Размышляющий

Пошёл пятый год с тех пор, как Утом стал крутильщиком. Он обжился в своём рабочем закутке и, даже заснув, продолжал видеть технологическую ячейку, поблескивающую перед ним. Случалось, вечером он не выходил из закутка и ночевал возле ячейки, инстинктивно ловя пальцем опускающуюся шелковистую пряжу.

Ячейка состояла из пяти крупных пауков, которые целый день вытягивали прозрачную паутинную нить, а Утом, сидя рядом, скручивал бесконечную шелковинку, тонкую, узорчатую и удивительно прочную. Узор на нитке, сплетённой Утомом, трудно было рассмотреть невооружённым глазом, зато ткань из такого шёлка радовала взгляд благородным матовым оттенком, либо же необычайным искрящимся блеском.

Раз в полгода, когда пауки выдыхались, ячейку заменяли, и тогда у Утома оказывалось несколько дней отпуска. Утом не любил эти дни вынужденного безделья, потому что потом приходилось привыкать к новым паукам, и первое время работа не ладилась. Зато в середине срока пальцы сами делали своё дело, а Утом вспоминал школу, учителей и товарищей, которых судьба разнесла в разные стороны, определила на разную работу. Чаще всего вспоминался Инг. Его поступки всегда были непонятны Утому и вызывали тягостное недоумение. Зато работать с нитью Инг не умел, с трудом осваивал даже стандартные приёмы, не говоря уже о том, чтобы изобрести хоть что-то своё. Тем сильнее был удивлён Утом, когда узнал, что Инг стал размышляющим. Во время прошлого отпуска Утом случайно встретил Инга, и теперь с неожиданным уважением вспоминал странные поступки однокашника. Значит, Инг поступал правильно, ведь недаром же он размышляющий.

Пауки, доставшиеся Утому в прошлый раз, оказались не слишком удачными. Особенно один, которого Утом прозвал Беляшком, всё время прихварывал, его пряжа чем-то почти неощутимым отличалась от паутины соседей, и Утому приходилось немало повозиться, чтобы создать однородную нить. К тому же, из-за Беляшка четверо других пауков – обычные серые середняки, вынуждены были работать на износ.

Но всё же, Утом привык и к этой ячейке и трудился, не глядя на нить, закручивая её в такт плывущим воспоминаниям. Как обычно он вспоминал Инга, с тяжёлым недоумением перебирая то немногое, что знал о нём. Но на этот раз воспоминания мешали работать, дрожь передавалась пальцам, и, в конце концов, нить порвалась. Скрученный кончик исчез в горловине приёмника. Четыре паука одновременно выпустили паутину, Беляшок, как обычно, замешкался. Но Утом уже не обращал внимания на ячейку. Он поднялся, обвёл закуток непонимающим взглядом и вышел на улицу. Пауки продолжали гнать пряжу. Пробегавший по пандусу рабочий муравей быстро спустился вниз и принялся скатывать в комок падающий сверху шёлк.

Закуток Инга был совсем не похож на рабочее помещение крутильщика. Инг обитал в комнате хотя и небольшой, но светлой, с окном. По пандусу непрерывным потоком двигались муравьи, тащившие самые удивительные вещи, из которых они сооружали что-то на краю стола, заваленного кипами листков. На таких листках писал когда-то в школе Утом свои неудачные ответы. А сам Инг, не обращая внимания ни на листки, ни на муравьёв, стоял у окна и глядел на подсвеченные солнцем облака. Обернувшись на звук, он, не узнавая, уставился на вошедшего Утома.

– Это я, Утом, – сказал Утом.

– А! – обрадовался Инг, – Заходи. У тебя что-то приключилось?

– Нет, – сказал Утом. – Я пришёл.

– Да, конечно, – Инг засуетился, смахнул на пол муравьиную постройку, пододвинул к столу табурет. – Ты садись. Садись и рассказывай.

– Я пришёл, – повторил Утом.

– Ну и молодец! – подхватил Инг. – Рассказывай, что у тебя произошло. Работа плохая? Что тебе не нравится?

– Нет, – сказал Утом. – Я хотел узнать, почему всё так? Мы же с тобой учились вместе, а теперь ты делаешь одно дело, я другое. Почему это и зачем?

– Вот оно как!.. – протянул Инг. – Ясно.

Он наклонился к скучающему на краю пандуса гонцу, что-то быстро сказал ему. Гонец неразборчиво повторил послание и, расправив крылья, скользнул в оконный проём.

– Идём, – бросил Инг, и Утом послушно пошёл следом.

Через несколько минут они вошли в закуток Утома, и первое, что увидел там хозяин, была новая технологическая ячейка. Никогда прежде их не ставили так быстро. Старая ячейка ещё сидела на своём месте, но она больше не интересовала Утома. Он шагнул вперёд, чтобы получше рассмотреть новинку. Три паука были серыми, двое чуть побурей и с красными точками на брюшке. Утом поймал пряжу, пропустил её между пальцами. Конечно, у него случались ячейки и лучше, но уже сейчас было видно, что из этих пауков получится на редкость дружная пятёрка. Он испытал одну нить, потом вторую и третью, заставляя ячейку работать в разных режимах. Готовая нить скрывалась в приёмнике.

Инг долго смотрел на согнутую спину бывшего товарища, затем тихо сказал не слышащему Утому:

– Это только кажется, что всё так просто. Ведь всё это из-за того, что ты тоже размышляющий. Не знаю, к добру или к худу.

Инг осторожно протянул руку, поймал пряжу старой ячейки. Четверо голодных пауков едва вытягивали из брюшков невесомые нити, и только один, тот, что посветлее, словно опомнившись, гнал крепкую ровную паутину. Инг попытался скрутить пряжу. Нить выходила плохая, с узелками.

В отверстии пандуса появился рабочий муравей. Он тащил бескрылую кормовую муху. Сунул муху в новую ячейку, на секунду замер и двинулся к Беляшку. Тот угрожающе поднял лапы, задвигал безвредными, лишёнными яда челюстями. Муравей мгновенно вспрыгнул Беляшку на спину. Лапы у паука обвисли, нить оборвалась.

Инг вздохнул, кивнул забывшему обо всём на свете Утому и ушёл, машинально наматывая на мизинец обрывок некрасивой, плохо скрученной нити.