Рю-ярл

Я был обычным сиротой. В наше время это дело не хитрое. Потом, меня купили жрецы храма Святовита, что на острове Руяне, и там я рос до двенадцати лет, выполняя для жрецов разную работу. А когда мне исполнилось двенадцать, мне перерезали горло на алтаре Святовита, обрызгав моей кровью кумира. Но богу не понравилась эта жертва и моя рана на глазах изумлённых жрецов затянулась, а ч стал говорить непонятные вещи.

Жрецы прозвали меня Двоедушцем и выгнали с острова. Спасибо, что не голым. Рубаха, штаны, онучи и лапти составляли моё имущество. Маленький ножик — моё оружие. Честно говоря говоря, ножик мне не давали, я его спёр ещё до своего жертвоприношения. Я прибился батраком ко двору местного хозяина хутора по имени Хельги. Хельги-бонд, так это называется в здешних землях. А я, стало быть, стал карлом. Наёмным работником.

И трудился я на него честь по чести, но вторая душа зудела и заставляла меня после работы делать странные вещи. Бегать, прыгать, отжиматься, подтягиваться на ветке и тому подобное. Так продолжалось два года. А потом я ушёл в викинг с Грюнвард-хёвдингом и оказался удачливым.

Ещё через пару лет у меня появился свой хирд, хоть и маленький, но дружный и корабль. Правда, это был не драккар, а торговый кнорр и, честно говоря, я совсем и не собирался им обзаводиться, но если нас с парнями пытаются продать в рабство, вместо того, чтобы довезти до места, то волей-неволей, а новое имущество у тебя появится. И мы построили наш хутор в землях эстов. Некоторые соседи радовались этому, мы хорошо платили за работу. Другие захотели наше серебро просто так, теперь соседей у нас меньше, а трэлей больше. И на три дня пути все знают, что если вернуть беглого раба в Русгард, то заработаешь денежку. А если укрыть, то придут хмурые парни и поинтересуются своим имуществом. А, заодно, и твоё прихватят. В качестве отступного.

Последний поход с Грюнвардом-хёвдингом был особенно удачен. Мы взяли у мавров целую кучу серебра. А на обратной дороге я ещё и женой обзавёлся. Дочерью ирландского конунга. В Ирландии, правда, конунгов, как блох на собаке, зато, моя Фианна настоящая красавица. И умница. Да, я влюбился, вот!

И пошла у меня счастливая семейная жизнь. Жена рожала мне детей, а я ходил в походы и привозил серебро и ткани, оружие и инструменты, рабов и скот. Русгард богател, все земли в округе на расстоянии трёх дней признавали мою власть. мой хирд уже не помещался на четыре драккара, Пои первые ученики стали моими херсирами и сами водили свои отряды в викинги. Но я хотел устроить большой поход и мы пошли в Миклагард посмотреть что там к чему. Сбыть кое-какие товары, да оценить, а что могут они, как военная сила.

По дороге мы повздорили с небольшим отрядом муспельманн и обзавелись лишним кораблём, освободив рабов, что сидели на вёслах. По дороге к Миклагарду немои мысли направили нас копать землю там, где когда-то был легендарный Тройгард и мы разжились приличным количеством золотых украшений, монет и старого бронзового оружия. Братья-берсерки Торвар и Гудвар отхватили себе по отличному древнему топору.

Как оказалось, среди спасённых нами рабов была племянница конунга Миклагарда. Мы немного поговорили с её отцом и пришли к соглашению, что не дело, когда таким замечательным городом правит конунг по прозвищу Пьяница. В общем, власть в Миклагарде сменилась.

Обратно мы шли по рекам и волокам до Альдейгьюборга, а дальше и до дома было рукой подать. По возвращению домой я пришёл к выводу, что мало хорошего в том, когда такое хорошее место, как Альдейгьюборг находится не под моей властью и начал готовить свой хирд к исправлению этого недоразумения.

Но всё пошло не так…

***

Холодные брызги возвращают меня к действительности. Стылые весенние воды бьют в борт драккара. Парус звенит, распираемый наполнившим его ветром, снасти гудят. Мой драккар описывает большие круги обегая караван кнорров и драккаров, идущих на восток.

— Ты пойми, боярин, — втолковывал мне Путята, дородный говорун с маленькими хитрыми, вечно смеющимися глазками, — кто ты здесь есть? Ярл. Просто ярл. И земли у тебя на три дня пути. Да и что за земля? Песок да камни. Только репу растить.

— А у вас в Альдейгьюборге, я так понимаю, реки текут пивом, а на лугах пасутся жареные быки, да?

— Ну не то чтобы… — Озадаченно протянул Путята под смешки моих херсиров, — но ты почти угадал. Ладога — это что? — повернулся он к давящему улыбку Хродгару.

— Борг, — уверенно ответил тот.

— А вот и нет! — Воскликнул купец — это ключ!

— Ключ? Какой ещё ключ?

— Ключ от пути из варяг в греки. Кто в Ладоге крепко сидит, тот самые сливки и собирает! Пушнина, янтарь, мёд и воск на юг, шёлк, узорочье и серебро на север. И к рукам-то всё так и липнет!

Хротгар посмотрел на свои лопатоподобные ладони и на лице у него разлилось мечтательное выражение. К его рукам если чего прилипнет, так на целый кнорр.

— Вы там промеж своих договориться не можете. А тут приду я, да со своими порядками. Большой кровью это может кончиться.

— Думающие бояре знают про тебя и про твои порядки, боярин. Они велели передать, им главное, чтобы ты мог закрыть Ладогу от находников и судил всех одинаково, а не одним кнут, а другим пряник, как делал Снор. А остальные, они просто устали от распри. Они боятся, что завтра придётся резать родню, только за то, что она из другого рода. Они с радостью примут того, при ком не надо резаться со своими.

— А уж Ладога не поскупится. Ни на терема, ни на еду — питьё. — вступил в разговор Глузд, высокий и худой. Слышать от него про еду было занятно.

— Глузд, после нашего разговора загляни к моей Фианне. Мне не нравится твоя худоба, — замечаю я ему. — Живот часто болит? Слева под рёбрами.

— Часто, — кивает Глузд, — только приварки, считай, и принимает брюхо.

— Итак, — говорю я ладожским послам, — Если вы хотите меня князем посадить, то слушайте мои условия. Мыто с торговли — четвёртая доля моя. С идущих мимо — целиком. Мой досмотр, значит, и мыто моё. С податей тех, кто уже платит Альдейгьюборгу — половина. Но, только если мои люди охраняют полюдье. Если вы сами пошли — всё ваше, но и ответ ваш. С тех, кого я примучаю — всё моё.

— Справедливо, — заметил Путята.

— Идём дальше. Я ставлю гарды и борги там, где считаю нужным. И там всё мыто с торговли моё, если вы, купцы, не вложились в постройку.

— Это как? — удивился Глузд.

— А ты думаешь, гарды сами растут, как грибы после дождя? А борги с неба падают? Это всё стоит марок, и не малых. Прокорм работников, плата за труд, инструменты, гвозди… Оплатят купцы или старейшины половину — будут иметь половину с торгового мыта.

У моих купцов загорелись глаза. Они быстро поняли, что отдаёшь марки один раз, а получаешь потом, покуда торг в городе идёт. При удачном вложении года за два–три можно вернуть что отдал, а потом прибыток чистый пойдёт. И делать ничего не надо.

— Затем, — продолжал я, — суд вершить буду над всеми одинаково, по Правде Русгарда, но и от ладожан буду требовать того же. Если кто своим товар за марку продаёт, а моим за три — спрошу строго. В хирд и ваших набирать стану, как тут эстов брал. И разницы делать не буду. Но, покуда сижу князем, то мои люди и ходят за мной, а не за старейшинами. А предадут — ответят по Правде.

— Согласны, — ударил шапкой об землю Глузд. — по рукам.

— Тогда, собираемся. А ты, — я ткнул в пальцем в Глузда, — к Фианне за лекарством.

***

Пять драккаров и шесть нанятых кнорров перевозили Русгард в Альдейгьюборг. Нет, сам гард, в смысле, дома, стены и всё такое, остался на месте. Там даже остался сильный отряд, в основном из эстов, что у меня ходили в хирдманах и свейнах. Хотя, правды ради, надо сказать, что не все остались. Около половины. Остальные на такое предложение отвечали «Русгард — тут» и били себя правым кулаком в сердце. Эти забирали с собой в неизвестность семьи, скарб, скот. Бессемейные просто продавали всё лишнее тем, кто оставался, справедливо полагая, что в Альдейгьюборге дешевле, а серебро — это всегда серебро.

— Парус! — раздался крик дозорного свейна — полосатый! Даны!

Даны в этих водах торговали не часто. А, вот, грабили, постоянно.

— Один парус?

Свейн повертел головой

— Да!

Пошли наперерез. Скоро можно было перекрикиваться.

— Эй, вы, — донеслось с корабля данов, — мы первые этих торговцев приметили! Так что мы выбираем, кого грабить!

— Справедливо, — отозвался я. — А ты кто таков?

— Меня называют Стрибьёрном-хёвдингов, сыном Бьёрна-ярла Лысого. А ты кто?

— Мои люди зовут меня Рю-ярл Двоедушец из Русгарда, и у меня для тебя плохие новости Стрибьёрн-хёвдинг Бьёрнсон.

— Какие?

— Ты не будешь грабить эти корабли.

— Почему это?

— Это мои корабли. На них мои люди и моё имущество.

— Думаешь, это меня остановит?

— Надеюсь, что нет. Мне лишний драккар не помешает.

Стрибьёрн швыряет в меня своё копьё. Перехватываю его, кричу:

— Спасибо за подарок, Бьёрнсон! Но, подарок без отдарка — к беде.

Сухо щёлкают наши многозарядные стреломёты, сея смерть на корабле данов. Расстояние плёвое. Десять стрел в коробе. Двадцать пять стрелков с борта. Выживших не было.

Собрали стрелы, сняли с данов доспехи, пересадили часть парней на новый корабль и пошли догонять кнорры. Они хоть и медленные, но успели уйти довольно далеко.

Среди собранного оружия обнаружил пяток стреломётов, очень похожих на мои первые, которые Грюнварда-хёвдингу отдавал. А вот это плохая новость. Похоже моё чудо-оружие перестаёт быть моим. Надо думать над защитой от него. Это ещё не к спеху, но в уме надо держать.

Ещё раз нас пытались ограбить, когда мы проходили через Ньё в Альдейгью. Целая стая долблёных лодок какого-то местного племени пыталась отбить от нашего каравана корабль. Но в результате лишь накормили местных рыб и раков. Те, наверное, решили, что чем-то очень угодили своим богам, что те послали им столько еды.

Глузд, повеселевший от лекарств Фианны, сказал, что это были местные корелы, зовущие себя «ингрикот». Они воинственны и могут представлять угрозу одинокому торговцу. Но, было видно, что против нашего каравана они не тянули. Но учтём, что Ньё надо проходить днём без ночных стоянок.

Через день мы причалили к пристаням Альдейгьюборга. Встречать меня вышли все старейшины трёх союзных племён. Чин по чину поклонились, поприветствовали и проводили на руины двора Снорри-ярла. Собственно, от него остался местами обуглившийся частокол, груды дёрна и обгорелых брёвен на тех местах, где стояли дома. Я почесал бороду и посмотрел на послов:

— Если это в Альдейгьюборге лучшие терема, то что же тогда худшие? Я привёл три сотни хирдманов с семьями. Я привёл свою семью. И где мне их селить? Славно Альдейгьюборг встречает своего князя, ничего не скажешь.

Собственно, борга, то есть крепости на холме внутри внешних стен больше не было. Звали меня в Альдейгьюборг, а приплыл я в Альдейгьюгард.

— Три дня, — повернулся я к старейшинам. Даю вам три дня для того, чтобы тут было чистое место, пригодное для постройки. Ни деревяшки старой в земле, ни уголька. И брёвна. Сухие. Зимней рубки. Для стройки. Много. Как вы это сделаете, не моё дело.

Развернулся и ушёл.

— Дааа… — Протянул Глузд, глядя на старейшин, — Удружили вы нам с Путятой, нечего сказать. Мы вам князя привели наилучшего, а вы такую свинью подложили. Чья, хоть, придумка была кремль-то спалить?

Старейшины поникли, развели руками:

— Да, само, как-то, получилось. Чего же делать теперь?

— Вам же вроде всё сказали. И, даже, сроки задали. Не справитесь, уйдёт князь, срубит себе где-нигде град, примучит племена окрестные, да торговлишку нам перекроет. Вот тогда навоемся. Обидели вы его, старешины, сильно обидели. Думайте, как задабривать будете.

— Да чего там думать, дары соберём, да по утру и принесём!

Придя на берег дал команду грузить всё обратно. Только шатры на берегу разрешил разбить да огородить рогатками на перестрел. Костры дозорные жечь между рогатками и городом.

Наступила ночь. Мои хирдманы, привыкшие к ночным караулам, заняли позиции за рогатками. Они не суетились — каждый из них чётко знал свое место и что ему надлежит делать. Скрытые в тенях они, вооруженные стреломётами, перекрыли все подступы к лагерю. В центре лагеря, у шатров, освещаемые слабым костерком, замерли несколько фигур в шлемах и дорогих плащах — чучела для обмана возможных лазутчиков. Тишину нарушал лишь треск горящих веток да далекий плеск воды о борта наших кораблей.

Я обошел вокруг лагеря, проверяя посты. Ни один из бойцов не спал. Все вглядывались в мрак весенней ночи. Хельги-херсир, кравшийся рядом со мной, телохранитель вождя, ага, тихо поинтересовался:

— Думаешь, нападут?

— Нет, — ответил я, глядя на темный силуэт города. — Они не воины. Они торгаши. Они попытаются договориться. Или подкупить. Или упрашивать. Их оружие — не мечи, а слова и серебро. Но на всякий случай…

— …лучше перестраховаться, — закончил за меня Хельги. — Согласен.

Мы завершили обход. Я вернулся к своему шатру, где меня ждала Фианна. Она молча протянула мне кружку горячего отвара из местных трав.

— Ты слишком напряжен, — сказала она, угадав мой вопрос. — Это отгонит твои тревоги. И сон прогонит.

— Спасибо, — я сделал глоток и поморщился. — А твой отвар не мог быть самую капельку послаще?

— Горьким — лечат, сладким — калечат! — строго заметила супруга, забирая у меня кружку.

Первый шаг был сделан. Лагерь был разбит, вызов брошен. Теперь нужно было ждать. И я знал, что утром начнется настоящая игра.

Рассвет застал лагерь в полной боевой готовности. Роса покрыла плащи стражей, но никто не спал. С первыми лучами солнца из ворот Альдейгьюборга показалась процессия. Не отряд воинов, а группа старейшин во главе с Путятой и Глуздом. Они несли не оружие, а какие-то свертки и кувшины.

— Ну что, пошли на поклон, — хмыкнул Хальгрим, стоявший рядом со мной. — Как и предполагалось.

Я вышел им навстречу перед линией рогаток. Молча, давая им первыми заговорить, проявить свою слабость.

— Князь! — начал Путята, пытаясь сохранить на лице подобие улыбки. — Мы принесли тебе дары. Хлеб-соль, мёд наш местный, пиво… Знак мира и добрых намерений!

— Мои намерения и так были добрыми, пока я не увидел, что мне готовят для княжения, — холодно парировал я. — Я попросил очистить место и заготовить лес. Выполнили?

Старейшины переглянулись. Глузд, выглядевший посвежевшим после снадобий Фианны, сделал шаг вперед.

— Князь, дело это… не быстрое. Люди ропщут. Работы много. Может, сроки чуть продлить? А мы тем временем обсудим, где тебе лучшие хоромы поставить, не на пепелище же…

— Обсудили уже вчера, — оборвал я его. — Мои условия неизменны. Три дня. Сегодня — первый. Или вы думаете, что дарами откупитесь от данного слова?

Я видел, как дрогнули их лица. Они действительно на это рассчитывали. Старая торгашеская привычка — всё иметь свою цену и всё можно купить.

— Хальгрим! — крикнул я, не отводя взгляда от старейшин. — Сворачивай лагерь! Готовить корабли к отплытию!

— Стой, князь! — аж подпрыгнул Путята. — Ты чего? Куда?

— Искать место для своего города там, где хозяева своего слова не роняют, — я развернулся, делая вид, что ухожу. Это был представление, но представление, на которое они купились.

— Всё будет! — почти взвыл Глузд. — Клянемся! Лес, люди… всё будет! Мы сами топоры в руки возьмем!

Я медленно обернулся.

— Сегодня к закату я хочу видеть первый результат. И чтобы всё было сделано не рабским трудом, а руками тех, кто это сжег. Понятно?

Они закивали с таким рвением, что казалось, вот-вот головы отвалятся.

— А теперь забирайте свои дары и раздайте их тем, кто будет работать. Им пригодится.

Процессия удалилась обратно в город, и вскоре оттуда послышались крики, звон топоров и скрип телег. Они работали. Работали судорожно, лихорадочно, боясь моего гнева.

Я наблюдал за этим с вала, и на губах у меня играла улыбка. Первая битва за Альдейгьюборг была выиграна без единого удара. Но это только начало. Взять власть — это пол дела. Куда сложнее её удержать.