Реплика №4

У костра в полнейшей темноте сидел мальчишка совсем неряшливого вида: нестриженый долгое время, волосы его торчали неуклюжими и некрасивыми клочками в обе стороны головы, даже несмотря на ночь и неровные блики, бросаемые костром, он был грязен и так ровно покрыт пылью, что въелась во все его скудные, изорванные одежды и стала частью цвета лица, цвета волос. На первый взгляд, могло даже показаться, что мальчишка этот словно вырезан из чёрно-белого фильма, если бы не такой же скорее чёрный, нежели серый ландшафт днём.
«Наверно, днём он слился бы с окружением, и его невозможно было бы отличить от всего унылого пейзажа вокруг», – думалось уставшему путнику, мальчишке примерно такого же возраста, что случайно увидел тусклый и маленький костёр с расстояния в километр.
– Я присяду? – стараясь не напугать сверстника, произнёс путешественник?
Он сделал ещё два неуверенных шага ближе к костру.
– Конечно-конечно, – ответил чумазый парнишка и как бы инстинктивно чуть отодвинулся в сторону, уступая место рядом с тёплым, хоть и небольшим костром.
Если присмотреться, не очень-то они друг от друга и отличались: въевшаяся во всё тело пыль усредняла даже черты лица, исцарапанная, посечённая мелкой рябью царапин кожа могла ввести в заблуждение и дать понять, словно они братья, а на самом деле они впервые встретились, и единственное, что их объединяло, – это планетарная трагедия, произошедшая пару месяцев назад, и страна, в которой они родились, но которой уже не существовало.
Усевшись удобней, чуть поёрзав, путешественник протянул руки к костру, которого так давно не видел, и, как только согрелся, начал осторожно и украдкой рассматривать молчаливого мальчугана, хозяина костра.
Молчун, как только догадался, что пауза затянулась, протянул в сторону путника маленькую чумазую руку и произнёс:
– Антон.
Путник тут же, словно услышав какой-то понятный только ему сигнал, не не подскочив на ноги как принято, а сидя, обстучал ладони о штанины, выбив из них ненароком серые облака пыли, мигом протянул навстречу свою руку, чуть промахнувшись с углом разворота. Растопыренные пальцы были направлены в пустоту.

Выглядело это крайне нелепо.
– Миша.
Хозяин костра, после рукопожатия, так и оставшись сидеть, не торопился разжимать руку, будто грелся, но это позволило путнику лучше разглядеть его в бликах умирающего пламени.
Нелепая поза Антона не сразу нашла объяснение в мыслях Миши: он сидел на небольшом и сухом бревне, худой, в длинной, явно со взрослого плеча, свисающей до земли куртке, но живот его, который должен был отсутствовать при такой комплекции, наоборот, выпирал наружу, и грязная майка была натянута на него словно барабан.
Рука Антона ослабла, и Миша опять, сам не зная почему, снова отбил пыль с ладоней о свои брюки, ничуть их тем самым не сделав чище, и снова поднял небольшие облачка были вокруг себя.

Пыль заскрипела на зубах.

Он присел прямо на землю, и на этот раз размышлял про себя на тему того:
– Откуда в такое сложное время такой мальчуган, как этот, мог наесть такое брюхо?! Этот факт показался ему крайне подозрительным.

Когда же терпение и возможные варианты в голове у Миши иссякли, он решил прервать череду больших словесных пауз и спросить напрямую, но этого не понадобилось.

Живот, когда руки Антона его даже не касались, зашевелился и, то раздуваясь, то спадая, становился круглым, овальным, увеличивался в два раза и тут же уменьшал свои размеры. Наконец, майка поползла вверх неестественным путём, и Миша, буквально открыв рот от удивления, ожидал увидеть самое страшное, что-нибудь сродни мутации из жутких кинофильмов, вторую голову, например, или страшное чудище, но рассмотрел такого же чумазого, как и его хозяин, некогда белого цвета, кота.

Тот, выползая из-под майки и даже не посмотрев в сторону Миши, потянулся на коленках Антона, высоко подняв хвост, и, широко зевнув, быстрым и ловким движением прыгнул на землю и пошёл по своим делам в темноту.

Антон приятно удивился, впервые за несколько недель своего вынужденного путешествия увидел живых существ, да ещё двух сразу.

Этот факт воодушевил мальчишку, настроение поднялось, кровь буквально забурлила в венах и с размаху треснула в голову так, что Антон подскочил на ноги от восторга и кинулся в ту сторону, где только что исчез кот.
Миша никак не отреагировал на происходящее, и только совсем незаметно уголок рта приподнялся в лёгкой улыбке.

Через несколько минут вернулся путешественник с урчащим котом на руках. Он, кот, настолько был умиротворён происходящим, что, прикрыв глазки, вытянулся во всю свою длину в тесных объятиях Антона.

Тот тискал его, не переставая, чесал за ухом, брюшко, как только рука Антона коснулась задних лап и хвоста, кот приоткрыл глаз и вопросительно взглянул на тискателя, говоря единственным своим оком: «Не соверши ошибку, малый», – и тут же опустил морду на руки.

Антон понял намёк и, присмотревшись к некогда белому коту, понял, что кот действительно одноглазый, левая глазница его была провалена, а тёмное пятно буро-серой шерсти вокруг выдавало свежую травму.

– А он у тебя бандит! – произнёс Антон.
– Ещё какой! – отреагировал собеседник. – пропадает в поисках еды по несколько дней.
Лицо Миши от умиления расплылось в неподдельной улыбке.
– И находит?
– Конечно, – утвердительный кивок головой, – я его не кормлю. Иногда даже он меня.
– Сложно с едой?
Это был важный вопрос, и, как показалось Антону, задан он был вовремя, чтобы не показаться попрошайкой в глазах собеседника.
– Почти не нуждаемся.
Голос Миши стал серьёзным, почти взрослым, он продолжил:
– Есть кое-какие запасы, – развёл руки в стороны, как бы говоря об обыденных, простых и очевидных вещах.
Антон сглотнул слюну. Не ев несколько дней, чувствуя сильнейший голод, организм сам решал как ему реагировать, даже просто на слова.
– Не будете ли вы столько любезны, – вырвалось у Антона, – рассказать, как же вам удаётся…
– …Ой простите, – вскочил Миша перебив собеседника, – я мог вам показаться совсем бестактным и негостеприимным…
Сунув руку под майку, под которой сидел тот кот, вытащил из-под неё кусок неопределённой формы, серо-красного цвета и протянул путнику.
Антон, быстро сообразив, что это еда, стараясь как можно меньше проявлять внутреннего волнения из-за голода, взял из рук Миши липкий и наполовину прозрачный кусок вяленого мяса. Не обращая внимания на не совсем хороший запах тут же отправил почти весь кусок в рот, но решив растянуть удовольствие, тут же вернул в руку то, что и физически не помещалось целиком в рот.
Сладко-солёный вкус распространился по всей ротовой полости. Тщательно и долго пережёвывая, после каждого укуса, Антон посматривал на оставшийся ломоть. Жевал липкое, прилипающее к зубам и улыбался.
– Где, – поинтересовался он смакуя полупропавшее мясо, – где вы, сударь, достали такую редкую снедь в наше тяжёлое время?
– О, милорд, – любезно говорил Миша, – вижу, что вы весьма учтивы и любезны, не оставлю ваш вопрос без внимания, вы, случайно не проходили на уроке литературы средневековый период перед трагедией, произошедшей с нами?
– В прошлом году, – соврал он для того, чтобы казаться старше. – у меня хорошая память.
– Тогда понятно, откуда у вас, мой герцог, такие манеры, – закончив свою речь, любезнейший Михаил присел на своё место.
– И так, достопочтенный, – решил повторить свой вопрос Антон…
– К мясу, – снова перебил его Миша, – данный экземпляр как раз таки и принёс мне мой вассал.
И Миша показал рукой в сторону кота, всё ещё сидевшего не руках Антона и громко урчавшего, пальцем.
– Кормилец, – отозвался уставший путешественник и чмокнул чумазого кота в макушку в благодарность.
– Вы при оружии? – поинтересовался Миша.
В темноте совершенно ничего нельзя было разглядеть, костёр терял яркость с каждой минутой.
– Конечно.
Выпустив кота, Антон откинул полог широкой, явно с чужого плеча, на столько она была большой, куртки. Держа его одной рукой, второй, в начале показал, а потом, с гордым видом, достал торчавшее в шлёвке, небольшой дины, надломленное древко от лопаты.
Представляя как блестит металл меча в отблесках умирающего костра, держал в руках увесистую, хоть и короткую, деревянную палку.
К большому разочарованию Антона, Миша совершенно не оценил «оружия», даже не одарив взглядом. Когда клинок смотрел в небо, принимающая гостя сторона уже крутилась на месте и хозяин протягивал руки к костру.
Разочарованный бестактностью, Антон вернул своё оружие за шлёвку и уселся на своё место, где и был ранее.
Вкус мяса почти исчез, а остался только непонятный и непривычный привкус сладкой, неизвестной ему травы.
Снова возникла, на этот раз тяжелая, сложная и долгая пауза.
Устав от тишины, Антон решил осмотреться вокруг и подкинуть в тлеющий костёр хоть что-то. Почти на ощупь он почувствовал под изрезанными руками какие-то тонкие веточки и охапкой кинул в красное, уже дымящееся пятно того, что ещё час назад было костром.
Как только от начавшего трещать костерка пошло маленькое тепло, оба мальчишки задремали, словно сговорившись заранее, но достаточно быстро, подул прохладный ветер, что заставило их кутаться в куртки сильней. Дискомфорт заставил их открыть глаза.
От былой рыцарской бравады не осталось и следа.
Назревала серьёзная беседа. Беседа сложная, но необходимая.
– Ты здесь один? – прямо спросил Антон.
– Ага, – грустно ответил ему Миша.
– С самого начала?
– Да.
Детская непосредственность пропала.
– Семья?
– Сразу после взрыва всё, – с грустью в голосе говорил Миша.
– Мои тоже.
Миша отвечал на вопросы так, словно был готов к этой встрече. На самом же деле он часто, беседуя в полном одиночестве сам с собой в полной тишине, где часто не было слышно даже ветра, не то что пения птиц, которых не осталось в этом мире, возможно, даже ни одной, задавал эти же самые вопросы. Как это ни страшно, со временем он начал на них отвечать по-настоящему, по-взрослому, не кривя душой, не боясь слышать ответа. Взрослеть пришлось, как в армии, год за два.

– Сколько ты в дороге? – Миша встал во весь свой мальчишеский полный рост. Антон не воспринял и прав был, позу Миши как вызов, а наоборот, инстинктивно поступил правильно, так же сунув руки в карманы и встав лицом к лицу с оппонентом. Руки в карманах – это способ сохранить хоть чуточку, но тепла.

– С первого дня, – уверенным взрослым голосом отвечал Антон. – Встречал кого-нибудь?

– Полно, – соврал он, – каждый день перехода одна-две семьи.

– С детьми?

– Конечно, – его глаза забегали. Врать надо правдоподобно, нельзя, чтобы Миша почувствовал ложь. Он, как вынужденный скиталец, как никто иной, знает цену одиночеству, когда несколько недель ни одной живой души. Ни птиц, ни животных. Одно большое выжженное поле, где из еды только «вяленое» мясо из того, что когда-то было животным, собакой, возможно человеком, но на столько изуродованным, что и оставалось себя тешить надеждой: – «Просто часть коровки или козочки». Но с каждым днём еды становилось меньше, и это было действительно проблемой.

Вместе с обветренным лицом закалялся характер. Вынужденно.

Он продолжал:

– Фермы иногда. Еда есть. Люди есть. Потихоньку, но они восстановят всё, как прежде. Просто мне они не нужны. Я сам по себе. Я живу, как хочу.

Не только надежду в Мише хотел поддержать Антон, в первую очередь в себе. Ведь надо было как-то идти вперёд.

На горизонте занимался рассвет. Ядовитого цвета небо без облаков узкой полосой говорило о начале нового трудного дня и обещало, как и прежде, палящий зной.

– Ну а ты? – задал вопрос Антон, но даже не боялся, если Миша в ответ так же начнёт врать, чтобы выжить.

– Всего в избытке, – начал Миша, стоя перед Антоном. – Мясо ты видел. Ещё немного, и будут первые овощи, фрукты. Солнце жарит так, что всё вот-вот вылезет из земли, и эти пустынные поля зазеленеют, – Миша, вскинув руку, словно указывал уже раскинутые вокруг сады и посевы, жирные нивы, плодородную землю.

Смотря по сторонам, Антон не побоялся представить, как вокруг это действительно может быть, несмотря на ровный, словно зеркало, ландшафт.

– Мне пора, друг, – прервал речь Миши Антон. – Мне правда пора. Не хочу, чтобы твои видели меня. Я всё-таки одиночка. И он дружески хлопнул товарища по плечу, от чего в воздухе поднялось облачко сухой пыли.

Миша только чуть пошатнулся и, закрыв нос рукой, громко чихнул.

– Понимаю.

Миша вытер рукавом лицо, оставив две тёмные полоски над носом.

Солнце поднялось выше.

В ядерной пустыне нет препятствий для его лучшей, и рассвет наступает гораздо быстрее.

Оба мальчишки брели на восход, шаркая своими ботинками, и совсем неожиданно для Антона Миша взял за рукав куртки своего товарища, но это не помешало, наоборот, было актом доверия. Полного доверия – они теперь настоящие друзья. Пусть последние пять минут, но друзья.

– Скажи, – спросил Антон, остановившись, – а ты видел сам ядерный взрыв?

– Видел, – с энтузиазмом ответил Миша.

– Красиво?

– Безумно! – На лице Миши появилось восхищение, он широко открыл глаза, чтобы попытаться описать эту невообразимую красоту именно так, как могут описывать войнушку мальчишки, – с восхищением, с озорством и непередаваемыми эмоциями. Но Миша остановился. Только Антон решил ответить взаимностью рассказу Миши и набрал в грудь воздуха для выражения восхищения и задавания кучи вопросов, но увидел его глаза. Они были белыми, словно молоко.
Взрыв было последним, что видел Миша в своей жизни.
– Простите, сударь, – произнёс Миша. – Простите, что не нашёл смелости в себе не совать.
– Полно вам, милорд, – улыбнулся ему Антон. – Буду в ваших краях, обязательно посещу ваш замок, и мы обязательно поохотимся в ваших лесах и угодьях на всю дичь, что только будет водиться в ваших владениях.
– Обязательно, ваше сиятельство.
И оба мальчишки разошлись в разные стороны: один, шаркая большими ботинками, поднимая небольшие клубы пыли, щуря глаза навстречу солнцу, и второй, с широко открытыми глазами (стукая тоненькой палкой,спрятанной ранее под курткой, перед собой), вслушиваясь в пустоту ровной, выжженной и ровной степи.