РОС: Забытый род 2. 18+

Тишина Первого Города. Не просто отсутствие звука. Она давила, как мокрая шерсть на лице. Густая. Тяжелая. Воздух стоял мертвым грузом, воняя старым камнем, пылью времен и чем-то еще – металлическим, как ржавчина на забытом ноже. Тусклое солнце Изнанки пробивалось сквозь туман, отбрасывая от руин длинные, кривые тени, похожие на растянутые трупы. Улицы, вымощенные треснувшим булыжником, поросшие каким-то бледным лишайником-паразитом, уходили вглубь, как вены у мертвеца. Ни криков птиц, ни шелеста – даже ветер тут был редким гостем, лишь изредка постанывавшим в пустых глазницах окон. Только глухой, непонятный гул из-под земли, будто город скрипел костями во сне.

Мы стояли посреди этого каменного ада, я и Виолетта. Моя рука сжимала ее маленькую, холодную ладонь так крепко, что, наверное, ей было больно. Но она не вырывалась. Эта боль, казалось, была ее единственной нитью к реальности, якорем в океане леденящего ужаса. Я привел ее сюда. В самое сердце проклятия, куда даже ее бесшабашные сестры совались с опаской. Мы шли к Главному Дому – черной громаде на холме, откуда когда-то Аспид правил этим безумием. Цель? Эрида. Страж Склепа. Теща. Мама.

Шли медленно. Каждый наш шаг гулко отдавался в мертвой тишине, как плевок на могилу. Я чувствовал, как Виолетта дрожит. Ее дрожь передавалась мне по руке, смешиваясь с моим собственным напряжением. Не страхом труса – нет. Это было ожидание зверя перед прыжком на охотника. Мои глаза, обычно подвластные яду рода (зеленые) или самому Аспиду (рубиновые), сейчас были просто моими – прищуренными, сканирующими каждую тень, каждый обломок, каждую трещину в плитах. Перстень Рода на пальце горел тускло, но жарко, как тлеющий уголек под кожей, напоминая о цене всего этого.

И вдруг... Она была тут.

Не вышла. Не появилась. Просто... была. На широкой, разрушенной площади прямо перед Главным Домом, преграждая путь. Как будто стояла здесь вечно, часть камня и тени, и лишь сейчас решила стать видимой для нас.

Эрида.

Она была огромной. Не просто высокой – массивной. Как скала, отколовшаяся от горы. Фигура скрыта под грубыми, истлевшими до лохмотьев тряпьями цвета земли и пепла. Но больше всего – этот гроб. На ее сгорбленной спине. Высеченный из цельного куска черного, мертвого камня, покрытого склизким мхом и темными подтеками. Огромный. Примитивный. Без украшений, только глубокие царапины-руны по краям. Он казался частью ее, сросшимся с позвоночником, вечной каторгой. Вечным напоминанием.

Она замерла. Лицо скрыто глубоким капюшоном, но я чувствовал ее взгляд. Слепой. Мертвый. Пронизывающий насквозь. Он ощущался физически – ледяное дуновение по коже, давление на грудину. От нее несло холодом склепа, сыростью могилы и древним, немым ужасом, от которого стыла кровь.

Она не двинулась. Просто стояла. Монумент Забвения. Преграда. К Дому. К прошлому. К ней.

Тишина сгустилась до осязаемости. Даже тот жалкий ветерок замер. Я сглотнул комок в горле. Мои пальцы впились в руку Виолетты еще сильнее. Я сделал полшага вперед, слегка прикрывая ее собой, но не отпуская руку. Моя жена. Моя защита и моя слабость.

И тогда ее руки поднялись. Медленно. Очень медленно. Как каменные рычаги, заржавевшие за века. Завернутые в те же грязные тряпки, что и все тело. Кожа, проглядывающая сквозь дыры, была землисто-серой, иссохшей, как пергамент на древних костях. Пальцы – длинные, костлявые, с толстыми, желтыми ногтями-когтями.

Они протянулись к нам. Не для удара. Не для ласки. Просто... протянулись. Замерли в воздухе, не дотянувшись до наших лиц сантиметров тридцать. Дрожали? Или это был мерцающий свет? Казалось, само пространство между нами застыло под их немым весом.

И раздался голос. Не голос. Звук.

Скрежет камня о камень. Шелест песка в пустом черепе. Скрип ржавых врат вечности. Низкий, гортанный, лишенный тепла и жизни. Он прозвучал на языке, мертвом для мира, но живом в кошмарах рода Аспидовых:

- Говори. ("Sprich.")

Один слог. Приказ. Проклятие. Единственный шанс.

Я расправил плечи. Почувствовал, как напряглись челюсти. Почувствовал, как рубиновый огонек вспыхнул в глубине моих зрачков – отклик силы на вызов. Перстень на пальце вспыхнул ярче, жар прожег плоть. Я говорил не с монстром. Я говорил с матерью. С силой, которую нужно было покорить или пасть.

- Я взял в жены твою самую младшую дочь. ("Ich habe deine juengste Tochter zur Frau genommen.") – Моя рука сжала ладонь Виолетты так, что кости хрустнули. Она была моей клятвой, живой и дрожащей. Моим щитом и моей уязвимостью.

- Я пролил кровь врагов рода нашего. ("Ich habe das Blut der Feinde unseres Geschlechts vergossen.") – В голос ворвалась сталь. Та самая сталь, что перерезала глотку Вишневу. Запах крови, пусть и призрачный, будто повис в мертвом воздухе.

- Я принял силу и благословение Аспида. ("Ich habe die Kraft und den Segen Aspids angenommen.") – Рубиновые искры в глазах разгорелись ярче. Перстень пылал, как раскаленный металл. Я был этой силой. Здесь и сейчас.

Я сделал шаг вперед. Один. Твердый. Мои плечи расправились под тяжестью ее незримого взгляда. Смотри, мама. Вот он я.

- Я пришел к Вам, мама. ("Ich bin zu dir gekommen, Mutter.") – Слово "мама", брошенное в лицо этой каменной погибели, прозвучало вызовом. И мольбой. И признанием. – Ради Вашего одобрения союза...

Я сделал паузу. Невидимые глаза Эриды жгли меня изнутри. Гроб на ее спине будто стал тяжелее, камень скрипнул. Воздух сдавил грудь, как тисками.

...и... принятия помощи в освобождении от оков Первого города.

Тишина, грохнувшая после этих слов, оглушила. Руки Эриды, все еще протянутые к нам, замерли намертво. Капюшон казался бездной, вобравшей весь свет площади. Гроб излучал ледяной холод, пробивавший даже сквозь одежду.

Я стоял. Не отводя взгляда от безликой тени под капюшоном. Дышал ровно, но сердце колотилось как бешеное, и я знал, что Виолетта чувствует его бег через нашу сплетенную ладонь.

Эрида не двигалась. Не издавала звука. Только ее слепой, мертвенный взгляд, давящий на мир. И каменный гроб, молчавший о вещах, перед которыми мерк даже страх смерти.

Ответа не было. Лишь тишина Первого Города, вдруг ставшая еще глубже, еще невыносимее. Она была ответом. И в этой тишине, тяжелой как камень гроба, таилось начало новой бури. Одобрит? Примет? Или ее каменные пальцы вот-вот сомкнутся на наших глотках?

Тишина. Только тишина. И в ней – вся неизвестность новой истории.