Рим. Новый Порядок. Том 2

930 (177) 5 декабря, Рим, Палатиум

Прошла неделя с тех пор, как я принял титул Августа. Мир не рухнул, небо не упало, а Рим продолжает жить своей привычной жизнью. Всё прошло спокойно, даже слишком. Наверное, я сам был самым большим скептиком по этому поводу.

Дело в том, что все последние императоры были усыновлены. Я же выбиваюсь из этого ряда, являясь родным сыном Марка Аврелия. В моём понимании, римляне, должны бы слишком нервно реагировать на такие моменты. Ведь Республика изгнала седьмого царя, и с тех пор идея демократии долгое время играла ключевую роль в политике. Даже убийство Юлия Цезаря оправдывалось его, якобы, стремлением вернуть царскую власть. Но, с тех пор, прошло два века.

Принципат медленно, но уверенно укреплял свои позиции. Сенат, который когда-то был главной силой, способной противостоять Принципу, тоже изменился. Современные сенаторы уже не те, что вели заговор против Цезаря. Неизменным остались алчность и желание сохранить свои привилегии.

Для народа же главное — чтобы законы соблюдались, власть оставалась справедливой, а Империя была стабильной. Последние императоры, включая моего отца, сделали много для укрепления этой стабильности. Возможно, именно это стало основой доверия к Марку Аврелию и его решениям. Народ воспринял моё возведение в титул без волнений, потому что пока я не успел себя скомпрометировать.

Отец решил объединить пиршества в честь моего титула с публикацией эдикта об Имперском Стоицизме. Это оказалось недешёвым удовольствием: уже готовые пергаменты и таблички пришлось переделывать, чтобы в них были указаны оба Августа. Но мы справились. Всё готово.

Сегодня на Форуме официально зачитают эдикт.

Хотя, меня это уже мало волновало, что удивительно. Ещё недавно, я сильно переживал по поводу своих идеологических преобразований. Каждое слово, каждую идею нужно было формулировать точно — ни больше, ни меньше. Моя философия ещё не раскрыта полностью, но таков был мой план: постепенно доводить её осознанния. Однако, сегодня, в этот знаменательный день, когда мои мысли становятся законом, вместо волнения я ощущаю что-то совсем другое — спокойствие, как будто это уже пройденный этап. Да, это, пожалуй, лучше всего описывает мои чувства.

Я не упустил контроль, так как знал, что всё в порядке. Но с обретением высшей власти, насколько это вообще возможно в текущих реалиях, я осознал, что начинается новый этап. Всё, чему я учился, всё, к чему готовился, свершилось. Теперь наступило время действий.

Поэтому я направился в кабинет к отцу, чтобы обсудить с ним два важных вопроса. Войдя внутрь, я поднял руку в приветствии и с лёгкой торжественностью произнёс:

— Сальве, отец Август! Твой сын Август приветствует тебя!

Отец оторвался от чтения и посмотрел на меня с едва заметной улыбкой:

— Ну, и как тебе титул Августа? Власть не искушает? Не забыл что смертен?

— Изменения чувствую, — признался я. — Но они не пугают. Скорее, добавилось забот и ответственности.

Отец молча кивнул, погружённый в свои мысли, а затем спросил:

— Итак, с чем ты пришел ко мне сегодня? Есть что-то важное?

— Да, отец, — ответил я. — Есть два дела, о которых я хотел поговорить. Начну с простого. Мы собираемся праздновать Янус здесь, в Палатиуме, верно?

— Если ты упомянул этот праздник, значит, ты хочешь выступить? — пронзительно глядя мне в глаза, спросил он.

— Да, — кивнул я. — Настало время озвучить новый тезис нашего стоицизма.

— Я доверяю тебе, — ответил отец, — но мне будет спокойнее, если ты расскажешь мне о своём замысле заранее.

— Ну а зачем я пришёл? — улыбнулся я. — Да, дело серьёзное, и я хочу, чтобы ты узнал об этом первым. Слушай…

И я изложил отцу суть своей идеи, стараясь кратко пройтись по ключевым моментам. Он внимательно слушал, не перебивая. Всё, что я сказал, укладывалось в общий замысел Имперского Стоицизма: упорядочить, объединить, централизовать. Когда я закончил, он задумчиво нахмурился, а затем спросил:

— Ты, наверное, понимаешь, насколько это будет дорого? Ты уверен, что это стоит начинать?

— Это займёт не один год, — пояснил я. — К тому времени должен заработать проект «Мидас». Откладывать его тоже не стоит. Пока же, все эти работы потребуют больше усилий ума, чем средств. Основные затраты — это время.

— Время… — тихо повторил отец. — Да, я понимаю твою торопливость.

— Какая торопливость, отец? — удивился я. — Я и так всё растягиваю на годы. Даже то, что я делаю сейчас, вся эта работа с записями, учётом, чтобы избежать ошибок. Но я понимаю, о чём ты говоришь. Время неумолимо, его не хватает и это дает чувство торопливости.

— Да, ты прав. Даже дела на севере… — вздохнул он. — Нет сомнений, что война неизбежна. Нам нужно довести линию лимеса до тех черт, что обозначили стратеги. Несмотря на твою политику умиротворения, ситуация остаётся неспокойной. Варвары общаются между собой, и недовольные покидают наши земли, укрываясь у семнонов и гермундуров.

Я нахмурился. Это была плохая новость, но ничего нового. Те недовольные, кто остались, могли вредить изнутри, а ушедшие — извне.

— Вы уже говорили, что война неизбежна, — заметил я. — Пусть Пертинакс продолжает свое дело, как договаривались. Это уже большая помощь.

— Иногда я жалею, что не могу увидеть плоды всех твоих преобразований, — признался отец. — Это звучит малодушно, но я потратил столько лет на войну, которые мог бы посвятить строительству Империи.

— Отец, это только начало. Мы укрепим лимес, сколько бы времени это ни заняло. Империя вечна, а наши дела могут продолжаться дольше нашей жизни, — ответил я, вздохнув. — Я тоже иногда задумываюсь, как бы выглядела Империя после моих реформ. Ты готовишь будущее для меня, я готовлю его для следующих поколений. Так и живёт Империя. Но если к власти придёт Император, думающий только о себе, она вновь окажется под ударом.

Мы замолчали, каждый погрузившись в свои мысли, под впечатлением момента. Наконец отец прервал тягостную тишину:

— Какое второе дело привело тебя ко мне?

Я вынырнул из своих размышлений:

— Это касается преторианцев. Мы с тобой обсуждали их ранее.

Я не стал вдаваться в подробности наших прошлых разговоров на вилле. Отец и так понимал, о чём идёт речь.

— И у тебя, значит, возникла идея, как это исправить?

Я вздохнул:

— Исправить полностью это невозможно. Любые люди, которых мы приблизим, могут поддаться искушению. Мы можем лишь смягчить риски. Контроль нужен всегда. Таков порядок. И я пока не вижу способа, чтобы нас окружали исключительно верные люди. Нам пока сопутствует удача: в окружении нет явных предателей. Да, при определённых условиях кто-то из них может совершить глупость, но мы стараемся не позволять этим условиям возникнуть.

Отец слушал, кивал, ожидая продолжения.

— У нас десять когорт преторианцев — огромная сила. Если эту силу не использовать, не задействовать в делах, они начнут скучать. А скучающий воин — это опасное явление. Что я знаю наверняка: воинам нельзя позволять бездельничать. Им нужно дело. Но если они привыкли к праздной жизни, то могут воспринять наши изменения враждебно. Поэтому я думаю, что действовать нужно осторожно.

Отец внимательно посмотрел на меня:

— Ты опасаешься?

— Глупо было бы не опасаться. Это почти десять тысяч воинов, от которых зависит наша жизнь. Если они поднимут бунт, кто их остановит?

— Ты прав. Но я поддержу тебя в реформах. Расскажи, что ты задумал.

Я кивнул, собираясь с мыслями:

— Сейчас у нас всего два префекта преторианской гвардии. Для такого количества воинов этого недостаточно. Первая мысль — раздробить преторианцев на меньшие отдельные группы. Каждой когортой должен руководить отдельный префект. Это уменьшит их централизованную силу. Но дробление ради самого дробления — не решение. Это лишь часть реформы. Вторая мысль — дать им дело. Если занять их полезной работой, это отвлечёт от глупостей и укрепит нашу власть. И это займет их от глупых мыслей. Часть из них должна стать частью проекта «Аквила». Также мы урежем их политическое влияние. То есть, оно вырастет, но лишь в своем деле, лишаясь власти в иных. Также мы решаем задачу по укреплению нашей Императорской власти. В идеале они должны стать нашими ушами, глазами, гласом и руками. Как понимаешь, такую, новую силу, всегда нужно будет проверять.

Отец слушал меня с интересом.

— Какие дела ты хочешь им поручить?

— Я пока планирую создать восемь дивизий (отделов) преторианцев (Divisiones praetoria), — начал я. — Существующие когорты мы разделим по способностям и наклонностям. Для этого я предлагаю провести собеседования, составить список вопросов, чтобы понять, кто на что годен. Преторианцы не должны знать, зачем это делается. Вопросы будут простыми, но достаточными для выявления их склонностей. Но это ещё предстоит обсудить.

Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями, и продолжил:

— Что касается дивизий: Первая - Личная безопасность Императорской семьи (Custodes Imperiales) — здесь всё просто: охрана Императора, его семьи и дворца. Подготовка охранников. Возможно, на эту роль подойдёт Германская когорта, но это лишь предположение. Пока мы обсуждаем только общие принципы.

Отец кивнул, ожидая продолжения.

— Вторая дивизия — Военная разведка (Exploratores Praetorii). Они будут заниматься сбором информации о внешних угрозах, специализируясь на тайных операциях и создании агентурной сети. Третья — Военная контрразведка (Inspectores Militum). Их задача — контроль армии, предотвращение измен и шпионажа, проверка лояльности командиров и легионов. Эта дивизия также будет собирать данные по легионам, как мы обсуждали ранее. Четвёртая — Политическая разведка (Exploratores Politici). Это слежение за сенаторами, наместниками провинций и другими элитами, выявление и нейтрализация заговоров, составление архивов на самые влиятельные семьи.

Я на мгновение замолчал, чтобы дать отцу время обдумать сказанное, и продолжил:

— Пятая дивизия — гарнизон Рима (Cohortes Urbanae). Их задача — поддержание порядка в столице, подавление беспорядков, взаимодействие с городской администрацией. Они и сейчас этим занимаются, так что больших изменений здесь не будет. Мы просто определим, кто лучше справляется с этой работой. Шестая — Экономическая безопасность (Custodes Aerarii). Они займутся контролем финансовых потоков, защитой казны, борьбой с экономическими преступлениями. Будут следить за ростовщиками, крупными землевладельцами и торговыми гильдиями.

Я на мгновение остановился, подбирая слова для оставшихся дивизий:

— Седьмая — Судебно-исполнительный отдел (Executores Praetorii). Это исполнение судебных решений, аресты, приведение приговоров в исполнение, борьба с бандитизмом и преступными группировками. Они станут нашими руками в обеспечении порядка.

Глядя внимательно на отца, я объявил о последнем отделе:

— И, наконец, восьмая — Внутренняя безопасность (Custodia Interna). Это контроль остальных отделов, обеспечение дисциплины и предотвращение коррупции. Этот отдел будет находиться под нашим личным управлением. Один из Императоров всегда должен быть назначен префектом этого отдела, чтобы проверять как их работу, так и то, что они обнаружили по отношению к другим. Эта дивизия станет нашей последней линией безопасности.

Я выдохнул и подвёл итог:

— Как видишь, дела преторианцев значительно расширяются по сравнению с их текущими обязанностями. Но задачи достаточно разнообразны, чтобы занять их, устранить скуку и укрепить нашу власть через претуру. Также эти дивизии могут добавляться при необходимости, расширятся для решения своих задач. Вполне возможно что нынешнее число недостаточно для такого объема дел. Но мы сейчас создаем самые надежные, самые способные ядра дивизий.

Я замолчал, ожидая реакции. Отец долго молчал, скрестив руки на груди и хмуря брови, обдумывая услышанное.

— Это слишком серьёзные преобразования, — наконец вымолвил отец. — Теперь я понимаю твои опасения. Не всем придётся по душе порученные задачи, особенно в тех отделах, где придётся следить за своими же или за армией.

— Согласен, — ответил я. — Я размышлял, как это можно смягчить. Мы можем объяснить, что все эти дивизии также обеспечивают безопасность Императора. Защита — это не только личное охранение, как сейчас, но и более широкий спектр обязанностей. Если у нас получится, мы получим не просто новую структуру, но и более надёжную безопасность для себя и Империи.

— Кстати, некоторые из задуманных тобой дивизий уже существуют в виде других служб, — заметил он.

— Ты про фрументариев и спекуляриев? — уточнил я.

— Да, но не только их.

— Я знаю, отец, и не считаю это проблемой. Есть старая притча: хочешь узнать правду, выслушай двух. Если оба расскажут одно и то же, то это, скорее всего, правда. Мы создаём состязание между службами. Если одна из них предоставит неверную информацию, другая может это выявить. А если возникнут расхождения, мы привлечём третью силу для проверки. Это позволит нам выяснить, кто прав, и наказать тех, кто халатно относится к своим обязанностям.

— Это интересно, — задумчиво произнёс отец. — Хорошо, я подумаю над этим. Сейчас мы всё равно не примем окончательного решения. Как что-то решу, мы продолжим разговор. А ты составь список вопросов, которые хочешь задать преторианцам. Хочу понять что еще это такое.

Я усмехнулся. Психологический тест, вот что это такое. Но, увы, психология как наука ещё не появилась. Как понять, к чему у человека лежит душа? Предложить ему список отделов на выбор? Глупо. Но к сожалению, я знаю о психологии, однако, как любой наемный рабочий, всеми фибрами ненавидел отдел кадров, и их тупые вопросы.

Знал, что существуют разные подходы: косвенные вопросы, дублирующие вопросы о том же, но заданные по-разному, и даже методы выявления лжи. Но они не дают гарантии. А если респондент понимает, о чём его спрашивают, это ещё больше усложняет задачу.

У меня были лишь общие знания, но никакого практического опыта. А запускать такую важную реформу без понимания, кто и как будет работать, — это верный путь всё испортить. Оставить всё как есть? Тоже не выход. Хорошо что у меня есть отец, который подстахует.

Была мысль запустить все это во время войны, находясь среди легионов. Но ждать войны ради реформ? Нет, это дело нужно было начать уже вчера. У меня есть два кандидата на префектов из числа моих знакомых. Сильно менять текущий состав не стоит — иначе преторианцы поймут, что я им не доверяю. А ведь, если говорить честно, пока они не дали повода усомниться в их лояльности. Да, их история замарана, но это дела минувших дней. Те, кто служит сейчас, всегда могут отмахнуться от ошибок предшественников. А будущие страхи к делу не подошьешь, это точно они не поймут. Остается лишь аргумент реформы ради порядка и повышения эффективности, что отчасти так и есть.

— Да, как составлю, так и покажу, — наконец ответил я, отрываясь от своих размышлений.

Отец кивнул, явно доверяя моим выводам. Почему так получается, что я взваливаю на себя больше дел, чем успеваю завершить из предыдущих? У меня нехорошее предчувствие, что это может плохо кончиться. Надо делегировать.

В голове мелькнула мысль: у меня есть один кадр, который, возможно, справится с этой задачей. А я подправлю и направлю. Да, именно так. Эта идея принесла мне неожиданное чувство удовлетворения.

***

Гален рассматривал очередную попытку создания механизма, который мог бы увеличивать изображения значительно сильнее. Он доверял мастеру, к которому пришел, надеясь, что тот справится с задачей. Однако оказалось, что всё гораздо сложнее, чем предполагалось. Даже деньги, щедро выделенные Цезарем, ныне Августом, не ускоряли процесс.

— Вот посмотрите, уважаемый Гален, — мастер демонстрировал прототип, — здесь нужно держать эту часть вот так, а другой рукой медленно двигать вверх или вниз.

— Это неудобно, — заметил Гален, недовольно нахмурившись. — Если требуется долго рассматривать, рука быстро устанет, и изображение станет размытым.

— Да, это можно исправить, — почесал голову мастер. — Нужно подумать!

— Но я уже достаточно вам заплатил за это, — раздражённо возразил Гален, уловив скрытый намёк.

— Вы не понимаете! — развел руками мастер. — То, что вы просите, — уникально! Никто больше не будет заказывать ничего подобного. Я трачу время только на вас, да и то, лишь из уважения к вам лично и из-за интереса к идее. Хотя, как видите, вряд ли что-то путное выйдет.

Гален тяжело вздохнул. Механизм, созданный мастером, действительно подходил для работы с ладонью. Помощник Статий наверняка нашёл бы ему применение при изучении отпечатков пальцев. Но Галену нужно было нечто более совершенное. Если уже удалось добиться такого увеличения, почему бы не шагнуть ещё дальше? Простая мысль, но сложная в реализации.

— Я согласен, — сдержанно произнёс он. — Но поймите, речь идёт о порядке.

Гален выразительно поднял глаза к потолку. Мастер, нахмурив брови, недоумённо уставился на него.

— Каком порядке?

— Вот невежда! Вы вообще выходите из своей мастерской? Знаете ли вы, что происходит в нашей Империи? — саркастично спросил Гален.

— Нет, я редко куда выхожу, — буркнул мастер. — А что такого?

— Это просто возмутительно! — воскликнул Гален. — Вы хоть слышали о новом эдикте Императоров? Или о философии Логоса?

— Нет, — честно ответил мастер, слегка насторожившись.

— Вы ещё скажите, что ничего не знаете о новом Августе, Люции Коммоде!

— Об этом слышал, — неохотно признался мастер. — Ну и что? Было у нас уже Августов! Замена одному из них, вот и всё. Какое отношение это имеет к моей работе?

Гален откинулся назад и, тяжело вздохнув, начал рассказывать о своём юном друге, о первых встречах, об открытиях, которые тот привнёс в мир. Рассказ явно увлёк мастера, который слушал, забыв о своих протестах.

— Не понимаю, как вы могли ничего не знать об этом! — сокрушённо закончил Гален.

— Похоже, пора самому выходить в город, а не только посылать своего глупого раба, — пробормотал мастер, растерянно почесав голову. Он вдруг посмотрел на свои руки, задумчиво поворачивая их перед глазами. — И что, вот эти стёкла помогли понять, что у каждого человека свой узор на пальцах?

Его взгляд стал странным, почти новыми глазами он изучал свои трудовые руки.

— Хотя… ведь говорят, что у каждого своя судьба. Возможно, возможно… Но зачем это понадобилось самому Августу?

— Этого он мне не открыл, — с сожалением признался Гален, — но уверял, что это очень важное открытие, которое найдёт своё применение в будущем.

Мастер снова посмотрел на свои пальцы, теперь с откровенным недоверием.

— Не знаю, как он это собирается использовать, — усмехнулся он. — Но если что, свои узоры за бесплатно я отдавать не намерен!

Гален закатил глаза на простодушную шутку мастера.

— Теперь вы понимаете, почему это так важно? — настаивал он, глядя в глаза мастеру.

— Понять-то понял, — протянул мастер. — Но делу это мало помогает. Хотя должен сказать, философия порядка — это хорошая идея. Как мастер я отлично понимаю, насколько важен порядок в работе.

— И я, как медикус, это подтверждаю, — перебил его Гален, не желая уходить от сути разговора.

— Хорошо, теперь я понимаю, что делаю, но пока не знаю, как это сделать. Надо подумать!

Гален, прищурившись, предложил:

— Если хотите, могу вам предложить выбор: или пять денариев, или урок по новой математике. Уверяю, это значительно облегчит ваши размышления.

Мастер скривился, словно размышляя над чем-то чрезвычайно сложным. Наконец, с выражением мучительного сожаления на лице, он выдавил:

— Давайте пока денарии… А математику, ну… лучше в следующий раз.

Гален тяжело вздохнул, достал кошель и выложил на стол ещё пять денариев.

— Я надеюсь, что это поможет вам подумать быстрее и до конца, — с нажимом произнёс он, пристально глядя на мастера.

— А то! — мастер мгновенно оживился. — С такими деньгами думается легче! Знаете, у меня уже появились несколько идей!

Гален покачал головой, понимая, что иначе этот мастер работать не мог. Если бы заказ был чем-то привычным, всё решилось бы быстро. Но раз дело касается нового… Хотя мастер, несомненно, был человеком увёртливым, он всё же оставался талантливым. Оставалось только надеяться, что эти денарии действительно помогут его идеям воплотиться в реальность.

— Когда мне зайти к вам снова? — хмуро спросил Гален.

— Ну, так заходите через месяц – задумчиво почесал голову мастер. – Да, думаю что это будет достаточно.

Гален кивнул, попрощался и неспешно направился домой. Он не любил суету Города. Как любой учёный, он ценил тишину и уединение. Но сегодня его внимание привлекала уличная жизнь. Люди были заняты своими делами, но изредка обрывки фраз, доносившиеся из толпы, говорили о новом эдикте.

Идеи философии были известны уже давно, но её официальное закрепление в законе стало событием. Такое было необычно.

Гален удивлялся: одна философия, объявленная государственной, ставит её выше всех остальных. Это значило, что её должны знать все — даже если не поддерживают. Особенно её предстояло изучить чиновникам и служащим. Признать, даже Гален был немного удивлен таким решением.

— Сможет ли это сработать? — пробормотал он. — Возможно, на это уйдут десятилетия, если не столетия.

Кажется маловероятным. Возможно это займет много времени. Как говорил Август, Империя вечна потому что следует мировому порядку Логоса. Но не займет ли установление этого порядка эту самую вечность?

Настроение людей к нововведениям казалось положительным. Никто не ругал эдикт, никто не возмущался. Может быть, всё всех, действительно, устраивает?

С этими мыслями он вошёл в дом, где его встретил Статий.

— Сальве, учитель! Где новый механизм?

— Сальве, Статий! Нет, ещё не готов, — скривился Гален. – этот пройдоха, кажется, знает что у нас есть деньги и решил вытрясти всё из нас. То, что он мне показывал сегодня это просто невозможно использовать! Два стекла, одно из которых надо двигать рукой. Пришлось доплатить и ждать ещё месяц. Надеюсь он все же выдаст нужный нам инструмент.

— А вы пробовали что-то рассмотреть через него? — спросил Статий с любопытством.

— Да, увеличивает значительно, — признался Гален, — но изображение нечёткое, неясное. Что-то несовершенно в этом механизме, но не могу понять что. Возможно, нужны стекла лучшего качества. Хотя мы уже заплатили за лучший хрусталь.

Он тяжело вздохнул.

— Но пока ничего особенного не увидел. Нужно больше опытов, пробовать смотреть разное.

— Может, рассказать об этом Августу? Может, он что-то подскажет?

— Ну ты и сказал! — усмехнулся Гален. — Думаешь, у него есть время на мои опыты? Теперь это не тот юный Цезарь, что был в лагере. Он полон забот.

— Кстати, учитель, вам передали письмо от Императора, — спохватился Статий. — Может, там что-то интересное?

— Что ж ты молчал?! Давай его быстрее.

Схватив письмо, Гален жадно распечатал папирус и дважды пробежался взглядом по тексту. Затем, задумчиво свернув его, проговорил:

— Меня приглашают на праздник Януса, в Палатиум.

— Это же великая честь! Думаю, вы сможете поговорить с Августом.

— Да-да... поговорить... — задумчиво ответил Гален. — Интересно. Возможно, мы услышим что-то новое.

— Что вы имеете в виду?

— А то, Статий, что дважды именно на этот праздник Август объявлял о философии Логоса. Думаю, и в этот раз он скажет нечто важное.

— Да что ещё нового он может сказать?

— То, что открывается его пытливому уму. То, что он видит, проникая в суть вещей, — пояснил Гален.

Статий, которому было всего на три года больше Августа, молча кивнул. Он чувствовал, что учитель задумался о чём-то важном, и не стал отвлекать его от размышлений.