Ритуал

Уик-энд — это время влипать в неприятности. Все пять рабочих дней он помогал не попадать в передряги или хотя бы выбираться из них без потерь другим, а вот на выходных... Это было время поиска. Хотя он уже давно не попадал в настоящие неприятности. Наверное, с того самого болота Призраков, окончательно разведшего их с Полынью по разным сторонам.

Уже под утро субботы он был за Эдинбургом — несся в поисках того самого поля с кругами из полыни, о котором прочитал в газете. Благо координаты поля были указаны в статье.

Целый год концентрические круги из полыни возникали по пути от Нового Орлеана до Нью-Йорка. Целый год... И вот — первый круг в Альбе, черт знает где. Но... Возможно, это вернулся он.

Тяжелый, созданный для путешествий «Триумф» рыкнул последний раз и замер на вершине холма, нарушая частную собственность, но Клыка это мало волновало. Он, все еще сидя на мотоцикле, опустил подножку, перекинул одну ногу через сиденье и осмотрелся в неверных предрассветных сумерках. На всякий случай он расстегнул наплечную кобуру.

Полынь научил его одному — никогда не расставаться с оружием. Потому что даже клыки могут не успеть там, где успеет пуля из хорошего холодного железа. Вот и сейчас, рассматривая с холма огромный луг с примятой травой, уложенной четко противосолонь, и с тремя кругами почти по центру из радостно стоявшей полыни, он первым делом достал и проверил свой глок. Холодное железо приятно оттягивало руку, гарантируя, что в разговоре с Полынью, если такой и состоится, у него будет весомый аргумент. И все же даже с пистолетом в руке спускаться с холма вниз, к концентрическим кругам не хотелось.

— А надо, — тихо буркнул себе под нос Клык, делая первый шаг прочь с холма и оставляя там свой «Триумф».

Тихо пели птицы, где-то тявкала лиса, то ли предупреждая, то ли просто пробегая мимо. Лисы же лисам рознь. Шумел ветер, запутавшись в немногочисленных деревьях.

Все было мирно и еще сонно. Для пасторали отчаянно не хватало мягкого, как мороженое, тумана и юной пастушки с посохом в руках.

— Полынь, где ты?

Тот на пастушку не тянул, но все же... Клык не знал, что лучше: если бы Полынь нашелся тут или если бы нет.

Он сделал очередной осторожный шаг... И тут земля ушла из-под ног — в прямом смысле. Она разверзлась под ним. Клык провалился в глубокую нору, даже не успев сгруппироваться. Земля быстро сомкнулась над его головой и, хуже того, вокруг него самого, корнями деревьев таща куда-то вниз. Он, задержав дыхание и плотно сжав зубы, чтобы горло не забило землей, пытался сопротивляться, но корни растений, которых здесь было слишком много, опутали его, словно веревки. Не успел Майк еще хорошенько мысленно выругаться: на себя, на собственную глупость и Полынь, — как земля выплюнула его обратно, в середину первого круга и прочно сомкнулась под его спиной. Руки и ноги Клыка тут же опутала полынь, словно бабочку пригвождая к земле. Не трепыхнуться, не шевельнуться. Только и оставалось — лежать и сплевывать все же попавшую в рот землю. И дышать густым, горьким воздухом с ароматом полыни и привкусом крови.

— Хо-хо-хо...

Над Клыком склонился все такой же молодой, может, чуть более бледный, чем раньше, Пол. Ангельское лицо, яркие голубые глаза, умеющие быть наивными, и кроткая, такая обманчивая улыбка. Ничего не изменилось. Рожденный в эпоху просвещения и веры в науку, он, как многие, видел цель, а препятствия его не волновали. Как и возможные потери во время достижения цели. Так, от его прогрессивного лечения агрессивных форм малокровия, под которое по неясной для Клыка причине попал и он сам, в Европе разразилась эпидемия вампиризма. Волновало ли это Полынь? Абсолютно нет. Он просто учел ошибки и стал искать другие пути. Вот потому-то Полынь и закончил в болотах Манчак — иного пути остановить его Клык не придумал.

— А вот и ты, Майкл, — улыбнулся Полынь.

— Полынь, отпусти, — откашлялся Клык.

— Я подумаю над твоей просьбой, — кротко заметил Полынь, доставая из-за пояса острый, тонкий кинжал некроманта, с которым он никогда не расставался. Он отвернулся от Клыка, что-то бурча себе под нос.

— Что ты делаешь? — тихо поинтересовался Клык — он уже попробовал путы из травы на крепость и понял, что выбраться не получится. Смерти он не боялся, хотя и не планировал в ближайшие несколько десятилетий.

Полынь на миг оторвался от работы — он кончиком серебряного кинжала относительно ровно выводил неглубокую канавку, закругляющуюся вокруг Клыка.

— А на что это, по-твоему, похоже? Вписываю пентаграмму в круг.

— Полынь... Остановись, прошу. Ты вернулся к жизни, так начни её с чистого листа. Начни её светло. — Надежда, что его услышат, у Клыка все же оставалась.

Тот криво улыбнулся:

— Поздно. Поздно, Майкл. Так что — терпи!

Клык не сдавался, пытаясь достучаться до бывшего друга:

— Полынь... Не надо. Ты еще можешь начать жизнь заново. Я никому не скажу: кем ты был раньше.

Тот, повернувшись спиной и закачивая защитный круг, буркнул:

— Вот именно: кем я был.

Теперь вырваться из круга было невозможно — Полынь был сильный и внимательный колдун, не совершавший ошибок в ходе ритуалов.

Майкл сказал то, что не смог тогда на болоте Манчак:

— Артур, прости. Меня. Пожалуйста! Но у меня не было выбора...

Полынь развернулся к нему, все так же сидя на корточках, и серьезно сказал:

— И ты меня прости. Будет больно. И у меня тоже нет выбора.

Серебряный кинжал, завершив круг, четко вошел между костей пясти, пригвождая Клыка к земле за левую руку. В угол заранее нарисованной на земле пентаграммы.

— Потерпи. Дальше пойдет легче.

— Арт, остановись!!! — прокричал Клык, словно крик мог остановить бывшего друга. Было не особенно больно — став вампиром, он потерял многие человеческие слабости. С железом его организм справился бы за пару минут, выталкивая лезвие кинжала из ладони, но серебро... Серебро жгло и мешало запустить регенерацию.

— Терпи! — отрезал Полынь. Он встал, доставая из сумки, стоявшей на земле, новые кинжалы. Второй так же вошел в ладонь Клыка, в этот раз в правую. Ещё два — в ступни. Правда, прежде Полыни пришлось помучиться с ботинками, стягивая их с Клыка. Носки он тоже не поленился, стащил и отбросил в сторону, а уже потом пригвоздил стопы в углах пентаграммы.

Лезвие пятого кинжала медленно поползло по ногам Клыка, разрезая полынь вместе с одеждой и оставляя за собой тоненькую красную полоску.

— Артур, остановись. Пока еще можно — остановись. — хрипло сказал Клык. — Не ради меня — ради себя.

Тот дернул плечом, одновременно скидывая с Клыка остатки толстовки и обнажая его грудь.

— Уже лет триста поздно. Кстати, откуда столько шрамов? Не помню, чтобы раньше их было столько. Ах да, я отстал от жизни на сто лет. Неслабо тебя жизнь приложила.

— Полынь, я консте...

Тот перебил его:

— Я знаю. Я слежу за тобой уже год. И мне кажется, что нынешняя жизнь тебя сделала сытым, довольным своим положением и отвратительным в своей благости. Пора с этим заканчивать.

— Остановись, ты безумен...

— Нет, — качнул головой Полынь. — Я не безумец. Поверь.

— Это все болото Манчак, это оно тебя сделало безумцем.

— Болото меня вылечило, Майкл. Вы-ле-чи-ло. А сейчас мне нужна полная тишина. Не отвлекай меня — ритуал новый и крайне интересный.

— Ар...— Но губы Клыка намертво склеились, подчиняясь жесту Полыни — тот, как делают дети, провел пальцами вдоль губ Клыка, делая вид, что закрывает их на молнию.

— Вот так, тишина. — Он встал, отряхивая колени от пыли. — Что ж, начнем. Будет больно, Майк.

Он воздел руки вверх и медленно, на незнакомом Клыку языке, стал читать заклинание.

Вставало солнце, освещая фигуру Полыни и холмы вокруг, радостно пели птицы, и умирать совсем не хотелось, хотя ведьма Энн предупреждала его. Он закрыл глаза.

Что ж, в каком-то смысле, Полынь имел право на месть. Это же Майкл его утопил в болоте.

Сердце разорвала боль — между ребер вошел осиновый кол. Клык резко открыл глаза, чтобы увидеть, как над ним склонился Полынь, выдирая кол обратно. Кровь тяжелыми толчками стала вытекать из не желавшего умирать сердца.

Последним ощущением Майкла было липкое тепло, стекавшее по голой груди.

— Вот так, Майкл. Давно надо было это сделать. — Полынь это сказал в лицо Клыку, но тот не слышал — в ушах шумело так, словно рядом несся товарняк. Глаза Майкла сонно закрылись.

***

Утро понедельника добрым никогда не бывает. Эту истину детективы Спецотдела Альба-ярда знали, как никто иной.

Алекс «Охотник» Смит, довольно гневливый и опасный фейри, третий раз за утро нервно отбросил в сторону бумаги и, провожаемый тревожным взглядом Грега Плитта, вышел из их общего кабинета в рабочий зал. Дверь за ним закрылась с диким грохотом — доводчик в очередной раз сдох, не справляясь с яростью фейри. Алекс подошел к пустующему столу детектива Ричардза и постучал для верности по нему пальцами. Майкл «Клык» Ричардз за столом так и не возник. Охотник обвел злым, горящим настоящим пламенем взглядом помещение, в котором работали детективы. Лис спешно закрыл пасьянс, принявшись заполнять на компе какую-то таблицу. Эшли чуть не подавился кофе, экстренно придвигая к себе папки с бумагами. Граф как ни в чем не бывало читал утреннюю газету, как и подобает истинному аристократу по утрам. Мэри «Ведьма» Остин продолжила, сидя за своим столом, кидать кости, не спеша изображать бурную трудовую деятельность. Хотя, учитывая характер Мэри, возможно, она была единственной, кто действительно работал в это раннее весеннее утро понедельника.

Грег выскользнул из кабинета вслед за Алексом, на всякий случай вспоминая: давно ли обновлял запасы спичек? Выходило, что давно, но и Алекс уже несколько месяцев вел себя смирно, без попыток сбежать. Грег замер в проеме двери, прислоняясь спиной к косяку и внимательно рассматривая Охотника.

— Так. Это уже несмешно, — тихо сказал Охотник, от чего Эшли и Лис вздрогнули и подняли на него глаза — стулья под ними чуть затряслись от ярости, еле сдерживаемой этим фейри. Вроде, и слабосилок, а стоит ему взбелениться, и хочется забиться в самый дальний уголок мира и забыть о собственном существовании. Мэри так и продолжила сосредоточено кидать кости. — Где наш l'enfant terrible?

— Кто? — не понял Эшли — король котов в языках был слаб, прочно прогуляв всю школу начиная с начальной.

— Где. Наш. Штатный. Вампир? — уточнил Алекс, чеканя каждое слово.

Ведьма оторвалась-таки от костей, сгребла их в бархатный мешочек и подняла глаза на Алекса:

— Если ты о Клыке, то он перед нами не отчитывается. И, напоминаю, его напарник — Граф.

Алекс скрипнул зубами и рванул к столу, за которым сидел Граф.

Вампир невозмутимо дочитал свою газету, аккуратно сложил её и убрал в ящик стола. Только после этого он поднял глаза на нависшего над ним Алекса:

— Я Клыку не нянька. И где он — я не знаю. Он часто где-то задерживается и опаздывает. Особенно в последнее время.

— Ты. Ему. Звонил?

Граф, как и положено аристократу, спокойно продолжил, не реагируя на рычание в голосе Алекса:

— Звонил. Абонент не доступен. Так всегда бывает с Клыком в уик-энд и иногда после. Что-то еще?

Охотник выдохнул:

— Он твой напарник, ты обязан...

Он вздрогнул — ему на плечо легко легла рука Ведьмы:

— Расслабься, не все так жестко контролируют своих напарников, что знают даже цвет нижнего белья, одетого по утру. Клык — одиночка, он никого к себе не подпускает, он ни с кем не советуется и никого никогда не предупреждает, совсем как ты.

Пока Алекс заливался алым и хватал воздух губами, не зная, что ответить, Грег мягко поправил Мэри:

— Надетого.

Ведьма махнула рукой:

— Что? Прости?

— Надетого белья, — снова повторился Грег.

— Да бог с ним с бельем… Только, Грег, все это видят — Алекс по-прежнему носится с тобой, словно ты ребенок. Он до сих пор считает себя твоим опекуном. Он жестко контролирует тебя и тоже самое пытается сделать с нами. Не выйдет. Мы тут все взрослые. Если Клык загулял, то это только его проблемы. Не надо сливать на нас недовольство и тем более кричать. Алекс, прекрати, пожалуйста. Ты ведешь себя несколько недопустимо. Словно пубертатный подросток.

Алекс шумно вдохнул, выдохнул, взял протянутый Грегом коробок спичек, тут же сминая его в руках, и медленно развернулся к Мэри:

— Грег давно не мальчик, одевается он сам. В его бельё, одежду и личную жизнь я не лезу, но я всегда знаю, где мой напарник. Успокоились с тем, что Погибель детей теперь на нашей стороне, а Тенедар стал королем нового двора? А зря. Пакости, в виде Палача или Сеятеля, еще хватает. Ещё пояснения нужны? Кто-нибудь. Что-нибудь. Знает. О. Клыке?

Ответом ему была тишина. Алекс резко развернулся к Графу:

— Чтобы через час знал: где Клык. Не найдешь его сам — я встану на его след. Понял?

Граф склонил голову вниз в вежливом согласии.

Алекс, бросив косой взгляд на Мэри, пулей выскочил прочь, несясь по лестнице вверх — на крышу, где была курилка.

Грег кашлянул:

— Зря ты так, Мэри. Алекс… Он…

Она развернулась на каблуках — в офисе она предпочитала красоту в ущерб удобству, хотя под столом у неё хранились кроссовки для работы в поле:

— Он ведет себя недопустимо. Он кричит и срывается, как подросток. Сколько ему лет? Уже же к пятидесяти подходит, если не больше.

Грег тихо подсказал:

— Чисто теоретически, учитывая вечную жизнь фейри, он только-только начинает взрослеть. Ты его ударила по больному.

Мэри нахмурилась, с трудом пытаясь перестроить картину мира — на Эшли, чьим опекуном был Алекс, смотреть было больно: он замер, густо краснея, как все рыжие, а потом так же стремительно белея.

— Получается, что я его старше? — наконец поняла Мэри.

— Вы примерно одного возраста, — уклончиво ответил Грег.

— Тогда кто ребенку позволил покупать спички?

Тот вздохнул:

— Их всегда покупаю я. Пойду на крышу — поговорю с Алексом.

Эшли настолько странно-обиженно смотрел на Мэри, что та не выдержала:

— Зеленое.

— Что? — не понял Эшли.

— На тебе зеленое белье. Точнее боксеры. Доволен?

Граф закатил глаза вверх, ничего не говоря, но на лице читалось вечное от Цицерона: о времена, о нравы! Он встал и отправился к столу Клыка, чтобы узнать: чем последнее время тот занимался?

— Дурдом, — выдавил Эшли. Он просто пытался смириться с мыслью, что его опекун сам только-только выбрался из подросткового возраста. Черт бы побрал этих фейри!

***

Грег, как первый и единственный кандидат в самоубийцы, поднялся на крышу, неся в руках пакет с пончиками и стаканчик со свежим эрл греем.

Алекс уже отбросил в сторону измятый коробок, вокруг на крыше валялись горелые спички, но фейри было не до этого. Он стоял, сильно сжав пальцами перила парапета, и смотрел в никуда. Не такие же обшарпанные, как крыша их отдела, и старые кровли домов вокруг удостоились его внимания?

— Алекс... — Грег встал возле него, протягивая бумажный стаканчик с чаем.

— Белое.

— Смешно, о цвете моего белья весь отдел в курсе. Все из-за вечных перекидываний. — Грег, отдав свой драгоценный груз, присел на край парапета. — У тебя — серое. Потому что ты всегда носишь серое белье. И потому что за стирку в доме отвечаю я. Но я не об этом. Что случилось? Ты, действительно, ведешь себя… странно.

Это было лучше, чем «недопустимо», как сказала Мэри.

Алекс прихлебнул уже подостывший чай, скривился, рассматривая стаканчик с ним, как неведомую зверушку, потом все же сделал очередной глоток, явно насилуя себя и свой изысканный вкус фейри.

— Ничего не случилось. А может — случилось. Нехорошо. — Он развернулся к Грегу. — Просто отвратительно. Несмотря на чудесное солнце, отсутствие туч и гарантии синоптиков, что дождя не будет до вечера. А на сердце — дрянь. Понимаешь?

— И эта дрянь связана с Клыком?

Алекс вновь прихлебнул чай, сжал стаканчик в ладони и бросил его в сторону, мастерски попав в урну:

— А человеческий черт его знает. Но Клыка тут нет. А по понедельникам он никогда не опаздывал, несмотря на заверения нашего Графа. Если Клык и опаздывал, то всегда из-за моих поручений, Грег.

Тему собственного возраста он обсуждать не собирался.