Рыжее счастье мятежного принца

— А ну всем тихо, — прошипел Алан.

Хохот резко оборвался. Парни моментально подобрались на своих позициях. Я неспешно опустила на непослушные волосы капюшон. Вытянула из-за спины стрелу, не сводя взгляда с изгиба дороги, откуда скоро должна была появиться карета. Алан просто так дёргать не будет.

И действительно: минуту спустя послышался знакомый напев малиновки. Я усмехнулась и в последний раз обвела всех внимательным взглядом, проверяя, всё ли в порядке.

С той позиции, откуда появятся наши будущие жертвы, ничего и никого было не видно. Ранняя осень давала отличную маскировку: парни у дороги попросту закопались в листья и слились с подлеском. Стрелки́ спрятались на склоне за валунами. Капюшоны цвета палой листвы делали их почти неразличимыми среди пёстрого ковра…

И всё-таки что-то было не так… Ну конечно! Слишком тихо.

Приподнявшись на локте, тихонько присвистнула. Из-за ствола дуба тут же показалась блондинистая голова. Рей встретился со мной взглядом. И расплылся в понятливой улыбке. Сверкнул голубыми глазищами и трижды прицокнул языком.

В тот же миг со всех сторон послышался беззаботный птичий щебет. Словно и не было здесь дюжины сидевших в засаде разбойников. Удовлетворённо кивнув, ещё раз обвела всех взглядом, мысленно желая удачи.

И снова малиновка – на этот раз ближе и громче.

Я ухмыльнулась и бережно положила стрелу на тетиву. Гилберт, прятавшийся по другую сторону дороги, отзеркалил моё движение и подмигнул. Дёрнув уголком губ, я прикрыла веки. Медленно втянула воздух. И так же медленно выдохнула.

Да поможет нам Инир.

Распахнув глаза, я вгляделась в то место, где слегка расступались деревья. С этого момента всё на свете перестало существовать. Только я, лук и крутой изгиб дороги. И я уже видела, как между стволов мелькало что-то чёрное. Ещё минуту, всего минуту.

До слуха донёсся топот копыт. Приглушённый из-за пыли и опавших листьев. Ветер дыхнул в лицо, донося запах табака и конского пота. Скрип рессор. Я быстро облизнула губы. А секунду спустя из-за поворота показался первый всадник. И сразу следом – второй.

Я задержала дыхание. Убийство в мои планы не входило. Ранить, обездвижить – да. Но не убивать. И для этого следовало быть очень осторожной. Ни одного лишнего движения. Я плавно оттянула тетиву…

Шорох. Из кустов выскочил испуганный заяц. В три прыжка пересёк дорогу, взметая клубы пыли и исчез в подлеске. Всадники остановились, явно что-то заподозрив. Нахмурились, озираясь. Я превратилась в комок нервов. Только бы не почуяли. Только бы они нас не почуяли…

Но охранники явно не просто так ели свой хлеб. Оба оскалились, сдавая назад. В руках мужчин одновременно блеснули чётки…

Проклятье!

С моих губ сорвался короткий свист – и мы с Гилбертом одновременно спустили стрелы. Моя лишь слегка царапнула шею правого всадника. Стрела Гила практически прошила шею левого насквозь. Вот же дохлые пикси!

Беззвучно выругавшись сквозь зубы, захватила следующую цель. Пока на всадников подействует сонное зелье, которым были щедро смазаны наконечники стрел, нужно вырубить оставшихся.

Стрела вонзается в козлы ровно между коленей возницы, расчерчивая алым ткань его штанов. Он вздрагивает. Кони пугаются и… встают как вкопанные. Это вступил в игру Рей. Нашёптывает, успокаивает, убеждает. И лошади стоят, прядая ушами. Прислушиваются. Даже те, с которых уже свалились уснувшие всадники.

И всё же заминка обходится нам слишком дорого. Стрелки на крыше успевают вскинуть арбалеты. Их всего двое, и победить они не могут. Зато могут кого-нибудь подстрелить. Кого-то из наших.

Ну уж нет, не позволю. Я и так слишком многих потеряла.

Тяжёлые болты срываются из пазов. Один летит в пустые кусты, второй – в направлении Алана. И парень застывает, заворожённо глядя, как к нему приближается металлический наконечник.

Не успев даже задуматься, перевожу наложенную стрелу со стрелка на летящий болт и спускаю тетиву. Она поёт, наслаждаясь боем. А я выхватываю следующую, уже зная, что сбила снаряд. И снова я спускаю тетиву. На этот раз в не успевшего спохватиться стрелка. Правого. Левый уже спит с пробитым насквозь запястьем – Гилберт никогда их не жалеет. Я стискиваю зубы, обещая себе ещё раз с ним побеседовать.

Моя стрела лишь слегка царапает кожу. Этого достаточно, чтобы второй лучник рухнул, сражённый крепким сном.

Из-за поворота появляются ещё два всадника. И тут же замедляются: кони их больше не слушают. Они теперь слушают Рея. Мужчины с ужасом глядят на открывшуюся картину и делают попытку сбежать на своих двоих… На них я даже стрелы тратить не хочу. Из подлеска вырываются шесть рослых мужчин в изумрудных туниках. Спустя несколько мгновений охранники падают, оглушённые.

Всё это заняло не больше минуты. Убедившись, что больше никого на дороге нет, я встала в полный рост и присвистнула. Повинуясь зову, из травы поднялись ещё четверо мужчин.

Закинув лук на плечо, я легкой птицей спорхнула к дороге и приблизилась к карете. Пора узнать, что же там внутри. Судя по охране, что-то весьма ценное. Возможно, там даже окажется один из тех двух артефактов, которые я ищу последние годы.

«Каждая жизнь священна, Робин», — говорила мне мама. Она была главой рода Хантингдон и утверждала, что любой вопрос можно решить без применения насилия.

Её убили. Зверски разделались наряду с другими обитателями поместья. И всё именем короля и по приказу принца Джона. В тот день среди искорёженных тел я не обнаружила лишь одного – тела моей младшей сестры. Мэриан пропала. И я буду не я если не отыщу её и не спасу.

— Вилл, — крикнула я, обводя взглядом склон. — Ты мне нужен.

— Ну неужели ты наконец это поняла, красотка, — пропел мужчина, выныривая из-за куста. Сильнее всего Вильям напоминал бочонок с элем – такой же низкорослый, круглый в боках и с волосами древесного цвета. А ещё он точно так же умел завести компанию – задора в нём имелось на десятерых. Но это было не главным его достоинством.

— Посмотри этого, — бросила я, пнув носком сапога спящего на дороге мага. Того самого, которого выбил из седла Гилберт. Рана на шее выглядела отвратительно. — Если так пойдёт дальше, он рискует не проснуться.

— Это обязательно? — скривился Вилл, разглядев чётки. — Они же из этих.

— Тук тоже их этих, — осадила я товарища. — Мы с храмом не ругаемся, помнишь?

— Тебя послушать, так мы ни с кем не ругаемся, — проворчал целитель, но послушно присел на корточки возле мага.

— Потом взгляни на того, что на крыше, — кивнула я. — Гил попал ему в запястье.

— Ох, поговорю я с твоим Гилом, — фыркнул Вилл. — Ему развлечение, а мне работа.

— Он не мой, — возразила машинально. — Но ты поговори. Может, он хоть тебя услышит.

И, оставив целителя наедине со спящим стражником, направилась к карете.

— Что тут у нас?

Парни резко замолчали, оборачиваясь на меня.

— Робин, тут…

Я замедлила шаг, уже понимая, что хороших новостей ждать не приходится.

— Артефакт? — спросила без особой надежды.

Гилберт, стоявший на пороге захваченной кареты, качнул головой. Я вздохнула.

— Ну хоть что-то ценное там есть?

— Тут пленник, — встрял Алан. — Судя по дыханию, в отключке. Возможно, немой.

— Почему?

Не то чтобы мне было интересно, конечно. Я как раз подошла к дверце кареты, и Гил отступил на шаг, пропуская меня.

— Потому что невозможно вытерпеть столько боли и не лишиться голоса, — ответил вместо Алана Гилберт.

Я же заглянула в карету и отпрянула, зажимая нос. Запах был отвратительным – пленника явно не выпускали по нужде, сколько бы он ни ехал. Но запах был меньшим из зол.

На теле пленника не было ни одного живого места. Раны, язвы и уродливые синяки. Правый глаз заплыл так, что сложно было угадать даже где он находился. С растрескавшихся губ срывалось частое дыхание. Грудная клетка почти не шевелилась.

И как будто этого показалось мало, мужчина был прикован к стенкам кареты кандалами. Цепи тянулись от запястий, от щиколоток. Даже шею украшал железный ошейник, из-под которого виднелась кровоточащая рана.

Как будто без этого ошейника он бы точно сбежал.

— Дохлые пикси… — пробормотала я и обернулась. — Вилл! Сюда, срочно!

Послышалась возня, и спустя минуту мужчина возник рядом со мной.

— Ну что у вас опять… Святые агишки!

С чувством сплюнув на землю, Вилл полез внутрь. И уже оттуда донеслось:

— Парни, мне бы помощь не помешала. Тяжёлый, зараза.

К нему на помощь сразу нырнули двое из тех, кто сидел в засаде у дороги. Изнутри донеслась отборная брань и кряхтенье.

— Робин, на пару слов…

Не дожидаясь ответа, Гил подхватил меня под локоть и отвёл на несколько шагов.

— Слушаю, — проговорила я, не сводя взгляда с дверцы кареты. Про себя я прикидывала, каков шанс, что помимо пленника внутри найдётся хоть что-то ценное.

— Робин, — проникновенно начал Гилберт, пальцами разворачивая моё лицо так, чтобы я смотрела на него. — Я считаю, что надо оставить его там.

Поморщившись, я двумя пальцами прихватила запястье Гилберта и отвела от своего лица. Ненавижу, когда он так делает.

— Зачем? — поинтересовалась максимально спокойно.

— А зачем тащить его с собой? — прищурился мужчина, откинув со лба угольно-чёрную чёлку. — Ты ведь именно это собираешься сделать? Привести его в лагерь?

Скрестив руки на груди, я выразительно посмотрела на мужчину. По какой, интересно, причине он решил, что меня интересует его мнение?

— Ты серьёзно ожидаешь ответа на этот вопрос? — вкрадчиво уточнила я. — Гил, ты ничего не путаешь?

На миг Гилберт стиснул зубы и сжал кулаки. Черты лица заострились, и на секунду мне показалось, что он собирается… Что? Применить силу? Смешно даже. Он и прикоснуться ко мне не успеет.

Однако порыв быстро прошёл, и мужчина отступил на шаг.

— Прости, Робин. Я забылся.

Гил развернулся, отходя. Досчитав до десяти я вздохнула и шагнула к карете. Раз внутри нет ничего ценного, так хоть обшарю карманы охранников. Наверняка там найдётся хоть что-то интересное.

Джон

Звук капающей воды. Скрежет цепей. И запах затхлой сырости. Крысы. И постоянная, нескончаемая вонь. Половина исходит от меня самого. Вторая – от соседа по камере. Йорик пару месяцев как сдох, но его так и не удосужились вынести и похоронить. Уверен, это очередная дурацкая шутка моего брата.

Грохот дальней двери. А следом – шаги. И почти неуловимый запах чёртовых духов. Тех самых, которыми так любила пользоваться моя мать. Ещё одна шутка моего брата. У него отменное чувство юмора. Всегда было и остаётся по сей день.

Шаги замирают напротив камеры. Но я никак не реагирую. Стоит пошевелиться – и обруч на шее вновь потревожит едва затянувшиеся раны. По ощущениям, там кровавое месиво. Уже не первый месяц. А может, и год. Или вечность.

— Отвратительно выглядишь, Джонни. Ты вообще жив ещё?

Ненавижу этот голос. Как же я его ненавижу.

— Если сдох, передавай привет мамочке. Скажи, что её убийство сошло мне с рук.

Отвратительный мелодичный смех. Брат смеётся каждый раз после этой шутки. Когда-то он объяснял мне её значение: в тот день, когда он убивал мою мать, она молила о пощаде. А потом плюнула ему в лицо и сказала, что он ответит за её убийство.

Как именно она умерла, я так и не узнал: в некоторых вариантах рассказа он её задушил. В некоторых – проткнул мечом. А по одной из версий – засунул в горло раскалённую кочергу и смотрел, как она корчится.

Я считаю, что последний вариант точно придуман: невозможно говорить с раскалённой кочергой в горле.

— Ну что же ты молчишь? Разве тебе не смешно?

А может, и правда стоит притвориться мёртвым? Вдруг тогда он просто уйдёт?

— Джонни, малыш, ты забыл, что драконорождённые видят ауры, да? Ах, ну конечно, ты так долго был лишён магии, что совсем этого не помнишь. — Сам сказал, сам посмеялся. — Так вот, я вижу, что ты жив. Давай, приятель, надо выжить. Ещё немного, слышишь?

— Оставь ты его, — произнёс незнакомый мужской голос. — Ещё лишнего трупа нам не хватало.

— Робин сказала, привести в лагерь, — упрямо возразил другой. — Вдруг он будет полезен.

— Не нравится он мне. Скользкий какой-то.

— Конечно, скользкий – пару лет не мылся, — фыркнул второй и рассмеялся. Как горох рассыпался. — Помог бы лучше донести.

Послышалось презрительное фырканье, а следом – торопливые удаляющиеся шаги. Кажется, первый ушёл.

— Ну вот, — растерянно протянул второй. — И как я тебя один наверх потащу? Я-то думал, Гил поможет…

Кажется, обращались ко мне. Мне правда стоило на это ответить? Взвесив за и против, решил и дальше притворяться бессознательным телом. С такого спросу меньше. Единственное – привычно напряг шею, чтобы не слишком тёрлась о железный ошейник. Рана никак не сходила. Впрочем, она не сходила никогда.

— Ну всё, — сообщил человек. — Ты полежи здесь, а я сбегаю и найду, чем снять с тебя эту гадость. Вдруг на железках маячки. Тогда мы этих сволочей прямиком на хвосте и притащим.

Невидимый собеседник сгрузил меня на землю, ободряюще хлопнул по плечу и тут же выругался:

— Ох, ты прости. Запамятовал. Ну, ты уж не злись, я быстро.

Послышался топот удаляющихся шагов. И вскоре я остался на поляне совсем один.

Совсем.

Один.

До сих пор не до конца веря собственной удаче, я распахнул глаза.

Робин

Скинув с себя остатки одежды, я подошла к воде. Температура тела снова повышалась, и эти приступы становились всё чаще. Дома я не могла понять, зачем у нас в купальнях находился бассейн с ледяной водой. Мама отвечала, что я пойму, когда придёт время.

Что ж, время пришло. Жаль, больше у меня не было наших купален. Да и от поместья мало что осталось. Зато неподалёку от лагеря находился небольшой пруд с подземным родником. Когда выбирала место для нового пристанища, руководствовалась к том числе и этим. Не было бы родника – рисковала бы спалить всё к дохлым пикси.

Присев на траву, опустила стопы в пруд. По телу тут же растёкся приятный холодок. Улыбнувшись, скользнула в воду целиком. Подгребла к склонившимся над водой ивам и откинулась на берег в их тени.

Нет, я не пряталась – гостей ждать не приходилось. Каждый в отряде знал, что приходить сюда не стоит. Воду парни набирали в другом месте. Да и купались намного ниже по течению, где вода успевала прогреться в свете солнечных лучей. Здесь, в пруду, где ледяной родник бил прямо из-под земли, у обычных людей сводило от холода пальцы.

— Где же искать эти артефакты? — простонала, запрокинув голову. Ивы не ответили. Со мной они не разговаривали. Из всего отряда деревья слышали только Рейнольд и Алан. Да и то – последний по большей части улавливал настроение.

Набрав воздуха, я ушла с головой под воду. А когда вынырнула, замерла. Тонкий слух улавливал шаги. Человеческие. И, кажется, мужские. Идущий ступал тяжело и слегка подволакивал одну ногу. Интересно…

Затаив дыхание, я отплыла чуть дальше вдоль берега и спряталась среди ивовых ветвей. Ждала недолго. Не прошло и минуты, как кусты на другой стороне пруда разошлись, являя моему взгляду… пленника.

Того самого, которого мы освободили из кареты пару часов назад. Которого я велела доставить в лагерь. Но, очевидно, что-то пошло не так. Обязательно нужно будет выяснить причины у Вилла. Ну не верила я, что этот измождённый мужчина мог победить потомка фэйри, пусть даже тот всего лишь лекарь.

Незнакомец тем временем остановился у кромки воды и принялся стаскивать с себя одежду. Вернее, лохмотья, её заменявшие. Вот на траву упала рубашка, обнажая израненную грудь, следом упали остатки брюк.

Я едва удержалась, чтобы не присвистнуть. Нет, мужское достоинство меня не интересовало. Скорее впечатлил тот факт, что на теле мужчины практически не было живого места. Рубцы, раны и порезы покрывали кожу изумительным узором. Я почти залюбовалась. Особенно впечатляло то, что незнакомца подобное отношение явно не сломило.

Скинув одежду, он расправил плечи, размял скрытую обручем шею и, выдохнув, сиганул в воду. И уже оказавшись в пруду, зашипел. Но не выбрался: наклонился над дрожащей поверхностью и начал пить воду жадными глотками. А следом принялся остервенело растирать тело. Прямо по ранам и рубцам. Как будто смыть грязь было для него намного важнее, чем избежать боли.

Я наблюдала, почти не дыша. Отросшие мокрые волосы липли к лицу. На плечах блестела вода. А под кожей перекатывались сухие мышцы.

И вдруг я почувствовала то, чего не испытывала уже давно. Как минимум два года – с тех самых пор, как наше поместье разграбили по приказу принца Джона. Но сейчас что-то изменилось. Кровь прилила к щекам, сердце забилось чаще… Это что, смущение?

Недоверчиво нахмурившись, я подняла руку, чтобы потрогать горящие щёки. И тут же поняла, что напрасно пошевелилась: меня рассекретили. В умиротворённую тишину ворвался хриплый, чуть насмешливый голос:

— Нравится подглядывать?