Рожденные морем

Взошедшая над морем полная Луна выглянула в просвет между клубившимися тучами и ее бледный свет посеребрил бурлящую передо мной пучину. Обрамленные белой пеной, тут и там возникали водовороты, словно пасти прожорливых чудовищ, ожидающих приношения в виде сладкой человеческой плоти.

— Славная жертва для Куримуса, — на ломанном человеческом языке произнес ухмыляющийся скрелл, — иди, он ждет тебя!

Для убедительности он пихнул меня в спину, — из-за низкого роста он едва смог достать меня до плеча, — и сильно кольнул копьем с костяным наконечником. От неожиданной боли я стиснул зубы, сдерживая невольный крик, тогда как столпившееся вокруг сборище разразилось дребезжащим хохотом, о чем-то переговариваясь на своем нелюдском наречии. В бессильной злобе я напряг руки, чувствуя как врезаются в кожу сыромятные ремни, стянувшие окровавленные запястья.

Нелюди. Животные. Дикари.

Они явились с востока уже на моей памяти, — при том, что я живу на свете не так уж долго, — но и за эти несколько лет успели захватить обширные пространства Севера. Мой народ, — рослые крепкие мужчины и красивые женщины, светловолосые и голубоглазые, как и я, — пришел сюда лишь немногим раньше и еще не успел как следует закрепиться средь голубых фиордов и каменистых островов, вытянувшихся вдоль Северного Пути. Мой отец, Халок Сильный стал одним из первопоселенцев, — проиграв в схватке с могущественными соперниками, он удалился в суровые северные земли, вместе с семьей, поселившись на холодных, продуваемых всеми ветрами островах. Но поражение не сломило его духа — здесь Халок собирался укрепиться, зализав раны и набрав сил, вновь вернуть нашему роду былую славу.

Но затем явились ОНИ.

«Скреллами» — «низкорослыми», называли мы это племя: самый высокий из них едва доставал макушкой мне до плеча, а ведь я — младший и не самый рослый в своем роду. Невысокие и коренастые, с темными скуластыми лицами и узкими глазами, обряженные в звериные шкуры и сами воняющие зверьем, а также кислым молоком, тюленьим жиром и оленьим навозом. Нам они казались не людьми, а уродливыми карликами или иными порождениями тьмы, что по легендам обитали у корней гор. Не иначе как оттуда, из подземного мрака, явились они всеми своими полчищами, перегоняя стада оленей, сметая и поглощая разрозненные племена охотников и рыболовов, живущих здесь с незапамятных времен. В конце концов, скреллы уперлись в многолюдные, по меркам нашего народа, поселения юга и были отброшены обратно в холодные пустоши. Однако редкие поселения наших людей на севере оказались сметены этой волной.

Одним из первых на пути проклятой нелюди оказалось поселение моего отца. Их оказалось слишком много — на лодках-однодеревках они переправились через узкий пролив, отделявший наш остров от большой земли. Целый род скреллов, обрушился на владения моего отца, под покровом ночи проломив деревянный частокол и ворвавшись внутрь. Моя семья, еще не осознавшая, сколь велика угроза, пришедшая с северо-востока, оказалась среди первых павших под этим натиском.

Мой отец едва успел схватить свой бронзовый топор, когда вонючие дикари вломились в огороженную комнату, где он спал с моей матерью. Он успел зарубить с десяток скреллов, прежде чем они, навалившись на него со всех сторон, закололи, забили его своими дубинками и копями с костяными и каменными наконечниками. Но этого времени моей матери хватило на то, чтобы пронзить свою грудь бронзовым ножом, которым она успела до этого заколоть двоих нелюдей. Не сумев надругаться над ней живой, свою ненависть нелюди выместили на мертвой — я видел страшно изуродованные трупы моих родителей, когда меня, связанного и жестоко избитого, волокли через весь двор. Узкоглазые скреллы, довольно ухмыляясь, рубили их плоть каменными топорами, готовясь к своим людоедским пирам.

Мне и моим братьям повезло еще меньше — мы вообще не успели схватиться за оружие, когда скреллы вломились в комнату, где мы спали вповалку на овчинных шкурах. В том не было славы для меня — мои братья, Харег и Олло, даже голыми руками сумели забрать с собой в царство мертвых по одному-двух врага, прежде чем их убили, прямо-таки растерзав на части. Я готовился принять смерть вместе с ними, когда один из скреллов исхитрился ударить меня в затылок колотушкой из оленьей кости, разбив мою голову до крови. Я потерял сознание, а очнулся уже связанным и валяющимся на полу, где меня пинали и осыпали бранью низкорослые дикари.

Этой же колотушкой сейчас мерно бил в бубен колдун скреллов — злобный карлик с морщинистым лицом и узкими, желтыми как у рыси, глазами. В накидке из волчьей шкуры и шапке с оленьими рогами, увешанный амулетами из кости, дерева и камни, сейчас он призывал духов моря, обрекая меня им в жертву. Заунывные песнопения, которыми он сопровождал удары в обтянутый человеческой кожей бубен, подхватили и прочие скреллы, когда меня вели к большому утесу нависавшему над морем. Сам океан тоже пришел в волнение — и бурлили, окруженные воротниками из белой пены, буруны и водовороты, постепенно сливаясь в одну ужасающую воронку — всепоглощающая пасть черной пучины, готовившейся пожрать новую жертву.

О да, отец не случайно выбрал именно это место, несмотря на всю опасность, что представляли морские течения и коварные скалы даже для больших лодок, не говоря уже об утлых рыбацких скорлупках. Именно здесь, Йигир, жестокий бог океана, открывал свою жадную пасть затягивая в нее все живое и неживое, оказавшееся поблизости. Дальше на юге превыше всех богов почитали богиню солнца и бога Неба, но на севере, где солнце почти не грело, а небо вечно затянуто тучами, главным богом был Океан, дарующий пропитание тем, кто живет на его берегу. И поэтому мой отец приносил в жертву Йигиру ягнят, телят и оленей, взывая к могущественному богу и прося его вернуть былую славу роду Халоки. И восточные захватчики, впечатленные мощью бурлящей, клокочущей воды, которую они именовали Куримусом, тоже решили почтить грозного духа жертвой. Этой жертвой и стал я — Ньер, младший сын Халоки, последний в своем роду. Сейчас я, со связанными за спиной руками, телом, черным от синяков и кровоточащей ссадиной на голове, поднимался на скалистый утес, под которым уже ревел черный водоворот. За моей спиной догорали остатки нашего дома, где среди дымящихся развалин лежали тела моих отца и матери, братьев и сестры, которую, вместе с женой старшего брата озверевшие скреллы насиловали до тех пор, пока их тела не перестали шевелиться. Мне же выпала лучшая участь — погибнуть не от костяного ножа, не от дубинки или камня в руке нелюдя, но в бурлящей, клокочущей пучине, вратах в подводное царство, где правит Йигир со всем своим многочисленным и прожорливым семейством. Но входить в царство великого бога стоит не сломленным пленником, но свободным воином, с гордо поднятой головой, в сопровождении духов убитых мною врагов.

Скреллы думали, что связали мне руки на совесть — и, наверное, были, по своему правы, исходя из собственных тщедушных тел. Видимо, до сих пор они брали в плен только себе подобных и ни разу не сталкивались с настоящим человеком — пусть даже и столь молодым, как я. Когда очередной скрелл, оскалив желтые зубы в глумливой усмешке в очередной раз кольнул меня костяным копьем пониже спины, перед моими глазами словно лопнул пузырь, заполненный кровью. Алая пелена заволокла мой взор: что есть силы я рванулся и кожаные ремни на запястьях, внезапно лопнули, не выдержав столь яростного рывка. Глумливые крики и издевательский смех вокруг меня сменились испуганными криками, когда я, выхватив колотушку из рук колдуна, что есть силы обрушил ее ему на голову, с удовольствием услышав треск раскалывающегося черепа. Со всех сторон слышались гневные вопли, сразу с десяток рук замахнулись, готовясь метнуть в меня камни и копья, но я оказался быстрее: с презрительным смехом я швырнул колотушку прямо в отпрянувших назад скреллов и, развернувшись, сам прыгнул в бурлящий водоворот.

Холодная мокрая тьма властно приняла меня, словно ураган, подхвативший былинку, повлекла, потащила, с головой накрыв покрывалом белой пены. Соленая вода залила мой нос и ноздри и я, совсем забыв о том, что только что собирался гордо войти в царство Йигира, рванулся ввысь, в брезжущему в ночном небе лунному диску. Надрывно кашляя и жадно глотая ртом воздух, я замолотил руками по воде, в последней отчаянной попытке урвать себе какие-то жалкие мгновения жизни перед неизбежной гибелью. Но сдаваться просто так было не в обычае моего народа и я, мертвой хваткой вцепившись в проносящийся мимо меня кусок плавника, все еще упрямо боролся за жизнь.

Именно тогда я вдруг понял, что в этой пучине я не один.

Вместе со мной бешено крутилась и всякая дрянь, подхваченная водоворотом — бревна, вроде того, в которое вцепился я; смытые в море кусты и деревья, даже дохлый олень с перерезанным горлом — еще одна жертва, принесенная скреллами суровому богу моря. Но длинное темное тело, внезапно скользнувшее в самое сердце водоворота отличалось от всего этого хлама: неведомое создание, явно живое — и явно не случайная жертва, вроде меня, схваченная безжалостным течением. Тучи к тому времени совсем рассеялись и лунный диск ясно осветил моего невольного спутника — точнее спутницы. Длинный, извивающийся как у угря хвост, закручивался спиралью вместе с течением и переходил в стройное женское тело с маленькими неразвитыми грудями, плоским животом и мускулистыми плечами, кое-где покрытыми темно-синей чешуей. Лицо — уродливое и в то же время чем-то невероятно притягательное, с причудливо скошенными глазами и большим ртом с острыми зубами. Короткие волосы черно-зеленого цвета, развевались в воде, пока морская дева, словно акула или морской змей, молча кружилась вокруг, плотоядно рассматривая меня странно изменчивыми глазами, что, казалось, постоянно меняли свой цвет.

Я узнал эту деву, о которое пелось в древних песнях: Хрённ, владычица водоворотов и глубинных течений, одна из девяти дочерей Йигира, самая прожорливая и ненасытная среди всех сестер. Встреча с ней не сулила смертным ничего хорошего — и все же мое сердце наполнилось внезапной гордостью при мысли о том, что одна из богинь явилась, чтобы препроводить меня в подводное царство отца.

-Йигир, да примет меня в дар для своей дочери, — громко выкрикнул я и выпустил из рук бревно, что вместе со мной носилось по водовороту, — если она желает меня, то я готов.

На лице дочери Ийгира появилась довольная ухмылка, сделавшее ее лицо почти привлекательным — и внезапно вода вокруг нее закишела гибкими, по-змеиному извивающимися телами, — множество угрей явилось на зов своей повелительницы. Чешуйчатые скользкие тела закружились и вокруг меня, обивая мое тело словно холодные плети. Одновременно и сама Хрённ скользнула вперед, вместе с очередным витком водоворота оказавшись рядом со мной. Угриный хвост обвил мои ноги, сильные руки с острыми когтями обняли мое тело, срывая с него обрывки одежды и меня вдруг охватило невероятно острое наслаждение разом пронзившее все мое существо. Все то, что я до сих пор только видел со стороны, когда мой отец или старший брат сходились со своими женами, о чем я грезил ночами, но до сих пор не смел надеяться — вдруг охватило, жадно впилось в меня скользким, нелюдским, но без сомнения женским телом. Тонкие бескровные губы впились в мои, острые когти вонзились в мою спину, примешивая соль моей крови к бушевавшим вокруг соленым водам и я, обхватив в ответ морскую деву, со стоном вошел в ее прохладную скользкую расщелину.

Не знаю, сколько времени мы кружились так, слившись плотью, посреди огромного водоворота, забыв обо всем, кроме слаженных движений наших тел. Угри вились вокруг нас, обвивая и прижимая нас все ближе друг к друг — и это, странным образом, только увеличивало мое возбуждение, пока Хрённ брала все, что хотела. Я не сразу заметил, что бешено крутившийся водоворот постепенно замедляется, затухает, что бешено мчавшееся течение постепенно превратилось в небольшие волны, мягко вынесшие меня на берег. В тот же миг оплетший меня хвост распустил свои кольца и Хрённ, гибко изогнувшись, нырнула в набегавшие волны. Лишь на миг ее голова, облепленная короткими волосами, появилась над головой и дочь Йигира произнесла первые слова, услышанные мной от нее.

— Ты не должен был вернуться, — в голосе слышался отголосок шума недавнего водоворота, — и мой отец все еще ждет свои жертвы. Она должна быть принесена еще до рассвета — или смерть в пучине покажется тебя сладостным избавлением в сравнением с тем, что сделаю с тобой я и мои сестры. Порукой в том станет мой знак на твоем плече.

С этими словами она развернулась и окончательно канула в пучине. Я посмотрел на свое плечо — на нем проступил узор: темно-синяя спираль, закручивающаяся словно водоворот.

Скреллы еще оставались на острове — их жертвоприношение перешло в поминальную трапезу по убитому мной колдуну. При этом, пожирая все выбранные из наших закромов запасы, узкоглазые карлики упились дармовым пивом, которое они смешали с собственным жутким зельем из мухоморов, с помощью которого их колдуны взывали к духам. Упившись им, скрелы сейчас лежали вповалку средь разоренной ими самими усадьбы, валяясь между обугленных бревен и разбросанных тут и там обглоданных костей — людских и животных. Никто не стоял на страже — кто сунется на остров, когда в полную силу ревет пасть морского великана, кого бояться, когда все их враги уже мертвы?

Вот только скреллы не знали, что одному из них удалось видеть.

Я видел все это, прячась за скалами, едва сдерживаясь при захватчиков, с видом хозяев расхаживающих во подворью Халоки Сильного. Особенно не давал мне покоя бронзовый топор на поясе одного из дикарей — оружие моего отца, привезенное им с юга, возможно первое бронзовое оружие, которое увидели эти пожиратели ворвани и оленьего навоза.

Наконец, когда скреллы, упившись своим пойлом, повалились во дворе, я осторожно вышел из своего укрытия и, крадучись, спустился к отчему дому. При этом я не сводил взгляда с бронзового топора, который, даже уснув глубоким сном, скрелл так и не выпустил из рук. Спустившись к нему я взялся за бронзовую рукоять и, не без труда, выкрутил оружие из мертвой хватки дикаря. В своем рвении я, видимо, малость приложил больше сил, чем хотел — и скрелл, даже сквозь помутившее его разум мухоморное варево, почувствовал неладное. Тяжелые веки дрогнули, приподнявшись, мутные сонные глаза глянули на меня и тут же широко распахнулись, когда нелюдь узнал своего врага. Скрелл раскрыл рот, чтобы выкрикнуть предупреждающий вопль, но не успел — размахнувшись, я одним мощным ударом вогнал лезвие топора в толстую шею.

Пролитая мной кровь вновь застила мой взор алой пеленой: словно наяву я услышал шепот духов отца и других родичей, призывавших меня к отмщению. Словно одержимый духами мести, я рубил и сек, снося головы и врубаясь в грудные клетки, оставляя за собой след из потоков крови вываленных внутренностей. Не в силах сдерживать рвавшийся из моей груди гневный вопль, со слезами ярости на глазах, я убивал снова и снова — и даже те скреллы, кто смог, почуяв неладное, проснуться, все равно не сумели дать мне отпора. Скреллам казалось, что мой гневный дух вернулся из пучины, чтобы отомстить: охваченные священным ужасом, они только жалко лепетали что-то на своем наречии, прежде чем мой топор с хрустом вламывался в очередной череп. Несколько их уродливых женщин, прижимавшие к груди закутанные в шкуры истошно орущих младенцев хватали меня за руки, распахивая свои одежды открывая свои вислые груди — не то пытаясь разжалобить меня, не то предлагая себя. Я убил их всех, размозжил о камни головы их визжащему отродью — разве тот, кого удостоила своей любви морская богиня, может потом сойтись с самками грязной нелюди? Сама мысль о том касалась мне тогда кощунством.

— Тебе о Йигир! Вам о Девять! — хрипло выдыхал я, пока алая кровь потоками стекала по земле, капая в бушующие волны — и я воочию слышал в шуме волн довольный хохот морского бога, насыщавшегося этой великой жертвой. Она закончилась лишь когда я внезапно понял, что помимо меня на острове не осталось в живых ни одного человека.

И даже ни одного скрелла.

До утра я стаскивал трупы к берегу и швырял их в воду, отдавая должное богам. Когда на востоке, из-за вздымавшихся вдали ледяных вершин, забрезжил рассвет, все было кончено. Лишь тогда, взяв средь припасов скреллов запас сушеной оленины и пригоршню ягод, погрузив несколько меховых накидок в отцовскую лодку, я оттолкнулся от берега веслом.

Боги не зря вернули меня к жизни — и теперь я готовился оправдать оказанную мне честь подвигами в землях предков. Налегая на весла, я направлял лодку на юг, чувствуя как на плече пульсирует, словно маленький водоворот, оставленный богиней знак.