Рубеж

На мёртвые улицы города опускалась ночь. Температура ползла вниз, воздух становился колким. Остатки дневного света угасали, будто кто-то медленно гасил лампы — одну за другой. Вскоре тьма легла плотным покрывалом на пустые дома, ржавые остовы автомобилей и обугленные фасады.

Среди этого забытого временем ландшафта, по растрескавшемуся асфальту, медленно двигались две чёрные тени. Их шаги были почти неслышны — осторожные, отточенные, чуждые суете. Мужчины. Это было ясно по широким силуэтам, по манере держаться. Оба закутаны в лоскуты плотной, изношенной, но всё ещё крепкой экипировки, больше похожей на смесь военной формы и самодельной защиты. На ремнях висели ножи, винтовка блеснула тусклой сталью в последнем отблеске заката. Они были вооружены — и знали, как выживать.

Из развалин одного из зданий, с верхнего этажа, за ними наблюдала девушка. Она не дышала громко, не двигалась без нужды. Только глаза. Только дыхание. Только инстинкт.

Она была одна — слишком давно, чтобы это казалось нормой. С тех пор как умер её последний спутник, заражённый и почти обезумевший, она не позволяла себе даже надеяться на чью-то компанию. Но эти двое… Их появление будоражило. Они были другими. Не изломанными. Не стонущими. Не голодными, как большинство.

Она пошла за ними, как за миражом — медленно, беззвучно, проверяя каждый шаг, замирая при любом шорохе. Ни одна ветка не хрустнула, ни один камень не сорвался с края. Она впервые была в этой части города, но выживала достаточно долго, чтобы не быть глупой.

Сумерки сгустились окончательно. Город теперь принадлежал ночи — и тем, кто ползает в её чреве. Здания, однажды наполненные голосами, обратились в молчаливых гигантов. Всё затаилось.

Она отвлеклась. Лишь на миг — поправила ремень, перехватила нож на бедре. А когда подняла глаза… их уже не было.

Пустая улица.

Открытое пространство.

Ни следа.

Сердце сжалось. Паника пронеслась током по телу.

Не могло же ей померещиться?..

Она медленно отступила в тень, стараясь не выдать своё дыхание. Каждый нерв был натянут. Пальцы легли на рукоять ножа.

Может быть, они заметили её раньше.

Может быть, теперь она стала дичью.

А может…

Это были не люди.

Услышав вой, вперемешку с хрипом, девушка резко дёрнулась и замерла.

Гортанный, искажённый, будто выдохнутый сквозь обожжённые лёгкие — он разнёсся по пустым улицам, отскакивая от стен мёртвых зданий. Её сердце сжалось. Уже неделю город казался заброшенным, и она начала было надеяться, что монстры ушли — вымерли, сдохли, перебили друг друга. Но этот звук вернул всё на свои места.

Она скользнула за остов старого автомобиля, спина прижалась к прохладному металлу. Замерла. В затылке пульсировала опасность. Всё внутри кричало: уходи. Ноги уже несли её вперёд — к ближайшему укрытию.

Сгорбившись, на корточках, она перебежала к выбитому окну. Кафе. Когда-то здесь пахло кофе и выпечкой, теперь — только пылью и гнилью. Быстро оглядевшись, она не уловила ни движения, ни запаха крови, ни звука лап. Пусто. Надежда — слабость, осторожность — сила.

Одним быстрым движением она юркнула внутрь. Разбитое стекло звякнуло под ботинком, и её сердце сделало лишний удар.

Глаза привыкли к темноте давно, и тусклый силуэт разрушенного помещения проступил чётко: перевёрнутые столы, проломленные стулья, на полу — старые вещи, рваная сумка, игрушечный пистолет, чей-то ботинок. Всё говорило о том, что место уже обшаривали. Полезного — вряд ли найдёт. Безопасного — тем более.

Но сейчас важнее другое.

Где они?

Те двое. Люди? Или не совсем?

Она осторожно выглянула через уцелевшее окно. Темнота за стеклом была почти абсолютной — лишь слабые очертания развалин да покачивающийся на проводах мусор. Ни теней. Ни движения. Ни шагов.

Опасно. Преследование сейчас сродни самоубийству. Она втянула воздух, нащупала в руке рукоять ножа и отступила от окна, направляясь вглубь. Кухня — более замкнутое пространство. Легче обороняться, если что.

Ступала медленно. Каждый шаг — осторожный. Охотничий нож готов, лезвие направлено вперёд. На полу — посуда, осколки, пустые упаковки, раздавленные банки. Что-то хрустело под ногами, но не громко. Достаточно тихо, чтобы, может быть, остаться незамеченной.

Она протянула руку к двери, ведущей на кухню. Толкнула. Дверь слабо заскрипела, отозвавшись эхом в глухой темноте.

И тогда — звук за спиной.

Хруст стекла. Лёгкий, как вдох.

То самое окно.

Кто-то влез.

Вязкая, тягучая, как слизь, слюна тут же обволокла горло. Горячий страх сжал внутренности. Девушка отступила назад, пятясь вглубь открытой двери. Сердце громыхало в груди так, будто вот-вот выскочит. Кто вошёл? Человек? Заражённый? Монстр?

Она присела, затаилась за тумбами, растворяясь в темноте. Тело дрожало, но движения оставались плавными. Нельзя шуметь. Нельзя выдать себя. Может, незваный гость один. Может, у неё ещё есть шанс.

Шаг. Второй. Она ползла по полу, стараясь не зацепить ни одного предмета.

И тут — удар. Нога задела кастрюли, и те, словно в замедленной съёмке, упали на пол, прокатившись с гулким лязгом. Звук резанул по ушам. Она замерла, проклиная себя.

Беги.

Рывком вскочив, она бросилась прочь — в противоположный угол кухни, туда, где, должна была быть вторая дверь. Чёрный выход. Мрак рвался навстречу, острые углы шкафов едва не царапали плечи. Добравшись до двери, она рванула её на себя. С другой стороны кто-то был. Не монстр — рука, слишком быстрая, удар — точный, прицельный.

Боль.

Удар пришёлся прямо в лицо. Всё закружилось. Пол оказался ближе, чем казался. Она повалилась на спину, едва не вскрикнув. Лицо вспыхнуло пульсирующей болью, кровь залила бровь.

Только не стреляй… прошу.

Раздался щёлк — затвор. Она подняла руки вверх, судорожно, ладонями вперёд. Поддалась панике.

— Убери свет… — прохрипела она, зажмурившись, когда луч фонарика резанул по глазам.

Свет погас. Кто-то прислушался к совету. Тьма вновь вернулась, но в ней теперь стояли двое. Одна из которых нависла над девушкой.

Люди. Повезло. Или не совсем.

Мужчины молчали. Один всё ещё держал её на прицеле — даже не дышал громко. Настоящий профи, если судить по стоящей тишине. Второй медленно присел рядом, приблизился. Форма на нём — тёмная, военная. Шлем на голове скрывал лицо, но не голос.

— Это ты за нами следила. Что тебе нужно? — голос был глухим, металлическим, искажённым шлемом, но в нём не было ни паники, ни гнева — только хриплая настороженность.

Девушка медленно опустила руки, собираясь приподняться, но ладонь мужчины резко прижала её к полу — твёрдо, без лишней силы, но с ясным посылом: остаёшься там, где лежишь.

Вот бы дотянуться до запасного ножа... — мелькнуло у неё в голове. Если бы он снова осмелился дотронуться — он бы пожалел. Но вслух она сказала совсем другое:

— Вы... вы люди. Я давно никого не встречала. — Голос едва шептал, но в нём сквозила тоска. Настоящая, тягучая, как вечерний туман над мёртвым городом.

Тот кто удерживал руку на груди переглянулся с напарником, затем перевёл взгляд обратно. Молчание повисло в воздухе. Девушка медленно потянулась рукой к сапогу — туда, где лежал её последний козырь. Холодная сталь рукояти почти коснулась пальцев... но в следующий миг — голос снова, почти у самого уха:

— Раны? Укусы? Заражение?

— Была бы заражена — уже перегрызла бы тебе глотку. — Прошипела она, дёрнув плечом. Она снова попыталась освободиться, но мужчина не отнял руки. Он был сильнее.

Второй — молча, быстро — опустил ногу, прижав её кисть к полу с мелким ножом в руке. Боль была мгновенной, острой. Пришлось зазжать пальцы. Она зашипела, прикусив губу, и попыталась вывернуться, но без оружия, против двоих — было бесполезно.

— Не дёргайся. Мы не хотим тебе вреда, если ты чистая, — сказал первый, кивнув напарнику. Тот отпустил её руку и отступил.

Она стиснула челюсть, медленно потирая запястье. Наконец, снова попыталась подняться — но стоило ей встать на колени, как прозвучал металлический — щёлк. Наручники сомкнулись на запястьях.

— Эй! — воскликнула она, но было поздно.

Рывком поднятая за плечи, она вскрикнула, но больше от обиды, чем от боли. Мужчины встали по обе стороны, словно охранники у заключённого.

Отметив, что оба мужчины заметно выше её ростом, девушка запрокинула голову назад, чтобы разглядеть их лица — вернее, то, что скрывалось под гладкими, чёрными шлемами. Они возвышались над ней, как бронированные великаны, и от этого она почувствовала себя карликом — уязвимой, как никогда.

— Если будешь вести себя тихо, утром отпустим. — голос "главного", как она мысленно окрестила одного из них, был сух и ровен. Без угроз, но и без обещаний. Он коротко пихнул её в спину, заставляя идти вперёд.

Путь привёл их в небольшую кладовку. Тесное, забытое богом помещение, заставленное сложенными в кучу столами и стульями. Воздух там был спертый, пах пылью и чем-то… старым, оставшимся от прошлого мира.

Девушку опустили на пол в углу, где едва хватало места выпрямиться. Она не сопротивлялась. Сил не было, да и толку не было никакого.

Второй мужчина куда-то ушёл, растворившись в темноте за дверью, но вскоре вернулся. Щёлкнул засов. Он тоже впервые заговорил:

— На улице парочка мутантов. Но нас пока не заметили. Переждём до утра.

— Понял, — кивнул первый и сбросил с плеч рюкзак.

Он достал небольшую лампу, включил её и поставил у ног. Мутный, тёплый свет разлил по комнате слабое сияние, делая тени живыми, а лица — всё ещё скрытыми.

Теперь можно было рассмотреть их получше.

На обоих — плотная, чёрная одежда, будто бы военная. Или экипировка спецгрупп времён до Крахa. Тяжело было сказать: многое потеряно, многое забыто. Бронежилеты, шлемы, закрывающие лица полностью, — больше похожи на модифицированные мотоциклетные, но утяжелённые и улучшенные. На груди — закреплённые ножи. За спиной — винтовка. Судя по состоянию, оружие было новое, почти не ношеное. Значит, у них есть ресурсы. Или... покровители.

"Главный" на секунду присел на корточки перед девушкой, всматриваясь в её лицо. В свете лампы его шлем отблескивал блекло-жёлтым. Её бровь была разбита — тонкая струйка крови уже подсохла, оставив багровую линию.

Одежда на ней висела мешком — куртка и штаны были явно не по размеру. Худая, почти болезненно, с впалыми щеками и потухшим взглядом. На первый взгляд даже трудно было определить её возраст — она могла быть и подростком, и женщиной лет двадцати с хвостиком, измученной голодом и дорогой. Но главное — рыжая копна волос, будто из меди и пыли, выдавала её сразу. В сером мире, где цвет почти исчез, она светилась.

Рюкзак за её спиной был небольшой и изрядно потрёпанный. Сидела, прижав руки и колени к груди, сжимаясь в комок, будто пытаясь уменьшить себя настолько, чтобы перестать быть мишенью. Держалась на расстоянии от своих неясных "спасителей".

Главный — всё ещё безымянный, по-военному собранный и молчаливый — открыл свой рюкзак и, не сказав ни слова, протянул ей один из армейских пайков.

Девушка лишь скосила на него взгляд. Некоторое время не шевелилась, потом осторожно протянула руку. Паёк оказался «перловкой с мясом». Она не помнила, когда в последний раз ела мясо — в основном, её рацион в последние месяцы составляли старые овощные консервы, сухари и редкие коренья.

— Как тебя зовут? — спросил мужчина, тот, который протягивал еду. В отличие от напарника, он снял шлем.

Под ним открылось лицо человека. Просто человека. Уставшего, с морщинками у глаз, с короткой стрижкой и щетиной, но живого, человечного. Ему было под сорок, возможно чуть меньше, и он смотрел на неё без подозрения — просто с усталой добротой.

Она подняла на него взгляд. Смотрела долго, будто впитывала лицо, не обезображенное мутацией, болью или злобой. Стоило ему слегка улыбнуться — всего лишь уголками губ, — она быстро отвела глаза и начала есть. Прямо руками, неловко, но жадно. Наручники мешали, но терпимо. Она справлялась.

— Алекса, — коротко отозвалась она, не поднимая головы.

— Как получилось, Алекса, что ты одна в городе? — спросил он, открывая собственную банку и начиная есть уже аккуратно, ложкой.

Алекс не ответила сразу. Прожевала, сглотнула. Вздохнула. Было видно: слова давались ей тяжело, словно застревали где-то между воспоминаниями.

Она всё ещё не знала, можно ли им доверять. Но впервые за долгое время ей не угрожали сразу, не кричали, не гнали прочь.

А значит... можно попробовать.

Алекса осторожно подняла глаза и перевела взгляд на второго мужчину, того, что сидел ближе к двери. Он до сих пор не притронулся к еде — не двигался. Просто сидел, молча, будто в ожидании чего-то. Хоть лица его не было видно, но она чувствовала, как его глаза наблюдают за ней.

— Почему ваш друг не ест? — осторожно спросила она, не в силах больше сдерживать любопытство.

Ответ пришёл не сразу, но голос у говорившего был всё такой же спокойный, как и прежде:

— Поест потом.

Он слегка улыбнулся, а затем добавил:

— Так что, Алекса… Почему ты одна?

Тем временем её взгляд неотрывно следил за вторым. Он не двигался, но она чувствовала на себе его взгляд. Словно за маской жил кто-то слишком внимательный. Слишком проницательный.

Она вновь уткнулась в банку. Остатки еды были почти вылизаны — она съела бы ещё пару порций, если бы дали. Но больше не предложили. И просить было стыдно, особенно этих двоих. Она только крепче сжалась в своём углу, пока голод постепенно не отступил, утихая вместе с болью в животе.

— Потому что остальные умерли, — наконец сказала она, тихо, как будто признание это царапало изнутри.

Голос прозвучал отстранённо, будто говорила не о близких людях, а о каких-то тенях из прошлого. Слишком много боли — и слишком давно.

Прошло ещё немного времени, прежде чем она решилась заговорить снова.

— А вы кто такие? Не похожи на обычных военных.

Голос её стал чуть увереннее, даже с оттенком интереса. Она наконец позволила себе поднять голову и вглядеться в собеседника.

— Что ты знаешь о «Рубеже»? — спросил "главный".

Девушка лишь пожала плечами.

— Впервые слышу, — честно ответила она, не отрывая взгляда от второго мужчины.

Он хотел было что-то добавить, губы чуть дрогнули, но замер. Поделиться информацией о своей миссии с первой встречной — это было бы глупо. Даже если она и не выглядела коварной.

Не бандитка, не заражённая, не сумасшедшая. Пока что — просто уставшая девчонка, — подумал он, медленно выдыхая.

— А звать вас как? — спросила Алекса, переводя разговор в более нейтральное русло. Тон у неё был почти детский.

С этими двумя она чувствовала себя в относительной безопасности. Уж точно безопаснее, чем за всё последнее время. Ни угроз, ни странных взглядов, ни попыток воспользоваться её положением. Да и на насильников они не очень были похожи.

Сняв рюкзак, она улеглась на пол, подложив его под голову, словно подушку. Куртку запахнула плотнее, чтобы удержать остатки тепла. Спать хотелось ужасно, и не потому, что было тихо — просто впервые за долгое время тело позволило себе расслабиться. Где-то внутри она была уверена: если кто и даст отпор в случае опасности — это они.

— Я Дамир, — сказал мужчина, укладываясь у стены и подтягивая к себе автомат. — А он Кайрен.

Кайрен сидел с опущенной головой. Его лицо по-прежнему скрывала маска, и он даже не шелохнулся после того, как его назвали. Ни единого признака участия.

Девушка не могла отвести глаз. Её мучило любопытство — что за лицо скрывает этот молчун? Что за человек прячется под этой холодной оболочкой?

Словно почувствовав её взгляд, Кайрен чуть приподнял голову. Только чуть-чуть. Настолько, чтобы показался слабый отблеск очков. И это был не свет. Это был холодный, ледяной интерес. Он её изучал. Молча. Как врага.

Она поёжилась, зарываясь в ворот куртки.

***

Алекса проснулась от лёгкого прикосновения к плечу.

Рефлекторно дёрнулась, уже почти бросаясь за ножом — но реальность быстро напомнила: нож остался на кухне. Безоружна. Беззащитна. И в чьих-то руках.

Перед ней — знакомые голубые глаза. Тёплые, но внимательные. Это был Дамир.

Он молча кивнул, будто говоря "всё в порядке", и слабо улыбнулся. Алекса приподнялась с нагретого за ночь места, чувствуя, как ломит мышцы. Наручники щёлкнули — её освободили.

— Если бы ты была заражённой, уже бы превратилась, — пояснил он, когда она потёрла покрасневшие запястья. Комментарий был излишним, но она не возразила. И так знала, как работает заражение — слишком хорошо.

— Мой нож? — хрипло спросила она, по-прежнему не сводя с него глаз.

— Верну, когда доберёмся до Рубежа.

Рубеж. Снова это слово. Она нахмурилась, приглядываясь к нему, пытаясь уловить подвох. Но Дамир уже натягивал шлем, мгновенно пряча всё, что в нём было человеческого. В одну секунду перед ней вновь стоял военный — закрытый, сосредоточенный, без эмоций.

Только сейчас Алекса заметила, что в помещении они одни.

— А где второй? — настороженно спросила она.

— Уже снаружи. Пошли.

Он протянул ей руку, как будто предлагая поддержку. Но Алекса дёрнула плечом, отказываясь. Справится сама. Она всегда справлялась.

— А с чего вы взяли, что я вообще пойду с вами? — пробурчала она, выбираясь через разбитое окно.

Улица встретила её холодом, тишиной... и смертью. Несколько мутантов валялись неподвижно на асфальте. Кайрен стоял над ними, словно памятник, — даже не поворачивался, чтобы на неё взглянуть.

Он пнул одного ботинком — тот даже не дёрнулся. Мёртв. Как и остальные.

Девушка остановилась на полушаге, вглядываясь в тело с вырванным горлом. Потом на второе — пробито грудь. И третье — перерубленная шея.

Он сделал это в одиночку?

Она сглотнула.

Ответ был очевиден.

— А у тебя есть идеи получше? — раздался голос сзади. Дамир выбрался на улицу, хлопнув по пыли с плеч. — Тебя никто не держит. Можешь идти, куда хочешь.

Он сделал паузу, будто прицельно вонзая следующую фразу:

— Но нож я не отдам.

Алекса сжала губы. Куда ей идти? Всё, что у неё было — это пара консервов, рюкзак и усталость. Она неделями выживала одна: днём — шаг за шагом, ночью — вжавшись в угол, не дыша. Эти двое — первые живые, кого она увидела за долгое время. Если у них есть еда, оружие и безопасное место, возможно, стоит держаться рядом.

— Вы же не бандиты? — спросила она после недолгой паузы.

— А что, похожи? — отозвался Дамир, и сквозь шлем проскользнул глухой смешок.

— Он, — Алекса указала пальцем на идущего впереди Кайрена. — Похож.

— Не обращай внимания. Угрюмость у него штатная. Сейчас трудно найти… хороших людей, ты же понимаешь, — Дамир постучал по автомату. — Но он не тронет тебя, если ты не решишь творить глупости. Так что не бойся.

Алекса кивнула, но взгляд всё равно скользнул к спине Кайрена. Что-то в его осанке — в сдержанной, почти звериной грации — говорило: опасен.

И всё же... любопытство пересилило.

— А почему он маску не снимает?

— Спроси у него сама, — невозмутимо бросил Дамир.

Нет уж. Не настолько она храбрая. Он выглядел так, будто убить — для него дело не сложнее, чем выдохнуть.

До обеда они миновали центральную часть города и приблизились к небольшой полоске леса. За ним начинались частные сектора — одинокие дома, заросшие участки, старые машины.

С каждым шагом становилось всё тише. Не просто тихо — мертво. Как будто кто-то вычистил эту зону подчистую. Ни криков, ни следов, ни движения. Дорога впереди — пуста. Пара перевёрнутых машин, но и те давно поросли мхом.

Алекса шла, пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни — дыхание, запах дыма, крик... Ничего.

Эта тишина была хуже ночных звуков. Она была искусственной.

Стоило им пересечь границу города, как Кайрен внезапно замер. Резко поднял оружие, прицелился куда-то вперёд и остолбенел, будто превратился в часть пейзажа. Ни одного лишнего движения. Он что-то услышал. Или почувствовал.

У Алекс мурашки поползли по спине. Она не ждала команды — инстинктивно метнулась к ближайшему укрытию. Рядом — только бетонный забор и потрескавшийся асфальт. Присев за ограду, она украдкой наблюдала за происходящим.

Дамир уже был рядом с Кайреном, их силуэты двигались беззвучно, как хищники. Всё было слишком тихо.

Подозрительно тихо.

И вдруг — из-под тени деревьев вырвалось оно.

Нечто огромное, рычащее, будто сама земля выплюнула уродство наружу. Тварь неслась с такой скоростью, что клубы пыли за ней вздымались, как после взрыва.

Алекса закричать не успела. Только вжалась глубже в укрытие, наблюдая через щель между досками.

Существо было похоже на медведя… если бы медведя подвергли пытке гниением и болезнью. Оно двигалось с перекосом, но быстро. Передняя левая лапа была почти полностью лишена плоти — оголённая кость, на которой гремели клочья мяса. Половина морды — обглодана до черепа, глазницы зияли пустотой. А вторая половина перекошена в шипящей гримасе — из неё сочился ядовитый, тёмно-зелёный гной.

Шерсть — если это вообще можно было назвать шерстью — висела лоскутами, мокрая, слипающаяся в комья, словно промасленная. Казалось, что она дышит — в такт движениям тела. Из спины вырастали костяные шипы — короткие, будто обломки рёбер, прорвавшие кожу. Существо пахло... даже на расстоянии до Алекс доходил этот удушающий, гнилостный запах: смесь горелой плоти, металла и химикатов.

Оно не ревело — шипело. Как чайник, только злее. Противнее. Каждое его движение сопровождалось хрустом — словно само тело не справлялось со своей массой.

Пули впивались в него, как в сырую глину. Он вздрагивал, оскаливался, но не падал. Наоборот — злость нарастала. Он становился быстрее.

Алекса вжималась в забор, как в щит. Ноги онемели, руки дрожали. Это не был просто мутант. Это была машина смерти, выжившая после гибели цивилизации и ставшая её логичным продолжением.

Ударив по земле всей тушей, он встал на задние лапы — теперь это было не животное, а олицетворённая ярость. Рык, что вырвался из его обглоданной пасти, не просто оглушил — он врезался в мозг, как гвоздь.

Они стреляли. Стреляли не на поражение — на выживание. Но существо, лишённое боли и страха, не дрогнуло. Пули застревали в его мясистой туше, но будто растворялись, не причиняя настоящего вреда. Зверь с грохотом опустил передние лапы, и почва под ногами задрожала. Всё, что было рядом, — деревья, кусты, даже воздух — содрогнулось.

Он рванулся вперёд. Прямо на Кайрена.

Алекса только успела заметить, как серое пятно хищно метнулось вглубь леса, увлекая за собой грохот и выстрелы. Кусты вздрогнули, деревья закачались, словно пропуская безумие мимо себя. Листья падали, будто кровь с небес.

Она осталась одна. Совсем одна, посреди чужого, враждебного мира. Открытая местность больше не казалась пустой. Она была уязвимой.

Инстинкт вопил — беги. Как можно дальше. Спрячься. Уйди туда, где тишина. Где нет этого… этого.

Но разум цеплялся за единственную надежду. Они сказали — Рубеж. Там люди. Там еда. Там стены.

Она перелезла через забор — руки дрожали, но хватка была крепкой. Сделав вдох, двинулась в сторону выстрелов. Медленно. Прячась в каждом шорохе. Легко ступала, как мышь в траве. Тихо-тихо.

Так тихо, что даже птицы не слышали её шагов.

Выстрелы стихли.

Разом.

Воздух застыл. Словно мир задержал дыхание.

Что это значит? — сердце Алексы вжалось в грудную клетку. — Они убили его? Или…?

Она продолжала идти. Каждым шагом ближе к истине.

Остановившись за деревом, Алекса прислушалась.

Тишина.

Только где-то впереди — лёгкое копошение. Ни крик, ни шаги. Просто… движения. Такие, какие может издавать зверь, падальщик или умирающий.

Стараясь не думать, кто это может быть, она двинулась вперёд. Медленно. От дерева к дереву. Дышала как можно тише. Молилась всем, кто хоть что-то слышит в этом мире, чтобы они оказались живы. Хотя бы один. Хотя бы…

Листья молодого дерева мешали обзору. Она осторожно отодвинула их и замерла.

Перед ней раскинулась опушка. Кровавая. Художественно ужасная в свете солнца, которое, как назло, освещало каждую деталь: пятна, потёки, бурые разводы на траве. Звериная туша лежала у левого края поляны — без движения, как выброшенная шкура.

И в правой стороне…

Человеческая фигура.

Одна.

Не двигалась.

Алекса выждала. Считала удары сердца. Один. Второй. Пятый.

Шестой — шаг на опушку.

Трава хрустела, будто не хотела впускать её. Каждый шаг казался кощунством. Но она шла. Подходила. Молча.

Где второй? — кольнуло внутри.

Она подошла ближе. К телу человека. В душе не было ужаса — только холод. Странное оцепенение. Двигалась автоматически, будто не она сама. Она присела. Осторожно — почти с уважением — протянула руку к лицу.

Шлем был цел. Как будто мёртвый хотел остаться безымянным.

Но она всё равно сняла его.

Дамир.

Его лицо было бледным, глаза — открыты, но без жизни. Густая белая пелена застыла на зрачках. Из уголка рта тянулась тонкая, почти аккуратная струйка крови, как красная нить. Одна сторона шеи была буквально выедена — кожа и мышцы вырваны, обнажая кости.

Она не чувствовала отвращения. Ни страха, ни слёз. Только тяжесть.

Неподъёмную тяжесть того, что добрые не выживают.

На мгновение Алекса искренне пожалела, что на месте Дамира оказался не тот второй — угрюмый, нелюдимый, холодный. Дамир ведь был человеком. Тем, кто накормил. Кто снял наручники. Кто просто улыбался. Но сожаление длилось секунду. Затем — дело. Она бросилась к телу, начала шарить по карманам. Набедренная сумка. Вот он — её нож. Хваткий, знакомый, как часть руки. Засунув его за пояс, она тут же принялась снимать рюкзак, придавленный телом мужчины.

Но... за спиной — хруст. Резкий. Булькающий.

Она застыла, как зверёк под прицелом. Шум исходил оттуда, где лежала туша медведя. Он же... мёртв?

Вдох, ещё один. Она осторожно подняла взгляд. Шевеление. Лапа вздрагивает. Тело будто бы дергается. Её пальцы сильнее сжали нож. Сердце билось в ушах. «Беги!» — кричало внутри. Но она не могла. Рюкзак. Оружие. Всё ещё там.

Медведь шевелился. Но не сам. Что-то — кто-то — было под ним.

Она медленно приблизилась. Остриё ножа направлено вперёд. В голове мелькают мысли: если это тварь ожила — ей конец. Если нет... может, это он?

И да. Под тушей показался шлем. Человеческий. Чуть дальше — нож, вбитый глубоко в череп мутанта. Медведь точно мёртв. Но солдат? Едва заметный поворот головы, взгляд из-под крови и пыли. Кайрен.

Она не опустила нож.

— Ты заражён? — тихо, без дрожи. Словно уже решила: если да — перережет глотку. Не задумываясь.

— Нет, — ответил он спокойно, почти равнодушно. Будто и не лежал под тушей мутанта, не участвовал в смертельной бойне. Эта его невозмутимость только больше бесила.

— Как Дамир? — прозвучало почти формально, будто он уже знал.

— Мёртв, — коротко, без лишней драмы.

Она смотрела на него. Хотелось бы понять, что за эмоция находится под чёрнотой. Но маска, холодная и бездушная, как сам её хозяин, скрывала всё. Он попытался подняться, приподнял тушу, но лапа зверя всё ещё удерживала его. Глубокий вдох. Он даже не попросил помощи. И не попросит. Из принципа? Из гордости? Кто знает.

Алекса уже почти развернулась. Пусть сам выкарабкивается. За всё, что наговорил. За то, как смотрел. За удар. Но... он единственный, кто знал, куда идти. Один из немногих.

С неохотой, с горечью, спрятала нож, подошла, подцепила лапу — чёртова тяжесть. Напряглась, вытолкнула, и она тяжело рухнула на землю.

Освободив лицо и шею мужчины, она было потянула руки к шлему.

Любопытство жгло. Кто ты такой? Что скрываешь? Что с тобой не так?

— Не смей снимать! — Голос, жёсткий, командный, словно отрезал воздух между ними.

Она отдёрнула руку. Внутри — протест. Ещё больше вопросов. Почему нельзя?

— Почему? — спросила она. Не требовательно. Тихо, почти шёпотом. Но с нажимом.

Тот промолчал. Только посмотрел на неё. Или... она просто почувствовала, как он смотрит. Снова через эту проклятую маску. Словно знал: чем меньше она знает — тем безопаснее будет и для неё, и для него.

Подхватив мужчину под мышки девушка попыталась вытащить из-под туши. Безрезультатно. Тогда пошли от обратного: она упиралась, помогала ему приподняться, и в конце концов Кайрен смог выбраться из-под мёртвого тела. Он с трудом дышал, лицо скрывала маска, а весь он был покрыт густой, липкой жижей. Медвежья кровь — или что бы это ни было — пахла отвратительно, резко, как прогнившая плоть.

Она сморщилась, но промолчала. В этом мире вонь была скорее нормой, чем исключением.

Кай попытался подняться… и тут же рухнул обратно. Он даже шага сделать не смог. Девушка тут же опустилась рядом, осматривая его. Никаких явных ранений. Ни крови, ни костей наружу. Но он не двигался. Или… притворялся?

С сомнением она чуть отстранилась. Может, всё-таки заразился? Вот почему не разрешал снимать маску?

Он словно прочитал её мысли.

— Кажется, вывих... или закрытый перелом. Правая нога. Стоять больно, — выдохнул он, голос стал тише, хриплее.

Он быстро стянул рюкзак и судорожно начал что-то искать. Аптечка. Закатал штанину — и она увидела: под кожей голени расплылось бурое, фиолетово-красное пятно, как будто кто-то подлил в плоть чернильной воды. Он тихо выругался и поднял на неё маску.

— Можешь… найти пару прочных веток? — спросил он, не приказывая, а прося. Когда он говорит так, голос становится непривычно человечным.

Пауза. Она кивнула, уже поворачиваясь, как вдруг его голос снова её остановил.

— Ты… доведёшь меня до Рубежа?

Сначала — о себе. Потом — о других. Девушка об этом не забывала. И её помощь была не бесплатной, даже если цену она пока не называла.

— Мы как раз туда и шли.

Кивнув своим мыслям, девушка отправилась на поиски подходящих деревяшек. ВеБлаго в лесу было много веток, и обнаружить нужного размера ей не составило особого труда. Вернувшись, она присела рядом с мужчиной и без лишних слов начала работу.

Она ловко зафиксировала ногу между двух деревяшек, плотно стянула бинтом, как умела. Кайрен сдержанно шипел сквозь зубы, тело его вздрагивало, но он не проронил ни слова. Только раз сжал кулак так, что костяшки побелели. Штанина назад не налезала — пришлось оставить оголённый перелом дышать холодом.

— Мне понадобится твоя помощь. — нехотя выдал он, как будто это было признание.

Алекса не ответила. Только улыбнулась, хитро, молча — и в том выражении было всё, что нужно: ага, я это уже поняла. Он не прокомментировала.

Вскоре Кайрен уже стоял. Именно стоял. Не шёл, не шагал — просто удерживал себя вертикально, сжав зубы и опираясь на найденную палку. Дальше — хуже.

Забрав рюкзак и оружие с тела Дамира, он закинул всё на себя. Его движения были чуть резкими, будто он не чувствовал тяжести. На мгновение Алекса задержала на нём взгляд.

Он был гружён под завязку. Своё, чужое, чужая надежда, маска на лице — всё тянулось вниз.

Сколько же он ещё сможет вынести?

Пройдя совсем немного, палка подогнулась и он чуть не упал. Во время девушка подлезла под бок и придержала падение.

— Спасибо, — сказал он, привалившись к стволу дерева.

Она посмотрела на него с прищуром.

— А ты всё-таки умеешь говорить «спасибо»?

— Только если сильно надо.

Подставив плечо, Алекса крепко подхватила мужчину под бок. Он не сразу, но всё же позволил себе опереться на неё — сначала неуверенно, будто проверяя, выдержит ли, а потом всё тяжелее и тяжелее.

Они шли в сторону, противоположную городу. Туда, где дорога почти терялась, где пахло соснами и сыростью. Нога Кайрена предательски подгибалась, дыхание стало тяжёлым, прерывистым, будто каждый шаг высасывал из него последние остатки сил.

Шли они достаточно долго. Алекса хмуро посмотрела перед собой — левую сторону уже совсем не чувствовала. Спина ныла, горло пересохло, а сил не оставалось вообще.

— Я больше не могу, — выдохнула Алекса, чувствуя, как плечо немеет от тяжести. Чем дольше они шли, тем больше Кайрен становился не просто тяжёлым, а неподъёмным.

Кайрен сполз по стволу дерева и достал наполовину пустую бутылку. Секунду поколебался, а затем приподнял шлем, чтобы отпить. Алекс тут же уставилась. Щетина — густая, чёрная. Губы — сухие, растрескавшиеся, будто кровоточили не один день. Остальное — скрыто. Он быстро натянул маску обратно, как будто поймал себя на оплошности.

Протянул бутылку девушке, молча. Она схватила её и залпом выпила остатки. Лишь когда оторвала горлышко от губ, он сказал:

— Это была последняя вода.

— Нужно было сразу предупредить, — хмыкнула она, облизав губы, словно хотела сохранить хотя бы каплю.

— Ты бы не остановилась.

Она не ответила. Села напротив, вытянула ноги и устало вытянула ноги.

— Почему ты не снимаешь маску? В ней ведь жарко, — пробурчала, уставившись в небо сквозь кроны деревьев. — Или ты просто боишься показаться?

Он повернул голову к ней, медленно, будто размышляя — стоит ли вообще что-то говорить.

— Ты слишком любопытная, — сказал он наконец, с таким спокойствием, будто это был диагноз.

— А ты слишком скрытный. Я, между прочим, тебе помогаю. Можно было бы и ответить, — фыркнула Алекса, упрямо скрестив руки на груди и закрыв глаза.

Ответа, как и ожидалось, не последовало. Он, видимо, считал молчание универсальным способом общения. Некоторое время они сидели, погружённые каждый в свои мысли, позволяя лесу дышать за них: где-то хрустела ветка, потрескивали листья, вдалеке перекликались птицы. Было тихо, даже слишком.

Скоро они снова поднялись, продолжив путь вниз, к зарослям, где воздух становился влажнее, тяжелее. Идти становилось всё труднее — не только из-за усталости, но и потому, что ноги словно наливались свинцом. Никто не говорил ни слова. Дорога отмерялась шагами и тяжёлым дыханием.

Солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая небо в остывающее золото. С каждой минутой воздух становился холоднее. Алекса чувствовала, как её решимость трещит по швам.

— Долго нам ещё? — наконец, подала голос она, с трудом переставляя ноги.

— К утру будем там, — ответил он глухо.

— То есть мы пойдём ночью? — она резко остановилась, заставив мужчину чуть пошатнуться. Он выдохнул — тяжело, с натяжкой. Похоже, и сам давно хотел это сказать, но не хотел выглядеть слабым.

— Ты права. Надо сделать перерыв, — нехотя признал он, поводив головой по краю леса. Потом указал чуть в сторону. — Там, за холмом, спуск. Дальше — деревня. Там и укроемся.

Она кивнула, не став язвить. Усталось обняла её уже с головой, и даже спорить было лень.

Но всё же что-то в ней отпустило. Может быть, потому что впервые за день он согласился с ней.

И снова они пошли. Медленно, хромая, на одолженной силе.

Как только в её голове оформилась мысль «будет где спрятаться», в теле будто щёлкнул невидимый рубильник. Второе дыхание. Она пошла быстрее, почти бодро, и даже забыла о боли в ногах. Мужчина шёл следом, старался не отставать. Он чувствовал: она горит на последних остатках сил. И если сейчас они остановятся — он, вероятно, уже не поднимется.

Сумерки опустились, стягивая лес в серо-синие полосы. Видимость стала хуже. Листья шуршали под ногами, тропа то ныряла вниз, то крутилась, исчезая за корягами и кустами. И вот одна из таких коряг — коварная, торчащая из земли, невидимая в полутьме — оказалась прямо под ногой.

Алекса поняла это слишком поздно. Ноги подкосились. Никакой амортизации. Из-за того, что нагрузка её была поделена на двоих, второй полетел вместе с ней.

Падение было шумным, болезненным, с ударами по рёбрам, локтям, веткам по лицу. Потом — бах, что-то мягкое. Конец. Никакого треска костей. Она замерла. Под ней — что-то тёплое. Дышащее.

Он.

Грудь Кайра оказалась её подушкой. Сквозь броню, одежду, грязь и усталость она чувствовала его сердце. Глухо, ритмично, живо. Это её удивило. И, вопреки ожиданиям, не заставило вскочить и отшатнуться. Наоборот — она чуть сильнее расслабилась, опускаясь лбом на его плечо.

Никто не пошевелился. Он тоже остался лежать.

Мир на миг замер. Шорохи леса стали фоном, и даже темнота уже не пугала.

Алекса привстала. Опёрлась ладонью на его грудь и медленно, как будто сама не понимая зачем, наклонилась к его открытому участку шеи. Вдохнула. Глубоко. От него пахло потом, кровью, землёй, мёртвым зверем. И чем-то ещё — едва уловимым. Почти домашним.

Этот запах вдруг показался ей родным.

Она хотела дотронуться до его кожи. Пальцами. Щекой. Хоть как-то. Но Кай резко сжал её руки на предплечьях. Не грубо, но — твёрдо. Он понял, что она делает. Или, скорее, что может сделать.

Она застыла, будто её поймали за непотребствами.

Тепло не ушло. Напряжение не исчезло. Всё зависло в зыбком балансе: один шаг — и или вперёд, или обратно в защиту.

Молчаливый диалог длился всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно, что бы девушка поняла, на сколько глупо её поведение и отступила.

Почему глупое?

Он — сильный. Загадочный. От него пахнет зверем, потом, чем-то дико-возбуждающим. Он очень интересный.

Она не могла бы назвать это желанием, но что-то внутри определённо шевельнулось.

Теперь его прикосновения ощущались иначе. Уже не отстранённо, не враждебно. Он был живой. Горячий.

К счастью, с крутого спуска они добрались без новых травм. Ноги гудели, руки дрожали от перенапряжения, но хотя бы целые. Скоро в их поле зрения возникли старые, покосившиеся домики. Заброшенная деревушка казалась вымершей, будто застыла в ожидании, что в неё кто-то снова войдёт, зажжёт печь, вдохнёт в неё хоть немного жизни.

Они завернули в одну из изб — не первую попавшуюся, как подумала Алекса, а какую-то особенную, выбранную явно заранее. Она хотела спросить, но сдержалась. Ответ пришёл сам собой, как только они переступили порог: в доме пахло старым деревом и золой, а через щель в стене она увидела пристройку — баню.

Кайрен сразу направился туда, с лёгкой, будто автоматической походкой. У печки уже лежали сухие поленья. Он бросил в печ спичку с такой лёгкостью, будто делал это тысячу раз. И, возможно, так оно и было.

— Мы приходили сюда раньше. После заданий. Смыть с себя пыль, кровь, дорогу... — пробормотал он почти рассеянно, будто не для неё, а просто, чтобы сказать это вслух. — Вода в колодце. За домом.

Пока он разбирался с огнём, Алекса пошла за водой. Колодец, будто дождавшийся её, встретил прохладой. Она наполнила несколько пустых бутылей и, не удержавшись, сделала пару жадных глотков. Вода была чистой, свежей, обжигающе вкусной. Тело благодарно приняло влагу, пусть и не пищу. Она надеялась, что еда ещё осталась.

Когда она вернулась, хлопок двери отозвался глухим эхом внутри дома.

Мужчина стоял к ней спиной, обнажённый до пояса, и Алекса невольно задержала взгляд. Свет от лампы, стоявшей на старом деревянном столе, ложился на его смуглую кожу мягкими бликами. Тепло пламени подчеркивало изгибы спины, рельеф натренированных мышц, старые, бледные шрамы, вросшие в тело так глубоко, будто были частью его.

Когда он развернулся и подошёл ближе, она отметила, как легко и органично сочетается в нём сила и уязвимость. Он прихрамывал, но в каждом движении всё ещё оставалась сосредоточенность. Необходимость быть собранным.

Кайрен без слов забрал у неё одну бутылку, и так же, как в лесу, приподнял шлем, открывая губы. Она видела их впервые по-настоящему. Шершавые, потрескавшиеся, но по-своему красивые — живые. Он сделал пару глотков, и её взгляд сам скользнул к его горлу. Она следила за движением кадыка, за тем, как вода исчезает в нём. Что-то необъяснимо притягательное было в этом — в простом жесте, в звуке глотков, в том, как он не спешил опускать маску обратно.

— Первый пойду я, — сказал он, едва заметно шевеля губами. Голос теперь звучал тише, интимнее, как будто они говорили шёпотом, хотя и не старались.

Он отвернулся и опустился на старый табурет, начиная стаскивать с себя штаны. С одной ногой справился легко, но вторая — та, что была травмирована — не поддавалась. Он дёрнулся, прикусив губу. Не выругался, просто замер, будто сдерживая раздражение.

Алекса подошла ближе и опустилась перед ним. Не глядя ему на маску, аккуратно поддела пальцами ткань, ощутив тепло его кожи. Провела вниз, медленно, стараясь не задеть повреждённое место. На бедре тоже были шрамы — длинные, старые, иссечённые временем и жизнью. Они не пугали, наоборот — делали его настоящим.

Развязав шнурки на ботинках, она помогла ему снять и обувь. Он сидел перед ней, тяжело дыша, в одних трусах, и это напряжённое молчание между ними казалось наэлектризованным. Он наклонился к ней, не касаясь, но тепло его тела было ощутимо.

— Спасибо, — хрипло сказал он и, прихватив полотенце, медленно направился в сторону бани. Всё ещё с маской на голове.

Алекса осталась на коленях, глядя ему вслед.

— Ты правда всё время ходишь в этой маске? Даже в бане?

— Не всё время. Но чаще, чем хотелось бы.

Упрямый.

Смерив его упрямую твердолобость скептическим взглядом, Алекса без лишних слов принялась рыться в рюкзаке мёртвого Дамира. Среди прочего нашлись только несколько банок тушёнки. Она уже потянулась, чтобы открыть одну из них — желудок жалобно сжался от мысли о еде — но взгляд невольно скользнул к двери бани. За ней притаился жар. Там был он.

Тепло в избе постепенно усиливалось, наполняя воздух уютной томностью. Девушка сбросила куртку, её кожа покрылась испариной. С минуту постояла, затем — будто подчиняясь внезапному, даже для себя странному порыву — стала снимать остальную одежду. Ловко, без лишней суеты, будто это было самым обычным делом.

В шкафу у входа она нащупала постельное бельё — старое, но чистое. Светлую ткань она обмотала вокруг груди, закрепив её узлом, и, не дожидаясь позволения, толкнула дверь.

Жар внутри сразу обволок тело, будто приласкал. Баня пахла древесиной, горячим воздухом и чем-то, что она не могла уловить точно — может, его кожей. Пара было немного, и он не мешал разглядеть сидящего на нижней полке мужчину. Он был полуобернут к ней боком, волосы мокрые, чуть топорщились в стороны — раньше, наверное, были коротко подстрижены, теперь же отросли и стали придавать ему чуть дикое, небрежное выражение. Настоящее.

Алекса замерла на пороге, сжимая в кулаке край ткани. Он не шевелился, но она знала — почувствовал её. Наверное, ещё до того, как дверь скрипнула.

Собрав остатки решимости, она шагнула внутрь. Её босые ноги скользнули по тёплым половицам. Подошла ближе, остановилась напротив него — молча, изучающе, словно пыталась понять, чего он не говорит. Его взгляд был опущен, лоб влажный от жара, с отдельными каплями, стекающими по вискам.

— Добавь воды на угли, раз уж пришла, — сказал он, не поднимая головы. Голос звучал спокойно, почти лениво. Только когда он поднял на неё глаз — тёмный, внимательный, из-под прядей — она почувствовала, как грудь предательски сжалась.

Он не удивился. Он знал, что она придёт.

В теле девушки снова вспыхнуло напряжение, будто только сейчас она осознала, что они здесь одни. Совсем одни.

Когда он всё-таки взглянул на неё, она едва не отпрянула. Один глаз — глубокий, тёмный, в упор смотрел на неё. А второй... Второго не было. Вместо него — небрежно зашитая плоть. Шрам тянулся от пустой глазницы вниз, по скуле, оставляя после себя изломанную линию, будто сам мир пытался когда-то разрезать его пополам. Этот шрам не прятался — он кричал. И всё же, с неповреждённой стороны его лицо оставалось почти красивым. Мужским, грубым, но чем-то печальным.

Она не знала, чего ждала. Может быть — смущения, неловкости? Но он просто смотрел. Без стыда. Без просьбы не пялиться.

Послушно склонившись к вёдру, она поддела ковш, вылила воду на раскалённые камни. Камни зашипели, словно зверь, и пар мгновенно окутал всё вокруг, сделав воздух тяжелее и влажнее. Она присела рядом. Простыня немного съехала, оголив кожу. Тело влажное, сердце — громкое, мысли — путаются.

Она вздохнула глубже, чтобы не подавиться этой смесью жара и эмоций. Уперлась руками назад, выгибая спину, и заговорила первой — потому что молчать здесь стало невыносимо.

— Не такой ты и страшный, как пытался казаться, — негромко бросила она, наблюдая за его лицом. — Я уж думала, что у тебя глаз вообще нет… Или ты весь сморщенный, как старая картошка. — Уголки её губ дёрнулись в лёгкой, почти детской насмешке. — Не понимаю, зачем всё время прячешься за маской.

Говоря это, она легко взяла ковш с водой и облила себя, как ни в чём не бывало. Горячие струи прокатились по телу, согревая до костей, и ткань, обмотанная вокруг её груди, тут же потемнела, став почти прозрачной. Она даже не дрогнула под его взглядом — наоборот, двигалась с намеренной медлительностью, будто забыв о нём, как будто находясь в своей интимной стихии.

Нащупав на полке обмылок, она принялась мыть волосы, не оборачиваясь. Вода стекала по изгибам её тела, тонким струйкам хватало нескольких секунд, чтобы вырисовать контуры под тонкой тканью. Её бёдра, лёгкая линия талии, хрупкие ключицы — всё становилось более ощутимым, почти вызывающим. И он смотрел.

Смотрел не как волк на добычу, а как человек, давно лишённый прикосновений, случайных взглядов, простого напоминания о том, что кто-то рядом — живой. Что кто-то не боится быть рядом.

Он вдруг понял — она не девочка. Не наивная, не сломленная, не испуганная. Её грудь, хоть и скромная, была совсем рядом. Живот ровный, скорее втянутый. Рёбра слегка выдавались под кожей, намекая на скудные недели, на изнурённое тело, привыкшее к выживанию. И всё же в ней была жизнь. В ней была сила. Даже в том, как она теперь выжимала волосы — бережно, с неторопливым вниманием к себе.

Она не отвернулась. Не убежала. Не назвала его уродцем. Не отводила глаза.

И это почему-то подействовало на него сильнее любого прикосновения.

Повернув голову в его сторону, девушка скользнула по нему взглядом, полный игривого вызова. В её улыбке читалась нечестная уверенность — такая, какая бывает у женщины, точно знающей, чего она хочет и как этого добиться. Глаза скользнули ниже — по каплям, струящимся по его телу, по напряжённым мышцам живота… и остановились. Ткань его нижнего белья предательски выдавала возбуждение, не в силах больше скрывать явное.

Не дожидаясь разрешения, она снова опустилась перед ним на колени. Движения были медленные, почти ленивые, как у хищницы, смакующей каждый момент. Её пальцы потянулись к его бёдрам и уверенно сдвинули липкую ткань вниз, освобождая напряжённую плоть. Он не сопротивлялся — наоборот, чуть приподнялся, опираясь на здоровую ногу, позволяя ей раздеть себя полностью.

Она зачерпнула воду из таза и медленно полила ему на голову — горячая влага стекала по его лицу, шее, груди, унося с собой пыль, пот и усталость. Встав между его ног, она осторожно взялась за его волосы, начав аккуратно, почти бережно их мыть, словно это был ритуал — интимный, только их двоих.

Кайрен не двигался, только дышал — медленно, глубоко. Его взгляд метался, не в силах оторваться от её тела, особенно от груди, которая вздымалась с каждым её шумным вдохом. Легкий пар в воздухе придавал происходящему нереальную чувственность. Потом она снова облила его, смывая остатки мыла. Найдя мочалку, повела по его плечам, шее, груди, медленно спускаясь ниже, вдоль дорожки волос, опуская ладонь всё ниже…

Когда её пальцы обхватили его член — горячий, пульсирующий от желания, он резко втянул воздух. Девушка наклонилась к нему, ловя каждый его взгляд, каждую реакцию. Он схватил её за ткань на груди — рывок, и та, и без того мокрая и прозрачная, слетела с тела, открывая обнажённую грудь, которую он тут же обхватил ладонью, мягко, но требовательно сжимая. Она тихо застонала — больше от ожидания, чем от прикосновения, и это стало последней каплей.

Она приподнялась, залезая с коленями на полку, села на его бёдра и медленно опустилась вниз, позволяя себе ощутить каждую деталь, каждую границу между ними. Движения были медленными, плавными, пропитанными жаром. Она двигалась вперёд-назад, направляя, чувствуя, как горячее тело мужчины встречает её, подчиняет — и принимает одновременно. В бане стало ещё жарче.

Одна из его рук скользнула на её бедро, помогая направлять ритм их сближения. Она двигалась по нему, нежно, с провокационной медлительностью, ощущая, как возбуждение нарастает волной. Но стоило ей только начать теряться в этих ощущениях, как большая ладонь подхватила её за ягодицу — и медленно, уверенно опустила вниз. Его пальцы будто знали, как правильно. Он не спешил, но и не позволял ей отстраниться. Каждое движение было точным, выверенным — словно это был не просто импульс, а ритуал.

Она почувствовала, как он проникает в неё. Медленно. Неумолимо. Узкие стенки приняли его с лёгким дрожащим сопротивлением, но обилие естественной влажности только усиливало ощущения. Тепло и плоть переплелись воедино, и когда она оказалась на нём полностью, её тело вздрогнуло. Он чувствовал, как её внутренние мышцы пульсируют, сжимаясь вокруг него — предательски откровенно выдавая её желание.

Алекса инстинктивно вцепилась в его спину, ногтями прочертив по коже несколько горячих царапин. Она не могла сдержать стон — приглушённый, рваный. Казалось, он заполнил её всю, до самой глубины. Она с трудом дышала — не от боли, от чувства переполненности и дикого, животного восторга. И когда он снова начал двигаться, сперва медленно, затем чуть резче, её тело без остатка растворилось в каждом толчке.

Сломанная нога будто исчезла — он двигался уверенно, будто забыв о боли. Их тела работали в унисон, как две части одного ритма. Он держал её крепко, но нежно. А она — двигалась всё быстрее, растворяясь в жаре, в нём, в этом моменте, где существовали только они.

Громкие шлепки плоти о плоть, сорванное дыхание и стоны, больше похожие на выдохи сдерживаемого крика. Не было ни нежности, ни осторожности — только дикое, жадное желание почувствовать себя живыми, пока мир за дверью растворяется в паре и жаре.

Алекса содрогнулась, будто её пронзило током. Тело сжалось вокруг него, так тесно, что у него перехватило дыхание. Она царапала, хватала, пыталась удержаться в этом моменте, как будто всё существование свелось к этим нескончаемым волнам. Это было не лаской, а одержимостью. Жаждой быть внутри — друг друга, себя, желания.

Кайрен не остановился. Он чувствовал, как её стоны становятся вялыми, как тело теряет упругость, но он продолжал, вбиваясь в неё глубже, настойчивее — пока её голос снова не прорвался сквозь слабость. На этот раз — громче, свободнее. Ему пришлось прильнуть к её губам, чтобы приглушить её крик. Она встретила поцелуй остро, кусая губу, будто даже в этом не могла сдержаться.

Очередной толчок — её колени снова дрожат, обхватывая его крепче. Её второй оргазм подхватывает и его. Он сдавленно рычит в её рот, замирая и всё его напряжение изливается в неё — глубоко, с внутренним стоном облегчения. Он держал её крепко, как трофей, как спасение, как доказательство того, что ещё может чувствовать.

Молчание после — тяжёлое, влажное, пульсирующее. Их тела всё ещё соединены, а дыхание не поспевает за сердцем. Когда она открыла глаза, в её взгляде была искорка — не благодарности, не смущения, а чего-то похожего на вызов.

Он поднял её, чувствуя, как по внутренней стороне бедра девушки стекает его жаркий след. Его след.

Остаток времени в бане они провели молча, но уже иначе. Без неловкости, без слов — просто вымылись как следует, тщательно, будто смывали с себя не только грязь, но и всё, что было до этой ночи.

На ужин — тушёнка из рюкзака Дамира. Она показалась почти изысканной, если не обращать внимания на этикетку.

Спали на старом продавленном диване, тесно, но без лишних движений. Телами были рядом, но каждый — в своей тишине.

Утро пришло вместе с первыми пробившимися сквозь щель в ставнях солнечными лучами. Ни объятий, ни поцелуев, ни слов. Только привычные действия: одеться, натянуть снаряжение, собрать рюкзак. И вперёд — к тому, что называли «рубежом».

Следующий холм открыл перед ними картину, совсем не похожую на пустоши и леса. Громадные стены, серые и беспристрастные. К ним тянулись ржавые железные пути, между ними — мёртвые поезда, рассыпающиеся в металлолом, и цеха, словно выдохшиеся великаны. Всё было словно замершим, но ощущалась жизнь — где-то под бетонной кожей.

Они доковыляли до входа, где из тени вышел молодой солдат. Без маски. Удивительно свежий, с ровной кожей и настороженным взглядом. Он осмотрел их, задержавшись на Кайрене и потом — на рыжей, чуть растрёпанной девушке, которая, несмотря на усталость, стояла уверенно.

— Гражданская? — уточнил он с лёгким прищуром.

Алекса молча кивнула. В её взгляде — спокойствие хищницы, нашедшей новое поле для охоты. Здесь было много оружия. Много красивых мужчин. И определённо — она не собиралась уходить.