Русь непокоренная 3. Воевода.

Островное.

29 января 1238 года

А вечером началось веселье. У всех, кроме молодожёнов. Нам категорически возбранялось что-либо есть. Мало того, если гости не спросят, то мы даже не имели никакого права разговаривать. Лишь ходили держась за руки, завязанные полотенцем, называемым ручником.

Сперва собралась братия. С криками и с похабными шутками, мы, молодежь, катались вокруг острова на санях. Был даже момент, когда стал потрескивать лед. Но это только раззадорило людей.

Три круга на санях сделали, а потом вся эта толпа отправилась к кибитке. К той, где все это время все еще ночевала Танаис.

— Ай и хозяйка-то какая! Как чисто в горнице прибрано. Свезло жа сужанному ее! – громче всех причитала, театрально всплеснув руками, Акулина.

Если когда-нибудь надумаю создать театр, то я знаю, кого назначать главной актрисой. Да и худруком она будет знатным. Быстро вся процессия ходила хвостиком за Акулиной, лишь вторя ее выкрикам.

Понятно, что это все неправда. Ну не было никакой горницы у Танаис, которую она могла бы прибрать. Да и в кибитке ее, если уж честно говорить, был не идеальный порядок. Брал я жену явно не из-за того, чтобы в доме была чистота и уют. Уютной для меня была бы Беляна. Но разве в этом, в быте, счастье? Пока я считаю, что, нет. А там посмотрим.

А после вся эта “санипедемстанция” отправилась смотерть мой дом. Там была идеальная чистота, ну насколько это возможно в подобных помещениях. Пыль даже протер накануне с лавок, шерстяная ткань была идеально, по-солдатски, заправлена на кровати. Посуда вымыта, сложена.

— Вот жа! Хлев свиной, а не изба! – кричала стерва Акулина.

— Хозяйки не хватает доброй тут! – подхватывали другие.

Признаться, так даже было несколько обидно. Чисто тут. Зуб даю, что не вру. Ну тот зуб, который ни с того, ни с чего, к вечеру разболелся. Наверное, это высшие силы мне “подарили” зубную боль, чтобы день идеальным не казался.

— Что? Зуб? – ко мне, стоящему у входа в свою избу, но не имеющему права по обряду туда заходить, подошла Ведана.

— Угу! – сказал я.

— На! – пожевав какие-то травы во рту, передала жеванку мне ведьма.

Было брезгливо принимать такое вот “лекарство”, только что вышедшее с конвейера производственного цеха у Веданы во рту. Но я не первый, кто зубами мается. И у всех боль моментально проходила, как только они обращались к ведьме.

Так что взял и языком поправил жеванные травы, направляя их на больной зуб. Почти мгновенно острая боль стала тупеть.

— Спаси Христос, – искренне поблагодарил я ведьму.

У кого была острая зубная боль должны понять меня, насколько же блаженство, когда она вдруг прекращается.

— Могу взвар травяной дать, кабы молодая была мужем своим довольная. Буде торчать, как у коняки! – всерьез сказала Ведана.

— Не уж, – улыбнулся я. – У меня и так...

— Ну как знаешь... – пожала плечами ведьма, и обратилась уже к Акулине, которая явно заигрывалась. – А ну, Акулька, кончай ужо красоваться. За столы пора!

Это предложение было поддержано куда как активнее, чем то, что хотела Акулина сделать. Эта стерва предлагала выкинуть часть вещей из моего дома, чтобы потом новая хозяйка сама определила, где что в доме лежать должно.

И без того, трех кур запустили мне в дом. Нагадят же! Но так нужно! Мол, чтобы дом был полная чаша.

Застолье было на улице, под навесом, так что моросящий снег с дождём нам особо не мешал. Пришлось навес удлинять, быстро сладить ещё три стола, чтобы все, кто находился в Островном, имели возможность сесть за стол.

Гости, если так эту саранчу называть, пили, ели, веселились. Казалось, что никакой войны нет, что мы не готовимся к противостоянию с ордынцами. Но у многих из присутствующих людей, может, и почти у всех, на этой войне погибли родичи, но вопреки всему, люди смеялись и веселились.

Здравицы лились одна за одной. И... я не выпил ни глотка. Наша задача с Татьяной, а теперь ни кая она не Танаис, была в том, что бы мы вставали, кланялись, брали один на двоих кубок с медом и... ставили его на место. При этом возле нас было все самое вкусное. Даже зажаренный поросенок стоял напротив и от его аромата, да еще чуть с дымком, кружилась голова. А есть нельзя и точка.

Хотелось послать всех к Лешему или до кикимор, причем уверен, что Акулина стала бы у этих болотных жительниц предводительницей. Вот только, дело двигалось к уходу молодых в отдельную горницу. Вернее, в дом.

— Будет всем! – слово взял Глеб Вышатович.

Он на свадьбе был за отца Тане. Именно ему и нужно было определить, когда же молодые отправятся “супружничать”, что означало... Да понятно, что это означало. Того я большую часть дня и ждал с нетерпением.

— Пущай молодые идут, да кабы жизнь новая зародилась, – провозгласил Глеб Вышатович и гости еще громче стали выражать свою радость.

Видимо, Глеб отпустил ситуацию. И даже сам убедил себя, что все, что происходит – правильно.

А после мы оказались у меня дома. На кровати была разложена шкура не так давно убитого медведя. На ней лежала плётка, три серебряные гривны. Чуть в стороне, на небольшой полке, лежала варёная курица, каравай хлеба. Там же стояла веточка, на которой были повязаны красные ленточки.

Я уже знал, что эту веточку нужно будет скоро предъявить людям как символ первой брачной ночи. И ночь эта должна состояться именно на шкуре медведя, чтобы ребёнок, который будет зачат, был сильным, как хозяин леса.

Медленно, глядя мне прямо в глаза, Танаис начала снимать с себя сперва шубу, а потом и то платье, в которое её обряжали бабы. Это платье словно было создано для первой брачной ночи, так как я и не заметил, как оно уже упало на камыш, которым был устлан земляной пол.

Там, за пределами нашего маленького мира, ограниченного домом, продолжалось веселье, звучали скабрёзные шуточки, как именно молодой должен «пользовать молодую». Если бы я такое услышал в какой иной момент, то мог бы выйти и дать в морду задорным шутникам. Но не сейчас.

Одетый и даже всё ещё в сапогах, я сел на шкуру медведя, вытянул вперёд ноги. Обнажённая, желанная, с точеной фигуркой, с волосами, спадающими на часто вздымающуюся грудь... Черные, растрепанные локоны любимой женщины чуть прикрывали увлекающие меня прелести. Грудь моей жены казалась не пропорциональна на вид хрупкому телу. Немалого размера, идеальной формы. И как она ужимает в своих одеждах такую прелесть?

Танаис подошла ко мне. Каждый ее шаг отдавался ударом моего сердца. Я был в предвкушении. Она встала на колени, продолжая смотреть мне прямо в глаза. Я взял в руку плётку. Жена склонила голову.

Резко замахнувшись, я притормозил свёрнутую плеть прямо у её спины, лишь только чуть ударяя рукоятью по гладкой коже спины супруги. Я бы предпочел рукой погладить спину, не только ее. Но... Да сколько же еще обрядов должно пройти прежде чем!..

— Покоряюсь тебе, муж мой, — тихим голосом произнесла Татьяна.

Я отбросил плётку в угол. Она, не вставая с колен, поползла за плетью. Казалось, что мой язык сейчас, как у той собаки, вывалится, когда я наблюдал за ползущей на четвереньках женой. Как же я хотел сейчас... Но оставалось лишь немного времени, пока я буду в полном праве обладать этой женщиной.

Она принесла мне плеть, протянула её, вновь склонив голову. Я взял плётку, взамен дал жене одну серебряную гривну. Словно бы ударил её, вновь откинул это орудие унижения, но обязательный атрибут свадебного обряда.

И это хорошо, что мне всё-таки удалось уговорить всех остальных, что не должно быть свидетелей всему этому. Не мог я позволить, чтобы такую истинную красоту хоть кто-то ещё видел. Как же она хороша! Какая гибкая!

Действо повторилось три раза.

— Дозволь разуть тебя, муж мой, — сказала это она, а к горлу моему подступил ком, и я лишь только прохрипел:

— Дозволяю.

Не без труда, но сапоги были сняты. Но и это не всё...

Я подошёл к курице, разломал её напополам, отчего бульон из птицы закапал на пол. Одну половину оставил себе, другую передал жене. Продолжая смотреть друг другу в глаза, мы стали есть.

Впервые за этот день. Я был голодный, но все же иной голод довлел над моим сознанием больше. Вот только пока еще нельзя... После я преломил хлеб, но от него мы только лишь отщипнули мякиша. Нам ещё предстояло осчастливить лошадь и корову, отдав им остатки хлеба. Чтобы домашние животные родили хорошо.

А потом... Я увлёк за собой ту женщину, которую жаждал всем своим сердцем. Да нет же, всеми частями и внутренностями своего тела. Мы целовались, обнимались, не могли насытиться друг другом, исследовали каждый уголок наших тел. Это было сумбурно, словно бы не могли насладиться друг другом, но старались. Мои руки скользили по гибкому телу Тани, ее по моему телу. Поглаживания не прекращались, а порой мы сжимали некоторые оконечности друг друга.

Я не помню… Я не знаю… Были ли когда-нибудь у меня такие эмоции. Но в голове — просто какой-то туман, пелена, и...

Взмокшие, мы одновременно упали на спины, держась за руки, глядя в потолок.

— Тебе было больно? — может быть, только минут через пятнадцать спросил я.

А может быть, прошла всего минута, а, возможно, прошёл и целый час, так как чувство времени и пространства всё ещё не возвращалось. Голова слегка кружилась, наверное эмоции заставили мой организм выплеснуть столько гормонов, что еще нужно время, чтобы хоть немного прийти в норму. И если получится... Так как я того не осознавая, уже отправил свои руки к впалому животу своей жены. Немного еще все же нужно откормить. Так, чуточку.

— Мне было хорошо. И я знаю, что потом будет ещё лучше, — очень дипломатично ответила Танаис.

— Можно это “потом” не откладывать, – сказал я, нависая над женой.

Никогда не откладывай то, что можно сделать сегодня! И почему я этой истине не последовал, когда только увидел Танаис?

А потом мы оделись. Ну как? На ночные сорочки накинули шубы. Первой из двери дома показалась не моя жена и не я. Первой была веточка, увешанная красными лентами.

Стоящие у двери люди взорвались различными выражениями радости и счастья. Они ждали, когда это произойдёт. Дождались. Теперь им можно возвращаться к столам и доедать всё то, что ещё осталось, допивать то, что ещё не успели выпить.

Ну разве на этом всё закончилось?

— Пошли, молодая, в баню рыбу ловить, как бы счастья много вы словили в жизни своей, да жили сытно и в достатке, — будучи в одной лишь нижней рубахе, сказал Макар.

Вот этот момент мне больше всего не нравился. Но объясняли, что никак нельзя иначе: один из старых мужиков должен был попарить мою жену. Это если нет “справжнего” парильщика. Макар должен накинуть на Таню несколько раз сеть. Всё это должно происходить в бане, в мыльне.

Все десять минут, за которые проходило всё действо, я стоял у бани и переминался с ноги на ногу. Чёртовы обряды. И мне, тому, который провозгласил себя воеводой, который глава поселения, эти правила необходимо исполнять. Ведь люди в них верят.

И когда дверь отворилась, я, как вихрь, влетел в баню, крутя головой и осматривая, что же здесь произошло. Ревнивый я? А может быть, и так. Собственник я? Скорее всего.

По центру затопленной бани, в дымке, стояла моя жена.

— Никому не говори, что девку я не раздел, — шепнул мне Макар.

Да, она была в ночной рубахе, хотя взмокшая, и все прелести жены, которые я хотел бы скрывать от любого мужчины, их очертания были отчётливо видны. Манили меня. Ведь я словно бы забыл все то путешествие по, казалось бы, незабываемым частям тела моей жены. Заново и заново буду хотеть исследовать это великолепие.

Я тут же скинул с себя шубу, стянул порты, рубаху, приблизился к своей супруге. Она уже была обнажённой.

Через какое-то время, распаренные, довольные, мы лежали на лавке, обнявшись и поглаживая друг друга. Нет, теперь я точно в этом уверен: таких эмоций я не испытывал никогда.

* * *

Воодушевление и вдохновение от того, что я сейчас собираюсь сделать, зашкаливало. Или удовлетворение от хорошей идеи и от того, что она уже воплощается в жизнь, еще и наложилось семейное счастье. Как бы не спутать реальность с выдуманными грёзами. Всё-таки у нас война. И скоро новый вызов, когда отправимся на Круг бродников.

Много новинок, большой рывок вперед мы совершаем в технологиях. От этого кругом идет голова. Это же такой шанс для Руси встать выше всех остальных держав. Быть родоначальницей военной моды и тактик. Все можно... Отбиться бы от ордынцев – и вперед, на новый виток своего развития.

И даже не хотелось думать о том, что общество к таким технологиям не готово, и что на Руси отнюдь не совершенная система управления.

И я ходил от одной мастерской к другой. Смотрел и радовался, что многое работает, получается. Но... все равно меня тянуло в дом, в лес, да хоть бы куда, но с Танькой. Нам уже и холод не помеха, а только задору больше. Такого азарта и тяги жить и любить у меня не было за всю мою прошлую жизнь. Как же я мог лишить себя подобных эмоций? Но, ничего, в этой жизни наверстаю.

Мы с Таней сегодня с утра поговорили и решили, что нужно заниматься делами более плотно. Нет, я дел не оставлял. Но всегда тягал за собой Таню. А теперь она решила упражняться в верховой езде, в стрельбе из лука. Пусть. В этом вся она. В том числе и за такой характер я ее полюбил.

С мыслями об одной женщине, я общался с другой. По делу...

— Сделаю, чего же не сделать, — отвечала мне Любава. — Ты токма Лучанку моего не отправляй!

Вот умеют женщины одной своей фразой сразу сбить всё настроение.

— Не могу не отправить его. Обязательно отправлю. Многое нам нужно приобрести у генуэзцев. А кто лучше его договорится об этом? Иные отправятся кто куда. Ты же не беспокоишься о том, что Андрей уходит с десятком в Козельск? — говорил я.

— Сделаю стяги, ну тогда сильно позже, — резко отвернув голову, демонстрируя обиду, сказала Любава.

— Ты это сделаешь за два дня. И уж точно с этими стягами мы должны будем идти на Круг бродников. Поняла ли ты, Любава? А что до Лучанки, и что свадьбу вашу никак не сыграем, так пусть сходит к своим генуэзцам, наладит нашу торговлю с ними, а уже опосля... Даже если он веру иную не примет, всё едино вас обвенчаем. Мы с Татьяной тоже не в церкви венчались, — сказал я, вспомнив жену.

Стал искать её взглядом. Куда это она запропастилась? Да ладно, погуляет кошка, но домой вернётся ночевать...

Запирать Танаис в том сравнительно убогом жилище, что у нас есть, конечно же, я не собирался. Она мне приглянулась, и влюбился я в свободолюбивую девушку, в личность. И полностью покорять её своей воле не хочу.

Я насторожился, когда не увидел свою любимую молодую жену за обеденным столом. Нет, я уже стал волноваться.

— Волк, — позвал я молодого воина.

Он как раз разгорячённый проходил мимо, возвращался с тренировки. Доволен был. Я узнавал: рязанские ратники высоко оценивают рвение, напористость и выносливость парня. Но что касается боевых навыков, то при наличии перечисленных мной человеческих качеств эти навыки непременно будут освоены.

— Где в последний раз ты видел Татьяну? — спросил я у Волка.

— Так с этим, братцем своим Альтаиром, на лесное стрельбище ушли, — пожал плечами Волк и уже намеревался быстрее занять своё место за столом, облизываясь и не отрывая глаз, гипнотизируя порцию еды.

— Тревога! — прокричал я и ещё до конца не осознал, почему именно.

Но чуйка завопила необычайно остро. С Альтаиром она ушла! Нет, это не ревность с моей стороны. Это я вспомнил те глаза и то выражение лица, когда этот половец, пошедший за Танаис куда глаза глядят, причём не его, а девушки, был вынужден признать, что она моя.

По всему видно, что он какую-то глупость удумал. Найду, убью. Брат, мля.

— Всем ратным прочесывать лес. Пропала жена моя. Кто найдёт её — просьбу того я выполню в первую очередь! — кричал я, обходя столы, к которым подходили работники и возле которых суетились сразу десять женщин и девушек-подростков, расставляя немудрёную посуду с порциями еды.

— Что случилось? — весёлый, с румянцем на лице, ко мне подошёл Евпатий Коловрат.

Интрижка, а может быть и что-то серьёзное, с Земфирой волшебным образом стала влиять на Евпатия. Он вернулся к жизни, был часто задумчивым, но с глупой улыбкой на лице. Так что это одна из причин, по которой я ни в коем случае не стану вмешиваться в любовный треугольник. Уверен, что Коловрат теперь своего, свою, не отдаст. И затевать большую свару внутри общины никак не с руки. А Лепомир... С ним отдельно порешаем. И что-то мне говорит, что не будь Евпатия, Земфира нашла кого иного, но не своего мужа.

Я бежал на стрельбище, где должна была быть Таня, впереди всех.

— Никого! – кричал я, когда прибыл на место.

И тут я увидел капли крови и изрядно примятый снег в одном из уголков стрельбища, у массивной сосны, к воторой прибито соломенное чучело.

— А-а-а! — прокричал я, надрывая свои голосовые связки.