Ржавый ключ от темной половины года

Первые заморозки всегда приходят внезапно. Старики пытаются угадать это время, кто по птицам, кто по количеству урожая. Это их утешение — наблюдение за миром. Что еще остается, когда радость жизни угасает, а тело все чаще подводит? В этом году первая изморозь покрыла землю, как никогда рано. Утро Самайна звенело стылым воздухом.

Лейке не было дела до причитаний старших, как и до кутающихся в платки подружек. Румяные молодцы развлекались, соревнуясь, кто сможет выдохнуть больше воздуха, чтобы он рассыпался вокруг них белесым паром. Один из них призывно подмигнул. Подруга рядом потянула за юбку, приговаривая:

— Пойдем к ним, Юстус давно уж на тебя глаз положил.

Лейка только головой махнула, перекидывая свою косу через плечо:

— Дарю тебе!

Легко рассмеялась и бросилась бежать, пока подружка застыла в немом удивлении, да не успела ее остановить. Хватит уж, и так задержалась.

Никакой молодец не мог больше ее внимания добиться. Кроме одного.

Встретились они аккурат в ночь Литы. Венок у нее тогда такой красивый получился, что жалко было расставаться с ним. Белые веточки мать-и-мачехи задорно выступали, создавая вокруг головы ореол света, а внутри венка по зеленому основанию вплетен шалфей. На голове словно пламя горело внутри белого венца, когда Лейка кружилась в танце. Подумывала чудо такое себе оставить. Только потом поняла, что как бы ни хотела, цветы увянут. Лучше уж духов задобрить, пусть ей суженого укажут, да покраше.

Опуская венок на воду, заговаривала его:

— Достанься ты тому, кто духом так же горяч, как твоя сердцевина и обликом хорош, как белый цвет. Пусть будет столь же нежным ко мне и мягким.

Стоило только руки отнять от венка, как его подхватила река да быстро-быстро понесла по над берегом. Кинулась Лейка за ним в звездную ночь. Все дальше и дальше от костра отбегала, уже в подлеске оказалась. Да такой азарт ее охватил, что ничего вокруг не замечала. А потом вильнула река в сторону, венок за кустами скрылся. Пока огибала зеленую преграду уже и надежду оставила догнать, но стоило завернуть за угол, как налетела на парня. Да не просто налетела, со всего-то маху в грудь его широкую впечаталась. От неожиданности в рубаху мертвой хваткой вцепилась, а он пошатнулся было, ногу отставил для устойчивости и ее прижал к себе крепко, чтобы движение остановить. Лейка как вдохнула его запах, так все на свете забыла. Так пахло настоящее лето: сладко-горькое разнотравье, терпкость леса, свежесть утренней росы. Сердце его ритмично билось под ее щекою. Руки сильные, а держат так нежно. Замерла она, дохнуть боялась, желала только подольше в объятьях этих задержаться. Тихонько духов просила, чтобы лицом был незнакомец так же мил, как телом статен. Долгие мгновения слышно было только сердце, что в ушах Лейки билось. И не угадать ведь, то ли ее, то ли его то сердце трепещет. Да лесные звуки редкие с тихим шелестом реки рядом бегущей. Только вот разжал руки незнакомец, отступил на пару шагов. Лейка сразу краской залилась, глаза от земли никак не поднимаются. У парня в руках, как огонек полыхнул в белом вихре. Взгляд выше метнулся и обмерла она: венок ее незнакомец сжимает. Ноги подкосились сами. Темный лес еще темнее стал.

— Это ты красоту такую сплела? — голос будто перелив весенней капели: звонкий, веселый и такой же долгожданный.

— Я, — смутилась Лейка, все еще боясь, глаза выше поднять. Так и рассматривала руки белые. Удивительно длинные тонкие пальцы, ладонь уже, чем обычно у их молодцев, кожа мягкая, мозолей совсем не видно. Вот только уверена была Лейка, что в руках этих сила немалая скрыта. Странная это была уверенность, где-то глубоко внутри рождалась. В следующий момент мысль в голове переметнулась к воспоминанию, как эти руки только что ее в объятиях сжимали, а там уже мечтания проснулись, как пальцы эти гладят тело ее. Сглотнула Лейка, по привычке головой махнула, чтобы мысли свои унять и столкнулась со взглядом незнакомца.

«Зеленый омут», — только и успела подумать она, как вдруг мир вокруг стал ярче, будто ему кто-то краски обновил.

Лик молодца ясен, что луна полная на небе. Волосы темно-русые на концах в завитушки озорные собирались. Брови будто выписал кто-то. Черты лица мягкие, несмотря на то, что скулы острые. Губы припухшие, точно молодец только целовал кого-то жарко. И снова мысли разные в голову Лейки полезли. Интересно стало, будут ли губы эти на вкус, как нектар цветочный сладки? В глазах напротив желтые всполохи вспыхнули, губы желанные разомкнулись, голос легким ветром ее окутал:

— Раз твой венок, значит, и я теперь твой.

Так вот, четыре месяца Лейка с ним и не расстается. Чуть ли не каждый день сбегает к милому. Встречаются они в дубовой рощице, никто за все это время им там не помешал. Подозревала она, что суженый ее колдун. Хотела как-то сама в рощицу прийти, с подружками отдохнуть, посекретничать, и дорогу найти не сумела. А на следующий день легко дошла до него. Замечала и другое за ним. То цветок завядший после его прикосновения жизнью наливается, то зверь любой без страха к нему подходит. Было дело, что в огороде у них все помидоры ни с того, ни с сего пожухли. Отец горевал сильно, наговаривал на ведьму одну. Поделилась она болью своей с любимым, и на следующий же день урожай их выздоровел. Помидоры налитые, красные висели, даже те, что еще маленькими день назад да зелеными были. Только Лейку это не тревожило. Огорчало то, что не хочет он с семьей знакомиться, и о себе почти ничего не рассказывает. Кто он? Откуда приходит? Чем родители его заняты и есть ли вообще? Стоило вопрос задать, как он ее сразу поцелуем отвлекал, а там уже не до разговоров было. Губы его разносили по телу щемящую нежность, и оно замирало в предвкушении. Стоило только поцелую глубже стать, языку язык найти, как кровь огнем занималась, рождая внутри дрожь сладкую.

Под ногами Лейки изморозь слегка хрустела, морозец щеки румянил, ветер косу трепал. Глаза ярче разгорались, чем ближе она к рощице заветной подбегала. Решила Лейка, что сегодня не даст ему себя отвлечь. Или расскажет о себе, или с родителями пойдет знакомиться. Вот-вот морозы сильные стукнут, и как бы жарко в его объятиях ни было, нехорошо по лесам от людей прятаться. Не преступники они ж какие. Он, конечно, замуж ее не звал, но ведь венок же поднял, и сам признал, что ее он теперь.

Окрыленная, Лейка, вбежав в рощицу, сразу своего милого увидела. В рубахе одной стоял он, спиной привалившись к дубу, ногу левую поднял, в колене согнул. Хмурился. Она от удивления чуть не споткнулась: ни разу еще его таким не видела. Но стоило ему на нее посмотреть, как улыбка лицо его осветила, в зеленых глазах желтые всполохи огня отразились. Лейке показалось даже, воздух вокруг теплее стал и снова приветливый октябрь вернулся. Платок на груди распахнула и кинулась в объятия к нему. Руки обнимают так привычно с крепкой нежностью, но мышцы напряжены, словно из стали сделаны.

— Душа моя, что тревожит тебя? — подняла голову, заглянула в глаза. А он погладил по волосам ее, прижал к груди обратно, слова глухо прозвучали:

— Расстаться скоро нам придется. Скорее, чем ожидал я.

— Как же так? — вырвалась она из объятий, взор слезами заволокло. — Неужели задержаться не можешь? Или совсем остаться? Родители тебя, как родного примут, ты не бойся.

Улыбнулся ласково так, что печаль внутри таять стала, точно сосулька по весне:

— Свет мой, не грусти, прошу тебя! Не сегодня еще расстаемся. Есть время, и сделаю я все, чтобы как можно больше его у нас было!

Наклонился к ней, легко в губы поцеловал и весело прошептал:

— Я ведь цветов тебе давно не дарил. Подожди немного, исправлю эту оплошность.

— Оак, какие же цветы теперь! Уж земля вся в инее, — воскликнула Лейка, обводя вокруг себя руками. Вот только вдруг с удивлением отметила, что в дубовой рощице земля мягкая, черная, листом осенним словно свежим ковром устлана.

— А вот и увидишь какие, — хитро прищурился Оак. — Подожди чуток.

С этими словами скрылся он среди дубовых ветвей. Лейка вздохнула только и погрузилась в мысли темные о расставании скором, о том, как любимого удержать. Глаза бездумно по опавшим дубовым листам гуляли, как вдруг зацепились за что-то, будто сверкнуло металлом. Полюбопытствовала Лейка, наклонилась, руками листья разворошила и подняла с земли ключ. Тот старый был, вкрапления ржавчины по всей поверхности болезнь ветряную напоминали. Форма чудная: изящная, тонкая работа. В думах о том, как ключ тут оказался и что мог открывать, Лейка села под дуб. Подняла находку вверх под солнце подставила, другую же руку назад отставила, о землю уперлась. Вот только в ладонь больно что-то врезалось. Обернулась она, а из земли угол металлический торчит. Разрыла свою вторую находку и вытащила шкатулку небольшую. Даром, что металлом обита, а работа искусная, стенки и крышка узором ажурным выполнены. Покрутила Лейка красоту эту, полюбовалась со всех сторон, хотела крышку открыть — не поддается. Потрусила шкатулку. Ничего. Словно пустая. А потом приметила скважину замочную. Сердце на миг замерло, когда поняла, что ключ-то от шкатулки этой. Внутри заныло. Предчувствие холодным потом по спине прокатилось. Тряхнула Лейка головой, косу назад привычно перекидывая. Никогда не была трусихой. Вставила ключ в замочную скважину. Щелкнул механизм. Поддела крышку пальцами, начала открывать, сзади отчаянный окрик любимого раздался:

— Лейка, не надо! Не открывай!

Только поздно уже. Крышка откинута. Внутри на подушке из черного бархата веточка остролиста лежит. Плоды красные в середине зеленых листов, словно кровь разбрызганная.

Обернулась Лейка к Оаку, с недоумением на него посмотрела. В руках любимого букет из мать-и-мачехи и шалфея. Откуда только взял на исходе октября? А в глазах ужас неизбежности. По щеке слеза кристальная бежит. Отложила она шкатулку, только хотела подскочить, утешить, как за спиной голос хриплый стариковский раздался:

— Ну, здравствуй, брат.

Сразу морозом повеяло, зябко стало, краски вокруг яркость свою потеряли. Оак зло взглянул за спину Лейки и процедил:

— Не время тебе еще, брат! Сгинь в свою нору обратно.

— Сам знаешь, что не могу уже: остролист в мир выпущен.

Лейка почувствовала, как по волосам ее гладит рука чужая, холодная, жесткая. Губы возлюбленного побелели, сжались плотно. В руках невесть откуда меч появился. Рукоять деревянная, словно ветвями овита, лезвие зеленым цветом переливается. Сжалась она, но обернулась, чтобы увидеть того, второго, кто смог найти путь в их заветное место. За ней старец стоял: борода длинная седая, волосы по плечи белые, лицо суровое, на плечах плащ до пят голубой. Голубые глаза взглянули на нее с легкой грустью, скрипучий голос молвил:

— Сожалею, милая, что увидеть тебе это придется.

В тот же миг Лею словно льдом сковало: ни двинуться, ни встать, ни крикнуть. Только и может что головой вертеть. В панике она взгляд на Оака вернула. Желваки так и ходят, ладонь рукоять столь сильно сжимает, что каждая костяшка готова кожу тонкую белую прорвать. Смотрит на нее жалостливо:

— Прости, любимая, не хотел я, чтобы так все закончилось. Ты — мой свет, мое солнце жизни. Я буду бороться за нас до конца. Даже ценою нарушения цикла.

И сразу после этого бросился вперед, поднимая меч. Навстречу ему вышел старец. В руках посох металлический держал, той же удивительно-тонкой работы, что шкатулка с ключом, вот только Лейка обо всей красоте позабыла, когда навершие увидела: острая шпилька отливала синим холодным цветом. Меч Оака взмыл, оставляя за собой шлейф зелёного света. Посох противника парировал удар. Она инстинктивно сжалась, когда меч с посохом встретились, только звона ожидаемого страшного не последовало. Правда, ветер ледяной поднялся и деревья вокруг зашумели, листья закружились. Трудно было уследить за битвой Лейке, дерущихся то листопад золотой закроет, то вьюга белая заметет. В один момент она и вовсе странное увидела: на голове старца венок остролиста с оленьими рогами, а голову ее возлюбленного венчали дубовые листья.

Вместе с телом замерли и ее чувства. Смотрела на все отстраненно, словно через воду. Будто во сне она или на ярмарке представление наблюдает. Вот только сердце глухо билось, точно рыба подо льдом.

Сколько длилась битва, сказать было сложно. Солнце то скрывалось за такие темные тучи, что чудилось ночь настала, то выходило и так ярко сияло, что глаза слепило. Две фигуры неустанно передвигались по поляне в безумном танце. Силы равны были, несмотря на то, что один юнец, а другой явно поживший свое человек. В какой-то момент Лейка холод земли почувствовала, до этого ей все равно было, а тут зябкость стала тело одолевать, до костей доходить. В это же время любимый ее словно силы терять начал. Пропустил один удар, и по руке с мечом засочилась кровь алая. Второй пришелся по левому боку. А третьим старец твердой рукой загнал острие своего посоха прямо в сердце Оака.

В тот же миг Лейка вырвалась из ледяного плена и морока бесчувственного. Ее нутро словно тоже проткнули, горло спазмами свело, ни вздохнуть, ни крикнуть. Бросилась она к упавшему любимому. Обняла, тормошить начала. Но закрылись глаза его, свет погас в них навсегда. Схватила она его меч, хранивший еще тепло его рук. Обернулась резко к убийце и замахнулась. Тот ухмыльнулся только, и меч льдинками к ногам ее осыпался.

— Вижу, любишь ты его крепко, — ласково сказал старец. Потом прищурился недоверчиво, пробежался по ней взглядом быстрым. Выдохнул удивленно.

— А я-то думал, откуда в братце такая сила взялась, отчего место уступать не хочет, ведь давно уже сдавал его почти без боя.

Лейка молчала, только волком смотрела. Все нутро будто выстудило. Ничего почувствовать не могла.

— Не кручинься так, милая, — вновь обратился к ней старец. — Как бы Оак ни старался, цикл никто обмануть не в силах. Если быть с ним хочешь, то выбор тяжелый предстоит сделать.

— Как быть с ним, когда ты убил его? — горько промолвила Лейка.

— Время его пришло, но он возродится на Белтайн.

Глаза девушки зажглись горячей надеждой. Понимание природы ее возлюбленного не до конца еще поселилось в душе, но она готова была на все лишь бы вместе с ним оказаться:

— Что делать нужно?

Старец тепло посмотрел на тело брата. Взмахнул посохом, и Оака будто одеялом укрыло опавшими листьями.

— Под твоим сердцем его дитя, — Лейка инстинктивно за живот схватилась, глаза округлила. Быть того не может! Старший брат только улыбнулся: — Родишь в ночь Леты. Если хочешь с братом моим быть, то на следующий год, в этот же день, приходи сюда и отдай мне ребенка.

— Нет! — горячо воскликнула Лейка.

— Цикл не может быть прерван. Чтобы освободить Оака от его повинности, ты должна на его место привести вашего сына, — строго сказал старец. Потом голос его смягчился: — Я присмотрю за мальцом, также как когда-то Оак позаботился обо мне.

— Тебя тоже когда-то оставили? — с грустью спросила девушка.

— Мы — цена счастья наших родителей. Цена за продолжение цикла, — тихо сказал он. — Не каждая мать может сделать такой выбор. Еще триста циклов назад, когда я только вступил в эту роль, Оак пытался уйти на покой, но каждая из его спутниц выбирала дитя, а не его.

Лейка посмотрела на бледное лицо возлюбленного. Вспомнила ту нежность и страсть, что он будил в ней. Его теплые руки, его зеленые глаза. Представила, каким красивым и хорошим будет его сын. Внутри бушевал смерч, утягивая в свою смертельную воронку и душу, и сердце. Как можно выбрать? И где здесь правильный выбор?

На плечо легла тяжелая морщинистая рука:

— Выбор сложный, но возможный. И время обдумать его у тебя есть.

— Но почему мы не можем быть вместе, втроем? Если он возродится весной?

Тяжелый вздох был ответом:

— Во всем должен быть баланс. Две силы жизни, как и две силы покоя, не могут существовать вместе, иначе цикл собьется. Мир треснет. Он не сможет находится рядом с сыном, будучи Королем Дуба.

«Да, конечно, почему она сразу об этом не догадалась. Ведь это же так очевидно», — отстраненно подумала Лейка. Подняла взгляд на Короля Падуба и кивнула.

— Не кручинься, милая. Сделаю все, чтобы зима для вас мягко прошла, — тепло пообещал он.

***

Кружась, опадали на землю желтые дубовые листья. В роще стояла звенящая тишина. Рассеянные через ветви лучи солнца еще грели черную землю, покрытую зеленой травой. Под большим раскидистым дубом стоял старец в синем плаще. Около него в простой рубахе и зеленых штанах сидел, поджав под себя ноги, прекрасный молодец.

— Она не оставит нашего ребенка, — промолвил он, разрушая тишину места.

— Тогда тебе придется принять ее выбор, — ответил старец.

Легко зашуршали листья под чьими-то неуверенными шагами. Из-за деревьев показалась тонкая фигура девушки. Волосы ее были слегка растрепаны, на щеках виднелись разводы от слез, а под глазами залегли глубокие тени. К груди она прижимала младенца, завернутого в зеленое покрывало. Оак подскочил, хотел было кинуться к ним, но дорогу ему перегородил посох брата. Король Дуб сник.

Лейка остановилась в нескольких шагах от них. Руки, державшие ребенка, дрожали. Лицо Оака потемнело от боли. Он едва слышно проговорил:

— Свет мой, ты не должна делать этого. Ты же любишь наше дитя.

— Тебя я тоже люблю, — тихо откликнулась она. Потом внезапно спросила: — Скажи, отчего это лето было столь холодным?

Молчал. Молчал ее возлюбленный, глаз поднять не смел. Усмехнулся Падуб и ответил за него:

— Оттого, что страдает он без тебя, без его солнца. Негде ему тепла взять.

На лице Лейки расцвела улыбка. Обратилась она к старшему брату:

— Много думала я после нашего разговора. Сын наш будет хорошим Королем Лета: кто бы рядом с ним не оказался, сразу добрее становится и о горестях своих забывает. Теплый он, словно солнышко. Уверена, что щедрый будет, как его папа, — Оак вскинулся, в зеленых глазах былой огонь заплясал. Она повернулась к нему: — Мы не оставим сына: он каждый год будет рядом с нами, как только весна проснется. Будем чествовать его, как полагается, и всегда любить. И однажды он сойдет со своего цикла, передав его своему наследнику, чтобы потратить свою накопленную любовь на ту, которая станет для него новым солнцем.

Она протянула младенца Падубу. Тот принял его бережно, словно самое хрупкое сокровище. А потом, к удивлению Лейки, передал ребенка Оаку.

— Попрощайся с отцом, малыш. Увидитесь вы теперь на Белтайн.