Реализм в искусстве

Не, ну до чего искусство дошло?

Обычно-то я как - позавтракал и на работу, поужинал и на боковую. А тут как-то на днях бессонница одолела: переел на ужин и пришлось перед сном в сортире задержаться. Ну я, чтобы не скучать, перед дверью в сортир зеркальце на стенку приладил как раз, чтобы телевизор в комнате видеть, дверь чуток приоткрыл, сижу, смотрю в щелку. И чтоб вы думали? В телевизоре то же самое, что и сортире – одни сплошные голые задницы. А в перерывах между задницами показали выставку какого-то продвинутого скульптора. Уж не знаю кто и куда его двинул, но лучше б задницы показывали…

На следующий день на работе целый день маялся. Думал всё, как искусство из задницы вытащить. Так задумался, что из рук всё валится: напарнику кувалду на ногу уронил. Не, против задниц я в общем-то ничего против не имею, но ведь должно же быть и что-то ещё! Ну не знаю, уши, например, но должно же! Короче, дошло до того, что после ужина спать не лег, всё думаю, как мне искусство выше пояса поднимать. Жена подивилась, спросила, не заболел ли, и давай тесто месить. Смотрел я на тесто, смотрел и тут меня осенило. Подошёл к жене и говорю:

- Расслабься жена, тут у нас дело серьёзное намечается…

Жена вся зарделась, прям места себе не находит.

- Дорогой, да я завсегда… - а сама и так, и этак, как юла крутится.

Ну я её физиономией в тесто хрясь.

Надо, наверное, было ей заранее всё объяснить. Не поняла она меня. Выныривает из теста и меня самого туда хрясь. Ещё и скалкой прикатала. Потом от стола отодрала и кастрюлю с остатками теста мне на уши надела. Я ей ору, про упадок искусства втолковать пытаюсь, а она и слушать не хочет, знай себе, кастрюлю на меня поглубже натягивает.

Минут через десять жена утомилась, отдохнуть присела. Я кастрюлю кое-как с головы стянул, от теста отплевался и говорю:

- Ты, жена, не горячись. Погоди тесто зазря переводить. Вот лучше послушай, - и рассказал ей всё, что думал: про искусство, про задницы, и вообще про мировую политику.

Жена слушала, слушала, да и спрашивает:

- Ты что, старый козел, порнухи что ли насмотрелся? – а сама уж снова за скалку берётся.

Ну я ей:

- Брось, - говорю, - жена скалку. Мне порнуха ни к чему, пока ты рядом со мной. Решил я наше искусство поднимать на недосягаемую высоту. Вот только рисовать я не умею. И со скульптурой есть кое-какие проблемы: в детстве слепил из пластилина портрет сестрёнки, так археологи потом месяц допытывались, где я такого динозавра видел… А тут увидел, как твой кулак в тесте отпечатался, и пришла мне идея: отпечатаю в тесте твой незабвенный лик, а потом залью чем-нибудь и получится готовая скульптура. Остальные твои прелести пока погодём лепить, на них никакого теста не напасёшься…

Жена ещё малёк покипела, но, вижу, соображает, доходит до неё. Она ведь против искусства тоже ничего не имеет. В прошлый выходной таких затейливых пельмешек накрутила, что я полчаса думал есть их или не есть, или может в морозилке музей народного творчества устроить.

Ну в общем сговорились мы с ней. Тесто обратно в кучу собрали, жена физиономию маслом намазала, мукой припорошила, серьёзный вид приняла и в тесто бух! Я её прикатал маленько, чтобы все красоты запечатлелись, из теста вынул, а само тесто в духовку засунул. Пока жена от масла да муки отмывалась, и отпечаток поспел.

Вытащил я его из духовки, уголок отщипнул, попробовал. В самую пору дошёл, заливать можно. Туда, сюда, а заливать-то и нечем! Глины нет, стройка по соседству уж месяц в простое, сбегал в больницу за гипсом – не дали. Тут глядь, а у жены на плите холодец варится. Ну я его недолго думая в отпечаток плеснул – и в холодильник. Через час вынул жёнину физиономию из хлебной формы на поднос и не нарадуюсь. Как живая вышла, только зажмуренная и трясётся, если качнуть.

На следующий день спозаранку, только музей открылся, я туда шмыг! Смел в уголок в каком-то стеклянном шкафу золотые побрякушки и жену разложил во всей красе. Прикрыл шкаф, чтобы незаметно было, а сам в сторонке пристроился посмотреть, как народ на высокое искусство любоваться будет.

Вскорости и народ подвалил. Всё интеллигенция больше: в очках, небритые, и всё в сторону буфета поглядывают. На жену мою сразу глаз положили. Соображают! Сомневаются, правда, что, мол, в шкафу для золота студень делает? Но виду не подают, только так осторожно принюхиваются. Я до обеда просидел, всё в блокнотик их умные слова записывал. На обед нас всех выгнали из музея, и я пошёл докладываться жене, как проникает наше искусство в общественность не по дням, а по часам.

После обеда возвращаюсь, чтобы продолжить наблюдения за проникновением искусства в массы, а там – ба!!! – искусства-то и нет! Поначалу думал растаял студень, ан нет. Шкаф стеклянный чистый, а посередине полки одиноко лежит хрящик, который я ещё раньше в холодце приметил. Видать через мясорубку проскочил, когда жена студень готовила. А на хрящике следы зубов. Я свою вставную челюсть вынул, к отпечаткам приложил – человечьи зубы-то!

И понял я, нельзя в искусстве с реализмом перебарщивать. Сожрут!