Рисовая булка

Юна открыла глаза. Её сладкий сон неспешно, но неотвратимо растворился в горькой реальности очередного одинокого утра. Бесчувственный взгляд упёрся в пустую подушку напротив, на которой лежала её рука. «Неужели это был всего лишь сон?» — с сожалением прозвучало у неё в голове. «Нет! Это был не сон!» — стала убеждать она себя, вдруг почувствовав, что подушка напротив всё ещё тёплая и источает едва уловимый аромат ванили, который жадно вдыхала Юна. «Он был здесь! Он действительно был! Это был не сон!»

Тяжело вздохнув, Юна скинула с себя одеяло и села на кровать. Она прислушалась. Квартира молчала мёртвой тишиной. Она словно была такой же опустошённой, какой чувствовала себя Юна. Эта тишина звенела в ушах, хотя была для Юны уже привычной. Но теперь Юна ненавидела эту тишину. Та легла на неё тяжёлой железобетонной плитой, выдавливая из неё всё тепло и всё счастье, которое Юна испытала прошедшей ночью. Тишина была страшной пыткой после его звонкого смеха.

Минхо! Его звали Минхо! Милый, нежный мальчик с улыбкой сахарного полумесяца и жгучими, светлыми волосами. Солнечный зайчик первого мартовского солнца. «Весна моей жизни! Цветок из запретного сада! Поцелуй ожившего бога!» — проносилось в голове Юны, тогда как лицо её не выражало ничего. Уже ничего.

Она встретила Минхо случайно, словно получила его в дар от вселенной, которой, видно, уже опротивело вечно постное лицо Юны, иссушённое одиночеством. Минхо сам подошёл к Юне, когда та уныло размешивала ложкой кофе, и предложил ей своё пирожное.

— Вы такая печальная и уставшая, — сказал Минхо. — Вот, угощайтесь. Оно с клубникой. Поднимает настроение.

Юна в тот момент нехотя подняла голову, оторвав взгляд от гипнотизирующего омута кофе, и уставилась на тогда ещё незнакомца. «Что за смазливый болван?» — сперва подумала она, но ничего не сказала, продолжая смотреть на улыбающегося парня, от которого почему-то не получалось отвести взгляд и прогнать от себя прочь. Что-то Юна видела в незнакомце, что притягивало её. Было очевидно, что внутри этого наивного мальчика с пирожным был заключен совсем иной мир, нежели был в Юне. То был экспансивный мир радости, счастья в каждом мгновении, счастья, которое просилось наружу и жаждало проявиться в любви к ближнему. И это ощущалось настолько искренне и убеждённо, что у Юны не поворачивался язык обозвать парня слабоумным идиотом. И когда Юна попыталась пересилить себя, чтобы буркнуть «отвали», с её уст слетели совсем другие слова.

— Поднимает настроение, говоришь? Видимо, ты прямо обожрался этими пирожными…

Минхо лишь одарил Юну очередной своей обезоруживающей улыбкой и воспринял её слова как приглашение составить компанию. Он приземлился на стул напротив и поставил блюдце с пирожным рядом с кружкой Юны.

— Да, это моё любимое. Кстати, я Минхо.

Юна закатила глаза и тяжело вздохнула.

— Юна, — ответила она, капитулируя перед навязчивостью нового знакомого. Она тут же решила, что быстрее допьёт кофе и уйдёт. Ей было неуютно, когда рядом с ней кто-то находился, она уже отвыкла от этого. Ей казалось, что лишь присутствие матери она могла выносить, а остальные люди не были ей интересны, даже были неприятны. Она свыклась со своим одиночеством, с тягучими, рыхлыми размышлениями, нугой обволакивающими её, словно сигаретный дым. Тихая музыка почти безлюдного кафе, сонные стоны ночного города, мерцание фонарей сквозь мутное стекло — вот каким было её привычное общество. А здесь вдруг какой-то экстраверт-сладкоежка привязался! Эффект, который произвела на одичалую Юну эта встреча, был сравним с эффектом внезапного столкновения автомобиля с оленем, выскочившим из мрака леса на ночную дорогу: происшествие внезапное и печальное. Юна слишком любила своё одиночество. Так ей тогда казалось.

— Ты здесь, похоже, завсегдатай? — После некоторого молчания спросил Минхо, уже перейдя на ты, последовав примеру собеседницы. Всё это время он разглядывал соседку по столику во все глаза, не скрывая своего игривого любопытства. Юна чувствовала этот взгляд и ей было неуютно. Ей казалось, будто она сейчас была причудливым музейным экспонатом или странным животным в зоопарке, на которого глазеют дети.

— Впервые сюда зашла. И уже жалею, — нехотя ответила Юна, не поднимая головы. Она солгала. Она бывала в этом кафе почти каждый вечер, это был конечный пункт её привычного вечернего променада. Тогда она не могла себе объяснить, чем её привлекает это место, ведь она могла бы сидеть дома, где её уж точно никто бы не побеспокоил, а тут нужно было ещё и разговаривать с официантом, чтобы сделать заказ. Хотя уже давно всё её общение с официантом ограничивалось лишь кивком головы в ответ на вопрос: «Как обычно?» И всё же простой привычкой объяснить эти посещения нельзя, как и вкусным кофе. Было что-то другое, неуловимое.

— Да? Странно. Наверное, официант тебя с кем-то перепутал. Я спросил, мол, а давно вон та девушка сидит за тем столиком? Может, она скоро уйдёт и удастся занять её место? Дело в освещении. Оно тут очень приятное. Мне сказали, что ты всегда занимаешь это место.

— Если ты уже и так всё вынюхал, то зачем спросил меня? — С раздражением буркнула Юна, метнув напряжённый взгляд на Минхо.

— Хотел завязать разговор, — пожал плечами Минхо.

— Я их только развязываю, — отрезала Юна. — Если тебе так нужен этот столик, то наслаждайся, я ухожу.

Юна в два больших глотка допила свой кофе и начала вставать из-за стола.

— Погоди, а пирожное? — Взволнованно спросил Минхо, положив свою руку на руку Юны. — Чем ты теперь будешь запивать пирожное? Всухомятку, что ли?

Юна изумлённо взглянула сперва на Минхо, а потом на его руку на своей руке. Она была так удивлена этому наивному, детскому жесту, что даже не успела рассердиться. Более того, тёплая белая рука Минхо с длинными тонкими пальцами на мгновение будто утешила её своим прикосновением; Юна вдруг поняла, что ей…приятно. Но выглядело это очень глупо. А Юна не любила выглядеть глупо. Она забрала свою руку из руки Минхо и возмутилась:

— Да чего ты пристал со своим пирожным?! Отравил ты его, что ли?

— Что? Нет! — Минхо замотал головой так, что тихо зазвенела висевшая на мочке его уха серебристая серьга. — Я просто хотел произвести приятное впечатление, чтобы посидеть за этим столиком. За компанию. Да я даже попробую это пирожное сам, чтобы ты убедилась.

И Минхо, пододвинув злосчастное пирожное к себе, отхватил вилкой уголок десерта и отправил в рот.

— М-м-м… Прямо тает на языке. И вовсе не отравлено, — довольно констатировал Минхо.

Вдруг Юна улыбнулась. Вся эта ситуация начала казаться ей забавной. Таких людей она ещё не встречала. Она привыкла считать людей обозлёнными и неудовлетворёнными эгоистами, движимыми лишь собственными интересами и бесконечными желаниями, навязанными им извне. Она знала, что люди боятся показаться глупыми и доверчивыми, хотя являются в большинстве своём полнейшими идиотами, верящими в самую смехотворную чушь. Но Минхо казался совершенно по-детски непосредственным. Может, он всего лишь хороший актёр, но у него получалось создать у человека впечатление, что тот ему правда интересен и нужен. Юна мечтала не нуждаться в людях, но в глубине души она также мечтала, чтобы люди сами всё равно нуждались в ней. И в словах Минхо о том, что тот хотел произвести приятное впечатление и посидеть в его компании, Юна услышала то, что хотела услышать, — в ней нуждаются. Но до её сознания это ещё не дошло, она это лишь почувствовала, ощутила нутром и осталась сидеть на своём месте, вглядываясь в красивое лицо Минхо.

— Вообще-то я только приехал в этот город, ещё никого не знаю, — немного застенчиво заговорил Минхо, крутя в руках вилку. — Закинул вещи в номер и пошёл прогуляться перед сном. Тут так тихо и спокойно, городок очень маленький, людей мало. Но все люди, кого я видел, очень колоритные. Знаешь, иногда, от нечего делать, я смотрю на человека и по его внешности и повадкам стараюсь угадать, чем он занимается, что любит, о чём думает… Так я и развлекался по пути сюда. А когда увидел тебя, то мне как-то в голову ничего хорошего не пришло…

На этом моменте он запнулся, побоявшись обидеть Юну, и, подняв глаза, улыбнулся, чтобы смягчить эффект своих слов. А после — машинально отправил себе в рот очередную порцию пирожного, чего даже не заметил.

Юна усмехнулась.

— Ничего хорошего, значит? А что тогда плохого ты во мне разглядел?

— Да нет, ничего плохого тоже, — стал оправдываться Минхо, скребя вилкой по блюдцу. — Просто какая-то тревожная пустота. Мне стало интересно.

«Тревожная пустота,” — эхом отразилось в голове Юны. — «Похоже, этот парень не такой уж и простой, как кажется».

— Что же интересного в пустоте? — Полюбопытствовала Юна.

— Ну… — Минхо отвечал, делая паузы на пережёвывание пирожного, купленного для Юны, которое он потихоньку продолжал есть, всё ещё не отдавая себе в этом отчёт. — Пустоту всегда хочется…заполнить. Я ведь на самом деле очень...любопытный. Это мой...самый большой недостаток.

«Пустоту всегда хочется заполнить,” — снова отзеркалилось в голове Юны. — «Устами младенца…» Она уже была под впечатлением от нового знакомого, который сперва успел показаться дурачком, а теперь представлялся чуть ли не мудрецом. Хотя всё ещё с повадками дурачка... «Мудрость — убежище философа от ума?» — Пронеслась в голове Юны цитата из Ницше. Книги уже давно заменили ей людей.

— Разве может любопытство быть недостатком? — Уже спокойно поддерживала разговор Юна. — Если бы не оно, мы бы всё ещё жили на деревьях.

Минхо улыбнулся и вдруг стал рассказывать, как мечтал в детстве о домике на дереве. Он вообще разговорился, почувствовав, что Юна уже не гонит его и с участием слушает. Он рассказывал и всё ел пирожное, явно получая удовольствие и от вкусной еды, и от возможности поболтать после долгого путешествия. И когда пирожное уже закончилось, до Минхо наконец дошло.

— Ой… — Изумился он сам себе и пристыдился. — Я всё съел…

Юна искренне рассмеялась. Пока Минхо ел пирожное и самозабвенно рассказывал истории из детства, Юна следила за ним и с трудом сдерживала улыбку, а теперь наконец разразилась смехом.

— Видать, и правда вкусное пирожное! В следующий раз возьму, — радостно сказала Юна, сама удивляясь тому, в какое хорошее расположение духа привело её общение с незнакомцем, который уже, спустя всего с десяток минут, воспринимался почти как старый друг.

— Очень вкусное… Моё любимое… Извини. Я хотел, чтобы ты попробовала, — загрустил Минхо и виновато опустил глаза.

— Какой же ты чудак! — Чуть ли не с восторгом выпалила Юна.

Она уже не помнила, в какой момент они покинули кафе и отправились слоняться по ночному городу, мягко вобравшему их в свои сонные объятия. Это было что-то вроде импровизированной экскурсии. О, Юна в прогулках по городу уже поднаторела! Она знала такие места, о которых и не подозревали люди, которые жили здесь ещё до её рождения и живут до сих пор в этом неведении. К тому же ночь делала всё загадочнее и значительнее. Каждое очертание в темноте обретало десятки возможных образов; каждое слово, произнесённое в тишине, обретало десятки новых смыслов. Они разговаривали о пустяках: о погоде, о звёздах, об архитектуре, о встречных дворнягах, — но оба чувствовали, что говорят о чём-то большем, о чём-то значительном и невыразимом, что невозможно облечь в слова, но что каким-то непостижимым образом передают друг другу, как тепло робких рук, их рук, которые в какой-то момент соприкоснулись и с трепетной радостью объяли друг друга.

Так, держась за руки, они подошли к дому Юны.

— А знаешь, где мы теперь? — Спросила Юна, создавая интригу.

— У твоего дома? — Мгновенно разрушил эту интригу Минхо, лукаво взглянув на свою спутницу.

— Как ты узнал?!

— Не знаю. Я просто хотел сюда прийти, и ты меня привела.

Юна улыбнулась, но затем как-то с лёгкой грустью отвела взгляд.

— У тебя всегда всё случается так, как ты хочешь? — Спросила она вдруг, когда ветер всколыхнул её длинные волосы.

— Ты же знаешь, что так не бывает, — ответил Минхо, нисколько не смутившись.

— А по тебе не скажешь. Я ещё не встречала таких, как ты. Ты очень необычный.

Юна хотела сказать не так, она хотела сказать иначе, хотела сказать гораздо больше, но не могла подчинить словам тот океан чувств, что ощущала в себе. Однако Минхо её понимал.

— Я такой же, как все. Просто ты очень одинока, тебе нужен кто-то.

— А ты одинок?

— Знаешь, ты умнее меня. Ты знала, что ты одинока, и мужественно жила с этим. А я не знал, что я одинок. Не знал, пока не встретил тебя.

После этих слов Минхо щёки Юны зардели, а в глазах блеснула влага. Она вдруг почувствовала глубокое родство с этим мужчиной, которого узнала всего пару часов назад. Это было странное и немного стыдное чувство - стыдное, но такое обезоруживающее, обнажающее щемящее сердце.

— Мы больше не будем одиноки, Минхо? - Всхлипнув, спросила она.

— Больше не будем.

Теперь Юна стояла под душем и вспоминала каждое мгновение, проведённое с Минхо. У неё в голове тихим эхом звучала музыка, которую они слушали, придя сюда, к ней в квартиру. Терпкий вкус вина, которое они пили. Терпкий первый поцелуй.

Юна, сдавливаемая своим одиночеством, часто думала о том, что такое счастье. Теперь ей казалось, что счастье — это тень, которую ты отбрасываешь и всё пытаешься с ней совпасть, но она всегда больше тебя, всегда вне. И лишь на короткий миг, когда солнце находится в зените, ты можешь совпасть с этой тенью, овладеть ею. Но ты не можешь остановить солнце, а потому день твоей жизни покатится дальше, к закату, и мгновение счастья останется только воспоминанием.

Она даже не узнала, в какой гостинице остановился Минхо. Да и в городе ли он ещё? Может, утром он убежал на самолёт или поезд, который уносит теперь его далеко отсюда? «Неужели Минхо солгал?» — думала Юна, пока капли воды разбивались о её совсем не стройное, как ей сейчас виделось, тело, показавшееся вдруг очень хрупким. — «Он обещал, что мы будем вместе. Или это просто я его превратно поняла, услышав то, что хотела услышать, как это со мной обычно бывает? Да и что я могу требовать и ждать от него, если мы были вместе только один вечер и одну ночь? Я просто дура, которая лишь на одну ночь и годится... Зачем я ему? Он такой жизнерадостный, чуткий, наивный…он сама жизнь! А я? Просто скучная рохля. Хмурая, нудная, уставшая от всего и особенно от самой себя. Я бы тоже ушла на его месте. Это он мне нужен, а не я ему. Я вообще никому не нужна. Отработанный материал, некрасивая девочка, начитавшаяся романтических книжек…»

Юна чувствовала в Минхо жизнь, которую сама уже давно выпустила из рук. Она давно разучилась обманываться, верить в чудеса. А если ты не веришь в чудо, то, значит, и не заслуживаешь его. Она ничего не сделала для того, чтобы найти Минхо. Разве что приходила каждый раз в то кафе, где ждала сама не зная чего. Хотя теперь было ясно, чего она ждала. Чудо само явилось ей, без каких-либо усилий с её стороны. Легко пришло — легко ушло.

Юне хотелось заплакать, чтобы стало легче, но слёзы застряли в глазах, застыли острым стеклом. Она выключила воду, перешагнула через край ванны и уткнулась лицом в полотенце. Как вдруг она услышала странный шорох за дверью.

Сперва ей показалось, что это ветер, потому что она оставила окно открытым, но немного позже, пока она вытиралась, стало ясно, что дело в чём-то другом. Следующей её мыслью было, что эти звуки доносятся от соседей: они любят шерудить по стене, вешая новую картину или в очередной раз меняя обои.

Наконец Юна с любопытством открыла дверь ванной и тут же наткнулась на Минхо. Тот с восхищённым удивлением пробежался глазами по голому телу Юны и с явным удовольствием сказал что-то нечленораздельное, что было совершенно невозможно разобрать, так как рот его был чем-то забит, что он усиленно жевал.

Юна не поверила своим глазам. Она словно после жаркой бани прыгнула в снежный сугроб. В растерянности она как-то автоматически шагнула назад в ванную и закрыла за собой дверь, начав наматывать на себя полотенце. Минхо за дверью что-то мычал, а через какое-то время уже смог произносить хоть что-то похожее на слова:

— Иффини…я фумал, фы сё ефё фпиф… Фмотафся фот ф мафасин…фупил фулофек фисофых… Офень фусно! Флюфи я фолофыл фа фефто!

«Он просто купил рисовых булочек!» — Злясь, разобрала Юна. — «Ключи положил на место… Просто взял мои ключи и попёрся за сраными булками! А я тут…»

В сердцах Юна распахнула дверь и хотела выплеснуть на Минхо пробуждённый в ней гнев, но Минхо тут же обезоружил её своим милым видом. Невинно улыбаясь, как младенец, он протянул Юне маленький пакет с рисовыми булочками и, проглотив наконец то, что так долго жевал, сказал:

— Это тебе. Вот. Угощайся. Совсем не отравлены!

Юна глубоко вздохнула и, успокоившись, ухмыльнулась. «Единственная рисовая булка, которая мне нужна, — это ты,” — пронеслось у неё в голове.

Солнце её жизни стояло в зените. Юна была самым счастливым человеком на земле.