И так лежала она в ванной, ножку только иногда вскидывала, что-то там себе представляла да мурлыкала песни невнятные и непонятные на двух или даже трёх языках.
Набульбенила полкило соли, а пока насыпала, задумалась, так вся пачка и оказалась в горячей воде. Казалось, даже пар был солёным, но как минимум белее обычного чудился он ей.
Неспешно проходило время, солёность воды, а может, слишком богатый внутренний мир дал о себе знать: лизнула она воду, понять, насколько та солона, да не распробовала.
Неестественным способом извернув шею, неуклюже и смешно вытянув губы, сделала глоток и тут же выплюнула: «Не солёная», — подумалось ей. И, подвигав тощей задницей, растолкала воду более равномерно.
Снова хлебнула. Вкус соли не появился, а вот дурное какое-то послевкусие осталось.
Тонкая струйка воды вылетела изо рта и, долетев почти до потолка, разлетелась на мелкие брызги, окатив саму виновницу данного фонтана, что заставило её смеяться от восторга и даже болтать ногами, крутя в воздухе велосипед.
Как раз в этот момент мимо ванной комнаты и проходила временная сожительница нашей героини. Если быть точнее, то сестра, приехавшая навестить на пару недель и уладить в данном городе пару дел, и была этой временной соседкой.
Не удивляясь подобному поведению, знала-то она выходки сестрички с самого детства, да и не только, могла иной раз подбодрить или угостить колким словечком, от чего отказалась в этот раз. Видимо, благоразумие с возрастом побеждает.
Посмотрев так минутку на типично нетипичное поведение сестрёнки, бултыхающейся в ванной, только предложила кофе, стоящее на краю, также добавить для «настоя» в воду.
Лежащая в ванне поняла намёк, скривила рожицу и, словно покойник, сложив руки на отсутствующей груди, вывалила язык на бок.
Пока на кухне мирно позвякивала посуда, плескающаяся в несолёной воде поутихла и даже задремала, обычно такой роскоши себе не позволяя.
Сны со скоростью киноплёнки сменялись один за другим: джунгли и аборигены, Монтесума, кричащий в сели, что его все предали, и какие-то идальго, стоящие в строю и стреляющие из ружий по невинным и полуобнажённым людям в деревне, горящие средневековые избы, открытый космос и грузчик, устроившийся на межзвёздный корабль, любой ценой пытавшийся добраться до Марса, потому что там жила его Дульсинея, и проливной дождь такой силы, что не было возможности от него укрыться, и вода попадала в нос и рот, и спрятаться было негде…
Список этот мог продолжаться вечно, но был прерван сестрой, которая столь вовремя вернулась из кухни и заметила пузыри из носа, который уже почти весь погрузился в несолёную воду.
Один толчок, и разбуженная, напуганная сестра, глотнувшая уже воды обеими ноздрями, искозив лицо в жуткой гримасе, так неистово чихнула, что голова, откинувшаяся назад, стукнулась о край ванны. При этом ударе совершенно было непонятно, что загудело громче.
Видимо, удар не прошёл для мозга незамеченным, ибо дальнейшие события, хоть и весьма пикантные, позволяли приехавшей сестре сделать всего два предположения: головой ударилась сильно или попросту не успела проснуться.
Валяясь уже на матраце, что нашёл своё место в углу возле самой батареи отопления и окна, видимо, для лишнего света, за чтением научной литературы, приехавшая сестра даже тут спасовала перед случившимся.
Вошла голая и совершенно не вытертая от ванной воды тощая, похожая на скелет хозяйка совершенно с обезумевшими глазами, на что получила замечание:
— Хоть бы оделась…
Та, молча развернувшись, медленно убыла из комнаты.
Конечно, сестра догадывалась, что у второй её половинки начались месячные, но что она таким образом об этом узнает, даже не предполагала.
Совершенно голая вернулась она из ванной, но на голове её были одеты трусы со всеми признаками тех самых дней.
Книга выпала из рук соседки.
На вопрос: «Что случилось?» — незамедлительно был получен длинный, размером в полромана ответ об украденном коне какими-то проходимцами и что из всех лат у бедного рыцаря остался, как видно, только шлем.
Кровь с трусов от распаренной головы чуть размокла и пятнами начала расплываться по белым, похожим уже на гербовый стяг трусам. С каплями воды с головы начали падать капли крови.
— Посмотри на себя, дура… — начала ругаться сестра, но дальнейшим ответом была поражена не меньше, чем происходящим.
— Всё-таки ранили, — размазывая по телу кровь, говорила хозяйка. — Сукины дети. Я вырежу всех их. Достану из-под земли. Размажу.
Голос становился громче и чем-то даже уже начал походить на мужской бас.
— О моя королева, — не унималась она, — простите, что предстал перед вами в исподнем.
Гостья поднялась с кровати и подошла ближе, сказав:
— Тут варианта два: или вы крайне рады меня видеть, или вам ранение пришлось чётко между тощих лях.
Опустив голову вниз и увидев капли крови на ногах, ополоумев от происходящего, трусы от удивления перекосились на лице так, что закрыли глаза.
По комнате разнёсся громкий рык:
— Убийцы! Душегубы!
На предложение гостьи пройти в лазарет для спокойного принятия «смерти» и отпущения грехов в духе средневековья, где, видимо, и представляла себя хозяйка квартиры, согласилась неуверенным кивком головы, от чего трусы темно-красными пятнами окончательно закрыли обзор и сползли «серединкой» на глаза, создавая полную реальность залитых кровью глаз.
На ощупь «рыцарь» в ненадёжно держащемся забрале, упавшем на лицо и закрывающем, по словам самого рыцаря, белый свет, и кровь, заливающая глаза, с цитированием классики: «Господи, выключи свет, Господи, выключи солнце», была сопровождена под руки в ту самую комнату-келью, дабы принять спокойную и умиротворённую «смерть».
Иначе как уговорами ложиться в «склеп», ибо жизненный путь с такими ранениями уже не представлялся возможным, лечь в ванну не получалось, а крики и цитаты становились только громче, сестра не нашла ничего умнее, как предать раненому рыцарю позу именно ту, что была перед самым чихом, и, держа голову рындея навесу, сделав небольшой размах, примерно с такой же силой стукнула её головой о край ванны.
Крики затихли. Нависла тишина.
Горячее дыхание обжигало руки держащей голову сестры.
Понимая, что диссонанс событий может вызвать в голове у «рыцаря» смятение, сделала пару шагов в сторону от ванны.
Как только глаза сестры в ванне начали приоткрываться, а тепло воды раскидало остатки крови равномерно по воде, не оставив от неё и следа, гостья, прищурив один глаз, укоризненно произнесла:
— Уснула всё-таки? Нельзя в ванне спать. Следи за собой.
На что получила в ответ кивок и желание встать из воды.
Протянув костлявые руки сестре, была ей вытерта насухо и отправлена на тот самый матрац, что лежал у батареи на полу.
Делая свежий кофе на кухне и уже оправившись от случившегося, гостья опёрлась о подоконник такой же тощей задницей, как у сестры, сделала глоток кофе и посмотрела на висящие на верёвке сохнувшие трусы.
Из комнаты послышался громкий чих и крик, сдавленный и неестественный:
— Да куда все опять делись, у нас астероидная атака, а на звездолёте как в пустыне!
«Эх! — подумала гостья. — Давно собиралась отодвинуть матрац от батареи…»