Рубильник

Чтобы затихариться, работа подходила идеально: сидишь себе, отвечаешь на звонки, заносишь клиентов в электронную таблицу, посматриваешь на рубильник — в порядке ли, ну и всё. В остальное время можно было и газетку полистать, и в телефоне порыться, и с Валькой поболтать — благо, та в соседней комнатке, в приёмной так называемой клиники психологической помощи по борьбе с экзистенциальными страхами с чудным названием: «На дне». Шмурик сперва не понял юмора. Задумался, поморщил брови, решил разобраться. Он вообще часто хмурился, за что его, серьёзного Шурика, так и прозвали. Ну а что, звучит солидно.

Шмурик был мужчина, что называется, в расцвете. Неброский изящный стиль, элегантная небритость, чёрные волосы, спадающие на широкий лоб — с виду его можно было принять за агента по продажам, либо за итальянского мафиози, хотя он подозревал, что у этих сущностей гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. В каком-то смысле Шурик был и тем, и другим, и уже имел авторитет — в узких кругах.

Но жизнь снова и снова подсовывала шанс попробовать себя в новых ролях. Поэтому когда его подельников по криминальному миру накрыли, он спокойно взял свой третий паспорт и, ничего никому не говоря, переехал на съёмную квартиру, а через неделю отправился устраиваться на работу по первому объявлению, которое обещало трудоустройство на соседней улице, чтобы не светиться в городе до поры до времени. Он собирался поиграть в примерного обывателя месяца три, просто для перестраховки, и скромная клиника на окраине идеально соответствовала его запросам. На собеседовании высокий плотный мужчина в чёрных очках, но на вид не бандит, а так — дон Корлеоне без апельсинов, — что-то объяснял правильным русским языком про важность хорошей атмосферы в коллективе и эффективный тайм-менеджмент, — хотя какая там может быть особая эффективность у менеджера по работе с клиентами? В общем, лепил горбатого. Серьёзным условием было только одно: не лезть в профессиональный процесс и не пытаться узнать у пациентов, что и зачем с ними делают. Под конец без всяких подписей шеф сунул аванс за первый месяц. Заглянув в конверт, Шмурик отставил желание что-либо выяснять в угол. Ничего, кроме третьего паспорта, для трудоустройства не понадобилось, что также полностью устраивало новоиспечённого менеджера.

Шеф — так сказал называть себя мужчина в очках — провёл краткую экскурсию по рабочему месту: узкий кабинет, компьютер, принтер, кофеварка — в общем, стандартный офисный набор, за одним исключением — на стене за прозрачной панелью висел большой красный рубильник. Он напоминал одновременно плацкартный стоп-кран и что-то противопожарное неясного свойства, так что рука непроизвольно тянулась разбить стекло и со всей силы дёрнуть — из неизжитого озорства, да и просто чтобы посмотреть, что будет. Шеф стоял у рубильника двадцать минут и рассказывал, как важно, чтобы тот оставался в неприкосновенности, и что Шмурик несёт личную ответственность за то, чтобы никто, ни одна живая душа, до него не дотрагивалась, что бы ни случилось. На резонный вопрос о том, что он делает, шеф долго и выразительно буравил соискателя взглядом через чёрные очки — по крайней мере, так казалось, потому что глаз за стёклами было не видно, а затем сказал, что менеджеру об этом знать не положено. По итогу инструктажа у Шмурика сложилось полное впечатление, что наняли его не для работы с клиентами, с чем прекрасно могла справиться и секретарша, а именно и только для охраны таинственного рубильника, красным инвалидом-осьминогом распластавшимся на стене.

Уже через неделю менеджер прекрасно освоился на новом месте. Клиенты звонили редко, начальство особо не беспокоило, так что свободного времени было выше крыши. Шмурик сидел, развалившись на стуле, по-лордски вальяжно листал газеты, потягивал обжигающее эспрессо и думал, что мог бы остаться здесь и на полгода, а то и на год. Единственное, что слегка нарушало его идиллическое состояние духа, был проклятый рубильник.

Секретарша Валентина, с которой у Шмурика сразу установились строгие отношения флирта без обязательств, когда он попытался ненароком выяснить что-то про природу рубильника и его задачи, округлила глаза и сделала такую мину при плохой игре, что сразу стало ясно: либо она набивает себе цену, либо действительно ничего не знает, но не хочет этого показать. Шмурик короткое время сомневался, стоит ли ему приложить некоторые усилия понятного свойства, чтобы подобраться к секрету поближе, но потом решил, что успеется. Да и внешность у Вальки была какая-то чересчур врачебная, второй свежести, если не третьей — как его паспорт.

Следующим Шмурик попытался обработать охранника Юр Палыча, но тот не хотел обрабатываться. Сидел на вахте, усмехался в ус, смотрел телевизор, на осторожные попытки что-либо выведать только хмыкал и выдавал что-то неопределённое, на грани непробиваемой твердолобости и глубоких философских обобщений: «Если сказали работать, то лучше не знать, но сделать, чем знать, но отфилонивать; ты, сынок, пойди поработай, а вопросами поля не засеешь, урожая не пожнёшь…» Шмурик пытался обиходить его и так, и эдак, и даже разок проставился, но так ничего и не добился. По каким-то проскальзывающим интонациям и мелькавшим словечкам, он наконец понял, что здесь ничего не уловит. Дичь чует охотника: Юр Палыч был отставной мент, и, кажется, тоже угадывал в новом сотруднике непойманную добычу.

Сам процесс лечения экзистенциальных страхов тоже проходил донельзя странно. В клинике был только один зал, располагавшийся за двойными дверями, куда входили из приёмной, без ожидания. Психотерапевтов или докторов — как их правильно называть, Шмурик не знал — было всего три: шеф и ещё двое мужчин; все они представлялись весьма мрачными, молчаливыми, к тому же никогда не снимали чёрных очков, как будто это был какой-то особый кем-то предустановленный психотерапевтический дресс-код. Они приходили посменно утром и вечером, поодиночке, исчезали в зале, а под конец сессий поскорее уходили, даже не думая — как там выразился шеф? — об атмосфере в коллективе, способствующей продуктивной рабочей обстановке. Сам шеф изредка ронял пару словечек с Валей — исключительно о деле, несколько раз проведал Шмурика, но убедившись, что у того всё в порядке, больше им не интересовался. А другие врачи вообще не замечали его существования (что последнего полностью устраивало).

Но самыми странными в этой истории являлись пациенты. Кажется, они действительно боялись — и страх этот был не простой. Сперва Шмурик думал, что их фирма — это какой-то усложнённый и раскрученный вариант горячей линии по предотвращению самоубийств. Или же очередная вариация идеи из разряда розовых психологических соплей под девизом «счастье рядом — только руку протяни». Но после общения с клиентами, он начал всерьёз задумываться — а что же здесь на самом деле происходит.

Они звонили ему, чтобы записаться на сеанс, в их голосе не было ни страдания, ни паники, ни истерики, вообще не было эмоций. Они говорили… спокойно. Но от этого спокойствия веяло замогильным холодом. Причём, все они, даже те, кто записывался впервые, как будто уже точно знали, что именно им нужно. В электронной таблице была графа «цель визита», и каждый пациент на его вопрос уверенно называл одну букву: иногда это была О, иногда Б или В, но чаще всего произносилась С, так что Шмурик даже внёс её в стандартный шаблон при заполнении бланка. Что означали эти буквы, он не имел никакого понятия. Он попытался поискать информацию об их клинике в интернете, но не нашёл ровным счётом ничего — гугл выдавал только пьесу Горького или фильм про Брюгге. Тем не менее клиенты как-то на них выходили. Видимо, к ним направляли людей из других учреждений, и давали чёткие инструкции, что говорить о своих проблемах.

С самими пациентами вживую он пересекался редко. Они проходили сразу в зал, а расписание было построено так, что никакой очереди не возникало. Из-за двойных дверей не доносилось ни звука. Спустя час или полтора, они выходили и, ни на кого не смотря и не прощаясь, быстрым шагом вылетали из помещения. Пару раз, заболтавшись с Валей, Шмурик с удивлением видел на выходящих чёрные очки — такие же, как у господ психотерапевтов, но не обратил на это внимания. А один раз ему в стену, как раз там, где висел рубильник, со всей силы заколотили. По ту сторону находился зал, и колотить могли только врачи или пациенты, поэтому он вышел в приёмную и уже собирался было заглянуть за двойные двери, но тут его за руки схватила Валентина. Прерывать сеанс было строжайше запрещено. Впрочем, шум почти сразу стих, и Шмурик вернулся к своим газетам, не успев даже нахмуриться.

Так прошёл месяц. Молодой менеджер погрузился в рутину, притерпелся, свыкся со странностями и даже почти смирился с непонятным красным рубильником, хотя периодически и бросал на стену нервные взгляды. Но тут в клинику пришёл Грибов.

Шмурик не признал его по голосу, а пациенты не называли своих фамилий, только инициалы. Но когда в приёмную вошёл мужчина — а Шмурик как раз стоял и трепался о чём-то с Валькой — и посмотрел ему в глаза, то они сразу узнали друг друга. Грибов был его давний товарищ, ещё по денежным операциям, они дружили. Но Шмурик, уйдя на дно, разорвал все старые связи. Их лица одинаково вытянулись. Грибов на секунду застыл, потом, не говоря ни слова, кивнул и исчез за двойными дверями. Шмурик посмотрел в таблицу: цель визита Николая Г. была необычная: «Ш».

Дождавшись, пока он выйдет и хлопнет входная дверь, Шмурик взял пальто и выскользнул следом. Он догнал его уже на улице.

— Колька, ты как тут?!

Грибов не спеша обернулся и посмотрел на него. На нём были непроницаемые чёрные очки.

— Не спрашивай. В нашем деле, ты знаешь, лучше не задавать лишних вопросов. Я же тебе их не задаю.

Шмурик слегка опешил, но не подал вида. Он не привык к такому тону. Да и это же был Коля, Колька Гриб, с которым они вместе отмывали бюджетные деньги, а такое связывает крепче цемента.

— Ну прости, просто рад тебя видеть… Хотя сам понимаешь, нам обоим стоило бы сделать вид, что этой встречи не было, — Шмурик выразительно посмотрел на него. Грибов молчал, обдумывая его слова, потом медленно кивнул. Шмурик взял его за плечо. — Слушай, старик, так давно не говорил с нашими, может сходим куда, выпьем, можно у меня, я тут рядом.

— У тебя… да, это… приемлемо, я в принципе свободен, — чуть помедлив, ответил Грибов.

— Отлично! — Шмурик посмотрел на часы. — Я заканчиваю через час. Подождёшь?

— Я в кофейне, — он показал на ту сторону улицы.

Шмурик вернулся в офис и, проходя мимо вахты, поймал крайне неодобрительный взгляд Юр Палыча: чуял старый пройдоха волчью стаю. Ну да что ты ей сделаешь со своими холостыми патронами…

Через полтора часа они уже выпивали у Шмурика на квартире. Диалог не клеился. Грибов был как будто замороженный, и говорил как клиенты в трубке, с оттенком потустороннего спокойствия — может, ещё не отошёл от сеанса. Обсудили общих знакомых, вспомнили пару баек, о клинике и о делах не говорили. Шмурик всё подливал, Грибов всё не оттаивал. На второй бутылке хозяин решил, что с него хватит, и пошёл ва-банк.

— Старик, а ты чего к нам приплыл-то? — ввернул так, между делом. — «На дно», я имею в виду.

Грибов отставил рюмку и задумался. Чёрных очков он так и не снял, поэтому считать выражение его лица было невозможно.

— Видишь ли, Шмурик… Позволь спросить, а чего в жизни ты боишься больше всего?

— Я? Да мало ли. Тюрьмы, болезней… кидал-предателей.

— Нет, без конкретики. В общем плане, — голос Грибова помертвел ещё больше, и теперь в нём перекатывался один чистый кристальный лёд.

— Ну, не знаю. Будущего. Воздаяния, там, за грехи. Обмана.

— А ты не думал, — продолжил Грибов через паузу, — что страх — это тоже товар? Особая энергия, которую можно извлечь, закупорить, продать, — он кивнул на бутылки. — А потом снова употребить в деле.

— З-зачем? — спросил Шмурик, не понимая, смеётся ли над ним друг или серьёзно.

— Затем же, зачем ты и свой товар толкал, — ответил тот. — Энергия…

Шмурик выпрямился и повёл плечами.

— То есть ты хочешь сказать, что вас там…

— Сюда смотри! — вдруг резко сказал Грибов и сдёрнул очки.

У него были абсолютно белые пустые глаза, в которых не было зрачков.

Какая-то запрятанная глубоко в животе пружина рванула Шмурика вниз, и он провалился в этот взгляд целиком.

На белом снежном пустыре не было никого. Его предали все, он был обречён, его поймают. Холод. Он один и всегда будет один. Он не знает, куда идти, дорогу занесло. Вокруг нет людей. Впереди ночь, холодная бесконечная ночь, белая ночь. И никого вокруг.

…

Он очнулся на своём диване. Через окно светило бледное февральское солнце. На скатерти были остатки вчерашнего застолья: колбаса, огурцы, пустые бутылки. Семь часов утра.

Шмурик не помнил, как ушёл Грибов, но на душе свербило. Он нахмурился. Ещё никогда он не напивался до такого состояния, чтобы забывать, а то и галлюцинировать — по-другому он не мог объяснить свои странные воспоминания. Но голова была на удивление лёгкой, похмелья не чувствовалось. Он принял душ, наскоро перекусил и пошёл на работу.

Юр Палыч встретил его каким-то особенно свирепым взглядом и ничего не сказал. Шмурик пожал плечами, ему было не до того. Валентины на месте не оказалось, что было странно, ведь её рабочий день начинался на час раньше. Шмурик прошёл прямо к себе и замер на пороге. За его столом сидел шеф. На нём был строгий костюм и неизменные чёрные очки. Он жестом показал на стул против себя. Шмурик медленно опустился в него и настороженно уставился на начальника. Тот не спешил начинать разговор.

С минуту помолчали. И тут шеф, коротко усмехнувшись, спросил:

— Ну что, забоялся?

— Я… не очень… — голос Шмурика против воли дрогнул, — не боюсь я. И вообще, я не ваш пациент, забыли?

— А это мы ещё поглядим! — подарил шеф. — До рубильника никто не прикасался?

— Вроде никто. Зачем он вообще здесь…

— Значит так, менеджер по работе с клиентами, — в голосе шефа зазвенела сталь, — в ваши рабочие обязанности входит отвечать на звонки и следить за неприкосновенностью рубильника. Любые контакты с пациентами запрещены. Всё. Я понятно излагаю?

— Да, вполне. А что будет, если я?..

— А вот это тебе лучше не знать, — шеф слегка поправил свои очки, как будто хотел их снять, но в последний момент передумал. Затем встал из-за стола и не прощаясь вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь. Шмурик остался сидеть в тишине.

Прелестная ненапряжённая работа как-то разом разонравилась. Но Шмурик не привык пасовать перед вызовами. Когда первый испуг спал, и осел осадок от галлюцинаций и от начальственной выволочки, он почувствовал нарастающий гнев, в нём проснулось желание бороться. В конце концов, не ничтожным психиатрам угрожать ему, ему, какими-то там последствиями. Зубы не выросли. А хищник тут только один, пусть и под прикрытием.

Шмурик пошёл в строительный магазин и купил дрель. Поздно вечером, когда все уже ушли, и даже Юр Палыча на вахте сменила какая-то бабка, он вернулся в офис, сказав, что забыл телефон, и просверлил в стене своего кабинета маленькое отверстие. Как раз на уровне глаз. Вошёл в зал, который оказался простой большой комнатой без какой-либо мебели, отряхнул стружку, проверил — не видно: тёмные обои, неприметная дырочка, для гарантии подкрасил её чёрным маркером. Затем вернулся в кабинет и вставил в неё крошечную беспроводную камеру с выходом на телефон. Использовать такие порой приходилось, чтобы вычислить крысу. Камера не писала звук, и изображение было плохеньким, но зато её было почти невозможно заметить. Шмурик ещё раз проверил из зала: дыра с объективом полностью сливалась со стеной, по крайней мере, если не вглядываться.

На следующий день Шмурик не пошёл на работу, решив сказаться больным. Он позвонил Вале, но та почему-то не брала трубку. Он включил телефон и начал смотреть трансляцию. На экранчике было темно, но камера работала. Окна в зале всегда закрывались плотными шторами, темнота была объяснимой. Шмурик посмотрел на часы: через десять минут должен начаться первый сеанс. Он сел за стол, налил себе кофе, но не отводил взгляда от экрана.

Наконец в зале зажёгся свет. В поле зрения показался один из психотерапевтов, не шеф. Он вышел на середину комнаты, повернулся и, блеснув чёрными очками, уставился прямо в камеру. Шмурик испугался, что он её заметил, но тот, кажется просто настраивался. Стоял неподвижно. Ждал.

Прошло ещё несколько минут. Напряжение не спадало.

Видимо, отворилась дверь, потому что психотерапевт повернулся в ту сторону. Ещё миг, и в поле зрения возникла какая-то женщина. Присмотревшись, Шмурик с удивлением узнал Валю. Он не помнил, чтобы она когда-нибудь входила в залу, это была почти сакральная территория. Они о чём-то поговорили, причём выглядело это так, будто Валя что-то авторитетно объясняет психотерапевту, а тот послушно внимает её словам, после чего она вышла из комнаты, и тот снова застыл в неподвижной сосредоточенности. Всё это было как-то странно.

Через пару минут врач вновь обернулся к двери, и к нему присоединился первый пациент — пожилой мужчина невысокого роста. У Шмурика не было таблицы перед глазами, но он помнил, что у того проблема «С». Он приник к экрану.

Мужчины стояли друг напротив друга. Сначала старик что-то проговорил, но почти сразу смолк, и теперь они просто неподвижно молчали. Ничего не происходило. И тут психотерапевт снял очки.

Комнату залил мёртвый серебряный свет.

По экрану пошли полосы.

Шмурик успел увидеть, как пациент падает на пол. А потом камера перестала показывать.

— ВСЕМ НЕ ДВИГАТЬСЯ, ЭТО УГОЛОВНЫЙ РОЗЫСК!

На пороге его комнаты стоял Юр Палыч и целился в него из пистолета.

— Где оружие прячешь, падла?! — из его рта летели слюни.

Шмурик уронил чашку на пол, кофе растекался чёрной лужицей.

В квартиру уже вбегали молодчики в балаклавах. Юр Палыч, не оглядываясь и не сводя пистолет со Шмурика, бросил через плечо:

— Ройте везде, да поживее. Водим его уже второй год, а только вчера прокололся. Ну что, гадёныш, будешь так говорить или с тобой поработать? — И жирно сплюнул на пол — слюна явно мешала ему орать.

Шмурик встал, как во сне. Показал на ящичек: там. Юр Палыч махнул пистолетом: открывай.

Шмурик осторожно подошёл к тумбочке, выдвинул ящик. В нём были стволы, гильзы, магазины — одной беспорядочной кучей. Юр Палыч наклонился, одной рукой начал выгребать содержимое, а другой всё ещё держал Шмурика на прицеле.

За стеной слышался грохот: спецназовцы начали обыск, но в его комнату почему-то никто не совался.

— Курить можно? — внезапно для себя самого спросил Шмурик.

— Осуждённому на смерть-то, хе-хе, — крякнул Палыч, продолжая копаться в тумбочке, — кури, разрешаю.

Шмурик не курил. Никогда. У него была другая зависимость.

Он протянул руку к сумке, висевшей на стене, вытащил заправленный шприц, резко повернулся и вонзил его в шею Юр Палыча. Пистолет выстрелил — раз, другой. Мимо. Вырвал из рук. Левой вдавил поршень. Вещество вошло внутрь. Палыч захрипел и рухнул на пол.

— ЛЕЖАТЬ! — заорал Шмурик на парня в чёрной маске, который материализовался в проходе. — РУКИ НА ПОЛ, ЖИВО!

Пистолет в его руках гулял туда-сюда, но у врага оружия вообще не было. Парень послушно лёг на пол.

Шмурик вылетел в коридор.

— НА ЗЕМЛЮ! ЛЕЖАТЬ, МУСОРА!

Из комнат выбегали мускулистые мужики в камуфляже и один за другим ложились на пол под прицелом Шмурика. «Вот идиотов-то понабрали» — мелькнуло в голове, но времени додумывать не было. Он схватил пальто и, молясь, чтобы у дверей не стояло наряда, вылетел на лестницу. В пролёте было пусто. Он обернулся и запер дверь на ключ, через мгновение в неё заколотили — изнутри отпереть её можно было тоже только ключом. Он рванул вверх, взлетел на последний этаж, сбил пистолетом хлипкие петли и выскочил на крышу. Пригнувшись, непонятно зачем — наверное, от снайперов на соседней многоэтажке — побежал к крайнему спуску. Выход был открыт. Он скатился вниз и осторожно высунулся на улицу. Возле его подъезда стояла полицейская машина с включёнными мигалками. За рулём клевал носом шофёр. Больше никого не было. Он застегнул пальто, сунул пистолет в карман и вышел на улицу.

Зайдя за угол, он пустился бегом. Все деньги остались дома, документы с паспортом на работе. Ни туда, ни сюда нельзя. Надо схорониться. Он кинулся напрямик к станции. На белом заваленном снегом пустыре не было ни души. Вдали дымил уходящий поезд.

Как же они его вычислили? Юр Палыч пас его всё это время? И чего он ждал? Чтобы к нему заявился Грибов? Или он тоже их агент? Опоил его чем-то, чтобы взяли с поличным? Или это после его акции с камерой?

Мысли стучали в голове, как перфоратор. Шмурик нёсся вперёд, то и дело оглядываясь. Погони вроде не наблюдалось, но надо было торопиться, пока не перекроют выезд из города. Только бы выбраться, а там уж оно как-то устроится.

Перед самым вокзалом он сбавил шаг и в помещение уже вошёл спокойно, чтобы не вызывать подозрений. Прошёл через рамки металлоискателей, и только потом вспомнил, что у него в кармане. Но те, видимо, не работали. Охранник, позёвывая, на него даже не посмотрел.

На железных скамейках сидели сонные люди с тюками и чемоданами, отрешённый дикторский голос оглашал платформу, мигало табло расписания. Шмурик на секунду нахмурился, затем подошёл к единственной рабочей кассе и, не смотря, протянул деньги, чудом завалявшиеся в кармане пальто.

— И снова бежать, Александр?

Шмурик вздрогнул так, что чуть не выстрелил из пистолета. Из окошка на него смотрела Валентина и улыбалась.

— Куда на этот раз? В Ялту, к маме в Сибирь, к дяде в Америку?

Шмурик только глотал и никак не мог проглотить, потому что слюны во рту не было никакой.

— Схорониться мне надо… — выдавил он хрипло и совершенно непонятно зачем.

Валентина вздохнула и по-бабьи оперлась рукой о щёку.

— И за что мне такое наказание… Ладно, пройдите сюда, не будем мешать людям работать.

Она встала и удалилась куда-то вглубь помещения. На её место села дородная дама с внешностью слишком стандартной для её профессии и не менее шаблонным голосом заявила: «Проходим, молодой человек, не задерживаемся!» Шмурик послушно отошёл. Тут рядом открылась дверь, и Валя махнула ему рукой.

Он побрёл в комнату, не вынимая правой руки из кармана — это могла быть засада. Валю тоже подкупили, ну конечно. Но тогда их здесь много, поэтому сперва надо притвориться, подыграть…

— Проходите, Саша, садитесь.

Валентина села за стол, а другой рукой гостеприимно показала на табуретку.

— Это бухгалтерия, они уступили нам комнату на полчаса. По последним исследованиям после шоковой терапии, пациентов надо немедленно возвращать к действительности, так формируется механизм принятия, поэтому я и не хотела везти вас в лечебницу…

— В лечебницу?.. — Шмурик захлопал глазами. — Вы хотели сказать в клинику? «На дне»?..

— Нет, Саша, — Валентина смотрела на него с искренним сочувствием. — В психлечебницу. Я ваш лечащий врач. Мы решились на экспериментальные методы лечения, потому что ничего другого вам не помогало, а лоботомию в нашем веке, слава богу, уже не делают. Хотя…

— Стойте, Валентина, в смысле Валя, да ты с ума сошла?! По твоему я что, псих? У меня амнезия?! Это что, фильм с Ди Каприо?! Да мы с тобой каждый день этот месяц, я вообще хотел, да ты… кто вы такая?! Что происходит?! — все безумные эмоции последнего часа оформились в слова, и Шмурик уже не мог и не хотел останавливать этот поток. С минуту он бессвязно что-то выкрикивал, и вдруг резко замолчал. Валентина терпеливо дожидалась, и наконец спокойно продолжила.

— Александр, что вы помните про себя? Кто вы, чем занимаетесь?

— Я… я не могу сказать! Это… слишком опасно! — в его голосе сквозила растерянность.

— Ну хорошо, тогда ответьте, у вас есть семья?

— Нет.

— А родственники? Родители, братья? Где они сейчас?

— Мама в Сибири, — неуверенно пробормотал Шмурик. — Дядя в Америке…

— Александр… — глаза Валентины заблестели. — Ваши родители погибли в автокатастрофе. Вы были с ними на заднем сидении. Вы всегда жили в этом городе, а ни в какой не в Сибири. А дядя в Америке это вообще какой-то абсурдный фантом, который вы выдумали в надежде…

Выстрел прогремел неожиданно, но почему-то не так громко. Валентина странно, словно с запозданием, дёрнулась, а потом схватилась за грудь. Спустя мгновение на ней расплылось красное пятно. Она протянула к нему руку, словно в мольбе…

Шмурик вышел и аккуратно прикрыл дверь. Люди всё также сидели и ждали поездов. Никто не бежал и не кричал в панике. Кассирша за стеклом всё так же скучающе продавала билеты. Кажется, никто не услышал выстрела, или же все решили, что это просто хлопок. Тем лучше.

Шмурик поднял воротник пальто и зашагал к выходу.

На белом пустыре всё так же никого не было. Он побрёл через снег к гаражам, обошёл помойку и изнеможении рухнул на голый асфальт под козырьком какой-то постройки. Его руки тряслись. Он только что убил человека. Женщину. Которая, возможно, хотела ему добра. И даже, может быть, говорила правду. А он взял и застрелил её. Почему?

Он не мог принять то, что она говорит. Он не смог бы жить, зная что сумасшедший. Если это окажется правдой, и если он об этом как-то вдруг не забудет, он застрелится. Надо же, амнезия!

Но что-то здесь было не так…

Что-то не складывалось: слишком простой была версия с безумием, слишком это… киношно.

И тут он вспомнил: его мама никогда не была в Сибири. Он так упорно говорил об этом всем с самого детства, что сам в это поверил. Его мама… бросила его и сдала в детский дом. Он никогда не видел своих родителей, он даже не знал, кто они. Он два раза сбегал из детского дома, чтобы найти их. Но так и не нашёл.

Он сидел и смотрел на белый пустырь. Вокруг не было никого. Не было ни одного человека, кто мог бы ему помочь. Он один. Холод.

Шмурик вытащил пистолет и посмотрел на него. Последний раз. Белый, белый снег, чистое поле, и ни следа…

Грянул выстрел.

На Шмурика посыпались разноцветные конфетти.

А потом раздался громкий смех.

Шмурик вскочил и задрал голову. На крыше прямо над ним стоял Грибов и, согнувшись пополам, надрывался от хохота. В его руках дымилась хлопушка.

— Ой, не могу, лорд Байрон, Раскольников, юный Вертер!

Шмурик смотрел на него и только спустя несколько секунд осознал, что у него распахнут рот во всю ширь. Он судорожно захлопнул его. В голове замелькали тысячи вопросов, но он почему-то задал только один:

— Как ты меня нашёл?

— На твоём… на твоём револьвере маячок, балда! — надрывался Грибов. — Не один ты умеешь… камеры расставлять!

— Так это был ты!..

— Ну а кто же ещё, дурень? Ха-ха-ха! Братва сказала тебя проучить, ну я и подумал, не решать же мне тебя по-тихому за гаражами! Ну что, будешь ещё подставлять корешов?

— Я не понимаю… — ноги под Шмуриком подкосились. — Это что, фильм Дэвида Финчера?

— В точку! Им и вдохновлялся, ха-ха! — Грибов кончил захлёбываться, отдышался и неловко спрыгнул в сугроб.

— Ты бы себя видел! «Лежать, на пол!» Умора!

— Ты что, был там?

— Ну конечно! В балаклаве, не признал что ли?

— А если бы я тебя застрелил? — Шмурик всё ещё держал в руках пистолет.

— Холостые!

Шмурик прицелился в стену, выстрелил, ничего не произошло.

— А как же Валя?..

— Немного свёклы, уксуса и артистической сноровки!

Шмурик медленно сполз по стене и остался сидеть на корточках.

— То есть я не безумен? Слава богу…

— Ну и дурак ты, брат! Ты что, думаешь, что если все голливудские фильмы у тебя в жизни один за другим сбываться начнут, то это всё правда? Да ты скорее в книжке тогда, чем в реальности!

Шмурик сидел и в онемении смотрел на свои руки, а Грибов продолжал улыбаться, очень довольный собой, потом достал телефон, сделал фото сидящего, и ещё селфи с ним вместе.

— Ну, улыбнись, всё закончилось!

— И что теперь? — слабым голосом спросил Шмурик.

— Поедем к нашим, отметим, поржём! Все уже месяц над тобой потешаются, как ты запропастился…

— Так и облава, и всё это…

— Да, ничего не было, старина, всё я придумал, срежиссировал! Ну, пойдём.

Грибов подал ему руку, и Шмурик с трудом поднялся. Они пошли через снежное поле. Грибов продолжал о чём-то болтать, но Шмурик его не слушал, отупело уставившись под ноги. Было холодно. Но рядом всё-таки кто-то был. И в целом, мир был не так плох. Даже очень неплох. Это точно.

Они вышли на улицу. Вокруг ехали машины и текла повседневная, такая обычная и славная жизнь. И где-то там, в ней, Шмурику, наверное, и было самое место. Тихое, спокойное, правильно устроенное существование. Без братвы. Без криминала. В какой-нибудь захудалой фирме на месте скромного менеджера по работе с клиентами. Какой славный конец. Хэппи-енд, хе-хе.

— Пришли!

Шмурик отвлёкся от своих мыслей.

Грибов стоял у белого ауди, припаркованного у здания офиса.

— Если тебе что-то нужно, то забери сейчас, а то ребята из актёрской труппы уже сегодня хотели помещение освободить, сам понимаешь — лишний день аренды… Я тебя здесь подожду, погреюсь, — сказал Грибов и сел в машину.

Шмурику очень не хотелось возвращаться в клинику, но в столе лежал его третий паспорт. Он пожал плечами и потащился в офис.

На вахте сидел незнакомый суровый мужчина. В приёмной никого не было — ещё бы, секретаршу ведь «застрелили». Перед тем, как войти в свой кабинет, Шмурик заглянул в зал — уж очень стало интересно, какими спецэффектами они добились поломки камеры. Но в комнате всё было как всегда, никаких следов взрывов или чего там ещё, а в стене даже не осталось дырочки — её уже успели заклеить. «Какие резвые, актёришки, оперативно работают» — думал Шмурик, открывая дверь кабинета, и так и застыл на пороге.

За его столом сидел шеф и неподвижно смотрел на него. Чёрные очки были непроницаемы.

Шмурик оторопел только на секунду, но после всех потрясений сегодняшнего дня, его способность оторопевать уже приобрела изрядный иммунитет. Он встряхнулся и вальяжно направился к столу.

— Вы, видимо, ещё не в курсе, но я уже знаю про весь спектакль, так что можете расслабиться, я только за документами и уезжаю, меня ждёт внизу…

Шеф прервал его жестом руки и указал на стул против себя.

— Послушайте, — Шмурик начал терять терпение. — Если вам не хватает практики, то можете устроиться в ТЮЗ и там…

— Вы не следили за рубильником! — перебил его шеф.

— Что?

— Вам было сказано следить за рубильником и не лезть в дела пациентов. Вместо этого вы бросили рубильник на произвол судьбы и стали шпионить за врачебным процессом. Как вы изволили наблюдать, кара последовала незамедлительно.

Шмурик уставился на шефа, затем плавно съехал на стул. В его кармане всё ещё был бутафорский пистолет, и ему было очень жалко, что он не может применить его по прямому назначению. Хотя припугнуть им провинциального шута, возомнившего себя Гамлетом, было бы очень кстати.

— Послушайте, я понимаю, вам заплатили, вы решили выслужиться до победного. Моё уважение. Но я очень устал. Меня ждут. Поэтому давайте мы просто…

— В — Возмездие, — пророкотал шеф, и его голос эхом прокатился по комнате.

— Ну да, а V — значит вендетта, — устало ответил Шмурик, — я тоже смотрел этот…

— Б — Безумие.

— А такого кино не помню, или это ваше творчество?..

— О — Одиночество, — голос шеф становился всё полнее и звонче, как будто он говорил в невидимый микрофон, а скрытые динамики отражали его голос по всей комнате.

Шмурик перестал скептически щуриться и в недоумении уставился на него. По его лицу скользнула тень сомнения.

— Ты прошёл все стадии и так ничего и не понял.

Воздух вокруг них продолжал сгущаться. Свет за окном померк, или это у Шмурика потемнело в глазах от усталости. Он больше не мог отвечать, и, как загипнотизированный, смотрел на чёрные стёкла, на глаза, что были за ними, что должны были быть за ними.

— Я мог бы взять любой твой страх, которым ты жил сегодня, и наполнить им сосуд до отказа.

Пистолет выпал из кармана Шмурика и выстрелил сам собой, но никто из них даже не вздрогнул.

— Но я возьму твой главный страх.

Шеф начал медленно снимать очки.

— Страх С…

Шмурик вскочил, зажмурив глаза, ударил кулаком по стеклу, схватил ручку и со всей силы дёрнул рубильник вниз.

…

«…тяжелейшее поражение нервной системы, сроки выхода из комы неизвестны — от недели до полугода, всё-таки разряд такой силы…»

«…но он будет жить?..»

«…смотря что называть жизнью…»

«…кто же знал, что он под напряжением…»

«…не запрещено, но он вас не слышит…»

Шумрик певрый раз в жинзи открал глыза.

Нигечо не виндо. Белое…

Она встрепенулась, встала, и взяла его за руку. Очнулся! Впервые за полгода! Он будет жить!

Шримрук удивел шенjину. Ано была сранно знамокая.

— Мама… — пробормотал он, и слёзы полились у неё из глаз сами собой. Она взяла его за руку.

Шурмик высмотрелся в ея лецо и ноткнулся на чорные очи́.

— Я с тобой, дорогой мой, — шептала она, — ты не один!

Чёрные очки соскользнули с её лица на белую простыню.

Шурик глянал в ёе глаза.

И серебряный свет заполнил комнату.

Но страха больше не было.

Он жыл.