Рецепт

Мотоцикл остановился, немного не доехав до вершины холма. Лексей с трудом выбрался из коляски и принялся растирать затёкшие ноги. Дэн и Маша, не обращая на него внимания, раскрыли рюкзаки и деловито раскладывали содержимое на высохшей траве под полумёртвым деревом с уродливо перекрученными ветвями.

Лексей вытащил из коляски сумку, которую Дэн выдал ему перед выездом.В сумке оказались сапёрная лопатка, устрашающих размеров мачете, пояс с креплениями для инструментов, авоська, перчатки и камуфляжная синтетическая накидка.

— А камуфляж-то зачем? — поинтересовался Лексей.

— Так у неё ж глазки, — ответил Дэн.

Лексей не понял, серьёзно Дэн говорит или шутит, поэтому молча подпоясался, надел перчатки, привесил к поясу инструменты и накинул камуфляж. Дэн и Маша, не дожидаясь его, уже поднимались к вершине холма. Двинувшись за ними, Лексей услышал, как Маша вполголоса сказала:

— Не понимаю, на кой хрен ты его взял.

— Да ладно тебе, мы же с Ромкой в одном гараже работали.

— Ромке это уже никак не поможет.

— А Саньке, может, и поможет. Ты подумай, каково Лексею — сына потерял, теперь может внук ещё…

Если бы не Санька, ноги Лексея не было бы на этом холме. Та же пакость, от которой помер Ромка, поздний и любимый единственный сын, теперь открылась у внука. Говорили, что в Воронеже могут помочь Саньке, только воронежские доктора дерут сумасшедшие деньги, да и на дорогу от Тамбова придётся потратиться. Лексей прикинул, что даже если горбатиться в две смены без выходных, шансов столько накопить у него просто нет. А вот за клубни институтские хмыри отваливали солидные бабки. Поэтому Лексей и упросил приятелей Ромки взять его на картошку.

— Вот она, — сказал Дэн.

Внизу до горизонта расстилалось гигантское картофельное поле, рассечённое на неровные прямоугольники заброшенными дорогами и чахлыми лесополосами. От подножия холма тянулись ярко-зелёные гребни. Поначалу гребни шли прямо, но, отойдя от края поля, они начинали изгибаться и переплетаться, образуя странный извилистый узор.

— А ведь когда-то мы её ели, — негромко произнёс Лексей.

Маша недоверчиво хмыкнула, а Дэн хохотнул:

— Скорее уж она тебя сожрёт! Так, ладно, — голос Дэна стал серьёзным. — Тут она ещё ничего не чует, можем нормально говорить. Внизу — ни слова! Стоим у края, минимум два метра, чтобы не дотянулась. Один на стрёме, двое идут. Тот, кто копает, кладёт клубни в авоську, второй страхует и подрезает. Потом меняемся. Мы с Машкой двинем первыми, ты посмотришь. Потом пойдёшь подрезать, и на третий раз будешь копать. Что накопаешь — твоё. Работаем спокойно, без нервов, чтобы её не тревожить. Всё ясно?

— А что подрезать-то?

— Увидишь. Главное — не режь белые. Белые у неё вроде нервов.

— Вроде аксонов, — поправила Маша, — или дендритов. У неё, типа, клубни — как ядра нейронов, а вместо дендритов и аксонов между ними столоны…

— Что-что между ними? — не понял Лексей.

— Побеги. Машка просто до хрена умная, читала всякое. Так, ладно, ничего не забыли?

— Мантра, — сказала Маша.

— Фу, блин, реально. Хороши бы мы были!.. Так, Лексей, слушай внимательно. Когда она к тебе потянется, ты не очкуй. Нужно просто на мантру переключиться, и тогда она тебя не тронет.

— Что значит — потянется? И что за мантра такая?

— Когда потянется, ты почувствуешь, не пропустишь. А насчёт мантры — это тебе самому нужно придумать. Нужно что-то такое, спокойное, что ли, тихое…

— Устойчивое хорошее воспоминание или фантазия, — уточнила Маша. — Лучше воспоминание, чтобы можно было в детали погрузиться.

— Но ничего слишком крутого. Лишний раз волноваться не надо. Я вот обычно вспоминаю, как первый раз карбюратор перебирал у батиной семёрки. А Машка повторяет таблицу этих, как их, превосходных…

— Производных, — поправила Маша.

— Точно, производных. Есть у тебя что-нибудь такое?

Лексей задумался. Может, день, когда Ромка родился? Сердце сразу кольнуло тоской по сыну — нет, такое не подойдёт, слишком волнительное. Или вот как он смастерил во дворе качели для Саньки… Нет, тоже не то, Санька-то хворает.

— Придумал. Буду вспоминать, как моя бабушка пирог пекла. У неё был свой, фирменный рецепт, она его на каждый праздник готовила. Соседки тоже пироги пекли, но у бабушки…

— Ладно, ладно, — оборвал его Дэн. — Придумал, и хорошо. Всё, погнали!

Они зашагали вниз по холму к огромному полю. Бедные дети, думал Лексей, хотя какие они дети, Дэн вот выше его на голову. Всё равно дети, как Ромка. Родились уже после дня Х, то есть Дня, Когда Херакнуло. Жизни нормальной и не видали. Живут в руинах, латают и клепают разваливающееся старьё, копают мутировавшую картошку для институтских умников. Даже не знают, что когда-то картошку просто ели на обед. Это не жизнь, а бессмысленная пустая холодная безнадёжная жалкая суета…

Лексей ощутил, как волной нахлынула тоска. Голова потяжелела, ноги начали заплетаться, вокруг словно стемнело. Лексей остановился, чтобы передохнуть и присесть на склон, но тут Дэн со всей силы дал ему в плечо. Лексей недоумённо уставился на Дэна. Тот беззвучно шевелил губами. Мантра, вспомнил Лексей, надо повторять мантру. Что там было? Точно, бабушкин пирог.

С утра бабушка ставила опару. Обязательно на живых дрожжах, такие мокрые липкие брикеты. Одна соседка замешивала тесто на быстрых сухих дрожжах, вторая вообще брала нано-цзяо, но бабушка всё делала по старинке. В тёплом молоке разбалтывала дрожжи, немного муки и сахара, а потом накрывала миску полотенцем и ставила в тепло, рядом с плитой…

Тоска отступила, мир посветлел. Тоска и слабость — это была картошка, понял Лексей. Вот что значит — потянулась. А мантра-то и правда работает!

Не доходя пару метров до края поля, Дэн и Маша остановились. Дэн жестами показал Лексею, чтобы тот оставался на месте и внимательно смотрел. Маша медленно пошла между гребнями, Дэн последовал за ней. Отдалившись метров на двадцать, они остановились. Маша села на корточки и принялась осторожно ковырять землю сапёрной лопаткой, Дэн встал рядом с мачете в руке. Издали Лексею было плохо видно, что там происходит, но ему показалось, что в земле что-то шевелилось. В самом деле, какие-то тонкие желтоватые верёвки извивались у ног Дэна и Маши. Одна из них потянулась вверх, к машиной сапёрке, но Дэн коротко взмахнул мачете, и верёвка упала на землю, на холодный мёртвый горький пустой иссохший грунт…

Надо читать мантру, сообразил Лексей. На чём мы там остановились? Да, бабушка ставила опару, и дома нельзя было шуметь, чтобы нежная лёгкая опара не опадала. Поэтому летом бабушка выгоняла Лексея во двор, а зимой совала ему книжку, чаще всего “Конька-горбунка” с чудесными картинками. Больше всего Лексей любил разглядывать рыбу-кита, у которой на спине был целый город — и мельница, и церковь, и поля с огородами, и колодец…

Дэн похлопал задумавшегося Лексея по плечу. Оказывается, они с Машей уже вернулись. В авоське у Маши слабо пульсировали грязные бурые клубни, некоторые — с яркими, словно светящимися голубыми глазками.

Дэн зашагал вдоль края поля, Лексей и Маша последовали за ним. Удалившись от первого места метров на сто, Дэн свернул и пошёл между гребнями. Маша подтолкнула Лексея, и тот двинулся следом за Дэном.

Почва под ногами была мягкая, жирная, как будто бы пульсирующая под ногами. Между стеблями картофеля в земле виднелись тонкие желтоватые побеги. Лексей с отвращением заметил, что побеги слегка подёргиваются.

Они отошли от края поля метров на двадцать и остановились. Лексей понял, что именно там гребни начинали изгибаться и переплетаться. Дэн щёлкнул пальцами, привлекая внимание Лексея, и похлопал ладонью по мачете. Точно, сообразил Лексей, сейчас ему надо будет подрезать, вот эти самые пакостные жёлтые побеги… Столоны, вспомнил слово Лексей. Подрезать, стало быть, столоны.

Дэн вонзил сапёрку в грунт. Столоны зашевелились активнее, но Дэн, не обращая на них внимание, принялся раскапывать вокруг одного из стеблей. Земля буквально кишела жёлтыми побегами, и не только желтыми — Лексей увидел несколько более толстых белых столонов, уходящих в разные стороны. А ещё он увидел клубни. Они пульсировали в жирном чернозёме, маленькие и большие, круглые и овальные, гладкие и испещрённые голубыми глазками…

Дэн защёлкал пальцами, привлекая внимание Лексея. Тот увидел, что правую ногу Дэна уже почти оплёл тонкий жёлтый столон. Лексей взмахнул мачете, и столон, извиваясь, упал на землю, отсечённый от остальных побегов, изолированный одинокий умирающий несчастный обречённый…

А потом бабушка замешивала тесто, думал Лексей, методично обрубая побеги, пока Дэн наполнял авоську клубнями. Бабушка просеивала муку через сито, понемногу вливала растопленное сливочное масло, добавляла пару щепоток соли, и долго-долго месила, пока тесто не становилось буквально шёлковым. И тут его надо было снова поставить подниматься, так что Лексей снова отправлялся на улицу или садился за книжку, уже за другую, например, про тридцать восемь попугаев — там на картинках было такое разноцветное африканское небо, и попугай, и мартышка, и слонёнок, и удав, и бабушка удава…

Лексей почувствовал, как Дэн тянет его за локоть. Авоська Дэна уже наполнилась, и они зашагали обратно к краю поля. Дэн кивнул Маше, показал на Лексея пальцем и вытянул большой палец вверх. Маша лишь поджала губы.

На третий раз настала очередь Лексея копать, а Маши — страховать и подрезать. Отойдя на пару десятков шагов от края поля, Лексей опустился на корточки, вонзил сапёрку в землю и откинул комья грунта в сторону. Показалось переплетение жёлтых столонов, извивающихся, словно черви, и толстый белый побег, медленно и монотонно пульсирующий. Лексея передёрнуло от отвращения, но он продолжил копать. Глубже, глубже, глубже, и вот показались клубни — тоже пульсирующие, грязные, но такие драгоценные...

Что-то коснулось ноги Лексея. Он обмер, застыл, но Маша взмахнула мачете и отбросила его кончиком обрубленный жёлтый столон. Не дожидаясь, пока нахлынет картофельная тоска, Лексей принялся за мантру.

Тесто поднималось долго, вспоминал Лексей, вытаскивая из земли клубни и складывая их в авоську. И оно пахло, таким хорошим, слегка кисловатым запахом. Самый первый запах праздника, думал Лексей, снова берясь за сапёрку. Зимние праздники Лексею нравились больше, лучше сидеть дома с книжкой и смотреть картинки, и чувствовать праздничный запах будущего пирога…

Рука Лексея дрогнула, сапёрка задела толстый белый побег. Из пореза брызнула мутная жидкость БОЛЬ УЖАС ВРАГ РАНА БОЛЬ УЖАС ВРАГ РАНА БОЛЬ

Лексея пригвоздило к месту. Сознание опустело, и в пустоте пульсировало в такт брызгам жидкости из пореза БОЛЬ УЖАС ВРАГ РАНА БОЛЬ, а вокруг из земли, разъяренно извиваясь, рвались жёлтые столоны, они тянулись всё выше, обвивая ноги, хлестали по бёдрам. Маша, отмахиваясь мачете, пыталась шагать, но всё новые и новые побеги цеплялись за ноги.

Начинка, сообразил Лексей. Пока тесто поднималось, бабушка начинала готовить начинку. У неё не было овощечистки, она просто брала маленький, но очень острый ножик…

Едва следующая мысль возникла в сознании Лексея, ещё не облечённая в слова, как по картофельной нейросети словно прошёл разряд тока. Столоны бешено задёргались и бросились врассыпную, стремясь убраться подальше от Лексея и Маши. Что за чертовщина, подумал Лексей, застыв на месте, но Маша заорала:

— Бежим!

Она потянула Лексея за руку, и они помчались между гребнями, а картошка, преодолев шок, в гневе лупила их по ногам жёлтыми побегами, но они добежали до края поля, они вырвались и помчались дальше, наверх по холму, вместе с Дэном, на самую вершину холма и на другую сторону, и только на другой стороне они упали на землю, задыхаясь и кашляя.

— Ну мать твою, Лексей, — отдышавшись, сказал Дэн. — Первый раз такое вижу. Чтобы картошка испугалась… И чтобы она была в такой ярости! Хрен знает, когда в следующий раз сюда можно будет ехать. Ни хрена не понимаю…

— А у меня есть одна мысль, — медленно проговорила Маша. — Про что там у тебя была мантра?

— Про бабушкин пирог, — ответил Лексей.

— И какой же пирог готовила твоя бабушка?

— Картофельный.