Римлянин

I -

- Тук-тук.

Эхо прошелестело длинные шкафы книг уютного, но скомканного двухкомнатного частного дома, в котором кухня была лоджией, а кладовая – в санузле. Нехотя переглянулись птицы, прокаркали напоследок и отложили дары волхвов на подоконник, отчалив в Африку. Милая, милая, радиоактивная пустыня. Пыльные часы неторопливо перешагнули за 23.30, когда...

- Тук-тук.

Назойливо, гадко, как садятся мухи на варенье, беспардонный стук совал свой нос в дела, в которые ему лезть совсем не следовало. Совсем.

- ХЛОБДЫЖЬ!!!

Это вам уже не шутки. Это всамделишный удар. Пощёчина вашему дому. Возможна и большей части N-ска. И кого Нелёгкая принесла? Какой только мрази нет на обшарпанных неосвещенных улицах. То ли дело, в центре Чикаго – загляденье там. На повторный стук пришлось перевести взгляд от календарика с панорамами городов.

Нехотя собираешься, бросаешь все чертовски, чертовски важные дела. Это будет долгая ночь. Даже немного перестаёшь дышать, жить, в предвкушении неизбежности. И никак.

Никак. Ничего. Не за чем. Абсурд. Нельзя бороться. Это не тебе можно.

Ты ведь ждал Санту, цыган-попрошаек, свидетелей Иеговы. Но там только жирные рожи. Две жирные рожи и дрыщеватого вида курносый сержант, вид с боку, между ними. И шум, изредка преломляемый зевками дешевого полуигрушечного двигателя. Квадрокоптер? Слева-направо читались: жир, усталость, больше жира; рвение, прыщи, долг; жир, ненависть, закон; пропеллер, астма, пропеллер.

Незванная кость – нахер миндалину.

Бас. Волна баса, подобно цунами окатила комнату и покрасила всё в мокрый кашель. Хотя дождь лил только снаружи. Речь не начиналась и не заканчивалась, но сам гротескный звук уже низвергал нечто зловещее в сознание обывателя, некое собственное тело; инородный объект.

- Капитан Свидрыгала, ОВД 6-ого микрорайона. Со мной прапорщик Жиряев и младший сержант КхАХХАХАХАГХХХ, - осень вносила свои коррективы – Иван ККХХХХООООВ, Иванов, тьфу ты ёп твою мать. Вашу мать, будете гражданин Совенко?

- Соменко. Георгий.

Блокнот мерзкой туалетной бумаги возник из ниоткуда, принял дозу чернил и также неочевидно, погас, как гаснут умирающие мотыльки. Полицай-дуокоптер вращал камероглазики во все направления. Фирменно-голубые цвета растекались по комнате.

- А по папке?

- Не было папки.

Раздирающий, кашель опять сделал паузу, предвосхищая нарочито басистый голос Свидригайлы. Чистое, без единого прыщика лицо и ясный взгляд вызывали отторжение у капитана. Как если бы он смотрел в кривое зеркало. Как известно, клин клином вышибают. Григорий улыбнулся.

- У нас есть пару вопросов, гражданин Совленко. Мы войдём?- сказано было, так близко от лица, что даже громко. И эти капельки. А потом и вытерто, грязными, текучими берцами, которые и на коврик не попали.

- Нет, - подумал Жора, но учтиво пропустил гостей и закрыл портал в непогоду. Ещё не время думать о ней.

Сам того не понимая, Георгий смотрел на коричневого муравья, который куда-то нёс пылинку на палочке. Его ноги перебирали быстро-быстро, как будто от этого зависела жизнь мурополиса или целого муроверсума. Или нет. Тростина согнула малого, вдавила в назойливо-коричневый плинтус. Он дёргался и рвался, а потом остановился и мучительно медленно поднялся и сдвинул сокровище с места. Подобно яркой утренней звезде, догорающее солнце замаячило перед ним. Недоумение было недолгим. Капитан, сидя на корточках, затушил окурок короткими, крутящими движениями, и молча сверлил Жору маленькими, коричневыми глазёнками. Жора попробовал повернуться, но нет, грузный прапорщик только слегка ругнулся, вспомнив мать Георгия в самые непотребные моменты её жизни. Она была хорошей женщиной, Георгий всегда считал её такой, но никогда не видел. Ботинок прочно вжимал в пол лицо.

Это произошло за секунду до слова “Нет” - едва ли случайный удар вышиб отрицание, проронив изумлённый, глухой звук.

Полазив в каждую дырку, костлявый визгливо доложил:

- Товарищ капитан, этот чист.

- Ищи лучше. Этот наш клиент, - не отводя коричневых глаз прогнусавил в заложенный нос капитан. – Будешь писать АЧПЧХХАХАХФты по обыскам всех нарядов.

Молния язвительно сверкнула за окном. Далеко ударило. Звук добежал тихий-тихий, как шёпот Сатаны или топтанье Ивана рядом с беспощадно пыльными, пожелтевшими томами классической литературы. Он сновал туда и сюда, кажется был везде одновременно, и всё-таки терял энтузиазм. Книги были книгами, в них не было ни денег, ни ключей – ничего; мольберты были деревянными и Санчо Панчос не нужен был, дабы их опрокинуть, сломать и забросить куда-подальше в угол; подгнивающая старая кровать, с ржавыми и кое-где выстрелившими пружинами; бесполезный шкаф с полочками для пыли, пустых тюбиков краски, и больших длинноногих пауков.

Седьмой пот сходил с острого, скального подбородка (на котором наперекор всем лосьонам и кремам не росла ни борода, ни щетинка, ничего), когда тонкий профиль добирался в самое сердце ржавых пружин. Гибкий донельзя оперуполномоченный уже снимал решётку вентиляции, искал пустые половицы и тайники под шкафом – всё зря. Пыльные углы нечто скрывали, мировой заговор, не иначе – Иванушка раз за разом посещал их.

Пыль тоже недолюбливала Ивана. Под свистящие звуки фото-квадрокоптеров, пыль обнимала фотосъёмку и въедалась в глаза, в форму, в молодые лёгкие.

Ваня съёжился - чуйка подсказывала нехорошее. Капитану наконец надоела имитация деятельности, совершаемая новичком. Как только расстояние между ними сократилось, как у шлюпа титаника с айсбергом, молодому досталось.

-Куда?? Туда-а-а! Нет!! И это туда-а-а!!!

На развёрнутом куске полотна материализовались всё новые и новые предметы. В их числе были не запыленные книги, полупустые бутылки виски и прочего, куда более странного пойла, а также личные вещи Совицкого, которые простой обыватель принял бы за мусорное барахло. Когда ветоши набралось достаточно, Ваня куда-то исчез. Вернулся минуты через четыре с толстой, действительно толстой, как два старших звания милиции, тёткой. Её дочь Соминых учил рисовать. За ними ковылял сторож-дворник. Дедушка лет так девяноста. Он иногда заходил к Григорию, но по большей части, ворчал себе в бороду, и удивлялся, как это можно рисовать руками. Подметал дедушка неважно. Сегодня он убирал в дождь. Осенью он убирал из стороны в сторону листья, приговаривая –Уххх!, зимой снег, борясь с непоседливыми детьми и бесформенными снеговиками, весной – шлёпал по лужам, и только лето его огорчало.

Свидрыгайло сосредоточился, у него появились морщины, как будто он думает. После очередного удара молнии, он затараторил заученные до дыр фразы.

-Господа понятые…гхм…Григорий Сомалов… Гхм… Акрггххх… безработный, задерживается на основания подозрения в… Гхм… В ходе задержания… оказывал сопротивление. Были изъяты следующие вещи… (здесь Сомкиных не мало удивился:он в глаза не видел половины сказанного, но промолчал) при личном досмотре...Ничего не обнаружено.

Соменов знал, что у него была квартплата за этот месяц. Хозяин пунктуально забирал все его деньги двадцать седьмого, и Гриша заранее готовился. Как так вышло, что их перестало быть в заднем кармане, не было единой мысли. Капитан не врал: лёгкая бумажная полнота в кармане не ощущалась.

Молодой заполнял формы, и наконец довёл их до логического завершения, которым являлись заполненные поля.

- Что ты написал?

- Написал, товарищ Капитан!

- Бабку пиши, бабку пиши, дурак!!

Толстая тётка сразу подписала бланк, а потом ещё попросила Ивана отойти и негромко (для неё негромко) говорила под запись “наркоман”, “по ночам свет горит”, “у меня курочка пропала раз”, “велосипед его воняет резиной и мешает ходить по двору”, “нелюдимый он, никого нет, сыч сычём ”. А с Григорием Эльжбета всегда мило общалась, звала пару раз на суп, и была очень довольна, что её дочка, Лиза, приносила А+ по ИЗО.

Иван аккуратно записал, настала очередь сторожа.

- Прочитайте, подпишите. – было начал Иван, наставляя хищные чёрные линии на бумаге прямо в деда.

- Сына ты сдурел? Как же ж бес очкоф сына-то? – сторож недоумевая залипал на овал Ивана, который и вправду был чем то похож на его сына, которого уже полвека земля не носит.

- Какого тебе сына?- не сдавался оперуполномоченный,- подпишите, деда. Тут, тут и тут.

- Ась?-защищался старичок, и просияв, замотал, зашатался головой -Была уже победа сына. В мае была.

- Николаич, подписывай протокол, - встрял капитан.

- Валидол? Какой валидол?

- Протокол!

- Валидол!

- Подпись!!!

- Сына?!

- Подпись!!

- Бога!?

- Дьявола!

- Духа!

- Тьфу - подпись - сюда - давай!

Деда потряс головой, глубоко вздохнул. Дескать, ну куда вы без деды.

Понимая, что он кому-то нужен, он выпрямил согнутую в шесть погибелей спину, насколько позволял хрустящий позвоночник. Посмотрев на лист бумаги, залитый чёрными пятнами и длинную чёрную ручку, Николаич поставил две едва пересекающихся чёрточки, потом заволновался – одна была слишком тонко, и намазал, пока не стало пятнышко; умилённо посмотрел на своё детище, а потом на главного. Свидрыгайла закивал в ответ; возможно, он искал нового муравья, и жир катался по подбородкам; возможно блики молнии причудливо мелькнули на его здоровой челюсти; Николаич вывел 26 Ююня и отдал стилус и планшет молодому, покорно заковылявши в сторону ветра. Он вышел на порог и как будто пропал, нелетний холод нащупывал его кости и сгибал как горячий пластилин.

Кое-как собрав Смоченко, они закинули его в задний отсек вонючего, металлически-обжигающего УАЗика. Водителем был Иванов. Ехали долго, печка не работала и громкий тарахтящий звук двигателя перекрывал дождливую дробь о крышу. Неиспанский галеон пробирался в шторм по волнам и выбоинам асфальта, то и дело взлетая над ними. Грозы и быстрые ветра не редкость в здешних местах: Cпасибо озоновой червоточине в небесах акурат над Nском.