Рисуем хайку Макуро - котоба: зачин в японской поэзии

Когда именно появился японский термин «Макура-котоба» неизвестно, хотя можно предположить, то, что это слово, термин был популярен уже среди поэтов первой антологии «монъёсю — мириад листьев». Историки и филологи Т. Сакалова-Делюсина, В. Маркова, с этим единодушны, и соглашаются, о древности события с9 по 11 век. В разные исторические периоды приём носил разнообразные наименования. Другие популярные приемы установились, или уже были популярны, в те же времена первый антологии, а это не позднее 9, и не ранее 8 века. Японцы трепетно относятся к своей истории и стараются всё сохранить. Каждый из поэтов — это очередное звено, одной непрерывной поэтической цепы. Каждый новый член этой цепы, пытается добавить в нее новые звенья, нарисовать что-то своё, привнося новые оттенки и узоры, раскрашивая поэтическую историю в новые цвета.

Само слово, об которое можно сломать язык, означает — подушка или изголовье. С него начинается история японской поэзии.Вот оно что. А значитслово предваряющее стихотворение, нам должно быть знакомо. В начале, где — то 946 — 957 году вместо слова, об которое ломают язык употребляли термины косвенные понятию нашего зачин. По наблюдениям исследователей, основной фактор, формирующий ритм классической поэзии танка, — это фактор слово разделов внутри строки. Тон и полутон у меня, или фраза и фрагмент у Джейн Ренхолд. Это значит, что японский стих состоит из двух картинок, над которыми приходиться поломать голову чтобы установить связь между ними, или это подобно откровению.

Надо же я и не видела этого.В самом деле, в японских стихах встречаются и такие случаи, когда слово по протяженности равно строке — тон или фраза, например, тамакусигэ — драгоценная шкатулка для гребней, хототогису — поэтическое название кукушки.

Длянезнающих японский язык хочется обратить внимания, мы не японцы и вряд ли когда-нибудь поймем этот удивительный народ. Поэтому надо постараться понять, что такое «макуро-котоба» для нас и с чем его едят. И вообще съедобно ли оно.

В общем понимании макуро-котоба — это стилистический приём японской древней и средневековой поэзии, находившийся в употреблении вплоть до нашего времени.Конечно же, о том, как писать и что использовать, решали поэты, но они все передрались между собой решая вопрос о следовании канонам, и наконец Мацунага Тэйкоту предложил формалистический подход. Он хотел, чтобы в итоге хайкай, как это тогда называлось, утвердился в благородной, элегантной форме придворного искусства. После смерти этого поэта его своду правил был брошен вызов уникальной школой поэтов под главенством Сияма Соин. Он сделал акцент на комические аспекты. В школе Сиямы возникло направление «якадзу хайкай». Оно представляло собой практику свободных ассоциаций, на основе которой нужно было в одиночку придумать как можно больше стихов.Как это бывает, искусство хайкай так распространилось, что число сочинителей переросло в плохое качество.

Прорвать эту плотину второсортной поэзии смог один лишь Исса, который воспевал любовь к бабочкам, сверчкам и мотылькам, прочим мелким зверькам, а также много писал о свой нищете.С него, собственно и ведут летосчисление; то что мы называем хайку, вот в таких тонах японская поэзия встала на пороге ХХ века. К этому времени истинное значение многих макура-котоба было утрачено, и их использование стало просто традицией, но японские поэты продолжали придумывать и использовать их и дальше.

Причем существование этого поэтического жанра происходит, вовсе не потому, что его искусственно поддерживают, нет, танка и хайку при всей своей древности своего происхождения является живым развивающимся поэтическим жанром. Более того он является доминирующим в современном поэтическом мире, и даже отодвинул на задний план, такой популярный, в начале века вид поэзии — свободный стих.

В общем понимании макуро-котоба — это стилистический приём японской древнейи средневековой поэзии, но находившийся в употреблении вплоть до нового времени. Представляет собой стилизованный эпитет — зачин с исключительно широкими образно-риторическими функциями: постоянного эпитета, постоянного сравнения или метафоры. Являясь в некотором смысле языковым штампом, макуро-котоба определённым образом влияют на разговорную речь, а также способствуют во многом рождению таких явлений «древнеяпонского языка», как метафоричность, омонимия, полисемия.

Исследователи говорят о синкретизме, присущем японской поэтической системе. Это вещь проявляется не только в устойчивости параллелизма, но и в культивируемых формах разработки его. Первая, природная, часть параллелизма в танка, уже в 8-9 вв. начинает по художественному сознательно строиться особым образом. Она принимает форму «слова-изголовья» «макура-котоба» или «введения», «предисловия»,

Макура-котоба букв. «слово-изголовье» — один из специфических литературных приемов, вошедших впоследствии в традиционный канон, нечто вроде постоянного эпитета к определенным словам и понятиям. Этот архаический прием в лапидарной форме воссоздает картину природы, быта, обряда, дает характеристику местности, ибо несет след окаменевшей связи, подсказанной закономерно повторяющимися явлениями жизни, исторической традицией, мифологическими представлениями, например «ветер богов» или «гнев богов» — макура-котоба к названию провинции Исэ, где находится главный храм богини солнца Аматэрасу.

Макуро-котоба может служить определением практически к любой значимой части речи, помещается обычно в начале стихотворения или поэтической фразы; представляет собой слово или словосочетание средним размером в 5 слогов. Соответствуя короткому стиху танка — полутон, связан не с основным содержанием, а лишь с определяемым словом через смысловые, эмоциональные или чисто фонетические связи. Каждое макуро-котоба, в общем, их насчитывается около 1200, в анталогии «Манъёсю — мириад листьев» и приблизительно 500 закрепляется за определённым кругом слов. Приём макуро-котоба тесно связан с японским разговорным языком поэтому функционируя в языке поэтическом, он привносит в художественную речь определённые особенности языка естественного и, иногда оставаясь в своём значении разговорного японского языка, может не нести никакой дополнительной информации

Еще один весьма популярный поэтический приём, выдержавший испытание временем, — энго, «связанные слова», то есть слова одного ассоциативного ряда. Например, «роща» — «деревья», «листва»; «море» — «волна», «лодки», «рыбаки»; «храм» — «молитва», «священник», «монах», «колокол», «божество»; «перелетные гуси» — «далекий родной край», «разлука», «весть от милой» и т. д.

Располагаясь в замкнутом пространстве маленького трёхстишия или большого пятистишия, одно, два или три энго создают дополнительную аллюзивную связь, которая может быть, по обстоятельствам, прямой и вполне понятной или же опосредованной и требующей напряженной работы мысли. Такая соотнесенность тесно связана с ритмическим рисунком стиха. При этом, как во многих иноязычных силлабических системах, созвучиями могут быть связаны отрезки стиха, являющиеся частями более крупных единиц. Созвучия подчиняются синтаксической иерархии в отличие от рифм в нашем понимании, связывающих клаузулы независимо от синтаксического членения.

Важны также перенос или перескок «анжанбеман» и тяготение конца строки к началу, следующей во взаимодействии с цезурой, столь же характерные для японской поэзии, сколь и для европейской, хотя, конечно, имеющие свои отличия. Понятие ритма для танка — явление в высшей степени сложное и столь же существенно, как в любой иной поэзии.

Располагаясь в замкнутом пространстве маленького трёхстишия или большого пятистишия, одно, два или три энго создают дополнительную аллюзивную связь, которая может быть, по обстоятельствам, прямой и вполне понятной или же опосредованной и требующей напряженной работы мысли. Такая соотнесенность тесно связана с ритмическим рисунком стиха. При этом, как во многих иноязычных силлабических системах, созвучиями могут быть связаны отрезки стиха, являющиеся частями более крупных единиц. Созвучия подчиняются синтаксической иерархии в отличие от рифм в нашем понимании, связывающих клаузулы независимо от синтаксического членения.

В13 в. Сэнгаку ввёл термин «ёсое-котоба или слово-сравнение», далее уже в 17 веке комментаторы Манъёсю ввели термин «камури-котоба слово-шапка» в противовес термину «окоси-котоба» т. е. противостояли понятию общего зачина песни понятие местного зачина. Так же это соответствует нашему параллелизму: в литературе наиболее распространен параллелизм тематический, в основе которого лежит принцип сопоставления двух явлений, близких по своему содержанию.

И как же мастерски его использует поэт М. Лермонтов в стихотворении «Тучи»:

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужною

Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники,

С милого севера в сторону южную.

В этом художественном произведении автор проводит образную параллель «тучки небесные — странники» и изгнанник, «странник — поэт». В 18 в. писатель и ученый Уэда Акинари, находя в данном приёме и орнаментальное назначение, дал ему новое название «ёсои или убранство». Мотоори Охира пользовался термином «мокэ-котоба- строящее слово», а позднее вошел в употребление термин «кадзаси-украшение».

Ратификация термина «макуро-котоба или слово-изголовье», т. е., по сути, «зачин», означало победу так называемой ритмической теории, в своё время выдвинутой Када Адзумамаро и Камо Мабути, а ныне поддерживаемой многими современными исследователями. До сих пор идут споры, что именно называется «макуро-котоба и что понимают под этим словом, но все эти „слова-изголовье, зачин, строящее слово“ подводят нас к ритмическому рисунку японского стиха.

Зачин в нашем общедоступном понятие — это начало. Начало сказки, устойчивое выражение, которое дает читателю пояснение где «в некотором царстве, в тридевятом государстве…», когда «в далекие — предалекие, или недалекие, далекие времена, давным-давно.» происходит действие сказки.

Или знакомит читателя с героями сказки «жили-были… зачин или слово — изголовье, дед с бабой и решили они выучить японский язык, а нивотори — ряба, им и говорит: „хана ни акану, нагэки я коти, но утабукуро“, или даже"кадзэ фукэ ба. обосоо нару я инудзакура». Слушали они ниватори, слушали, и поняли: только куро и кура. Тогда бабка и говорит, возможно ниватори и права, приготовим из нее оякодон — японский омлет с рисом и курицей, и то больше пользы будет. Как задумали, так и сделали.

Я бы сказала «макуро-котобо» наиболее близко к приемам параллелизм, анафора, апостраф, метафора, эпитет.

Апострафа — отклонение в сторону — стилистическая фигура.

Обращение автора к лицу отсутствующему, как к присутствующему, или умершему как живому.

/ Мастер Бантё /

не успели крикнуть пастой,

как уже продавца карасей не видать

густо сыплется снег.

/ Арике Амая /

тещины блины

на кофе хватит деньжат

грустный официант.

К самому себе:

/ мастер Фухаку /

как ноги сполоснуть,

я замутить не смею

прозрачную волну.

К не удешевлённому как к одушевленному:

/ Арике Амая /

отцовский дом

не силен в арифметике,

сколько же лет?

Понятие «параллелизм» было известно древним грекам, которые использовали эту фигуру речи в риторике, где она обозначала прием повторения или сопоставления сходных элементов речи.

В переводе с греческого языка слово parallelos буквально значит «идущий рядом». Параллельные места в библии. Этот термин знаком многим естественным наукам. Его используют математики, физики, биологи.

В литературе им обозначают один из приёмов поэтической речи, состоящий в сопоставлении двух явлений путем параллельного изображения.

Такое сопоставление подчеркивает сходство или различие реалий действительности, и в то же время сообщает поэтической речи особенную выразительность, которая воздействует на читателя соответствующим образом. В зависимости от контекста произведения эта фигура речи имеет самое разнообразное применение, назначение и смысл.