Сидим у костра: я, Борман и желторотик Щуп. Дождь сечёт, словно лезвиями, костёр плюётся искрами, а вокруг – такая тишина, что впору волком взвыть. Щуп, глаза как два уголька, тянется вперёд:

— Слышь, Борман, а правда, что Зона за каждым сталкером глаз не сводит? Ну, прям как живая – примечает, запоминает?

Борман крякнул, словно старый ворон, перехватил лямку рюкзака кривыми пальцами:

— Не как живая, сопляк. А через живых. Через Смотрящих своих.

Я молча кивнул, вглядываясь в танцующие языки пламени. Эту байку тут каждый суслик знает, но мурашки всё равно бегут табуном.

— Было дело года четыре назад, — забубнил Борман, смакуя каждое слово. — Попёрся я в Тёмную долину за «Кровью камня». Иду, как по писаному: дозиметр попискивает, аномалии обхожу стороной, мутантов чую нутром. Вдруг – маячит фигура впереди. Тип в плаще, невысокий, лица не видать – противогаз заляпан, как будто им асфальт шкрябали.

— Ну и? — Щуп аж подпрыгнул от нетерпения.

— Я ему: «Эй, братан, куда путь держишь?» А он – ни гу-гу. Шаг ступил – и растворился в тумане, будто и не было его. Я дальше почапал, а через сотню метров – опять он! Стоит, башкой поник, будто прислушивается к чему-то. Я снова окликнул, а в ответ – тишина гробовая. Только когда я к нему рванул, он рванул от меня…

Щуп чуть в костёр не свалился:

— Да ладно!

— Ага, — Борман ухмыльнулся одними губами. — Я за ним. Не то чтобы интересно, просто чую, что-то тут нечисто. Бегу за ним, а он сквозь кусты проскальзывает, будто их и нет. Нагнал я его у старого колодца. Он как вкопанный встал, повернулся… и я, наконец, разглядел его рожу.

Борман замолчал, уставившись невидящим взглядом в огонь.

— И что? — прошептал Щуп, затаив дыхание.

— Это был я, — процедил Борман сквозь зубы.

Тишина взорвалась в ушах. Даже дождь, казалось, притих, заслушавшись.

— Как… ты? — выдавил из себя Щуп.

— Один в один я, — повторил Борман, словно эхо. — Та же походка воровская, тот же плащ драный, даже шрам на щеке – мой собственный. Только глаза… пустые, как у мёртвой рыбы. Он растянул губы в жутковатой ухмылке – и растаял в воздухе. А я стою как оплёванный, сердце колотится, а в голове его слова эхом отдаются: «Ты видишь меня. Значит, и я вижу тебя».

Я передёрнул плечами, словно от озноба. Знал эту историю вдоль и поперёк, но от Борманова рассказа мороз продирал до костей.

— И что дальше? — пробормотал Щуп, не отрывая взгляда от костра.

— А дальше, — Борман тяжело вздохнул, — началось веселье. То тень мелькнёт – моя копия, то шаги за спиной услышу – будто сам за собой хожу. А однажды заглянул в зеркало, а там… за спиной стоит он. Мой двойник. И шепчет одними губами: «Ты здесь не один. Мы все здесь. Мы – глаза Зоны».

Щуп разом посерел, как старая штукатурка:

— Так что, они… повсюду?

— Всюду, — кивнул Борман, подтверждая худшие опасения. — Каждый сталкер, кто долго в Зоне живёт, рано или поздно встречает своего Смотрящего. Кто говорит, что это духи погибших бродяг. Кто – что это сама Зона их плодит, чтобы присматривать за своими подопечными. Но факт остаётся фактом: если ты увидел своего двойника – всё, пиши пропало, она тебя заприметила.

Я молча достал флягу, плеснул себе в глотку согревающей жидкости. В голове сверлила навязчивая мысль: а не моя ли тень вчера мелькнула в развалинах у блокпоста?

— И что делать, если увидел? — прошептал Щуп, боясь услышать ответ.

— Ничего, — пожал плечами Борман, всем своим видом демонстрируя равнодушие. — Зона не спрашивает. Она просто смотрит. А ты… либо смирись, либо убирайся отсюда. Потому что пока ты здесь – ты её глаза. И её уши. И её память.

Дождь усилился, превратившись в сплошную стену. Где-то вдали, в клубящемся тумане, раздался тихий, зловещий смех – точь-в-точь как у Бормана. Только никто из нас не смеялся.

А потом Щуп вдруг запнулся и, глядя в кромешную тьму, пролепетал:

— Эй, мужики… А это не он там стоит?

Мы резко обернулись.

На границе света, отбрасываемого костром, вырисовывался смутный силуэт. Плащ длинный, противогаз заляпанный… И глаза… пустые, как два осколка стекла.

Загрузка...