Рекорд-712

Дождь начался внезапно – гроза разорвала небо, словно ржавый гвоздь вспорол простыню, и сразу же хлынули тяжелые косые струи.

Сергей Малышев, сутулясь, стоял у мусорных контейнеров во дворе своей «хрущёвки», и вода стекала с кепки за воротник, холодными ручейками просачиваясь под кожу. Он вздрогнул и поморщился - сегодня точно не стоило выходить. Но бутылки сами себя не сдадут.

Помойка встретила знакомыми запахами - гниющие огрызки, мокрый картон, что-то сладковато-протухшее. Сергей копался в куче хлама сапогом, когда заметил его. Телевизор "Рекорд-712" - советский, ламповый, с выпуклым, как рыбий глаз, экраном. Корпус в царапинах и потертостях, но вроде целый, без трещин. Кнопки переключения каналов - желтоватые от времени. Именно такой был у его родителей в детстве.

Сергей слегка пнул аппарат сапогом. Глухой звук. Он поднял телевизор, тот оказался неожиданно тяжелым, словно набит песком. Может и рабочий, если внутренности сохранились. А если рабочий, можно будет попробовать его продать у остановки электрички. В последнее время таких покупателей навалом – любителей поностальгировать у старого телевизора, или проигрывателя винила.

Кухня встретила его знакомым запахом – дешевой тушенкой, пылью и затхлостью. Лампочка-груша под потолком мигнула раз-другой, прежде чем загореться в полную силу, залив комнату желтоватым светом. Сергей поставил телевизор на стол, смахнув крошки на пол. Его руки дрожали от похмелья. Вчера снова перебрал.

На столе телевизор занял почти всё место, вытеснив пустые бутылки и заляпанную жиром сковородку.

Сергей провел ладонью по корпусу. Пластик был теплым, несмотря на холод за окном, и слегка липким. Кнопки переключения каналов – шесть штук, желтые от времени – слегка проваливались под пальцами, будто их бесконечно щелкали в поисках чего-то важного. И так и не нашли.

Сергей вытер руки о «треники», оставив на ткани тёмные разводы.

"Ну-ка, что ты за зверь такой..."

Вилка вошла в розетку с легким треском.

Щелчок. Сначала – ничего. Потом экран моргнул черным, затем – желтоватым свечением, как умирающая лампа накаливания. И наконец...

Он увидел двор. Его двор. Тот самый, из детства.

Сергей замер, уставившись в экран. И даже моргнул несколько раз, но двор не исчез – это был явно он на экране.

Камера, если это была камера, плыла медленно, плавно, как будто кто-то мягко нёс ее на плече. Асфальт, покрытый трещинами, похожими на застывших змей. Песочница с облупленными бортиками. Сломанные качели – одна цепь оборвана, сиденье перекошено.

"Я же на них упал... В семь лет..."

Память подкинула обрывки: боль в колене, вкус крови во рту, крик матери.

Но что это? Кто-то снял фильм про его двор?!

Камера двинулась дальше, к пятиэтажке. Окно на третьем этаже. Занавеска – синяя, в мелкий цветочек – колыхалась от сквозняка.

И за ней – фигура.

Сергей обомлел.

Отец.

Он стоял у окна. Высокий, широкоплечий, в той самой клетчатой рубахе, которую носил всегда.

"Но... это невозможно..."

Отец погиб. В девяносто втором, на бандитской разборке. Пуля в лоб – и нет отца.

На экране мужчина повернулся.

Лицо – бледное, с темными кругами под глазами, безумное…

В руках – топор.

Лезвие блестело в свете лампы.

Отец, покачиваясь, посмотрел прямо на Сергея и улыбнулся – медленно, неестественно, будто мышцы лица не слушались.

Тот сглотнул и быстро выключил телевизор. Сердце колотилось, пот выступил на лбу. Что всё это было? Он решил быстро найти выпить хоть что-нибудь, чтобы не сойти с ума.

Ночь.

Телевизор был выключен, но экран еле заметно светился – тускло, как луна, которая пыталась пробиться сквозь облака. Сергей сидел за столом, сжимая в дрожащих пальцах граненый стакан. Дешёвая водка обжигала горло, но не приносила облегчения.

Перед глазами стали проплывать воспоминания из детства: вот мать еще живая, развешивает во дворе белье, обернулась и улыбается ему с любовью, вот дворняга бросилась за веткой, которую он бросил… Он клялся тогда матери, что никогда не повторит путь отца и не станет пить, что станет инженером, будет целыми днями копаться в электронике и изобретать что-нибудь… но её смерть что-то уничтожило в нём. И даже заключение врачей, что отец в момент убийства был совершенно пьян и невменяем, не помогло. С тех пор жизнь пошла под откос.

Мысли снова вернулись к телевизору. Может это «белочка» от пьянки?

"Надо проспаться..."

Он потянулся к шнуру, чтобы выдернуть его из розетки. Но не успел.

Щелчок.

Телевизор включился сам.

На экране появилась кухня.

Та самая. За столом – он сам. Тот же засаленный свитер, те же морщины, тот же стакан в руке. И этот Сергей тоже смотрел в телевизор. А в том телевизоре – снова он.

Бесконечность зеркал.

Глубина затягивала, кружила голову.

Вдруг «телевизионный» Сергей повернулся. Посмотрел прямо на него.

Улыбнулся.

«Ты же знаешь, что это правда», – прозвучал голос.

Но не из динамиков.

Он раздался в голове, будто это была его собственная мысль, дремавшая где-то в подсознании.

………

Утро застало Сергея за столом. Голова гудела, словно в нее вбили гвоздь, язык прилип к небу. Он потянулся к бутылке, но вдруг увидел его. Топор.

Он лежал под кроватью, наполовину скрытый тенью. Откуда он взялся? Сергей не помнил, чтобы брал его. Что происходит?

Но рука сама потянулась, пальцы обхватили рукоять.

Дерево было шершавым, с выщерблинами. На боку – инициалы: "В.М."

"Василий Малышев...". Отец.

Телевизор включился сам. Теперь там – будущее. Сергей, не моргая смотрел в экран и видел сменяющиеся кадры:

Вот он вешается на веревке от лампы. Веревка рвется.

Вот он режет вены тупым ножом. Кровь не течет.

«Ты не можешь уйти, – говорил голос из телевизора. - Ты должен досмотреть».

Сергей протянула руку…, топор взметнулся в воздухе. Лезвие с хрустом вошло в корпус, но картинка не пропала, хотя по всему экрану пробежали паутиной трещины.

Вместо этого на экране появилась большая комната. Тёмная. Без окон. Стены уставлены телевизорами – десятками "Рекордов". И на каждом – он, Сергей.

На одном экране он - герой, выносящий ребенка из огня, на другом – опытный хирург, спасающий человек на операции, на третьем - убийца, закапывающий тело в лесу…. Повсюду был он, словно проживающий несколько совершенно разных жизней.

И тут...

В разбитом экране Сергей увидел, как кто-то подошёл с той стороны экрана, заслоняя собой помещение, затем протянул руку, словно к выключателю.

«Это конец», - промелькнуло в голове. – «Что ж… может оно и к лучшему».

Последнее, что он услышал с той стороны экрана, было:

«Ну, всё, хватит».

И всё пропало.

…

Сергей Малышев, ведущий хирург городской больницы на мгновение оторвался от операции, чтобы перевести дух. Монотонное пиканье мониторов и тихий голос ассистентки были привычным фоном. Но вдруг его пронзила острая, почти физическая боль в виске. Перед глазами проплыл образ — грязная комната, стол, заставленный пустыми бутылками, топор на полу…. Запах дешевого алкоголя и пыли так сильно ударил ему в нос, что он на пару секунд зажмурился.

— С вами всё в порядке? — встревоженно спросила анестезиолог.

«Слишком переутомился. Вижу этот дурацкий сон уже наяву». – Подумал врач, а вслух сказал:

— Да, ничего. Просто... показалось. Продолжаем.