— Уважаемый, это вообще-то мой чемодан.
Гармалиев резко остановился, и колёсико ярко-красного чемодана щёлкнуло о его каблук. Он обернулся. Перед ним стоял щеголеватый мужчина в дорогом пальто, с лицом, измождённым от частых перелётов и чувства собственной значимости.
— Нет, — отрезал Гармалиев, сжимая рукоятку. — Это мой чемодан.
В горле першило от сухого воздуха салона, а в виске пульсировала начинающаяся мигрень. Всего лишь добраться до такси, а затем до дома, обнять Лизоньку и вручить ей долгожданный подарок.
— Вы ошибаетесь! — голос незнакомца стал жёстче, в нём зазвенела сталь. —
Шпинякова в таких делах еще никогда не проводил!
— В этот раз вы точно ошиблись, — Гармалиев потянул чемодан к себе. Он помнил все царапинки на нем, оставшиеся от прошлых поездок.
— Я знаю свою вещь! — почти уже кричал Шпиняков, привлекая тем самым внимание проходящих мимо стюардесс.
“И я знаю, наглая рожа, знаю свою, — промелькнуло в голове у Гармалиева. — Знаю, как искал по всему городу куклу-балерину, вспоминая при этом, как Лиза шептала мне на ушко: “Пап, только такую, в розовой пачке”. Знаю, как жена, слыша дочкины слова, понимающе улыбалась, вспоминая, наверно, себя в детские годы. И вот, в чемодане лежал его маленький подвиг — подвиг обычного, незаметного инженера.
— Вы жулик! — выдохнул вконец обозленный Шпиняков, и его надменное лицо исказилось гримасой презрения.
Гармалиев почувствовал, что это хлесткое, грязное слово, подобно плевку, повисло на лацкане его пальто.
— А вы нахал! — парировал Гармалиев, чувствуя, как по телу разливается знакомый, давно забытый жар. Тот самый жар, что бушевал в нём двадцать лет назад, на ковре самбиста, когда противник пытался одолеть его удушающим приемом.
— Ах так!
И тут Шпиняков взмахнул своей ручной кладью в виде увесистой кожаной сумки. Удар пришёлся по виску. Тупой, оглушающий. Искры брызнули из глаз Гармалиева, пол уплыл из-под ног.
Он рухнул на холодный кафель, слыша, как удаляющиеся шаги победителя отдаются в его раскалённой голове.
— Ворюга! — бросил тот через плечо.
Ворюга… Лежа на полу, в позоре и боли, он увидел лицо дочери. Её разочарование. Свой провал. И этого нахала, который укатывает его подвиг, его розовую балерину.
Что-то щёлкнуло в нем. Не в голове, глубже — в душе. Там, где годами дремала бойцовская злость.
Он вскочил. Тело, к удивлению, помнило всё. Плиометрический толчок ногами, короткий разгон. Он не бежал — он летел, как тень, низко присев, почти не ощущая веса своего тела.
Шпиняков, почуяв за спиной неладное, обернулся, и его глаза округлились от удивления, быстро переходящего в страх. Он попытался ускориться и даже почти побежал, но Гармалиев уже его настиг. Случилось это рядом с зияющей пастью рентгеновского аппарата для багажа, за которым сидел дежурный оператор и лениво пил чай из гранёного стакана.
Руки бывшего самбиста сами вспомнили старый, как мир, бросок через бедро. Он не бил Шпинякова. Он его обезвредил. Одним плавным, сокрушительным движением. Вложил в этот бросок всю свою накопившуюся за годы тихого унижения злость, всю любовь к дочери.
Затем он сам не заметил, как поднял довольно упитанное тело обидчика за шиворот и поясницу и яростно запустил его прямиком в тёмный прямоугольник входа в аппарат.
Дежурный сотрудник, сидевший у экрана, поперхнулся чаем и его глаза за стёклами очков стали размером с блюдца, когда на зеленоватом мониторе перед ним на секунду мелькнуло что-то невообразимое — судорожно двигающийся скелет. Потом изображение застыло.
Наступила мёртвая тишина, нарушаемая лишь гулом вентиляции. И тогда из выходного тоннеля с лёгким шелестом выехал… он. Идеально белый, анатомически безупречный, без единого мышечного волокна, без намёка на кожу или одежду СКЕЛЕТ... Он лежал на ленте в позе эмбриона, а в его костлявых пальцах с мёртвой хваткой был зажат единственный трофей, оторванная им, видимо, в последний миг борьбы, блестящая боковая ручка от чемодана.
Гармалиев, тяжело дыша, смотрел на это жутковатое зрелище, не в силах оторвать глаз. Потом его взгляд упал на его красный чемодан, мирно дожидавшийся его у стены.
Оператор медленно снял очки, протёр их краем пиджака и, снова надев, с неподдельным, инженерным восхищением присвистнул:
— Вот это да… Во какие мощные рентгеновские установки выпускает наша доблестная промышленность!
Гармалиев подошёл к своему чемодану. Затем еще раз взглянул на скелет. Тот, казалось, укоризненно смотрел на него пустыми глазницами. Боль в виске потихоньку стихала, сменяясь странным, леденящим спокойствием. На мгновение его боковое зрение уловило какой-то красный предмет, одиноко плывущий на ленте в зале для получения багажа, откуда он совсем недавно вышел. Но ему было уже не до всяких там попадающихся на глаза мелочей.
Он развернулся и пошёл к выходу, в тот мир людей, где отцовские подарки всё-таки доезжают до своих маленьких принцесс. Просто иногда для этого нужно, чтобы кое-кто прошёл полную зачистку.