Рубиновая княжна

Ей говорили, что даже на княжьем дворе не было столько чудес, как на ярмарке. Маленькая Ясна в нарядном кокошнике, вышитом алыми вьюнками изо всех сил пыталась высмотреть эти чудеса. То потянет папеньку к пляшущему медведю на цепи, то к расписным пряникам, то к ярким куколкам из соломы и пёстрых лент. Знала, что ни в чём ей от папеньки отказа не будет, князь же! Пальчиком укажи – и получишь всё, что захочется. Только вот вроде и чудно всё, и глаза разбегаются, но так ничего Ясне и не захотелось.

Музыканты в красных колпаках играли на гуслях и дудочках развесёлые мелодии. Одни будто хватали за руки звенящими пальцами – сюда, скорей, идём с нами! – а другие дразнились, подсмеивались. Торговцы зычными голосами зазывали посмотреть на их расчудесные товары. И всё-то у них было самое лучшее. Если ковры – так разве что не летают, если ленты, так стоит вплести в косу – от женихов отбоя не будет, а на сладкий звон серебряных колокольчиков слетаются самые дивные сны. Но и ковры, и ленты, и колокольчики – всё Ясна уже видела.

– Поди сюда девочка, – румяная щекастая женщина в синем платке замахала ей рукой, – колты серебряные так на тебя и смотрят! Звёзды на них, скажи, как настоящие?

Ясне стало любопытно, что же там за звёзды такие. Даже представила, как наденет украшение и сама вся засияет, точно сказочная царевна. Да только узор на колтах оказался самый затрапезный. Ясна разочарованно вздохнула.

Хотела было закапризничать, чтобы папенька велел домой собираться, но вдруг застыла. У одного из лотков – с виду неприметного, пёстро не украшенного, толпился народ. Кто монеты протягивал, кто охал, грязнули-мальчишки пытались поднырнуть кому-нибудь под локоть, чтоб рассмотреть товар.

Тут уж и Ясне стало интересно, что же там такое. Дёрнула папеньку за рукав, мол, туда хочу, туда мне надо.

Два крепких дружинника мигом разогнали толпу, чтобы никто маленькую Ясну не толкнул, не обидел, да и вообще не мешал вдоволь насмотреться. А посмотреть было на что.

То оказался лоток резчика. Вроде бы и не злато-серебро, и не ярко разукрашенные куколки – всё простое, деревянное. Ан нет, не простое. Не сразу Ясна поняла, что ей так глянулось в поделках резчика. Поначалу удивило, что не было тут обычных свистулек или скучных ложек – всё зверушки да птички, цветы диковинные. А начала приглядываться – подивилась. Вот мишка стоит на задних лапах, пасть раззявил. Маловат для настоящего медведя, и шкура не бурая, а древесная, но точно живой. И шерстинка каждая словно отдельно лежит, и глаза блестят – только не рычит. А вот ветка смородины с листочками такой тонкой работы, что того гляди затрепещут на ветру. Казалось, наклонишься и ощутишь терпкий запах.

Долго любовалась Ясна, и папенька не торопил – тоже подивился таланту резчика. Но всё же первый нагляделся и спросил:

– Ну, выбирай Яснушка, что сердцу мило?

Пока она снова суматошно оглядывала деревянные чудеса, не зная, чего ей больше всего хочется, князь глянул на резчика. А тот молодой совсем оказался и рыжий, как кошка.

– Знаешь ты своё дело. Служат у меня только лучшие мастера, но такого, признаюсь, ещё не видывал. Не хочешь ко мне на службу?

Резчик будто бы и не удивился, принял похвалу, как должное. Другой бы, на его месте, разве б не плясал на месте, а этот только голову слегка склонил в поклоне.

– Спасибо за похвалу, за слова добрые. Знаю, что деревенскому парню о таком только мечтать, но отказаться должен. Сестра дома осталась и никого кроме меня у неё нет.

– Бери и сестру с собой, – раздобрился князь, – найдётся и для неё дело.

– Нет, не для неё такая жизнь. Прости уж, не серчай на меня, но откажусь.

Ясна испугалась, что сейчас папенька рассердится и вовсе решит строптивому резчику ничего не давать, принялась скакать взглядом по резным фигуркам.

– Вот! Эту хочу! – ткнула пальчиком в спящую лисичку, обернувшую хвост вокруг корзинки с ягодами.

Купил ей князь лисичку, а потом повёл прочь. На прощание Ясна обернулась, чтобы охватить взглядом-памятью увиденную красоту, но наткнулась только на пронзительно синие глаза резчика.

Ясна перекинула на плечо толстую русую косу, туго заплетённую нянькой. Покрутилась на месте, любуясь, как красиво ложатся складки вышитого золотом подола. Новое платье, зелёное, точно свежая хвоя, очень уж ей нравилось, да вот только повод, по которому платье появилось – грустный. Замуж Ясне совсем не хотелось.

Она, конечно, любила слушать сказки, где непременно у девицы суженый сыщется, что будут они жить в любви и согласии до самой смерти. Но то сказки… Там и суженые – молодцы-красавцы, и смелые они, и добрые. А те, что съезжались свататься к юной княжне, совсем на них не походили. То старый, то косой, а то вроде и молод, и собой недурён, но как рот раскроет – такие глупости оттуда посыплются, что и пёс дворовой умнее скажет.

Вот и сегодня новый жених прибыл. Как бы и его поскорей отвадить? Да только папеньке надоест, что дочь капризничает. Возьмёт да и выдаст за того, с кем ему дружба нужнее.

– Моя ты красавица, – заохала нянька. – Ну иди уж, иди, заждались гости.

Ясна в последний раз крутнулась, поднявшись на цыпочки. Да как-то вышло резко и сильно, хлестнул подол по крышке ларя. А на ларе том стояла деревянная лисичка, которую много лет назад она на ярмарке у папеньки выпросила. Смело подолом игрушку прямо на пол. Она прокатилась с глухим стуком и замерла, а вместе с ней замерло и Яснино сердечко.

Цела?

Выдохнула с облегчением, да рано… Откололся лисий хвост, выскочила корзинка, рассыпались мелкие ягодки-бусины, да провалились в щели меж досок.

Большая уже Ясна, чтобы плакать по игрушке, но так она любила лисичку. То и дело любовалась, в руках вертела. Знала уж каждый изгиб, а всё равно не могла привыкнуть к маленькому чуду. А теперь…

Непрошенная слеза покатилась по щеке, скользнула в уголок губ. Ясна бережно собрала кусочки, положила на крышку злополучного ларя. Как теперь идти к жениху? Как, когда горе такое. Не иначе – дурной знак и быть теперь беде.

Так и вышла к папеньке бледная и печальная, точно луна над зимним полем, князь только головой покачал. Решил, наверное, что совсем дочь разупрямилась, раскапризничалась – как такую жениху показывать?

А жених-то – Светозаром его звали – ничего оказался. Молодой, статный, посмотрел на Ясну прямо и смело, лукаво сощурился. В другой день, в другой раз мог бы он ей понравиться, но сейчас глаза ни на что не глядели. Так ей жаль было лисичку, что едва глянула на парня и снова к своим грустным мыслям обратилась.

– И этот не мил? – вздохнул князь, когда гостя проводили в опочивальню.

Ясна только плечиком пожала, а как дозволено ей было уйти, побежала к себе по лисичке горевать.

На другое утро Ясна послала девку в город – в те дни как раз ярмарка шла. Ищи, мол, резчика с работами дивными, точно живыми, да купи новую лисичку. А не будет лисички – хоть какую другую зверушку.

Но девка вернулась ни с чем. Сказала, что всю ярмарку обежала, резчиков-то встретила, да всё не те. Одни ложки деревянные продают да посуду, другие – детских лошадок и свистульки глупые. Опечалилась Ясна.

И сама расспрашивала про удивительного мастера, и девку снова посылала расспросить в городе, но никто про такого не слышал. А кто вспомнил резчика, говорили, что лишь раз он на ярмарку приезжал, а больше его не видали.

Такая загадка ещё больше Ясну распалила. Как же так? Что это за мастер такой – раз показался, чудесами осыпал, а потом сгинул, как ни бывало? Теперь уж ей не столько хотелось новую игрушку, сколько тайну разгадать, да резчика во что бы то ни стало отыскать.

Дни шли за днями, и вот Ясна явилась к отцу:

– Пошли гонца к Светозару, скажи, что по нраву он тебе, готов меня за него отдать. Только прежде, пусть выполнит желание твоей капризной дочери.

На радостях, что княжна одумалась, отец выполнил всё в точности, как Ясна просила. Стерпел даже, что она просьбу свою от него скрыла. А просьба та была – вызнать, где живёт чудо-резчик. Светозар ловок оказался и спустя три дня прислал весточку, что объездил все деревни окрест – тут он приврал, конечно, знатно – и узнал ради прекрасной княжны, где найти резчика. Не больно-то тот скрывался, но ремесло своё почти забросил, оттого и не слышал про него никто много лет.

Тогда Ясна прибежала к отцу и сказала, что Светозар свою часть уговора выполнил, теперь её черёд. Пусть мол, к свадьбе готовятся. Только хочется ей вперёд отца поехать, приглядеться к новому дому, пообвыкнуться, да и жениха снова повидать не терпится. И тут князь не смог отказать, поворчал только для вида, что дочка, мол, торопыга. То ни на кого глядеть не хочет, то обождать до свадьбы не может, летит к жениху.

И вот уже ехала Ясна в княжьей карете через поля и берёзовые рощицы. На голове её красовался серебряный кокошник, сплошь усыпанный сияющими рубинами – свадебный подарок Светозара. Совестно ей было, что жених славным таким оказался – и каприз исполнил, и подарком богатым побаловал, а ей совсем о свадьбе не думалось. Одни лишь резные фигурки в голове, да синие глаза резчика.

Ясна выглянула из окошка кареты. Впереди и позади всадники-дружинники отца – не мог отпустить дочку без надёжной охраны. Глава отряда ехал рядом с каретой на гнедой кобыле.

– Пускай здесь налево сворачивают, – приказала ему Ясна.

“Я только одним глазком...” – пообещала она себе.

– Не велено, – отвечал тот. – Ни сворачивать, ни останавливаться. Здесь по тракту прямо ещё до полудня ехать, а до того никуда нам нельзя. Места тут неспокойные.

– Кем это не велено? – нехорошо сощурилась Ясна.

– Знамо кем, батюшкой вашим.

– Видишь тут батюшку?

– Никак нет.

– Вот именно! Зато я – здесь. И я приказываю поворачивать! – даже ножкой для верности притопнула, хоть глава дружины видеть того и не мог.

Дружинник поджал губы, наверняка подумал, что стыдно ему пигалице подчиняться. Да и вообще, скандал какой невиданный - княжна без отцовского дозволения по лесам-деревням шастает. Но и перечить княжьей дочери не решился. Приказал отряду сворачивать на узкую ухабистую дорожку, уводящую в лес.

Карету затрясло изрядно, аж зубы стукнули друг о дружку, на миг Яна даже пожалела о своём упрямстве, но тут же подобралась. Нет уж, раз решила, так решила. Можно и потерпеть немного, если в награду встретит резчика и попросит лисичку починить, а то и ещё какую игрушку купит-выменяет.

Пока ехали по тракту, солнышко им улыбалось, стрекотали в траве кузнечики, а чем ближе к лесу, тем всё больше небо хмурилось. И уже будто не юное утро, а вечерняя непогожая хмарь. Кони стражников волновались, всхрапывали.

Ясна прогнала сомнения, скользкими змеями заползшие в душу. Решилась своевольничать, так надо идти до конца, иначе окажется она просто капризной девчонкой, которая ножкой топает, а чуть опасность показалась – под кровать прячется.

Из леса вдруг вылетела большая ворона, принялась кружить над каретой, а потом и вовсе села на крышу. Закаркала.

– Кыш! – крикнула ей Ясна.

Но чёрная птица и не думала улетать. Громко цокала коготками по крыше, каркала. Хриплый её голос будто кричал: “Берегись, берегись”, но то, конечно, только казалось. Не знала она птичьего языка, а чтоб вороны по-человечьи говорили – где такое видано?

Ясна поправила кокошник, разгладила складки на подоле сарафана. Она княжья дочка, с ней отряд отборной дружины, что может случиться? И всё же тревога холодными кольцами свернулась в душе. Смотрела Ясна вокруг, и всё будто нашёптывало беду. То за кустами тень мелькнёт, то чёрная стая птиц в миг сорвалась в небо, то в лесу зверь какой страшно крикнет.

– Княжна, – позвал глава отряда, – Княжна, может назад повернём, пока не поздно? Дорога всё хуже, одни ухабы. Эдак застрянет карета.

– Едем дальше, – упрямо отозвалась Ясна.

Дружинник даже не потрудился скрыть недовольный вздох.

Проехали они недолго. Ясна заметила, как её спутники принялись оглядываться, переговариваться.

– Что случилось? – выкрикнула она.

– Всадники, – ответил кто-то.

Теперь уж Ясна и сама видела, как приближаются к ним люди на лошадях. Одежды у них были рваные, пёстрые, совсем не похожи были эти люди на отряд воинов. И оттого страшнее стало. Отряд, даже если и вражий, с разговора начнёт. В плен могут взять, но за откуп батюшке вернут. А вот если это лихие люди, тем что княжна, что дворовая девка – всё одно. Ворона, до того восседавшая на карете, каркнула что-то тревожное и улетела в лес.

Ясна почувствовала, как карету затрясло – возница пытался погнать лошадей, уйти от всадников. Но уж больно плоха была дорога, а преследователи были на конях, по всему привыкших к бездорожью. Они быстро нагоняли, и уж послышался азартный свист, как глава дружины выкрикнул:

– Возьмите мою лошадь, княжна, и скачите вперёд!

Он спешился. Остальные дружинники тоже остановили своих коней, развернулись лицом к разбойникам. Глава дружины подсадил Ясну в седло и хлестнул лошадь по крупу. Та сорвалась в галоп.

Ясна только и успела, оглянувшись, увидеть спины дружинников. И страшно было, жуть как, и горестно, что из-за её каприза могут погибнуть хорошие люди. Но больше, всё равно, – страшно. Особенно, когда заметила, что не все разбойники сцепились с отрядом, двое погнались за Ясной. А впереди – только лес.

Держаться в седле она умела, пусть и не слишком хорошо. Но в нарядном сарафане, да на такой бойкой лошади тяжело пришлось. Топот за спиной слышался всё громче, всё ближе.

– Стой, красавица, от нас не уйдёшь! – улюлюкали за спиной.

Лошадь въехала в лес, продравшись сквозь кусты и замедлила бег. Дальше уж не поскачешь. Сердце так и рвалось прочь из груди, прыгало к горлу. Никто, никто уже не поможет, сейчас схватят её и убьют в этом же лесочке, под сосной зароют.

Ясна направила лошадь в лес, та нехотя шагала мимо деревьев, тревожно прядала ушами.

– Милая, пожалуйста, иди же, иди...

Но куда там. Да и знала Ясна, что ей уж не спастись. Боялась даже оглянуться на злые рожи, на острые сабли. Молила только про себя или уж вслух, сама не понимала, чтобы не было так невыносимо страшно.

Закаркала над головой ворона. Разбойники спешились, догнали, схватили лошадь Ясны. Один - за повод, второй – за седло. Потянули Ясну за сафьяновый сапожок, слезай, мол, княжна.

– Пустите меня, не троньте! – закричала она, да разве кто услышит.

Но разбойники вдруг застыли, глядя в чащу. Ясна тоже посмотрела – возле сосны, с макушки которой надрывалась ворона, стояла красавица с длинными-предлинными волосами. И платье на ней до того странное... Красивое, да не разобрать, что за ткань, не видала Ясна такой никогда. Узор чудной, будто цветы да трава в нём сплетены.

Так её заворожила дева из леса, что на миг забылся и ужас, и оскал разбойников. Но рука на сапожке сжалась, и наваждение прошло.

– Беги! – крикнула Ясна красавице. – Беги скорее прочь!

– Бежать? – спросила красавица, по-птичьи склонив голову набок. – О, я умею быстро-быстро бежать. Вот только зачем?

– И правда, зачем? – осклабился разбойник с широким кривым шрамом от шеи до щеки. – Иди лучше сюда. Глянь-ка, девицы к нам так и льнут. Была одна, а вот уже и две.

У Ясны против воли покатились слёзы из глаз. Так жаль стало и себя, и красавицу из леса. А та стояла только, глядела, будто не понимала, какая беда к ней пришла.

– Красивый у тебя кокошник, – сказала красавица, – нравится мне. А вы, – она наставила палец на одного и другого разбойника по очереди, – не нравитесь. Уходите прочь.

Те только принялись глумиться. Откуда, мол, такая храбрая выискалась. Что им сделает? Прутиком отхлещет, волосами своими длинючими свяжет?

– Я ведьма, – без хвастовства отозвалась лесная девушка. – Много чего могу, но лучше бы вы сами ушли.

Один разбойник снова усмехнулся, но второй сказал настороженно:

– Слушай, Нож, а ведь и правда говорят, будто этот лес недобрый и чужим сюда ходить нечего.

– А тебе сказку расскажи, ты и повершь сразу? Девки деревенской напугался?

– Знаешь ведь, не трус я. Если надо против троих выйти – выйду. Но про лес слыхал, что нечеловечье в нём. И девка эта... Откуда ей здесь взяться? И одёжка на ней странная.

– Послушал бы друга, мудро говорит, – пропела девушка.

А потом поманила пальцем сосенку, а та возьми да и склонись к ней – ну точно подружка пошептаться решила! Ясна так и ахнула. А лесная девушка – ну точно ведьма! – и правда что-то заговорила быстро-быстро. Ясна почувствовала, как разбойничья рука отпустила её сапожок. Но сама не шелохнулась, чтоб тот не спохватился и снова не схватил.

Сосенка распрямилась, зашумела зелёными лапами, да и склонилась к сосне соседке. А соседка ещё к одной. Так и клонились деревья одно за другим, унося ведьмин секрет куда-то вглубь леса.

– Ты это брось! – рыкнул разбойник, но от былой бравады и следа не осталось.

Чего уж говорить, даже Ясна бы уже бегом бежала прочь, хотя, вроде бы, ведьма её защитить хотела. А разбойники даже попятились, поверили, видать, что не врёт лесная девица.

И всё же один разбойник, которого товарищ Ножом назвал, нацелил в ведьму самострел.

– Ой зря, зря, – замотала головой та. – Куда метишь? В сердце? А нет его. Я его спрятала так, что не найдёшь.

Пока она говорила, из леса выбежала волчица и глянула на ведьму так умно, будто человек. А на разбойников – с оскалом. Тут уж они не выдержали, кинулись прочь, забыв и про Ясну, про кокошник её рубиновый.

– Не бойся, – сказа ведьма, – тебя она не тронет.

– Спасибо, что спасла меня, – пролепетала в ответ Ясна. – Тебе кокошник мой понравился? Если хочешь – возьми.

– Понравился, понравился, камешки яркие, блестящие, точно ягодки. Но не ягодки. А я ягодки люблю больше камешков. И живое люблю больше мёртвого, так что иди себе.

Ясне больше всего хотелось уйти подальше из жуткого леса, от своей странной спасительницы, но вот только куда? Она вздохнула и заговорила негромко, почтительно:

– Лесная госпожа, смилуйся надо мной ещё раз. Назад повернуть не могу, там лихие люди. А в лесу твоём заблужусь и сгину. Что же мне делать?

Ведьма дёргано покачало головой. Глянула вверх, оттуда ей в ответ громко каркнула ворона.

– Правильно, правильно говоришь! Езжай в деревню, там немало хороших людей. Только спеши, чтоб до ночи успеть. Подруга моя тебе дорогу укажет.

Ясна подумала было, что с волчицей ей ехать. Испугалась – а ну без ведьмы та напасть решит? Но подругой оказалась ворона. Та спорхнула с верхушки сосны и полетела в чащу.

Ясна поклонилась ведьме и тронула пятками бока лошади.

Как и обещала лесная ведьма, ворона вывела Ясну к самой кромке леса, откуда уже виднелись крыши деревенских домов. Ужас, поселившийся в груди после нападения разбойников и тревога за стражу никак не давали порадоваться, что скоро она увидится с резчиком. Может, отряду удалось справиться с лихими людьми, и они тоже нашли деревню? Вот бы хорошо было... Глава дружины, конечно, отчитает её хорошенько, даром, что княжеская дочка, но пусть кричит, пусть бы даже палкой отходил, лишь бы все живы были.

На окраине деревни Ясна увидела рухнувший красный сруб. Давно, видать, рухнул, брёвна уже заросли травой. Хоть и немного знала княжна о деревенской жизни, но даже ей было ясно, что такое добро не бросают. Стало зябко.

Но обещала же ведьма, что здесь много хороших людей...

Первым Ясне встретился подслеповатый дед с длинными и тощими, как мышиные хвосты, усами.

– Дедушка, не проезжал ли тут отряд?

– Отряд говоришь? Да откуда ж тут, внучка, отрядам взяться. До города далече, здесь только мы да лес. Сама-то ты здесь как взялась?

– Я ищу кое-кого, – сказала Ясна.

– Больно уж ты нарядная, вряд ли у нас сыщешь того, кто тебе нужен.

– Говорят, у вас тут живёт резчик. Лучший мастер, каких больше не сыскать. Скажи, дедушка, правда ли это?

– Был у нас тут резчик, – задумчиво ответил дед и лицо его отчего-то посмурнело. – Уж не знаю, лучший ли, не лучший, но с деревом работал знатно. Сестра у него ещё была красавица, а добрая-то какая... А потом пропала она. Следом и Люб, резчика так звали, уехал.

Старик ненадолго умолк, а у Ясны сердце так и упало. Всё зря. Отца обманула, дружину погубила, сама в такую беду попала, а резчика и нет больше. Грудь будто тугая цепь обернула – не вздохнуть. Но тут дед покряхтел, кашлянул, да продолжил:

– Десять зим прошло, не меньше, уж и думать все о нём забыли. А он возьми, да вернись.

Цепь свалилась, Ясна вспомнила, как дышать, затараторила, не дав деду договорить:

– Где же его найти? Скажи мне скорей.

– Вот егоза, да погоди ж ты! Вернулся он, значица, да в прежнем своём доме жить не стал. Он и раньше не больно людей жаловал, а теперь и вовсе никому слова не сказал. Поселился в самом дальнем от леса доме, обнёс его глухим забором и носу не кажет. Не знаю уж, внучка, зачем тебе Люб понадобился, но лучше б ты забыла про него и езжала домой. Недоброе там что-то творится.

– Спасибо, дедушка, – поклонилась ему Ясна, – но мне очень надо его повидать.

– Тогда иди через всю деревню, а там увидишь глухой забор и рябины за ним растут, то и будет дом Люба. И береги себя, внучка.

А так ли уж и надо ей к резчику, трусливо подумалось Ясне. Одёрнула себя: разве может злой человек создавать такие красивые, чуть не живые вещи? Мало ли у него причин уединиться? Да и не поворачивать же теперь назад. Было бы ещё куда поворачивать...

Деревенские смотрели на неё кто с любопытством, кто настороженно. Спрашивали, кто такая будет и откуда взялась, поглядывали на лес. Ясна отругала себя за тщеславие – нарядилась в дорогу в лучший сарафан да богатый кокошник... Будто и без того чужачка не приметна. И сапожки сафьяновые жалко – пока добралась до дома резчика по деревенской пыли да грязи, стало на них страшно глянуть.

Забор и вправду был знатный. Даже на княжьем дворе не такой высокий. Ни калитки тебе приветливо открытой, ни колокольчика или молоточка, чтоб хозяина позвать.

Как же так вышло, что был талантливый резчик, на ярмарки ездил, детям игрушки продавал, а теперь и носу на улицу не кажет? Но не для того Ясна столько всего пережила, чтобы её закрытая калитка остановила.

Глупо было надеяться, что стоит ей дёрнуть за ручку, как та откроется, но княжна всё же попыталась. Заперто.

– Резчик! – крикнула она. – Резчик, Люб, открой!

Но только рябинки за забором зашумели сильней, заволновались.

– Пожалуйста! – снова прокричала она. – Открой, прошу!

Снова никакого ответа, только будто что-то скрипнуло вдали, рама оконная быть может? Но резчик не вышел, не открыл калитки.

Долго Ясна кричала, до саднящего горла. Наверняка половина деревни слышала, как бы не решили, что блаженная к ним пожаловала или того хуже. Дёрнула на прощанье ручку калитки, вновь убедилась, что та заперта, и уже отвернулась было, как услышала:

– Уходи, – негромкое, но веское, сильное.

Ясна уже не помнила, конечно, голоса резчика, глаза только синие, но поняла, кто ей ответил. Колыхнулась в сердце надежда:

– Не гони прочь, Люб. Я издалека приехала только, чтоб тебя разыскать...

– Уходи.

И больше ни слова не проронил, но вдруг из-за забора раздался дикий злобный лай, и Ясна, отпрыгнув от страха, бросилась бежать прочь.

Приютила её добрая женщина Бажена. Ясна так привыкла, что в доме батюшки всегда её ждёт светлица, что накормят и утром, и днём и вечером, а загуляется-заиграется, так и напомнят. И кровать широкая да мягкая примет на ночь, подарит сладкие сны. Потому, оказавшись в деревне, не подумала даже, что вместе с сумерками придёт нужда - не приучена она на голой земле спать. Хорошо, что заметила её, ревущую возле деревенского колодца, та самая Бажена. Приголубила и позвала к себе переночевать.

Женщина жила одна, обмолвилась только, что стала вдовой, едва успели свадьбу сыграть. Ясна в ответ поделилась, что ехала к жениху, да на беду напали разбойники. Бажена поохала, подлила княжне парного молока.

– Оставайся, сколько нужно будет. Глядишь, завтра найдут тебя твои молодцы из отряда, или князь спохватится, пошлёт на поиски.

– Спасибо. Батюшка вас отблагодарит щедро.

– Не нужно это, мне в радость, что живая душа со мной под одной крышей побудет.

И хоть кровать в доме Бажены оказалась узкой и жёсткой, что иная скамья, Ясна мигом уснула и проспала до утра без снов. А наутро первым делом выбежала во двор, глянуть, не приехал ли отряд.

Не приехал.

Тогда Ясна решила, что раз уж никуда ей из деревни не деться, значит, вновь возьмётся за своё. За то, ради чего всё и затеяла – ради резчика.

Сначала решила покараулить, вдруг он выйдет за водой или ещё куда. Но ни разу не открылась негостеприимная калитка. Тогда княжна открыто подошла к забору и принялась отчаянно стучать.

– Резчик, – громко закричала она, – это снова я!

И как накануне, никто не ответил. Но и лая тоже не было слышно. Тогда Ясна закричала снова и снова. Сначала дерзко, потом просительно, потом тихо и устало. Видать, сердце резчика стало деревянным, раз даже слова пожалел.

– Чего тебе стоит? – с нахлынувшим отчаянием взмолилась она. – Неужто так дорого твоё слово, твой взгляд, чтобы раздавать без причины? Я ведь из-за тебя, из-за тебя... Батюшку и жениха обманула, отряд дружины сгубила, сама в лесу чуть не сгинула! Из-за тебя всё. И дался же ты мне, резчик проклятущий! Думала, кто красоту такую создаёт и внутри красив, не откажет девушке в помощи. Всего-то и хотела твою же лисичку починить или новую купить. А ты...

Ясна по-детски отёрла рукавом глаза, из которых без спросу выкатились жемчужные слезинки.

– Сама я дура, что понадеялась, напридумала себе всякого. Может, и поделом мне было бы, чтоб разбойники схватили, да убили. Зря меня ведьма лесная спасла. Зачем только пожалела? Надо было оставить бестолковую.

Разошлась Ясна, так и видела, как лежит она, раскинувшись в алом своём сарафане, на лесном ковре, бледная, мёртвая совсем, что самой себя стало жалко. Не заметила даже, как перед ней отворилась калитка.

Ясна подняла заплаканные глаза – ахнула.

Резчик оказался не стариком, как она почему-то решила. Тогда, девчонке, он казался совсем уже взрослым, оттого и думалось, что спустя столько лет у него уже седая борода должна была отрасти. Но волосы его сияли чистой медью без серебра и лицом, пусть и не юн, но молод, даже в отцы Ясне не годится, не то что в деды. А глаза у резчика Люба были именно такие небесно синие, как она помнила. Только брови теперь нависали хмуро, недобро. И будто не на неё сердится, а всегда так, даже когда спит, наверное.

– Зачем пришла? – спросил резко, обрывисто. Голос у него хрипел, будто говорить с людьми отвык.

Ясна так удивилась, что резчик ей вправду калитку открыл, что стояла, замерев, и не двигалась. Но едва заметила, как Люб нахмурился сильней и изготовился назад шагнуть, ожила. Спешно развернула платок, в который завернула сломанную лисичку. Горестно протянула резчику, точно мёртвого птенчика.

– Может, помнишь, – начала она, - много лет назад, приезжал ты на ярмарку и князь у тебя для дочки игрушку купил?

Люб сощурился, вгляделся в лицо Ясны, а потом обежал глазами сарафан нарядный и рубиновый кокошник. Надо было кокошник-то снять, да она почему-то решила, что может богатством резчика впечатлить.

– Так ты и есть княжна? Заходи в дом коли не испугаешься.

Вспомнил. Неужто вспомнил? Но ведь и князья не каждый день простого деревенского парня к себе на службу зовут.

Ясна помедлила три удара сердца – стоит ли за Любом в дом идти? Сама, конечно, навязалась, но не зря ведь теперь и деревенские его сторонятся? А она чужачка, кроме Бажены никто про неё и не вспомнит, да и та решит, что отряд княжну нашёл и домой к отцу увёз.

Но и отказаться, назад повернуть, когда, наконец, добилась, тоже не могла.

– Не испугаюсь, – ответила Ясна, сжав в кулаке платок с лисичкой.

Резчик кивнул и прошёл через калитку в сад, Ясна – за ним следом. Странный то был сад, ни яблонь тебе, ни цветов, одни только рябины в нём росли. Кто-то тявкнул из-за ствола, княжна вздрогнула, вспомнила, как накануне её собака злая облаяла, прянула к резчику. Показалось, что мелькнуло что-то серое. Но никто не выскочил, только камень большой за деревом лежал – должно быть, из-за него и поблажилось.

– Зря ты, княжна, меня искала, – сказал Люб, заходя в дом.

Ясну вперёд не пустил, сначала сам порог переступил, что-то прошептал, руками плеснул. Страшновато стало, но она твёрдо сказала себе не трусить и теперь уж во всём судьбе довериться.

– Почему зря?

– Потому что искала ты резчика, а я больше этим ремеслом не промышляю.

– Зачем тогда в дом позвал? – спросила Ясна дерзко, будто забыла, что только что ноги от страха дрожали.

Но резчик не озлился, наоборот даже – усмехнулся, будто по нраву ему пришлось. Велел ей на скамью садиться, а скамья красивая, с резной спинкой. Неужто приврал про забытое ремесло? Или давно ещё хрупкий нежный вьюнок вырезал...

– История у тебя занятная, – сказал Люб. – Ведьма, говоришь, тебя от разбойников спасла? Ну и горазда ты сочинять.

– Не сочиняю я! Чем угодно поклянусь – всё так и было. Знаю, что звучит, будто сказочка какая, но ведьма всамделишная была. И с деревьями шепталась, а те её слушали, и ворону в проводники мне дала. Разве могла бы так обычная деревенская девушка?

– Не в том чудо, что Ведьму ты встретила, – отозвался Люб, – а в том, что помогла она тебе. Лес у нас здесь непростой, это правда, духи в нём живут. Людей терпят, днём хворосту набрать, грибы поискать, да малинник обобрать – позволяют. Если попросить хорошо да правильно, можно и брёвен или дичи выпросить. Но чтоб спасать кого-нибудь кидались – такого не слыхивал. Давай так, расскажешь мне всё в точности, как было, я взамен починю твою игрушку.

Ясна поскорей кивнула, а то ещё смекнёт резчик, что невыгодно разменялся. Она бы и так ему рассказала, не подумала бы даже, что в её истории ценность какая есть. Но раз хочет обмен, разве будет она возражать?

Рассказала ему всё, что помнила с того момента, как свернули они с дороги и до того, как ворона, каркнув на прощание, улетела в лес, оставив Ясну в деревне. Люб слушал внимательно, где-то кивал, где-то переспрашивал. Но, когда она закончила, так и не поняла, доволен ли он остался её рассказом или огорчён.

– А что, и правда у вас в лесу духи? – разбила она застывшее в воздухе молчание. – Никогда не слыхала, что во владениях моего батюшки есть волшебство. А тут целый лес!

– Не всё, значит, твоему батюшке ведомо. Да и мы трепаться о своей жизни не любим и чужаков не привечаем.

От последних слов стало Ясне не по себе, но поняла, что Люб не угрожает, а говорит, как есть.

– Был здесь пришлый парень, жениться на нашей девице хотел, да не прожил дольше свадьбы. Но, если по правде сказать, то он сам виноват. Дурак, он и есть дурак. А ты, видать, не дура, раз живой из леса ушла.

Если б кто из женихов ей такое сказал, да особенно при князе, была бы обида смертная. Красоту её сравнивали со степью на закате, а тонкий стан с молодой берёзкой, кто-то голос хвалил, кто – походку. Но всё это Ясну не трогало. Принимала, как должное, но и капли радости-гордости в душе не рождалось. А тут сказал резчик вроде и грубовато даже, а по сердцу пришлось, будто жемчугом осыпал.

– Если б не Ведьма, ум бы не больно помог, – отозвалась Ясна.

– Нет в духах добра, только свой умысел да гордыня. Нашла ты, значит, слова, какие Ведьме сказать, чтоб она тебя отпустила, да ещё и помогла.

– Мне она хорошей показалась, – сказала Ясна, пристально глядя на Люба. Тот ещё пуще нахмурился, тогда она легко так плечиком пожала: –Стало быть, и правда показалось. Напугалась я сильно, ничего вокруг не видела.

Но и резчик, конечно, дураком не был, поняла Ясна. Заметила, что ничуть он ей не поверил, так и буравил своими глазами синими. Было в нём что-то такое, отчего у княжны стыло сердце, но сменится миг – и, наоборот, зайдётся трепетным стуком. Глупо. Старше ведь он, да и резчик простой. Может, даже и не резчик уже вовсе.

– Так починишь мне лисичку? – спросила она, не выдерживая больше этого взгляда невозможного. – Ты обещал!

– Будет тебе лисичка. Завтра приходи.

Люб поднялся сам и ей руку протянул – не очень-то хорошо у него, видать, с вежливостью, ладно хоть не велел выметаться. Ясна положила свою ладонь в его, принимая помощь, да застыла на миг. Рука резчика сухая, горячая, крепкая – не грубая, как у простого деревенского мужика. Ясна глаза опустила. Никогда ведь она вот так с мужчиной за руки не держалась, только, разве что, с папенькой. Нехорошо это, но отчего-то и тепло, и хочется то ли вот так навсегда остаться, то ли бежать без оглядки.

Оттого подскочила она со скамьи и ладонь свою из рук резчика выдернула. Тот отпустил не сразу, будто и сам засомневался. И отчего-то стало Ясне страшно – как она вообще тут оказалась, зачем? Даже деревенские этого резчика сторонятся, а она... Бежать надо. Сейчас – к Бажене, а потом правдами-неправдами домой к батюшке вернуться.

Люб молча проводил её до калитки. Шли быстро, Ясна едва поспевала, но в лицо резчику не глядела, как и он – в её. На прощание только она слегка ему кивнула и, подобрав подол, поспешила прочь. И вдруг услышала вслед:

– За лисой приходи.

Ясна пришла. Не стала в этот раз в кокошник рядиться, поняла уже, что резчика Люба богатством не проймёшь. Да и вообще не такой он, как... Как кто? Ни как Светозар, ни как отец, ни как глава дружины. И почему-то казалось, что никого он не любит – разве стал бы так ото всех отгораживаться тот, кому люди по сердцу? От мысли этой и жутко было Ясне, но и тепло – её-то не прогнал, и говорил с ней, и снова позвал.

На сей раз не пришлось в калитку колотиться, да кричать-умолять. Только подошла Ясна, как дорога в рябиновый сад сама собой отворилась. Рябинки над головой тихо зашептались, хоть и не было ветра. На землю ложились узорные тени, спасая от знойного полуденного солнца. Под их покровом пробежала княжна в дом – прохладный, пахнущий деревом, сухими травами и смолой.

И здесь не встретил её хозяин. Дальше идти показалось невежливо, но дом будто сам приглашал – распахивал двери, манил колыханием занавесок, направлял лучами света из окон. Ясна и поддалась, пошла.

Люба она встретила в мастерской. Значит, лгал, не не забросил ремесло? Пол был устлан опилками да деревянными завитушками, на одной стене висели ряды инструментов – Ясна таких в глаза не видела, да и не знала даже, что столько всего надо, чтоб из дерева фигурки резать. Поодаль лежали бруски из древесины разных оттенков и узоров. Только вот готовых птичек да зверюшек, которых княжна видела много лет назад на ярмарке, было не видать.

– Почему тебя в деревне не любят? – спросила Ясна. – Такие мастера должны быть везде в цене.

– Люди любят, пока с тебя польза, а как пользы нет, так и любовь кончается.

Даже капельки печали или сожаления не услышала Ясна в его голосе. Вот как... Зовётся Любом, а никто его не любит. Неужто ему до этого совсем дела нет?

– А вдруг и тебе какая помощь понадобится, что тогда? – спросила она, склонив набок голову.

– Я уже давно живу так, чтоб ни от кого ничего не было мне нужно, – отвечал резчик.

– Но от меня понадобилось, – лукаво прищурившись, заявила Ясна. – Даже плату пообещал. Где же моя лисичка?

– Обещания свои держу.

И Люб протянул руку Ясне, раскрыл ладонь. Там лежала игрушка. Её и не её одновременно. Княжна, конечно, узнала свою лисичку – так же лежит клубочком, вот и корзинка с ягодами... Но места, в котором хвост откололся было не видать, даже если изо всех сил приглядеться. Вот так мастерство! А ещё вся зверушка как-то изменилась неуловимо. Шёрстка словно нежнее, живее, на лапках коготки, нос поблёскивает так, что кажется: тронь его – а он мокрый! Ясна не удивилась бы теперь, если б лисичка проснулась, зевнула и спрыгнула на пол.

– Спасибо тебе, Люб, – прошептала Ясна, бережно погладила игрушку. – Что же ты такие чудеса от людей прячешь? Сколько бы радости они могли принести.

Резчик, до того смотревший насмешливо, помрачнел. Не разозлился, нет, но будто вспомнил что-то, отчего больно. Ясна бы и рада слова забрать назад, да никто такого не умеет. Смолчала, хотела было что-то другое спросить, но Люб вдруг заговорил:

– Нет мне до чужой радости дела.

– Не верю! – воскликнула Ясна. – Пусть деревенские сторонятся, пусть гадости говорят, а я знаю, что не злой ты. Злым в руки чудеса не идут.

– Много ты понимаешь, – ответил Люб насмешливо. Но заметила Ясна, как что-то потеплело в его ледяных чертах. И вправду, помолчал он два вдоха, да и сказал: - Был только один человек, кого я хотел порадовать.

– Кто же это?

– Нет его со мной больше.

– Невеста? – робко спросила Ясна и тонкая холодная иголочка будто вонзилась в её сердце.

– Сестра.

Растаяла иголочка. Но и порадоваться Ясна не могла, видела по лицу, какой болью слово отозвалось в синих глазах Люба. Не так много княжна знала о любви, а может, и совсем ничегошеньки не знала, но почуяла, какой силы чувство жило в резчике.

– Расскажи? – попросила она.

Знала Ясна, что о таком просить нехорошо. Промолчать бы, о чём другом заговорить, но не умела она ни любопытство обуздать, ни желания свои приструнить. Ждала, что сам Люб разозлится, прогонит, тем бы и кончилось. Только Люб снова её удивил.

– Идём, – сказал ей, и повёл из мастерской обратно во двор. Усадил там на скамью под рябиной. – Много уже лет прошло. После той ярмарки, где мы с тобой встретились, всё и случилось. Была у меня сестра любимая Злата, не было никого лучше неё на всём свете. Добрая она была, доверчивая...

Так он говорил, что аж лицом помолодел и засветился будто. Но тут же спохватился, дёрнул хмуро бровями. Закончил историю наскоро:

– Пока я в отъезде был, ушла Злата в лес, там её и погубили.

– Разбойники? – ахнула Ясна.

– Нет. То не люди были. С людьми я бы правдами-неправдами счёты бы свёл. А с лесными не так всё просто.

– За что же они её погубили?

– Ни за что. Из прихоти. Погубили и рябиной обратили. Стоять ей теперь вечно над ручьём.

– И неужели ничегошеньки не поделать? – Ясна слышала много сказок, и уж если в сказке кого заколдовали, непременно и расколдовать можно.

– Верю, что можно, – ответил Люб, – да пока не нашёл я способа.

Ясна слушала, глядя на Люба. При первой встрече казался он ей пугающим, потом насмешливым. Был он и внимательным, и серьёзным, но всегда ей казалось, будто на нём доспехи или корка какая, что внутрь не пускает, и наружу чувств не пропустит.

А теперь, когда о сестре заговорил, стал будто настоящим, живым. И боль, и тоска – настоящие, из самого сердца. Ощутила Ясна, как и у самой из глаз слёзы покатились.

– Если могу я помочь как... Вот вернусь к батюшке, просить-умолять буду, чтобы послал сюда дружину или... Или колдуна какого нашёл!

Резчик усмехнулся и снова стал прежним, будто и не проглядывало то нутряное.

– Спасибо, княжна, не помогут тут мечи и злато. Но за желание твоё благодарю. Вот что, раз уж ты из-за меня сюда забралась, я тебе и вернуться помогу. Дай сроку два дня и приходи.

Не поняла Ясна, чем же ей он помочь может, уж не новый же отряд из дерева вырежет. Но спрашивать не стала. Научилась уже, что многое Любу ведомо, о чём другим людям знать не положено. А ей всё равно уж деваться некуда. Если сможет помочь и домой вернуть, век благодарна будет.

Каждый раз, когда Ясна от резчика возвращалась, Бажена хмурилась, но ничего не говорила. На сей раз застала её княжна с корзинкой в дверях.

– За ягодами пойду, – сказала она, – пирог вечером печь будем.

“Будем” – всегда она так говорила, будто вместе хозяйство ведут. На деле же Бажена гостью берегла, даже посуду на стол не давала расставить. Вправду сказать, Ясна ничегошеньки и не умела. Быть может, Бажена её не столько жалела, сколько боялась, что та тарелки глиняные переколотит.

Но сейчас стало княжне отчего-то обидно. Будто огромной ложкой хлебает кашу, которую не заслужила ни капельки.

– Можно я с тобой в лес пойду? Под ногами путаться не буду, ежели покажешь, какие ягоды брать – помогу.

– Ну, пойдём, если не боишься.

– А чего бояться? - Ясна невольно вспомнила историю про сестру резчика. –

Духов?

– Нет, – отмахнулась Бажена, бодро шагая по деревенской дороге. – К духам мы привычные. Да и днём они не показываются, позволяют по лесу ходить, если зла какого не творишь.

– А чего же тогда бояться?

– Ой, да будто в лесу кроме духов опасностей нет, – Бажена засмеялась. – Часто ли ты, княжна, по лесу ходила? И зверь может выйти, и болота-трясины есть, да и просто заблудиться – мало чтоль?

Ясна закивала, соглашаясь. Вправду сказать, никто в лес юную княжну не пускал. А стоило попасть, так чуть там и не сгинула. Но с Баженой идти она не боялась. Шла та уверенно, была статная, крепкая – иному разбойнику и сама могла бы зуб-другой выбить.

Зашли они под лесной полог, и Ясна залюбовалась золотистой солнечной дымкой, просеянной сквозь еловые лапы, да зелёные листья берёз. Дружно тут все росли, будто у каждого дерева своё место. Птички над головой поют, на маленьких полянках - сплошь мелкие прехорошенькие цветочки. Славный лес, так и не скажешь, что в нём злобные духи живут, которые девушек рябинами обращают.

Вот только комары тут же одолели, зазвенели в ушах, а один – наглый, прямо на нос княжне сел.

– Смотри, смотри! – вскрикнула Ясна, бросаясь с тропинки в сторону, – Какой куст, сколько ягод! Сразу целую корзинку наберём.

Куст и в самом деле стоял нарядный, за алыми гроздями ни листьев, ни веток не видать. И все налитые, блестящие – сами в рот просятся. Но Бажена следом не бросилась.

– Ты, княжна, видать, и вправду первый раз в лесу, – она только головой покачала. – Не знаю уж, плакать или смеяться. Конечно, где ж тебе на княжьем двору премудростям таким обучиться.

Ясна смотрела, не понимая. Что же она не так сделала? Вот ягоды – яркие, спелые, – только горстями хватай.

– Какие же тут премудрости? – спросила она, надув губы.

– Сказала б “Попробуй”, да жалко тебя. Плохие это ягоды, волчьими их зовём. Какие просто горькие, противные, а иные ядовиты.

– Надо же, а такие красивые.

– А ты разве не знаешь, – спросила Бажена, – что самое красивое часто с подвохом бывает. Как уж мухомор красив, а ведь про него даже ты, княжна, должна знать.

Ясна знала. Обидно ей стало, но не только из-за ягод. Почудилось, будто Бажена говорит про одно, а имеет в виду совсем другое. Как бабушки, что для шаловливых внуков сказки рассказывают про то, как волк любопытного козлёнка в лес унёс и съел. Ясна промолчала, а Бажена пошла дальше по тропе и подтвердила её подозрения.

– Ты не думай, княжна, я тебе добра лишь желаю. Только оттого и говорю. Ты бы побереглась к резчику ходить, подарки от него принимать.

Ясна не ответила, только губы поджала. Лгать, что не ходит? Что подарки не берёт? Да и не мамка ей Бажена, а даже если и погонит из своего дома, так через два дня Люб обещал ей помочь домой вернуться.

– Молчишь? Ты на меня не злись, я ведь тоже как ты была, юная, упрямая, всё по-своему делала. Знаю, что и ты всё равно по-своему поступишь. Но если хоть сомнение в тебя зароню, хоть на капельку больше побережёшься – значит, уже не зря сказала. Я ведь росла с ним, и с сестрой его. Он всегда не больно-то был приветлив. А как сестрица в лесу сгинула, пропал на много лет. Вернулся и вовсе странным, нелюдимым. И будто недоброе что-то в его доме.

Вот и дед, которого Ясна первым в деревне встретила, так говорил. Захотелось закричать: “Была я в его доме, ничего там злого нет!” Чтоб поперёк было, чтобы саму себя убедить. Но Бажена уже своего добилась. Тревожно стало в груди, будто угольная пыль просыпалась в чашу с родниковой водой.

Ягод они набрали – настоящих, не волчьих, но места всё Бажена находила, Ясне только указывала, где и что брать можно. Оказалось, что не так-то это и просто, даже когда горстями можно драть. И пальцы потом все были красно-синие, не отмыть. А вечером пирог был сдобный и сладкий, но Ясне всё казалось не в радость. Бажена – добрая, как ей не верить? Но и думать, что Люб дурного ей желает, ой, как не хотелось. Не такой он, знала она – не такой.

Решила, что поверит. Не Бажене, резчику. А через день вечером постучала ей в окно птичка. Маленькая, юркая, но стоило приглядеться, поняла княжна, что птичка не живая. Игрушка. А уж кто мог такую сделать – гадать не пришлось. Птичка покрутила головой, будто убедиться, что никого кроме Ясны рядом нет, а потом тихонько защебетала:

– Завтра возле леса. Наряжайся домой ехать.

Больше уж княжна не думала, Не знала только, как Бажене сказать, не тайком же сбегать. Солгала, будто отряд дружины нашёлся и у леса ждёт. Оставила в подарок-благодарность кушак, золотой нитью расшитый и ушла, от проводов накрепко отказалась.

А возле леса ждал её Люб, да не один. Так Ясна и ахнула – за спиной резчика стояла ладная открытая карета. Небольшая, без богатой отделки, как та, на которой княжна ехала к жениху Светозару, но рука резчика и тут была видна. Узоры скромные, искусные, будто веточки да листочки не из дерева вырезали, а взяли живые, да каким-то колдовством заставили навечно застыть. И как только резчик смог такое за два дня сотворить? Будто и вправду волшебство какое.

– Это для тебя, княжна, – сказал Люб, отступив от кареты в сторону.

У Ясны даже слов не нашлось, вырвалось только глупое:

– Так ведь коней нет...

В самом деле, карета стояла одиноко и даже оглобель у неё не нашлось. Ясна постаралась скрыть разочарование, ведь Люб так для неё расстарался, что за неблагодарность в ней такая? Но то была последняя надежда вернуться домой, да и с Баженой распрощалась, а теперь – что? Но Люб не обиделся, смотрел на неё, склонив голову, как на щенка, потешно тыкающегося в мысок сапога.

– А ей кони не нужны, – ответил Люб, не сдержав горделивых ноток. – Сама поедет, куда велю.

– Но как же... – ахнула княжна.

Вспомнила птичку, что ей давеча весточку от резчика передала, но ведь то просто крошечная игрушка. А здесь целая карета! Хотя, может, для волшебства и невелика разница?

– Не бойся, княжна, всё взаправду. А теперь пора нам прощаться.

– Спасибо тебе, спасибо! – взахлёб зашептала Ясна. – Век твою помощь помнить буду. И тебя.

Сказала, щёки полыхнули. Надо же, язык болтнул вперёд головы, стыдно стало. Отвернулась Ясна, бросилась к карете. Только пальцами дверки коснулась, как услышала сзади:

– Постой, княжна.

Оглянулась. Люб шагнул к ней, потянулся, будто за руку взять хотел, да только далеко, не достать. Ясна взглянула ему в лицо - никогда он так на неё не смотрел. В смятении, будто сам боится того, что сказать хочет. На миг она подумала, что Люб скажет: “Останься”. “Останься со мной”. И с ужасом Ясна поняла, что осталась бы.

Но лицо резчика уже через миг переменилось, стало прежним. Даже не прежним – чужим совсем и холодным. И ничего он ей не сказал, кивнул только.

Смаргивая слёзы, Ясна спешно забралась в карету, оправила подол, кокошник свой рубиновый поровней приладила. Домой. Скорее домой надо!

– Вези! – раздался гулкий, потусторонний будто, голос резчика.

И карета мягко тронулась, а потом покатилась всё быстрей и быстрей, будто запряжена в неё была тройка лучших коней. У Ясны аж дух захватило. Забыла и печаль, и обиду, что сдавили сердце. Только мелькали за окошком кареты деревья, и всё дальше и дальше позади оставалась деревня.

Ну и ладно, и пусть он там сидит со своими рябинами, злилась Ясна. Главное, теперь на домой вернётся, а потом... А потом, может, снова к Светозару поедет! И лисичка при ней, и вообще!..

Но как бы ни злилась, а стыд и обида жгли нутро. Зачем же он так с ней? Конечно, ничего он незнакомой княжне не должен, но ведь не показалось же то крошечное, будто случайное тепло? Приманил, а потом будто ледяной водой окатил.

Подскакивая на кочках карета вкатилась в лес. На миг княжна испугалась – как самоходная карета разберёт, куда ехать? Нет тут дороги или широкой тропки, а вдруг в дерево со всего маху врежется? Едет-то шустро, так и убиться можно. Или в болото ухнет... Вздрогнула Ясна, представив, как захлёбывается густой вонючей жижей. Но волшебная карета ехала ловко, находила тропы и просеки, будто была глазастая.

Вот уж и лес позади, и дорога знакомая, на которую Ясна велела отряду свернуть. Сердце княжны чаще забилось – а ну как увидит убитых дружинников? Но вокруг безмятежно качались полевые травы, облака легкомысленно прикидывались то зайчиками, то овечками. Ясна вдохнула глубоко, будто уже отсюда можно было уловить запах родного дома.

И вдруг что-то случилось. Карета завертелась, засвистела призывно. Ясна испугалась, закричала:

– Стой! Остановись, прекрати!

К горлу скакнула горечь, сердце перехватило. Она уж готова была выпрыгнуть из кареты, да страшно. Та крутилась, дёргалась резко: выпрыгнешь, если вообще удастся, так сразу окажешься под колёсами.

Ясна кричала, звала на помощь – да кто её тут услышит? Спелёнутая отчаянием, она крутила головой по сторонам и вдруг – увидела. Вдали, с другой стороны от леса, вырастали на дороге всадники. Радость полыхнула на миг: вдруг за ней это? Батюшка за ней кого-то послал или, может, её дружинники тут дозором ходят, княжну свою ждут.

Но быстро поняла она, как сильно ошиблась. Нет, не помощь это. Люди в пёстрых одёжках, скачут не чинно, как обученная стража, а кто во что горазд. Видела уже Ясна, кто так ездит. Видела, и оттого вжалась в скамью кареты, стиснула зубы, чтобы больше ни полсловечка не выкрикнуть. Только вот карета свистела, зазывала за неё.

– Тише, тише, миленькая, – молила княжна, - ну, пожалуйста...

Но та не слушалась, рванула сначала навстречу разбойникам, а потом, когда те заметили, заголосили, – прочь, к лесу.

Так что же это? Всё же спасает её карета? Ясна совсем уже ничего не понимала. В голове затравленным зверьком бился один только страх.

Перед лесом лихие люди помедлили – вспомнили, видать, как в прошлый раз прогнала их лесная девица. Но сейчас их было больше, а кокошник Ясны так призывно полыхал на солнце рубиновым огнём. И они решились, влетели в лесную тень за каретой. А та, как дожидалась – замедлила ход и катилась неспешно. Теперь бы Ясна уж и выпрыгнуть могла, да что толку. И ноги всё равно от ужаса заледенели, не пошевелить.

– Стой, всё равно теперь не сбежишь! – глумились позади разбойники.

И уж стала княжна прощаться с жизнью как вдруг резко и чётко на ветке над головой каркнула ворона. Уж не думала Ясна, что может из тысячи птичьих голосов один узнать, но сейчас – узнала. Та самая ворона. И следом меж деревьев появилась Ведьма.

Неужто снова за неё вступится? Неужто есть ещё на что-то надежда? Ясна вскочила, взмахнула руками.

– Я здесь, помоги мне, лесная сестрица! Прошу!

И Ведьма к ней в ответ руки протянула.

Давно он здесь не был. Так давно, будто и вовсе никогда. Люб шагнул внутрь землянки и огляделся. Всё, как и прежде – даже лавочка та, на которой он вырезал фигурки со скуки. Многому он тут в своё время научился и ещё больше мог бы узнать, не окажись Ведьма такой гадиной.

Казалось, отгорело уже. Но сейчас вспомнил, глянул по пути на рябинку, растущую над ручьём – и вновь запылало. Как же тосковал он по сестре, как хотел бы вернуть всё. Но ещё сильнее жгла душу ненависть. Чёрная, непримиримая – к Ведьме. Что ради прихоти, обиды глупой бабской, отобрала у него то, что было дороже жизни. И если хоть сколечко раньше сомневался он в том, что замыслил, теперь уж не колебался.

Но для того, чтобы исполнить задуманное, нужно смирить себя. Гнев сейчас не помощник. Сколько он уже ждал? Потерпит и ещё немного. Проклятая Ведьма от дома надолго не отлучалась. Это с Любом по лесу скакала, показывала разное, а теперь, сколько ни караулил он её, сколько ни подсылал соглядатаев – всё только окрест землянки бродила. А если нужно чего – ворону свою посылала. Уж неясно, чем ей княжна глянулась, но раз к ней на помощь лететь готова, не мог Люб упустить. Хоть и жаль девчонку. Была в ней какая-то искорка, будила что-то в сердце, да уж больно оно остыло и потемнело, буди, буди – не добудишься.

Люб встал посреди Ведьминой комнаты повёл плечами, зашептал:

– Вода, вода приди, сокрытое покажи. Вода, вода приди...

Зажурчало вокруг, зашумело, на полу землянки проступили сначала маленькие лужицы, а потом и весь его водой затянуло. По поверхности шла мелкая рябь, как на тихой покладистой речушке.

Вода не лжёт – это Люб хорошо запомнил.

Медленно пошёл он по Ведьминой комнате, глядя себе под ноги. Вода отразила веники сушёных трав под низким потолком, кривенький вороний шесток – его Ведьма смастерила ещё до того, как Люб принялся у неё хозяйничать. А вот полочки на стене аккуратные, да с озорными белками – это уже его работа. Взгляд чуть было не скользнул мимо, но чутьё остановило.

Если так глянуть, то на полочках лежат шишки да веточки, коряги причудливые, клочок мха. То не диво, любила Ведьма собирать всякое в лесу, что ей глянется. Но Люб не для того воду звал, чтобы просто так глядеть. Водяная гладь всю правду ему показала. Вот она – шкатулка из обугленной липы. Прячется среди лесного сора.

Осторожно протянул пальцы, ощутил под ними тёплую древесину. И тут же чары развеялись – увидел Люб шкатулку уже собственными глазами. Отпустил воду взмахом руки, а то уж ступни закоченели. Разбежались ручьи в разные стороны, просочились сквозь стены землянки. Так-то лучше.

Тогда Люб снял с полки шкатулку и поставил на стол. Неплохая работа, но против нынешнего мастерства – хуже детской поделки. А ведь тогда, много лет назад, считал себя знатным мастером, равных которому не сыскать.

Открывать не спешил, знал, что тут Ведьмино колдовство. И разбить не выйдет, даже если молот кузнечный на неё опустить. Но не только Ведьма знала всякое. Давным давно Люб понял, что в мире много людей и не-людей, которые ведают мастерство яви и таинства нави. Надо только уметь спросить правильно или доказать, что достоин знаний. Люб это умел.

Достал из-за пояса приготовленный холщовый мешочек, развязал тесьму. В шкатулке лежало живое, а живому противно мёртвое. Боится оно его, дрожит, от страха силы теряет.

Много мёртвого Люб принёс в своём мешочке. Сначала углём очертил чёрный круг так, чтоб шкатулка посредине оказалась. Внутрь круга положил сухой цветок журавельника, червивый подосиновик, крыло мёртвой пищухи. Ощутил, как задрожало, съёжилось внутри шкатулки.

И, наконец, чтоб подчинилось оно, слабое и напуганное, воле Люба, полоснул ножом по ладони и окропил круг своей кровью.

Вот тогда и рухнула защита шкатулки, распахнулась крышка. Изнутри разлился медовый свет, но не такой неистовый как тогда, когда угощала Ведьма Люба кусочком своего сердца. Затравленно оно светило сейчас, ждало, что будет и трепетало.

Люб схватил сердце и ринулся прочь из землянки. Вышел на берег ручья, глянул на рябинку.

– Вот и всё, милая сестрица, кончились твои мучения. Встретимся, наконец.

Духи не позволяли людям жечь в лесу огня, но больше они Любу не указ. Запалил костёр – небольшой, да и такого довольно будет. Заметил ворону на ветке – сначала молча она сидела, а потом закричала, будто бранится. Её ворона. Люб усмехнулся – уж ворона-то ему точно не помеха - и бросил в огонь сердце Ведьмы.

Взревел ветер, качнулись макушки деревьев почти до земли, В лесу потемнело, как ночью. Показалось Любу даже, что слышит он страшный крик.

– Поделом тебе, – сказал тихо.

Обернулся к сестре.

Не было сестры. Как стояла рябинка над ручьём, так и стоять осталась.

– Нет, не может так... Умерла Ведьма! Умерла! А значит и колдовство её... Как же...

Люб бросился к рябинке, затряс её – та лишь горестно шелестнула листьями. Завыл он хуже умирающей Ведьмы, зарычал. Вторила ему ворона. Ослепший от ярости, Люб нашарил на земле камень, но не нашёл сил метнуть.

– Убью, убью. Всех убью, но верну тебя! Слышите?!

Ворона спорхнула с ветки и улетела.

– Ай, какие упрямые, – покачала головой Ведьма. – И ты, девица в красном кокошнике, ещё их упрямей. Зачем опять в лес пошла. И карета у тебя какая...

Насторожилась Ведьма, вздрогнула.

– Я домой, домой просто хотела, – запричитала Ясна.

– Ну, так и езжай, а вы, – Ведьма указала на разбойников, но договорить не успела.

Побледнела вдруг, хоть и без того бела была кожей, схватилась за грудь. И вдруг рухнула наземь.

Разбойники возликовали, а Ясна ахнула, выскочила из кареты. Побежала к лежащей на земле Ведьме. Нет, не очнётся... А разбойники уже опомнились, бросились следом за Ясной.

Путаясь в подоле сарафана, та кинулась в лес, не разбирая дороги, да куда ей. Споткнулась о корягу, упала. Кокошник слетел с головы и рассыпались по траве рубины.

Бросить бы их, подняться, снова попытаться бежать, но почему-то не могла Ясна оторвать взгляд от алых камешков. А и не камешки вовсе – красные ягодки. Много-много их в траве. Принялась она собирать, да обратно к кокошнику прилаживать. А в лесу тихо так, замерло всё, даже воздух не движется. Но важнее всего – ягодки.

Ясна собирала старательно, шарила руками по траве и вроде выбрала все красные огоньки. Смотрит – а одно гнёздышко в кокошнике пустое. Но нет нигде последней ягодки, как ни ищи.

– Сестрица, – раздалось плаксивое из-за дерева. – Сестрица наша сгинула.

– Новая нужна, – отозвалось с другой стороны. - Нужна, нужна.

– Теперь ты сестрица!

Это про неё? Ясна подняла глаза. Что-то мелькало меж деревьев, но не разобрать.

– Сестрица, сестрица, здравствуй! – загомонили со всех сторон. – Теперь наша!

Не поняла Ясна, чья она теперь. Попыталась вспомнить. Кажется, ехала куда-то, где-то ждали... Или она ждала кого-то... Вдруг в мешочке на поясе что-то завозилось. Ясна распустила завязки, оттуда скакнула крошечная лисичка, куснула её за палец. Ай! Убежала... Откуда она здесь? Будто знакомая, а вроде и чужая... Ничего не получалось вспомнить. Может, если бы ягодку рубиновую нашла – вспомнила. Но где её теперь найдёшь?

– Иди, иди к нам, сестрица.

– Иду.

Говаривали, что проезжал в тех краях молодой красавец, Светозаром назывался. Спрашивал про юную княжну. Но так ни с чем домой и вернулся.