Реаниматолог Рода. Том 1

Пи-и-и-и-и-и…

Ненавижу этот звук.
Монотонный писк кардиомонитора — саундтрек моего личного ада. Пока он ритмично отбивает удары, ты бог. Ты держишь смерть за горло. Но стоит ритму сорваться в эту бесконечную прямую линию… и ты снова просто уставший мужик в окровавленном халате.

— Адреналин! Куб, внутрисердечно! Живо!

Мой голос звучал глухо, будто из-под воды. Руки работали на автомате. Скальпель, расширитель, прямой массаж. Перчатки скользили по теплой, влажной плоти.
Сердце пациента под моими пальцами было дряблым мешком. Оно не хотело биться. Оно устало.
Как и я.

— Виктор Павлович, зрачки! — визгнула медсестра.

Я не смотрел на зрачки. Я знал, что там. Расширенные черные дыры. Тьма.
В груди вдруг стало тесно. Будто кто-то невидимый засунул руку мне под ребра и сжал мое сердце.
Резкая, вспарывающая боль.
В глазах потемнело. Ноги стали ватными. Я пошатнулся, наваливаясь на операционный стол.

Инфаркт? Серьезно? В сорок пять? Сапожник без сапог…

Последнее, что я почувствовал — запах озона, горелой плоти и дешевого кофе, который я пил пять часов назад.
А потом свет выключили.

— …слышь, Грыз, да он готов. Жмурик.

Голос был мерзким. Скрипучим, прокуренным. Он царапал слух, как наждачка.
Я попытался вдохнуть.
Ошибка.
Легкие обожгло огнем. Правый бок отозвался такой острой болью, что я едва не потерял сознание снова.
Сломаны ребра. Седьмое, восьмое. Возможно, пневмоторакс.
Мысль была четкой, холодной. Профессиональной. Мозг включился раньше тела.

— Сапоги снимай, дура, — продолжал скрипучий голос. — Кожа натуральная, аристократская. Загоним барыге на Рынке, неделю гулять будем.

Меня дернули за ногу. Рывок отдался вспышкой боли в позвоночнике.
Я разлепил глаза.
Где стерильный кафель операционной? Где бестеневые лампы?
Надо мной висело низкое, свинцовое небо. Дождь, мелкий и ледяной, сыпал в лицо, смешиваясь с грязью. Воняло помойкой, мокрой псиной и перегаром.

Я лежал в луже. Жижа затекала за шиворот.
Попытался пошевелить рукой. Пальцы дрожали. Я поднес ладонь к лицу.
Чужая.
Тонкая, грязная, с обкусанными ногтями. На запястье — синяки. Это рука подростка, а не хирурга с двадцатилетним стажем.

Какого хрена?

— Опа! — над моим лицом нависла рожа. Именно рожа, лицом это назвать было сложно. Гнилые зубы, шрам через всю щеку, бельмо на глазу. — Грыз, гляди! Клиент очухался!

Второй, тот самый Грыз, шагнул в поле зрения. Здоровяк в кожаной куртке с нашивками в виде черепов. В руке — кастет.
— Живучий, сучонок, — сплюнул он. Харчок упал в сантиметре от моего лица. — Ну ниче. Ща долечим.

Он замахнулся.
В любой другой ситуации я бы сгруппировался. Или ударил первым. В молодости, до меда, я неплохо боксировал.
Но это тело было тряпкой. Слабое, истощенное, избитое. Мышцы не слушались. Я был куском мяса на разделочной доске.

И тут мир моргнул.

Словно кто-то наложил на реальность фильтр дополненной реальности.
Серые тона трущоб расцвели неоновыми линиями.
Я посмотрел на Грыза. И увидел не грязную куртку, а схему.
Красные нити артерий. Синие вены. Желтые узлы нервов. Пульсирующий мешок сердца.
Я видел, как сокращаются его мышцы, готовясь к удару. Я видел застарелый перелом ключицы. Я видел черные пятна в легких — туберкулез или рак, плевать.

Диагностика… — прошелестело в голове. Не голос. Знание.

Взгляд скользнул выше. Шея. Сонная артерия.
Там, в развилке сосудов, пульсировала темная точка.
Тромб.
Жирный, рыхлый сгусток крови. Он держался на честном слове. Одно резкое движение, скачок давления — и он полетит прямо в мозг.
Ишемический инсульт. Мгновенная смерть или овощ.

Грыз зарычал, опуская руку с кастетом.
У меня была доля секунды.
Сил на удар не было. Маны (откуда я знаю это слово?) — тоже. Внутри было пусто, как в выгоревшем трансформаторе.
Но мне не нужна была сила. Мне нужна была точность.

Пальцы правой руки нащупали в грязи камень. Обычный щебень, острый, холодный.
Я не стал замахиваться. Я просто щелкнул пальцами.
Движение, отработанное годами практики. Так я сбивал ампулы.
Камень полетел.
Не в глаз. Не в висок.
Он ударил Грыза в шею. Чуть ниже уха.
Слабо. Обидно. Как комариный укус.

— Ты че, падла?! — взревел Грыз.
Лицо его налилось кровью. Давление скакнуло.
Есть.
Я увидел это. Тромб, потревоженный ударом и скачком давления, оторвался.
Черная точка рванула вверх по красной реке артерии.
Три. Два. Один.

Грыз замер.
Кастет выпал из разжавшихся пальцев и шлепнулся в грязь.
Здоровяк схватился за горло. Из его рта вырвался сиплый, булькающий звук. Глаза полезли из орбит, наливаясь кровью.
Его повело. Ноги подогнулись, и туша рухнула лицом вниз, прямо в ту же лужу, где лежал я.
Брызги грязной воды ударили мне в лицо.

В моей голове, на периферии зрения, вспыхнула и погасла надпись:
[Летальный исход. Причина: Обширный ишемический инсульт ствола головного мозга.]

Второй мародер, тощий и крысоподобный, застыл. Он смотрел то на дергающееся в конвульсиях тело подельника, то на меня.
— Ты… ты че сделал? — его голос дрогнул, сорвавшись на визг. — Ты ж пустой! У тебя ж Дар выгорел!

Я попытался усмехнуться. Губы треснули, во рту появился соленый вкус крови.
— У него… — я закашлялся, выплевывая розовую пену. — У него было слабое сердце.
Я перевел взгляд на Крысу. Сетка "Истинного Зрения" снова развернулась, сканируя его тщедушное тельце.
Печень. Увеличена в два раза. Цирроз. Желтые пятна жирового гепатоза.
— А у тебя печень ни к черту, — прохрипел я. — Бегать вредно. Откажет.

Крыса взвизгнул. Ужас в его глазах был первобытным. Он не понимал, что произошло, но инстинкт орал ему: "БЕГИ!".
И он побежал. Бросил своего дружка, бросил добычу, скользя по грязи, растворяясь в темноте переулка.

Я остался один.
Дождь усилился. Холод пробирал до костей, но мне было плевать. Адреналин отступал, и на его место приходила свинцовая тяжесть.
Я жив. Я в другом мире. Я в теле какого-то доходяги.
И у меня есть Дар.
Странный. Жуткий. Медицинский.

Я посмотрел на свою руку. Грязь, кровь, чужая кожа.
— Ну здравствуй, коллега, — прошептал я в темноту. — Смена начинается.

Мир качнулся и погас. На этот раз — просто сон.

Холод.
Не тот, что щиплет щеки на катке в Парке Горького. А вязкий, трупный холод, который просачивается сквозь мокрую одежду, вгрызается в кожу и начинает медленно отключать органы один за другим.
Я открыл глаза.
Первая мысль: «Я в морге. Холодильная камера номер четыре».
Вторая мысль: «В моргах не идет дождь».

Я лежал в той же луже. Вода вокруг меня окрасилась в бурый цвет. Смесь грязи и крови Грыза. Сам Грыз валялся рядом — грузная, остывающая туша. Лицо синее, глаза остекленели и смотрели в низкое небо с немым укором.
«Инсульт ствола. Мгновенная остановка дыхания и сердцебиения. Чистая работа», — машинально отметил мой внутренний диагност.

Я попытался сесть.
Ошибка.
Правый бок взорвался болью. Словно туда загнали раскаленный штырь и провернули. Я зашипел сквозь зубы, хватая ртом ледяной воздух.
Сломанные ребра. Плевра, скорее всего, цела, иначе я бы уже харкал кровью и задыхался. Но любое резкое движение — и костный отломок превратит легкое в дуршлаг.
— Спокойно, Витя, — прохрипел я сам себе. Голос был чужим, ломким. — Триангуляция положения. Встаем через левый бок.

Перекатился. Встал на четвереньки. Голова кружилась, к горлу подкатила тошнота — привет, сотрясение.
Я посмотрел на труп.
Брезгливость? Нет. Это роскошь для живых и сытых. Сейчас я был выживающим куском биологии.
Грыз хотел меня убить. Он проиграл. Теперь его ресурсы — мои ресурсы. Закон джунглей, закон операционной: органы донора спасают реципиента.

Я подполз к телу.
Первым делом — кастет. Он лежал в грязи, тускло поблескивая. Тяжелый, грубая сталь, на костяшках — шипы. Примитивно, но эффективно. Я сжал его в своей детской ладони. Великоват, но если намотать тряпку — сойдет.
Теперь карманы.
Куртка Грыза воняла потом и дешевым табаком. Внутренний карман. Пачка сигарет (мятая, в мусор), зажигалка (берем), складной нож с обломанным кончиком (берем).
И, наконец, джекпот.
Тощий кошелек из кожзама. Внутри — смятые купюры и горсть монет.
Я не знал номинала, но бумага была качественной, с водяными знаками. Имперские рубли. На хлеб и бинты хватит.

Внезапно голову прострелило.
Не болью от удара. Это было другое. Словно в мозг воткнули флешку и начали распаковку архива на максимальной скорости.
Картинки замелькали перед глазами, перекрывая реальность.

...Высокий мужчина в мундире с золотыми эполетами смеется, подбрасывая меня в воздух. Отец...
...Пожар. Крики. Запах горелого мяса. Герб с черным коршуном на знаменах врагов...
...Унижение. "Ты пустой, Виктор! Ты позор рода! Твой источник сух!"...
...Голод. Холодный особняк с выбитыми окнами. Старый Кузьмич, делящий последнюю картофелину пополам...

Я схватился за виски, сдерживая стон.
Виктор Кордо. Семнадцать лет. Последний наследник графского рода Кордо, известного своими целителями. Род уничтожен три года назад кланом Стервятников. Официальная версия — "несчастный случай при магическом эксперименте". Реальность — рейдерский захват.
Меня оставили в живых только потому, что я был "калекой". Магический ноль. Посмешище. Живое напоминание о том, что бывает с теми, кто идет против сильных.

— Ну что ж, Виктор, — я сплюнул вязкую слюну. — Приятно познакомиться. Я — Виктор Павлович, заведующий реанимацией. И мы с тобой теперь в одной лодке. Точнее, в одном тонущем корыте.

Я поднялся на ноги. Мир качнулся, но устоял.
Память услужливо подсветила маршрут. "Домой".
Звучало как издевательство.

Путь занял вечность.
Я шел по лабиринту трущоб, прижимая локоть к правому боку, чтобы зафиксировать ребра.
Этот мир был странным гибридом.
Слева — покосившаяся деревянная халупа, словно из деревни девятнадцатого века. Справа — бетонная коробка, увешанная неоновыми вывесками на кириллице: "ЗЕЛЬЯ 24/7", "ЛОМБАРД АРТЕФАКТОВ", "ШАУРМА ИЗ ВИВЕРНЫ".
Над головой, разрезая свинцовые тучи, пролетел грави-лет. Или вимана? Беззвучная черная капля с мигалками.
Магия и технологии. Сплав, от которого у любого физика случился бы инсульт. Но для меня, врача, это был просто новый набор инструментов.

Люди шарахались от меня. Еще бы. Окровавленный подросток в рваном аристократическом камзоле, сжимающий в руке кастет, и с взглядом, которым можно резать стекло.
Я видел их насквозь. Буквально.
Мое "Истинное Зрение" работало в пассивном режиме, подсвечивая проблемы прохожих.
Вон тот старик — артрит третьей степени, суставы светятся красным.
Девка у фонаря — сифилис в начальной стадии, характерная сыпь на ауре.
Парень, торгующий пирожками — глисты.
Господи, куда я попал? Это не город, это чашка Петри.

Наконец, трущобы кончились. Начался "Старый Сектор". Район бывшей аристократии, ныне превратившийся в руины.
Я остановился у высоких кованых ворот.
Герб на створках был сбит, осталась только змея, обвивающая чашу. Символ медицины. Мой символ.
За воротами виднелся особняк.
Когда-то он был величественным. Колонны, лепнина, три этажа. Сейчас правое крыло обрушилось, крыша зияла дырами, окна заколочены досками. Сад превратился в бурелом.
— Home, sweet home, — пробормотал я.

Калитка скрипнула, пропуская меня внутрь.
Я доковылял до парадной двери. Массивная, дубовая, со следами гари.
Постучал. Кастетом.
Тишина.
Постучал еще раз, настойчивее.
За дверью послышались шаркающие шаги. Лязгнул засов.
Дверь приоткрылась на цепочку. В щели показалось лицо старика. Седые космы, глубокие морщины, глаза, затянутые катарактой усталости.
Кузьмич. Камердинер, повар, охранник и нянька в одном лице. Единственный, кто не предал.

Он уставился на меня, моргая подслеповатыми глазами.
— Барин? — голос его дрогнул. — Виктор?
— Открывай, Кузьмич, — сказал я. — Я забыл ключи. И, кажется, забыл умереть.

Цепочка звякнула. Дверь распахнулась.
Старик шагнул ко мне, протягивая руки, словно хотел ощупать, настоящий ли я.
— Живой... — прошептал он. — А мне сказали... Грыз хвастался, что порешит вас сегодня... Я уж лопату приготовил...
— Лопату отложи. Приготовь кипяток, бинты и спирт. Много спирта.

Я шагнул через порог, попадая в холл.
Запах сырости, пыли и... лекарств. Дешевых, травяных настоек.
Я посмотрел на Кузьмича. Теперь, вблизи, при свете тусклой лампочки, мое зрение сфокусировалось на нем.
И я замер.

Старик светился.
Но не здоровьем.
В районе его желудка пульсировал черный, безобразный сгусток. Он пророс щупальцами в соседние ткани, высасывая жизнь.
Онкология. Четвертая стадия. Метастазы в печени и легких.
По местным меркам он был трупом. Целители Гильдии за такое даже не берутся, а если и берутся, то за цену, равную стоимости этого особняка.

Кузьмич перехватил мой взгляд. Он сгорбился, прижимая руку к животу.
— Болит, барин? — спросил он, кивая на мой бок. — Сейчас... сейчас я травок заварю. Подорожник есть, заговоренный...
Он едва стоял на ногах. Он умирал, испытывая адскую боль каждую секунду, но думал о моих ребрах.

Я положил руку ему на плечо. Тяжелую, грязную руку с кастетом.
— Травки не помогут, Кузьмич, — тихо сказал я.
— Да я знаю, — он виновато улыбнулся. — Мое-то дело стариковское. Поскриплю еще...
— Нет, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Ты не понял. Травки не помогут мне. А тебе...

Я усмехнулся. Жестко. Предвкушающе.
Это был вызов. Смерть бросила мне перчатку прямо на пороге моего дома.
— Готовь операционную, старик. Точнее, кухонный стол. Сегодня у нас будет долгая ночь.

Кухня напоминала прозекторскую в районном морге после бомбежки.
Я провел пальцем по столешнице из мореного дуба. На подушечке остался жирный слой копоти и пыли.
— Спирт есть? — спросил я, не оборачиваясь.
— Самогон есть, барин. Первач, на кедровых орешках, — прошамкал Кузьмич. Он стоял, опираясь на дверной косяк, и его лицо было цвета старой газеты. — Только... мало его.
— Неси все. И ножи. Самые острые, что найдешь. Иголки швейные. Нитки шелковые. Кипяток.

Я огляделся.
Кафель отбит, в углу плесень рисует абстрактные картины, из крана капает ржавая вода.
«Стерильность? Забудь. Асептика? Не слышали. Шанс сепсиса — 90%. Шанс, что старик умрет прямо на столе от болевого шока — 99%».
Но у меня не было выбора. Опухоль в его желудке пульсировала, как бомба с таймером. Ей было плевать на мои условия труда.

Кузьмич загремел посудой, доставая мутную бутыль.
Я прислушался к себе.
Мана.
В памяти Виктора-младшего это ощущалось как теплый поток в груди. Сейчас там было сухо, как в пустыне Гоби. Единица, может, полторы. Этого хватит, чтобы прижечь капилляр. Или зажечь сигарету.
На полноценную магическую анестезию не хватит. Придется резать по живому, под самогоном. Средневековье, мать его.

Внезапно входная дверь содрогнулась.
БАМ!
Удар был такой силы, что с потолка посыпалась штукатурка, упав прямо в кастрюлю с водой.
— ОТКРЫВАЙ, ПАДАЛЬ! — голос снаружи был усилен магией. Он вибрировал в стеклах, отдаваясь звоном в моих сломанных ребрах.

Кузьмич выронил бутыль. Стекло звякнуло, но не разбилось — повезло. Старик побелел еще сильнее.
— Это они... — прошептал он одними губами. — Банк. "Золотой Грифон". Срок сегодня вышел...

Я подобрал бутыль. Откупорил, сделал глоток. Горло обожгло сивухой, но тепло немного разогнало озноб.
— Сиди здесь, — бросил я старику. — И воду поставь кипятиться. Гости долго не задержатся.

Я вышел в холл.
Дверь сотряс новый удар. Дубовые доски трещали. Засов, державшийся на честном слове, уже начал выгибаться.
Я подошел и рывком отодвинул засов.
Дверь распахнулась, едва не ударив меня по лицу.

На пороге стоял человек-факел.
Ну, почти.
Дорогой костюм-тройка, поверх — плащ из огнеупорной кожи. На пальцах — перстни-накопители, светящиеся рубиновым светом. Вокруг него дрожал воздух, искажаясь от жара.
Маг Огня. Ранг — минимум "Подмастерье".
За его спиной маячили два амбала-пристава с дубинками.

Коллектор шагнул внутрь, не вытирая ног. Его лакированные туфли хрустнули по битому стеклу.
Он окинул меня взглядом, полным брезгливого превосходства. Как смотрят на таракана, которого забыли раздавить.
— Виктор Кордо, — процедил он. — Живой. Какое разочарование. Я надеялся, что мы просто опишем имущество покойного.

Я молчал.
Мое "Истинное Зрение" уже разбирало его на запчасти.
Сергей Волков. 38 лет.
Аура — агрессивно-оранжевая. Структура каналов жесткая, пережженная.
Но самое интересное было внутри.
Печень.
Она светилась грязно-желтым. Жировой гепатоз, переходящий в фиброз. Классическая картина алкоголика, который глушит дешевые зелья маны, чтобы поддерживать тонус. Плюс гипертония. Сосуды в глазах полопались не от гнева, а от давления 180 на 100.

— Ты оглох, щенок? — Волков щелкнул пальцами. На кончике его указательного пальца вспыхнул огонек. — Проценты накапали. Твой папаша заложил этот сарай под 20% годовых. Срок вышел в полночь. Плати. Или выметайся.

Он шагнул ко мне, вдавливая меня своей аурой. Жар от него шел реальный. Моя кожа, и так воспаленная, отозвалась зудом.
— Денег нет, — спокойно сказал я. Голос был тихим, но твердым.
Волков рассмеялся.
— Кто бы сомневался! Тогда пошел вон. Парни, — он кивнул амбалам, — выкиньте мусор. А старика... старика можете пустить на удобрения.

Амбалы двинулись вперед.
Я не шелохнулся.
— Если вы меня тронете, — произнес я, глядя прямо в переносицу Волкову, — вы нарушите Имперский Кодекс о Неприкосновенности Наследника, пока не подписан акт отчуждения. Вы же не хотите лишиться лицензии из-за процедурной ошибки?

Волков замер. Жест рукой остановил громил.
— Ты смотри, — он ухмыльнулся, обнажая желтые от табака зубы. — Щенок выучил законы? Ладно. Хочешь по закону?
Он сунул руку во внутренний карман и вытащил свернутый пергамент.
— Долговая расписка. Подписывай передачу прав собственности. И вали на все четыре стороны. У тебя минута. Потом я сожгу этот дом вместе с тобой, и спишу на "самовозгорание проводки".

Он ткнул пергаментом мне в грудь.
Я взял лист.
Сумма была астрономической. Пятьсот тысяч имперских рублей. Стоимость хорошего боевого голема или небольшого завода.
— Мне нужна отсрочка, — сказал я.
— Отсрочка? — Волков расхохотался. — Ты — ноль, Кордо! Ты — пустое место! Чем ты будешь платить? Почкой? Так она у тебя гнилая!

— Три дня, — я поднял глаза. — Я заплачу проценты за просрочку. Двойные.
— Чем?! — взревел он. Пламя на его пальце разгорелось ярче, опалив мне брови.
— Кровью, — я вытащил из кармана складной нож Грыза.
Волков прищурился.
— Кровью? Хм... Кровь аристократа, даже такого бракованного, ценится в ритуалах. Ладно. Три дня. Но если не принесешь пятьдесят тысяч в пятницу... я лично выпотрошу тебя и твоего старика.

Он протянул мне другую бумагу. "Дополнительное соглашение". Кабала чистой воды.
Я полоснул ножом по большому пальцу. Кровь выступила темной каплей.
Прижал палец к пергаменту. Магия договора вспыхнула алым, скрепляя сделку.
— Вот и умница, — Волков вырвал лист у меня из рук. — Наслаждайся последними днями, бомж.

Он развернулся, чтобы уйти.
— Волков, — окликнул я его.
Он остановился, лениво повернув голову.
— Чего тебе?
Я сделал шаг к нему. Вплотную. Нарушая личное пространство. Амбалы дернулись, но не успели.
Я наклонился к его уху. От него пахло дорогим парфюмом, перегаром и... страхом. Глубоко спрятанным страхом смерти.

— У тебя правый бок тянет по утрам? — прошептал я. — И горечь во рту? И кожа чешется, особенно по ночам?
Волков застыл. Его зрачки сузились.
— Ты... откуда...
— Твоя печень, — я говорил тихо, как врач сообщает диагноз в палате смертников. — Она не просто больна. Она распадается. Дешевые мана-зелья, да? "Синий Туман"? Или "Драконья Желчь"? Ты сжег фильтры, Волков. Тебе осталось месяца два. Максимум три. Потом — асцит, кровотечение из вен пищевода и мучительная смерть в собственной блевотине.

Он побледнел. Огонь на его пальце погас.
— Ты врешь... — просипел он. Но в его глазах я видел: он знает. Он был у целителей, и они сказали ему то же самое, только за большие деньги.
— Я вижу твою анатомию, Сергей, — я улыбнулся, и, наверное, эта улыбка с окровавленными зубами выглядела жутко. — Я вижу каждый рубец на твоей печени. Гильдия тебе не поможет, им плевать. А я...
Я сделал паузу.
— Я могу это исправить.

Волков отшатнулся, как от прокаженного.
— Ты? Ты — бездарь!
— Я — Кордо, — отрезал я. — Приходи через три дня за деньгами. И если захочешь жить... приходи один. Без собак.

Я отступил и захлопнул дверь прямо перед его носом.
Задвинул засов.
Ноги подкосились. Я сполз по стене на пол, чувствуя, как сердце колотится о сломанные ребра.
Блеф. Чистой воды блеф. Я не могу вылечить цирроз на такой стадии. Пока не могу.
Но я купил время.

Из кухни выглянул Кузьмич. Он трясся.

— Ушли? Барин, вы... вы что ему сказали? Он же зверь!

Я поднялся, опираясь о стену.

— Я сказал ему правду, Кузьмич. Самую страшную правду на свете.

Я посмотрел на свои дрожащие руки.

— Вода закипела?

— Да...

— Тогда ложись на стол. Мы начинаем.

Понравилось? Подписывайтесь и добавляйте в библиотеку! Это ускоряет выход проды!