишкам.

В ванной комнате он сбросил с себя одежду. Кожу жгло. Это был настоящий пожар.

В душевой кабинке он обливался холодной водой и чесался, чесался, чесался. Покончив с мытьём, накинул халат и упал в постель. Свет нигде не включал — ему он было не нужен, Крэйг прекрасно помнил, где что находится в доме и мог этим похвастаться: принял душ в полной темноте. По правде, он просто не хотел видеть, что с ним происходит, — происходит с его телом, — поэтому не включал нигде свет, чтобы случайно в отражении чего-либо не увидеть.

Этой ночью было тихо, ему снились кошмары.

ГЛАВА 3

Лорен нашла его в спальне, завёрнутого в одеяло, словно новогодний подарок в обёртку, сидящего на краю кровати.

Во всём доме стояло зловоние, и спальня — его эпицентр.

— Почему ты мне не отвечаешь? — вопросила Лорен, щуря глаза, силясь рассмотреть лицо Крэйга скрытое в тени импровизированного одеяло-капюшона, ничего не вышло. — Что с тобой такое? Почему в доме так гадко пахнет?

Лорен направилась было открыть окно, чтобы проветрить помещение — пахло так, будто на неделю им в дом подкинули сбитую на дороге собаку и та, не стесняясь, принялась во всю разлагаться — но Крэйг подал голос: велел не трогать занавески (во всех комнатах стоял полумрак, все шторы и занавески были задёрнуты). Лорен остановилась, собралась подойти к Крэйгу, но и тут он велел не подходить. Голос было не узнать, больной какой-то, грубый, похожий на собачий лай.

— Что происходит, Крэйг?

С минуту царило молчание, потом Крэйг начал:

— Я-заживо-гнию-лор. — Произнёс Крэйг с расстановкой и всхлипами. — Всё эта проклятая сыпь. Она меня сожрала...

Дальше Крэйг поведал, как провёл те три дня, пока Лорен гостила у родителей, не догадываясь об ужасах, которые пережил Крэйг в своём разложении.

В первый день он проснулся весь облитый потом, испытывая ужасную боль по всему телу, словно был окутан в горящий саван. Принял холодный душ и боль немного отступила, в зеркале он увидел, что кожа его пожелтела и местами порвалась... Да, именно что порвалась. В местах разрыва сочился гной и края были обглоданные, зеленоватые и воспалённые. Конечно, сердце ушло под землю и Крэйг чуть не потерял сознание от подобного лицезрения собственного тела. Раны были повсюду, гнойники тоже. Он был похож на труп семимесячной давности. От него воняло нещадно, правда, он этого не чувствовал, и как выяснилось потом, он вообще ничего больше не чувствовал — мир запахов для него выветрился. Вскоре он понял, что на свету ему находится нельзя — кожу припекало и начинало покалывать. Поэтому он натянул на себя всё что было: свитер, перчатки, треники с носками и забинтовал лицо шарфом и нацепил чёрные очки. Зрение, к слову, у него тоже ухудшилось. Если раньше он был способен разглядеть надпись на борту самолёта пролетающего в семи милях над землёй, и годился на роль «Соколиного глаза» в комиксах «Марвел», то теперь не видел, что за номер на его машине припаркованной на подъездной дороже (видеть его, правда, ему было ни к чему — он знал его наизусть).

Выпал зуб. Он не сразу заметил пропажу, только когда попытался впихнуть в себя тост с арахисовым маслом, жуя, почувствовал провал в верхней аркаде. Это был резец, левый, центральный. Зуб он нашёл в постели; было очень обидно. Столько денег ушло на походы к стоматологу и зубные нити и щётки — целое состояние. Всё детство берёг их и в драки не вступал, чтобы случайно не схлопотать и не потерять один из белоснежных зубиков. Получается, мог и не беспокоится за них — всё равно, как оказывается, выпали, когда б начал гнить.

Он перестал снимать трубку: боялся что-либо говорить. В голове сложилась картина, что чтобы он не сказал, всё обернётся ему боком. Хотя нет. Единожды он снял трубку — то звонил Чарли, интересовался, как у него дела. На что Крэйг ответил «хреновей некуда» и шлёпнул трубку об телефонный аппарат. Больше к ней не прикасался, а когда трезвон совсем стал его изводить — вовсе выдернул шнур из розетки. Наконец-то он смог подумать.

Думал Крэйг о Господе весь первый день. О несправедливости и возможной каре за свои грехи. Ведь он столько понаделал в жизни: съедал начинку пиццы, а корочки оставлял в коробке — а это хлеб, не есть хлеб — богохульство; смотрел порнуху в интернете; пил до беспамятства и только пол года назад бросил курить; занимался с Лорен оральным и анальным сексом; матюкался. И пришёл сначала к тому, что всё это кара с небес за его грехи. Принялся молиться и каяться, сознаваться в злодеяниях, даже в тех, которых не совершал.

И так он уснул, моля Господа о прощении. Упрашивая его помиловать, простить и излечить. Обещал исправится и стать приемлемым христианином.

На следующее утро состояние не изменилось — он по-прежнему гнил. На подушке засохли пятна гноя пополам со слезами.

Ему приспичило сходить по большому. В туалете он ревел от боли в нижней части живота и то сводил, то разводил ноги от судорог. Задний проход словно «табаско» смазали. Невыносимо болела мошонка, и зудела, будто по ней ползал рой термитов. Наконец, он смог что-то из себя выдавить: два всплеска и взрыв боли в паху. Это выпали яйца.

К полудню, обличив себя в кокон, он выполз из своего гнезда на улицу. Шёл к церкви, мятая из-под чёрных очков безумные взгляды на прохожих — те в свою очередь смотрели на него, как на безумца.

По дороге ему попадались бездомные, выглядевшие как мусор. Один из них больной герпесом валялся в канаве — на него Крэйг выругался, мол, из-за него с ним приключилась беда, а тот, без носа и кусочка нижней губы, что-то промычал в ответ, «шёл нах» или «прости», и попытался дотронуться до ноги Крэйга, но тот испугавшись, убежал.

У ступеней церкви, Крэйг сплюнул. Внутри он сел в самом дальнем ряду, возле выхода. Прослушал одну проповедь. Посвящалась она растлению. Под конец Крэйг вскочил и заорал на весь зал, что этот ваш «бог» — фуфло, и стянул с головы шапку и шарф, показав, как «бог» обходится с порядочными христианинами. Кто-то в зале вскричал, но в основном, все слушали и молчали. В конце Крэйг снова расплакался, заматал себя как получилось и выбежал вон, никто за ним не увязался и слова в спину не бросил. На пол пути он услыхал колокольный звон — служба окончена.

Вернувшись домой он рухнул в постель. Эта прогулка до церкви отняла у него так много сил, что коснувшись подушки, он тут же провалился в беспокойный сон. Снился кошмар, будто он сгнил настолько, что руки и ноги отвалились, живот истончился и из него, как из лопнувшего пузыря, во все стороны брызнули гнилые петли кишок и органов — и от всего этого пылало жаром, поднимались струйки пара. Глаза давно запали в глазницы и никак оттуда не выглядывали: из уголков повытекали. Во сне он ворочался туловищем и кричал себе, кричал, кричал.

Он проснулся от собственного вопля.

Ужасно болели кончики пальцев. Вот те новость: ногти поотпадали. Ногтевые пластины разбросало по всей постели, а вместе с ними и зубы. Языком Крэйг сумел нащупать жалкую оставшуюся горсть из тринадцати. Да, верно, тринадцать — именно столько не хватало найденным в постели, чтобы составить общим числом тридцать два. А ногтевых пластин он не досчитался, но осмотрев руки и ноги, понял, что выпали совершенно все. На их месте осталась бедная воспалённая плоть, кровоточащая и гниющая. Ещё он обнаружил выпавшие пряди волос, но здесь уже нечему было удивляться.

Зубы он не чистил — не видел смысла. Как и мыться — смысла тоже не видел: на место старой гнили, придёт новая.

Ему хотелось с кем-то поговорить и он пришёл за этим на кухню.

Воткнул шнур телефона обратно в розетку и набрал номер Чарли. Рассказал ему обо всём этом, и спросил, что ему делать. На что Чарли ответил, что тот сбрендил и повесил трубку.

Больше Крэйг ничего не делал. Ждал, когда вернётся Лорен, на этом с рассказом и покончил. Вот, Лорен уже здесь.

— Крэйг, тебе нужно к врачу, — только и сказала Лорен. — Давай я тебе его вызову. Сначала к обычному, чтобы разобраться с чесоткой, потом к психиатру. Дорогой, не переживай, мы во всём разберёмся, мы...

— Нет.

Повисло молчание.

— Что, нет?

— Никаких врачей. Они здесь не помогут, — голос Крэйга стал ещё более ржавым и лающим. — Я сгнию ещё до того, как мне окажут помощь.

— Ты спятил. — Лорен вышла из комнаты и уже в коридоре продолжила: — Ты спятил, Крэйг. Спятил уже давно. Я больше не намерена это слушать. Я не буду к тебе подходить и утешать и убеждать в обратном. Ты сам сможешь набрать номер скорой, когда тебе станет совсем плохо. Пока я поживу у родителей, и когда я вернусь, надеюсь, ты излечишься. Надеюсь, я не прочту некролог с твоим именем, в котором говорилось бы, что Крэйг Чоут покончил жизнь самоубийством, потому что ему стрельнуло в голову, что он гниёт заживо. Прощай!

Лорен хлопнула дверью на прощание и оставила Крэйга одного.

Пустой дом поскрипывал, в спальне хрипло дышал гниющий заживо человек.

ГЛАВА 4

В холодильнике нашлось место для левого уха и носа — контейнер с синей крышкой на верхней полке; кусочек соска и мизинец правой ноги — в контейнере с красной крышкой; того, что осталось от гениталий, в...

Закончив складировать отпавшие за ночь кусочки в холодильник, Крэйг обернулся в саван и поплёлся на выход. В последний раз он решил взглянуть на прогневанный на него мир и уйти из жизни в каком-нибудь из кюветов.

Перед выходом, Крэйг бросил короткий взгляд на разделочный стол. Его приманил блеск стали и он не потрудился взять со стола тесак. Кто знает, может где-нибудь пригодиться.

Шесть часов утра, земля отдаёт прохладой, только начинает светать. Весь мир словно застыл во времени. Воздух неподвижен, плотный, как сахарная вата, и в ушах звенит оглушающая тишина. В окнах домов блестит восходящие солнце. Крэйгу всё это видится размытыми пятнами. Всё равно, что быть слепым, думает он, даже блеск на машине не различить — вся машина сплошное бордовое пятно.

Он решил пойти вниз по улице. Через пару домов он заметил проезжающего на велосипеде мальчишку-газетчика, швыряющего скрученные рулоны напечатанной на бумаге грязной пакости, которую любят старики и идиоты, мнящие себя всезнайками и называющими себя ультралевыми. Мальчик помахал Крэйгу рукой, тот сделал вид, что не видит. Мальчик забренькал колокольчиком и крикнул:

— Доброе утро, мистер Чоут!

Крэйг остановился, и упёрся взглядом в мальчишку. Как он его узнал? В смысле, за очками и одеждой навешаной на нём, из-за которой он чувствует себя ходячей вешалкой. Как он узнал?

Велосипед остановился перед ним, мальчик слез со сидушки и упёрся ногами, одной рукой придерживая руль, а другой сжимая выпуск пакостных новостей.

Мальчик смотрел на него, сморщил нос, словно унюхал что-то очень неприятное.

— Как ты меня узнал? — не голос, а звон рвущихся гитарных струн.

— По ботинкам, мистер Чоут, — сказал мальчик, имя которого он не помнил, показывая пальцем на его ступни. — На этой улице никто не носит берцы, тем более армейские. Ну, никто, кроме вас, сэр.

— А-а...

Крэйг поплёлся было дальше, как в голову закралась идея засветить перед мальчишкой тесаком. Так, чтоб припугнуть.

Не успел он обернуться, как мальчик крикнул в спину:

— Хорошего дня, мистер Чоут!

Мальчик залез на велосипед и принялся раскручивать педали до скорости света. Минута, и он уже швырнул газету в чью-то дверь.

Про себя Крэйг подумал, что хорошо, что мальчик уехал. Иначе б он взаправду показал бы ему тесак, и кто знает, чего бы ещё мог с ним сделать. Представил, как одним быстрым движением выкидывает руку из кокона, и лезвие в один миг рассекает голову мальчишки с особым чавкающим звуком, и как лезвие застревает где-то по середине, а на лице мальчика откровенный ужас и боль.

Мозг тоже гниёт, заключил Крэйг, вот и лезут в голову всякие гнилые мысли.

Дойдя до конца улицы, Крэйг выбросил тесак в мусорный контейнер. Развернулся и пошёл домой. Подниматься в холм было сложнее и часто приходилось останавливаться, перевести дух. Прошло не так много времени, но понемногу улица стала оживать: закашляли первые машины, захлопали ставни и двери, у кого-то громко играла музыка.

Крэйг уже жалел об этой прогулке. Ему сильно хотелось вернуться обратно в постель, завернуться поглубже и гнить себе в иглу из одеял и шмоток, лишь бы не видеть дневной свет, который, его раздражал не хуже зуда. Может у него бешенство? Вполне может и быть, согласился Крэйг, подходя к дому. «Я боюсь принять вану, потому что мне кажется, что вода растворит меня и смоет в водосток, и всё вокруг меня раздражает».

Войти в дом помешала собака. Рука, облачённая в перчатку (и это в середине августа), уже лежала на ручке входной двери, когда из-под машины послышался скулёж.

Крэйг не сразу сориентироваться, откуда исходил звук, но когда подошёл ближе к машине, обнаружил, что под его «крайслером» забилась дворняга. Рассмотреть её, как следует, не получилось, но Крэйг определил, что это небольшая собака, габаритами не больше пуделя.

Крэйг вошёл в дом и достал из холодильника коробку молока и контейнер с его отпавшими пальцами. Прихватив миску из кухни, Крэйг вышел наружу, высыпал гениталии из контейнера на асфальт подле борта машины, налил в миску молока и принялся ждать.

Дворняга выползла, хоть и не сразу. Было ясно, что это уличная псина — шерсть сплошь в клочках и засохшей на ней грязи, шрамы на шкуре, оборванные уши, беспородистый вид. Животное лакало и чавкало его пенисом с таким несчастным и забитым видом, что Крэйг забылся и на автопилоте потянулся почесать собаку по голове.

За секунду до того, как пасть собаки сомкнулась на его руке, Крэйг успел осознать свой промах и обматюкать себя до самой Аляски.

— Сука!

Крэйг треснул свободной от капкана рукой по черепушке безмозглой псины. Снова скулёж, на этот раз более сильный и обидный. Дворняга тут же выпустила руку Крэйга из укуса и убежала себе, поджав хвост, вниз по улице и была такова.

Крэйг помчался в дом, не забыв крикнуть дворняге в догонку пару ласковых слов, и матерясь, он ворвался в душевую. В доме, не смотря на почти полностью вставшее солнце, было темно и он щёлкнул выключателем. Отрыл в шкафчике антисептик и бинты. Осмотрел руку — по всей видимости дворняге не помешало бы сходить к стоматологу, на следах от укусов заметны пробелы. Из маленьких пикообразных углублений уже вытекала густая чёрная кровь с гнилостными прожилками. Болело сильно. Посмотрев на антисептик, Крэйг понял, что дело дрянь и он здесь не помощник. Положив антисептик на место и перемотав кисть, Крэйг удалился в спальню.

В кровати он нашёл сон. Снилось, что его руку по локоть засосало в блендер, а он, как идиот, не мог попасть по кнопке, чтобы его выключить. И Когда от руки осталась только красная жижица с плавающими в ней белыми кусочками фаланг, он смог выдернуть блендер из розетки.

В этом сне Крэйг плакал, и в реальной жизни тоже. Только об этом он не узнает.

На утро рука разбухла и пошевелить ею было невозможно — любое содрогание вызывало незамедлительный взрыв фейерверка внутри неё. Пару часов он просто лежал, плюя в потолок и гадая, почему он всё ещё не на том свете.

Он чувствовал себя убитым. Не было сил ровным счётом ни на что. Боль, накатывающая приливами, изводила его до потери сознания. Хорошо, что в комнате не было настенных часов, на которые он мог бы смотреть. Иначе бы он точно пришёл в ужас от того, как быстро пролетает время: вот только был обед, стоило на секунду смежить веки от скрипящей боли, как уже пора ужинать. Только есть совсем не хотелось, да и нечем было — зубов не осталось, последний выпал уже как два дня назад. Да и боль не унималось, страшно было представить, что будет, если кусочек встрянет поперёк глотки: он либо разорвёт её, либо застрянет и будет болеть. В любом случае, глотать будет невыносимо больно.

Крэйг перевернулся на другой бок и обнаружил, что перебинтованная рука легла на него мёртвым грузом.

— Просто замечательно, — сказал. — Теперь я её не чувствую, — он попытался подвигать ею, ничего, левая рука повисла на его туловище петлёй. — Зато болит, болит, болит!!!

Закрыв глаза и представив на месте жгучего узла боли вспененное облако, и лёгкую морскую пенку, он сразу подумал, как эти вещи не похожи на рой жалящих пчёл облепивших его руку, и ещё он подумал, что это бред, заменять боль сладкой ассоциацией приятного — лучше от подобного не становится.

Он снова провалился в сон. Жаль, только что не в беспросыпный.

ГЛАВА 5

Волочить себя было той ещё задачкой, может сложнее, чем долбить бетонную стену толщиной в три с половиной метра геологическим молотком. Крэйгу, по крайней мере, казалось, что он издохнет на пол пути. Однако, стукнувшись почти облысевшей головой — от прежней густой шевелюры остались жалкие островки щетинок — о кухонную тумбочку, на которой стоял телефон, и с усилием взобравшись на неё, он понял, что ещё поживёт.

Набрав номер скорой помощи, из телефонной трубки донеслись гудки. Ждал недолго, всего каких-то четырнадцать гудков — обыкновенное дело, в приёмной так заведено.

— Алло, — женский голос.

— Мэм, мне нужна помощь.

— Слушаю, что у вас?

— Я гнию заживо. У меня ужасная боль по всему телу. Это началось неделю назад. Меня укусила собака, возможно у меня бешенство. С меня всё сыпется. Приезжайте скорее, кажется долго я не протяну. Адрес, э-э... адрес...

На другую стороне раздался смех. Она была там не одна — Крэйг различил как минимум ещё три смешка принадлежавших явно не той женщине, говорившей с ним по телефону.

— Вы мне поможете?

На другой стороне положили трубку. Раздались гудки.

Крэйг остался один, наедине с собой, в темноте, и он по-прежнему гнил. А из телефонной трубки слышались гудки.

6 декабря 2025...