Рыцарь рассвета

Чтобы скрыться от докучливого гула цивилизации, не было нужды бросать вызов диким, забывшим законы мирам Пределов. В многострадальной галактике хватало и других укромных уголков — забытых планет, затерянных вдали от главных транспортных колодцев. Одним из таких пристанищ для отщепенцев стал покрытый океанами шар по имени Тулан — крошечная песчинка, затерявшаяся среди десятков спутников безымянного газового гиганта.

Условия на этом небольшом мире, почти сплошь покрытом бурным соленым океаном, были откровенно не гостеприимными. Именно это и привлекло группу аскетов, которых в отчетах корпорации “Терома Инжиниринг” обозначили как «секта безумных слепых монахов». Агент, предоставивший договор купли-продажи луны, не стал вдаваться в детали; его выводы были основаны на внешности представителя секты. Незнакомец был лыс, его голова и лицо сплошь покрывали причудливые шрамы, складывающиеся в текст на неизвестном языке. У него не было глаз. Пустые глазницы скрывала плотная повязка из черной ткани. Как выяснилось позже, адепты добровольно лишали себя зрения, считая его помехой на пути к истинному видению.

Они именовали себя “Храмом Ясности” и принадлежали к радикальному ответвлению последователей Аспекта Видения. Их не причисляли к отступникам, однако методы вызывали такое отторжение, что всякая попытка обосноваться на обжитых мирах заканчивалась изгнанием. Лишь на безлюдном Тулане, под непрестанный рокот океанских штормов, они наконец обрели пристанище. Здесь они воздвигли свой монастырь-обсерваторию, где всё их существование было подчинено одной цели: безмолвному созерцанию многомерного Лабиринта. В его вечном движении они пытались разглядеть ускользающие очертания грядущего — и предсказать будущее.

В ту ночь на их пристанище обрушился шторм чудовищной силы — казалось, сам океан за стенами рвалась поглотить обитель. Не обращая внимания на бурю, в своей аскетичной келье, адепт Дорокато погружался в медитацию, окутывая себя потоками эмманы. Внезапно дверь с грохотом распахнулась. На пороге стоял брат Оретор.

Этот брат славился невозмутимостью и способностью сохранять хладнокровие в любой ситуации. Но сейчас он был неузнаваем. Его грудь судорожно вздымалась, лицо было мертвенно-бледным, а пот ручьями стекал со лба, пропитав повязку на глазах.

— В чём дело, брат? — Дорокато склонил голову, его внутренний покой был разрушен вторжением. — Что с тобой? Что случилось?

— У Учителя... видение, — выдохнул Оретор, и слова его были похожи на стон. — Мощное... Нам с трудом удаётся удерживать его!

— Чем я могу помочь? — Дорокато резко поднялся, потоки эмманы рассеялись вокруг.

— Он зовёт тебя, брат мой.

— Так поспешим же! — воскликнул Дорокато, устремляясь к двери и покидая келью, ставшую внезапно тесной и душной.

Мрачные, аскетичные коридоры монастыря были пусты. Большинство адептов пребывали в медитативном сне, не ведая о буре, что бушевала не только снаружи, но и в самом сердце их пристанища. На пути к лифту Дорокато услышал оглушительный раскат грома. Казалось, от этого гула задрожали монолитные стены их монастыря. Он был готов поклясться, что за все годы проведённые здесь штормы не обрушивались на их обитель с такой яростью. “Не просто стихия... — пронзила его сознание догадка. — Отголосок видения Учителя?”

Дорокато принадлежал к узкому кругу избранных — наряду с тем же Оретором, — кому дозволялось знать больше рядовых братьев. Он ведал, что луна была избрана для строительства монастыря не случайно. Тулан был одним из редких мест в галактике, где реальность соприкасалась с многомерным Лабиринтом. Постоянное пребывание здесь испытывало всех адептов на прочность, грозя безумием и смертью, зато и видения, полученные здесь, обладали поразительной точностью.

И еще одну мрачную тайну хранил Дорокато: исходные данные об Тулане Храму Ясности предоставили отступники. Сделка, на которую пришлось пойти, покрывала их всех коллективным позором, являясь вопиющим нарушением Кодекса. Но они сознательно пошли на этот компромисс, убедив себя, что высшая цель — всеобщее благо — оправдывает столь сомнительные средства.

Лифт опускался мучительно медленно, но когда до нужного уровня оставалось совсем немного, Дорокато ощутил, как воздух загустел от диких вихрей эмманы. Мощь их была такова, что физически давила на сознание. В изумлении он повернулся к Оретору, но тот лишь молча кивнул, ощущая неозвученный вопрос.

— Учитель на пороге опустошения, — голос Оретора был глух и безнадежен. — Как только пророчество будет явлено, Икута... выполнит свой долг.

Это означало лишь одно: Икута уже приставил к виску Учителя ствол импульсного пистолета и был готов нажать на спуск, не дав опустошению осквернить тело их великого наставника.

— Да будет так, — выдохнул Дорокато.

И в тот миг, когда двери лифта с шипением разошлись, он, подчиняясь единому порыву, едва не сорвался в бег, стремясь успеть услышать последние слова Учителя.

Зал, носивший имя “Чаша Откровений”, был сердцем их монастыря — гигантским амфитеатром, созданным с одной-единственной целью: глубокому погружению в Лабиринт. Его колоссальный купол терялся в темноте, а стены из бесценного ферлита, отполированы до зеркального белска. Они отражали собравшихся здесь, бесконечно множа и искажая фигуры десятков адептов. Они стояли недвижно, словно каменные стражи в своих аскетичных серых одеяниях. Из их уст лился низкий, гортанный напев на языке, забытом галактикой, а объединённые потоки эмманы текли к центру зала, образуя сияющую реку, которая отчаянно пыталась отсрочить неизбежное.

В центре зала, на коленях, покоился Учитель. Его белые одежды сияли ослепительным маяком на фоне потемневшего камня — последний оплот истины в наступающем океане невежества. Его спина была выгнута в неестественной судороге, а тело билось в конвульсиях, будто разрываемое зверем изнутри. Дыхание Учителя было хриплым, прерывистым рёвом, больше похожим на скрежет ломающихся металлических конструкций, чем на звук, способный издавать живой организм. Священные шрамы, покрывавшие его лысый череп, зияли, как свежие раны, сочащиеся кровью. Пространство вокруг него плавилось: воздух струился маревами, а от тела старца исходили волны сокрушительной мощи, которые адепты едва сдерживали стеной коллективной воли.

И за его спиной, недвижная и вечная, высилась фигура Икуты. Рука с импульсным пистолетом была вытянута и холодное дуло было прижато к затылку Учителя. Он был не палачом, а орудием высшей милости — живым гарантом того, что величайший разум их ордена не будет поглощён и осквернён той бездной, которую он же и призвал. Готовый в миг прервать жизнь Учителя, он застыл в ожидании последнего слова великого пророка.

Дорокато рухнул на колени перед Учителем, сокрушённый тисками чужого сознания. Его собственный разум трещал по швам, не в силах вместить бушующую мощь, что исходила от наставника. Внезапно старик поднял голову, и из его уст прозвучал голос, который не принадлежал ему — низкий, многоголосый, словно наложенные друг на друга крики целой галактики.

— Сними повязку, — прошипел он.

Дрожащими пальцами Дорокато подчинился, развязав узел на затылке. Ткань соскользнула, обнажив пустые глазницы. И тогда случилось невозможное. Глаза его вернулись и он УВИДЕЛ.
Он увидел зал во всей его ослепительной полноте: сияющие ферлитовые стены, искажающие реальность; братьев, чьи рты были раскрыты в древнем напеве; суровое, как высеченный из базальта обсидиан, лицо Икуты; искажённое нечеловеческим усилием лицо самого Учителя.

Он хотел задать вопрос, но мысль рассыпалась, едва родившись. Ибо в этот миг Учитель сбросил свою собственную повязку.
В его пустых глазницах бушевало пламя. Настоящее пламя света и времени, пламя, в котором сгорали миры и рождались новые. Дорокато не мог оторваться, загипнотизированный этим зрелищем. Он почувствовал, как иссохшие, но невероятно сильные руки Учителя легли на его плечи, и в тот же миг ослепительный огонь хлынул в него, сжигая остатки его “я”. Лабиринт обрушился на него всей своей непостижимой многомерной массой, поглощая, перемалывая, растворяя его разум в своих бесконечных коридорах.

Сознание вернулось к нему медленно, выплывая из абсолютного ничто. Сначала — лишь тьма, бесконечная и безмолвная. Потом он ощутил твёрдую поверхность под собой, привычный холод каменного пола. Он открыл глаза.

Он сидел, скрестив ноги, в центре своей аскетичной кельи. Ничего не изменилось. “Сон?” — мелькнула в голове спасительная, но тут же рассыпавшаяся мысль. Его ладонь сама потянулась к лицу, и пальцы наткнулись на влажную кожу век. Под ними он ощутил движение глазных яблок, упругость, которой не знал долгие годы. Они были на месте. Словно тот день, когда он сам, в порыве фанатичного рвения, выжег их, никогда не существовал.

— Здесь всё иначе.

Голос прозвучал прямо рядом с ним, заставив Дорокато вздрогнуть. Он резко повернул голову и увидел того, кто говорил. Это был мужчина средних лет в простых одеждах, со спокойным лицом и пронзительным взглядом холодных карих глаз. Инстинктивно Дорокато отпрянул и поднялся на ноги, приняв оборонительную позу.

— Не стоит пугаться, сын мой, — произнёс незнакомец, и в интонации его сквозила странная, древняя усталость.

Дорокато всматривался в черты лица незваного гостя. Что-то в них было неуловимо знакомым... изгиб бровей, линия скул... И вдруг озарение пронзило его. Эта аура, это ощущение безмерной, исполинской силы!

— Учитель! — вырвался у него потрясённый, сдавленный крик. Ноги подкосились, и он рухнул на колени, охваченный священным трепетом.

— Встань, сын мой, — голос Учителя звучал иначе — мягче, но с отзвуком бесконечной власти. Он легким движением руки велел Дорокато подняться. — И следуй за мной. Ты должен увидеть.

Дорокато, всё ещё не оправившись от потрясения, медленно поднялся на ноги и послушно последовал за Учителем. Тот подошёл к двери кельи, не тронул ручку, и тяжёлые створки бесшумно растворились, пропуская их дальше вперёд.

Дорокато переступил порог — и мир перевернулся.

Резкий, обжигающий холод пронзил его ступни, заставив вздрогнуть. Он смотрел вниз и видел не камень пола, а бескрайнюю, идеально гладкую поверхность чёрного льда, уходящую в туманную даль. Он стоял босой, в одной лишь тонкой тунике, посреди замёрзшего океана. Над ним простиралось небо цвета жидкого свинца, где висели две маленькие, холодные луны, отбрасывая призрачное сияние на ледяную пустыню. Воздух был неподвижен, густ и звенел от мороза, обещая мгновенную смерть любому смертному. И всё же Учитель стоял рядом.

— Где... — начал Дорокато, но голос его затерялся в ледяной пустоте.

— Всё там же, — ответил Учитель, и его карие глаза отражали двойной свет чужих лун. — Внутри.

Учитель невозмутимо зашагал вперёд, и Дорокато, весь дрожа от пронизывающего холода и сжимающего сердце трепета, поплёлся следом. Они шли бесконечно — или всего одно мгновение; время здесь утратило всякий смысл, растекшись в застывшей вечности. Дорокато в смятении водил по сторонам вернувшимся глазами, но видел лишь одно: безжизненную, идеально ровную равнину чёрного льда, уходящую к мрачному горизонту.

Внезапно из глубин донёсся оглушительный, низкочастотный удар, от которого лёд затрещал и задрожал у него под ногами. Затем — ещё один, и ещё. Что-то чудовищное, непостижимых размеров, с размашистой, слепой силой било в ледяной панцирь снизу.

— Чт-что э-это? — выдохнул Дорокато, и его голос, искажённый страхом и стуком зубов, был лишь жалким шёпотом в гулкой ледяной пустоте.

— Один из Незримых, — спокойно, не оборачиваясь, ответил Учитель. — Тех, что были изгнаны и навеки заточены в глубинах Лабиринта.

В тот миг Дорокато с пугающей ясностью осознал, как глубоко они погрузились. Чистый, первобытный ужас сковал его тело, заставив замереть на месте. Он невольно уставился под ноги, в мутную, чёрную толщу, пытаясь разглядеть в ледяной мгле хоть намёк на очертания Того, что билось внизу, на ту древнюю тьму, что обитала здесь. Но он вспомнил наставления Учителя: останавливаться — значит увязнуть, поддаться страху — значит быть поглощённым. Собрав всю свою волю, он, шатаясь, сделал следующий шаг, а затем ещё один, не отрывая взгляда от спины уходящего вперёд наставника.

— Вот мы и пришли, — произнес Учитель, внезапно замирая.

Дорокато остановился рядом, напрягая зрение. Сначала его взгляду открывалась лишь всё та же бескрайняя ледяная пустошь. Но прежде чем он успел что-либо спросить, оглушительный грохот сотряс само нутро этого мира. Прямо перед ними чёрный лёд содрогнулся, испещрился паутиной трещин и с оглушительным скрежетом обрушился вниз. Там, где секунду назад была непроницаемая твердь, зияла теперь колоссальная пропасть.

А в её глубине, в самом сердце ледяной бездны, бушевал водоворот. Но это была не вода — это клокотала сама материя реальности, эммана, свет и тьма, свитые в спираль непостижимых масштабов.

— А теперь, сын мой, смотри! — Учитель указал вглубь пропасти в центр водоворота.

Дорокато подчинился. Его взгляд, ведомый повелением наставника, устремился вглубь водоворота, и ему открылось…

Он увидел, как из мрачных просторов Ореола Забвения, словно стая хищных тварей, выползали первые корабли вторжения. Он видел, как горели миры, превращаясь в пепел под сенью боевых знамён Империума Семи. Он чувствовал, как триллионы разумов, сломленные невыразимым ужасом, склоняли колени перед Семёркой. Те, кто отринул Клятвы. Он наблюдал, как эта чудовищная империя цвела на костях покорённых систем — и как она пала, разорванная изнутри вечно враждующими шаддари. Перед его внутренним взором пронеслись столетия кровавой бойни, галактика, объятая всепожирающим пламенем войны. Он стал свидетелем Эпохи Опустошения.

— Нет! НЕТ! — его собственный крик, полный первобытного, необузданного ужаса, вырвался из груди. Дорокато рухнул на колени, вцепившись пальцами в лицо в безумном, отчаянном порыве вырвать свои глаза, что принесли ему такое проклятое знание.

— Ты узрел прошлое, сын мой, — голос Учителя прозвучал твёрдо и ясно, прорезая его отчаяние. Старик не отводил взгляда от бушующей пропасти. — Тысячелетия назад мерзость, именуемая шаддари, была низвергнута. Низвергнута Великой Жертвой тех, кто даровал нам ферлит и силу Аспектов. Все они были уничтожены. Без жалости и без пощады. Их стёрли из истории, из самой памяти галактики, дабы это больше никогда… НИКОГДА НЕ ПОВТОРИЛОСЬ!

— Зачем?! — взмолился Дорокато, вцепившись в подол одежды Учителя. — Зачем обрекать меня на это знание?

— Чтобы ты понял, что на кону, — Учитель указал рукой в пучину. — Смотри. Ты должен увидеть.

Собрав всю свою волю в железный кулак, Дорокато повиновался. И как и говорил Учитель — он увидел. Но на этот раз его взору открылось не прошлое, а грядущее…

Когда видение отпустило его, по его щекам текли слезы, тут же замерзая. Он медленно поднялся, больше не чувствуя ни пронизывающего холода, ни ударов ветра. Вся его душа онемела. Он возвел глаза к свинцовому небу и изгнал из груди крик — но ветер унес его, как пылинку. Обессиленный и раздавленный отчаянием, он встретил взгляд Учителя, который приблизился и возложил руку на его плечо.

— Дорокато, сын мой, тебе предстоит совершить немыслимое — спасти галактику.

— Как я могу? Разве в моих силах остановить это? — он мохнул в сторону пропасти.

— Это в твоих силах, — отвечал Учитель, и бездонная печаль появилась в его глазаъ. — Но цена будет ужасна. Ты станешь отступником, чье имя будут проклинать в веках. Ты познаешь тьму глубин Лабиринта и принесешь в жертву все, чем ты являешься, чтобы триллионы могли жить.

Когда Дорокато пришел в себя, его встретила гробовая тишина. Он медленно поднялся, чувствуя внутри ледяную, бездонную пустоту — неизбежную расплату за долгое погружение в Лабиринт. Он оглянулся, и, хотя глаз у него больше не было, он знал. Он чувствовал это отсутствием их аур, холодом бездыханных тел. Его братья пали. Даже ферлитовые стены, вечные и незыблемые, потрескались и осыпались, не выдержав чудовищного эмманического всплеска. Внутри себя, в глубине того, что когда-то было душой, он прочёл молитву за их упокой — воистину, они смело встретили свой конец.

На верхних уровнях его ждала та же мёртвая тишина. “Неужели всплеск был настолько силён?” — пронеслось в его мыслях, пока он шёл по безмолвным коридорам. Войдя в одну из келий, он убедился в своих худших догадках. Монастырь вымер. Не осталось ни единой живой души. Все они были мертвы. Дорокато остался последним адептом Храма Ясности.

Сжимая в горле ком горькой утраты, он поднялся в кабинет Учителя, отыскал нужный голо-пад с информацией, взял артефакты из тайника наставника и направился в ангар. Там его ждал корабль и молчаливый конструкт, чьей единственной целью теперь было доставить его к месту, где начнётся его обучение.

Покидая орбиту, он желал увидеть монастырь, что стал ему, сироте с планеты Орлин, домом. Но в этот миг активированная им система уничтожения закончила обратный отсчёт, и обитель обратилась в ослепительную вспышку чистого света, не оставившую после себя и пепла.

Дорокато печально вздохнул, и в его разуме прозвучали последние слова Учителя, выжженные в памяти вечным видением: «К тому времени ты должен быть готов, Дорокато. Планета Гиззаватна. Праздник Урха. Его имя — Арвер. Запомни, сын мой, Арвер должен умереть».

И пройдёт двадцать лет.

Небольшой спутник безымянного газового гиганта, безмолвный и никому не нужный, привлечёт взгляд военной корпорации “Вепрь”. Они возведут на Тулане несколько баз, и одна из них — самая большая и мрачная — встанет прямо на месте монастыря. На костях Храма Ясности вырастет тренировочный центр для элитных бойцов. И по необъяснимой причине новобранцы будут медленно сходить с ума: их станут преследовать видения, им будут чудятся голоса, а некоторые, в припадке, будут выжигать на своей коже странные письмена и выкалывать себе глаза.

А где-то в безднах подпространства к планете Гиззаватна движется старая транспортная баржа “Безразличие”. В её чреве, в трюмах, томятся невольники. В клетках, рассчитанных на пятерых, впихнули десятерых. Воздух густ от отчаяния и запаха немытого тела. Чтобы заглушить голод и страх, люди рассказывают истории — кто о потерянных домах, кто о несправедливости, кто о былой любви.

В одной из таких камер, прижавшись спиной к ледяной стенке, сидит юноша. Скоро очередь рассказывать дойдёт и до него. И когда его спросят, он назовёт своё имя.

И имя его — Арвер